Больше чем на сутки задерживаться нельзя, да и вообще приходить сюда не стоило бы, но Альберт фон Мальтер во-первых, собирался кое-что прихватить из тайника, во-вторых, он смертельно устал, в-третьих, в гостинице схватят ещё быстрей - в Альвигейле его знает каждая пятая собака. 

Воды в рукомойнике и чайнике конечно не было. Альберт сбросил шинель на диван, размотал башлык и повесил на вешалку вместе с фуражкой. Солдатский мундир без погон и петлиц обвис мешком. Он прихватил ведро и направился на общую кухню, стараясь не греметь сапогами. 

Из крана сочилась тонкая рыжеватая струя. Дезертир вздохнул - раньше такого не было, видно водопровод пока ещё не починили до конца. Он наклонил ведро, чтобы вода стекала по стенке без лишнего шума.

- Тибо.

Ведро чуть не вырвалось из рук - лишь один человек на этом свете мог назвать его так. Она стояла в дверях кухни, сонная, располневшая, в бязевом халате и мягких ботах. Альберт отметил и мешки под глазами, и серую кожу, и ёжик еле отросших волос, и худые натруженые руки со следами мелких язвочек от щёлока.

- Здравствуй, Злата. - устало сказал он. - Я ненадолго.

- Да уж ясен день. - Вздохнула Златка, за которой он когда-то носился радостным щенком, как и добрая половина Ведьмачков. Рыже-золотая Златка, девчонка-хулиганка, дочь моряка и внучка Баси-ведьмы. Певунья, резвунья, плясунья и ширмачка¹ превратилась в замотанную женщину, чьи руки наверняка знали тяжкую работу прачки или красильщицы - где ещё применяются тяжёлые щёлоки?

- Ясен-красен. - повторила она, водружая на спиртовку² массивный армейский чайник. - Псы тут уже два раза были, тебя спрашивали. Что же ты натворил-то, Тибушка?

- Приказу не подчинился. - буркнул Альберт, закрывая кран. - Потому как чести противен тот приказ был. Вот и пришлось... исчезнуть.

- Ой, горе ты мое, горе. - покачала головой Злата. - Всё о чести печёшься, а деда не жалеешь. Он аж позеленел, как тебя в сыскные листы подали. 

- Он бы ещё больше позеленел, коли бы я ту команду исполнил. - огрызнулся Альберт-Тибо. - Как ты, Злата?

- Да как все. - Злата присела за огромный стол и подпёрла щеку кулачком. - Давай посидим, Тибо. Чаю чокнем, как прежде, а?

- Сейчас вернусь, только умоюсь. 

Он вернулся с кубиком настоящего южного чая, желтоватым кусищем тростникового сахара и четвертью хлеба. Они уселись за стол, Златка искренне радовалась настоящему чаю - тут заваривали невообразимую смесь из протёртых ягод и листьев. 

- Вкуснотища. - сказала она. - Эх, когда-то и не думали, что чай такой ценностью станет. Тем более с сахаром. И хлеб у тебя ржаной, а не травяной. 

- Масла вот нет. - растеряно отозвался беглец, крутя ложечкой в глиняной кружке. - По дороге съел.

- А и так хорошо. - тряхнула головой Златка. От прежней гривы её почти ничего не осталось. Альберт догадался, что она перенесла тиф. - Помнишь, как мы тогда пили чай и ты приносил пироженки из замка, а мамка тебя ругала?

- Мама вообще ругалась, что дед меня сюда поселил. - задумчиво протянул бывший жандарм. - Дворянская честь и всё такое. А дедушка считал, что мне будет полезно пожить, как простые люди. И папа тоже его поддерживал.  

- Ну, у вас вообще всё решал дед. 

- Кроме того, что будет на ужин.

- Это уж испокон веков хозяйкино дело. - Злата отпила чай и опять вздохнула. - Куда же ты теперь? В Реминден, в Аршаль?

- Нет, Златка, ни в Реминдене, ни в Аршале мне покоя не будет. Мои бумаги хоть и чистые, мне их большой умелец сделал, да ведь достаточно телеграмму в полк отстучать и всё. Ласло Годич ещё в восемьдесят третьем вместе с расчётом своим на Никомае погиб. - Буду в Темерс пробираться. 

- Так тебя в Темерсе и ждали. 

- А чего бы мне и не прижиться там? Слесарному делу я учён, паровую машину - знаю, газовый двигатель - тоже. Они сейчас на механический путь встали. Механики у них в цене. 

- Всё равно - колдунская страна-то. 

- Да хоть бы и колдунская. - Пожал плечами Альберт. - Зато никуда не лезет, ни с кем не воюет и выдачи оттуда нет. 

- По хребту пойдёшь? 

- Не в Кордассу же соваться. Вот уж где будут рады до той рогатой мамочки.

- Хочешь, я тебя на пароход к дяде Гюнтеру пристрою? В машине помогать или гальванёром³. Они до самого Ледона ходят. Там место на дирижабле купишь - и прямо в Кемполис или в Ридану. Всё лучше, чем через Волчардовы горы карабкаться. Ведь там, поди, уже снег лёг - сгинешь ни за что.

- Нельзя мне на пароход. - упрямо качнул башкой Альберт. - В портовой конторе проверят бумаги или таможня запросит. 

- Ох, Тибо, Тибо! Что же за приказ тебе дали, что ты на зелёные ходы⁴ пошёл? Неужто в отставку нельзя было, ежели уж так штырем в глотку вошло?

- Дурная пора настала в королевстве, Злата. - глухо отозвался Альберт. - Решил новый король всех орков, гномов и ундманов изгнать вон. За то, что их родичи из Бэрршира за Империю воевали.

- Великая матерь! - всплеснула руками женщина. - Да как же это?! Да что же это деется, матушки-зайчики? Или умом круль⁵ помутился?! Завсегда тут все со всеми в мире жили.

- А орочьи бригады нам победу на Никомае и сделали. - угрюмо произнес Альберт. - Если бы не они, сдали бы и перевал, и Гарадию, и - как пить дать - всю провинцию к рогатой бабке. Кстати, бабушка-то как?

- Померла бабуля моя. Три года весной сравняется. Вот странно, да? Всех подруг да кавалеров пережила, сына и дочку пережила, правнуков понянчить успела. Все уже привыкли, что Бася - это навечно. А она возьми и усни навсегда. Хорошо ушла. Ранней весной схоронили, по темноте прошли. Против нас тогда эскадра Сабри стояла, как раздвинеется - начинали обстрел. Часа два бууу! Бууу! Бууу! Потом час перерыв и опять стреляют. Стась Длинный с отцом в трамвайном депо погибли. От старого хоть было что хоронить, а Стася вдрызг разметало. Куську возле лавки сапожной, что на углу Вучковой и Пологой, пришибло, Рыбачку с Рыбачком на Планаде домом завалило, Гарх, Базиль-некаяный, Юрген-Ковач, Мариса Большая... - Злата утёрла рукавом нос. - Всякого народца нашего больше сотни снарядами поубивало. Пол-улицы с войны не пришло. И Куберта моего тоже убило. Пал, писали, смертью воинской, под Шарбургом в Майнаре. Только фуражку его прислали, медаль бронзовую "За храбрость" и бумагу из полка. - Злата допила чай, подняла глаза на Альберта. - Погоревала я, да что ж делать? С двойней на руках бедовать на пенсион вдовий - не выживешь. Так я второй раз замуж пошла. Ты его не знаешь, он из восточных беженцев. Хороший человек. 

- Понятно. - произнёс Альберт лишь бы для того, чтобы хоть что-то сказать. - Когда узнал я, что ты за Куба вышла, решил не возвращаться и ушёл из Инженерного в Рубежной Службы училище.

- Балда ты несусветная. - беззлобно усмехнулась былая любовь. - Да кто б нам дал женихаться-то? Батьки обои на дыбы встали бы. Ты пан вельможный, я колдовское отродье, да ещё и нелюди в прабабкиной родне вроде как мелькали.

- Мы тоже род волшебный, только у меня Дара нет.

- Волшебный, да вельможный, а мы простые. Не дали бы нам в кирху идти, Тибо. Так что зря ты себя мучил и отца расстроил. А теперь и деда. Он знаешь как квартального застращал? - Златка надула щеки и, словно в бочку, имитируя дедов бас, произнесла: -Мой внук не как ты - от хрена крюк! Артиллерии рубежной офицер и орденов кавалер! Вот смотри, как на побывку его пустят, он тебя, сына сучьего, во фрунт поставит и отжиматься посередь улицы заставит. Вмиг брюхо твое спустит и гулять вниз вприсядку пустит! - Квартальный к гаумейстеру⁶ жаловаться ходил, да тот только посмеялся и велел пана графа не донимать по пустякам. 

- Это дедушка зря. Делать мне больше нечего, как градскую жандармерию гонять. Да и нехорошо - как-никак одной службы. 

- Так ведь квартальный-то новый дурной! Обхождение⁷ ну ни чуточки не признает.

- Тогда, пожалуй, стоило бы прописать науку. Слушай, Златка, а ты где так руки изуродовала?

- В красильне служила на Вельчуках. Полтора года, пока Ингер не подвернулся. Он-то уж в мастера на каменотёсном вышел, жалованье - одиннадцать марок в неделю. Скоро вовсе старшим мастером будет, справим дочке к зиме шубку. А тебе кто шею в мясорубке крутил?

- Бранские канониры. Мелкий снаряд прямо в бойнице рванул. Папка твой где, в торговом флоте или призвали?

- Три месяца папаше ещё гольку⁸ хлебать осталось.

- Ух ты! За что же его?!

- Патеру нос сломал. Тот не хотел чтобы бабушку в ограде хоронили - дескать, чёрная ведунья. Батька и врезал ему от души. Тот в чашу дарную сел, с ней вместе кувыркнулся, свечницу здоровую опрокинул и та ему нос переломила. К тому же от свечек церковное масло загорелось, сутана на патере. Ой, крику было. И бок пожёг, и копчик отбил. Две скамейки в кирхе обгорело и бархатный занавес самой герцогиней вышитый. Вот за всё за это и дали папке три годочка без малого. Хорошо ещё судья добрый был, мэтр Гронниген. Не каторгу, а тюрьму с общеполезными работами решил. Ничего, жив папка, говорит - и в тюрьме люди живут.

- А Берстаймы ещё квартируют?

- Квартируют. - кивнула Злата, поднимаясь, чтобы прибрать со стола. - Клюква нужна?

- Не мешало бы сменить имечко. Годич уже на многих станциях засветился. Надо след оборвать.

- Карточка-то есть? 

- А как же. - Альберт полез за пазуху.

- Давай сюда. Иди в комнаты, пока народ не проснулся. Много нового, пришлого, мутного стало. За старых поручусь, а новые и сбегать могут. За тебя, милый мой, триста марок назначено. Сколько за бумагу даёшь? Двадцать пять? Осталось на дорогу-то? Ну, тебе же только до Реминдена на поезд сесть. Хватит, поможем по старой памяти. Вечером принесу бумаги, поезжай на семичасовом - такая толпа с заводов едет, ни один облавщик в вагон не сунется, а в Аршале искать не станут, пересядешь на экспресс, да доберёшься спокойно. 

- Храни тебя небо вечное, Златка.

- Ступай, ступай, выспись. Не хватало ещё псам в зубы в родном доме угодить.

Вернувшись на квартиру, Альберт извлёк из шкафа толстое ватное одеяло и две перовых подушки. Сбросил сапоги, обмотки, обтёр ноги мокрой тряпкой. Вымыться не получится - вон, воды почти нет и дрова кто-то унёс - колонку не затопишь. Ладно, в Реминдене поспокойней, можно нумер снять в пансионе и в мыльню сходить. Всё равно пока лыжи купишь да попутный лесовоз найдёшь время уйдёт - не каждый день лесорубские обозы ходят. Полста лиг⁹ на трелёвочнике - всё не пешком. А вот дальше... Едва голова коснулась слежавшейся твёрдой подушки, Альберт мгновенно провалился в тяжкий перепутанный сон.