Он это сделал.

Убил её. Пара небольших действий, внедрение в систему безопасности — не так уж и сложно в технической части.

Раз — и всё. Её расщепило на множество частиц.

Райи Абер больше нет.

Кэлхун сидел, сжавшись в своём кресле, в полном одиночестве, осознавая, что натворил. Его не волновала личность погибшей — она и её помыслы достаточно омерзительны для этого мира, чтобы зацикливаться на этом не было смысла. Всё, о чём он мог думать, это убийство. Он стал убийцей. Запятнал свои руки чёрной кровью и всё своё бытие — грязью. Абер почти чиста, ещё не успела воплотить всё то, что, вероятно, собиралась, а он…!

А он, основываясь лишь на собственных домыслах, личности и поведении Райи и некоторых неосторожно обронённых ею словах, лишил коллегу жизни. Ни одного факта, подтверждающего её недобрые помыслы. Вполне возможно, что Кэлхун поступился своими принципами и идеалами ради ничего!

Даже если доказательства и были, ускользнув от его взора, теолог не брал их в расчёт, не попытался отыскать их. Не подумал о том, что они могут быть. Никто не идеален, и гений Райи способен упустить незначительную деталь, которая вполне способна обернуться против неё. Но учёный был предвзят.

Получается, убил за идею! Мысль! Поистине бездумное, несправедливое дело!

Поступок, достойный какого-нибудь фанатика. Но в то время, как этой некоторой личности подобное деяние лишь каплей падёт в список всех бед, привнесённых в мир, на Кэлхуна она обрушится чёрным водопадом, потушив несомый им свет. И очистить его сможет лишь равноценный обмен.

Как глупо.

Искупить такой грех он может лишь своей смертью, однако она будет ещё более бессмысленной: сейчас, после потери одной из руководящих, компания в нём нуждается. Ему придётся взять на себя определённые обязанности для компенсации её смерти. Это… не сложно. Он постарается сделать всё, чтобы хоть как-то улучшить себя, в первую очередь, в своих глазах. Сейчас это важно, нельзя опускать руки из-за такого. Ничто не оправдает его действий, ничто не возвысит его до человека. Но Кэлхун должен постараться сделать жизни всех лучше.

Чтобы потом умереть.

Но может ли погасший огонь зажечь другие? Конечно нет. Все его деяния тщетны, пока он ходит по этой бренной земле. Лишь исчезнув…

Поток запутанных тёмных мыслей был прерван внезапным стуком в дверь, который заставил Ровоама подскочить на месте. Сердце бешено застучало, его немного затрясло, а глаза забегали по комнате. Появилось чувство, будто его застали на месте преступления с орудием убийства в руках. Сделав несколько глубоких вдохов, кое-как себя успокоив, учёный сел в кресле ровнее, что, на деле, больше выдавало его напряжённость.

— Входите. — Голос дрогнул, но заметил это лишь он сам. Стоит лучше за собой следить, нельзя, чтобы они узнали. Каждое движение, вдох, выражение лица… успокоить биение сердца… слишком сложно контролировать всё.

В дверях показался хорошо знакомый ему человек, странноватый, временами с ошалевшим или искрящимся безумием взглядом, но ставший за время работы довольно… близким. Теолог не побоится этого слова, пусть и не совсем уверен в его действительности. Это был Эдмунд.

— Доктор Кэлхун! — Привычно громкий, воодушевлённый голос разрезал гробовую тишину кабинета, когда высокий мужчина почти влетел внутрь. Размашистым шагом он приблизился к столу, за которым сидел его коллега, и что-то положил на него.

Теннант уже хотел продолжить задуманную речь, но его внимание привлёк необычный вид учёного: в отличие от привычных тепла и собранности от него веяло тревогой и беспокойством: глаза постоянно избегали зрительного контакта, руки подрагивали и поза казалась зажатой. Это, может, не сильно заметно обычному человеку, но для того, кто работал с ним приличное количество времени, это очень даже выбивается из привычного образа. Эд изменился в лице и наклонил в голову.

— Что случилось? — Произнёс с волнением. Ему важно следить за состоянием своего друга. Теннант слегка навис над столом, ожидая ответа в повисшей тишине.

На этом вопросе Кэлхун на миг расширил глаза, но быстро вернул какой-никакой контроль над собой.

— Ничего важного. Ты… что-то хотел сообщить? — Попытался сменить тему, взглянув на принесённые записи.

— Это подождёт, — одёрнул его Эдмунд, отодвинув бумаги в сторону. — Твоё состояние — вот что важно. И не смей отнекиваться! Если простое беспокойство друга для тебя не причина, то прими хотя бы то, что вне равновесия ты не сможешь в достаточной мере хорошо выполнять свои обязанности, а сейчас это как никогда важно. — Брови слабо свелись к переносице.

— Не стоит… я сам справлюсь. — В последнее попытался вложить побольше уверенности, что далось не так хорошо, как могло бы.

«Я сам должен нести бремя убийства. Разделять это с кем-то, особенно с подобным ему… если я его разочарую? Нет-нет-нет… это было бы…»

— Справишься — не справишься, не важно! — Судя по всему, это действительно что-то серьёзное. — Ты не обязан об этом молчать, пытаясь самостоятельно выбраться из… м-м… того эмоционального состояния, в котором ты сейчас находишься. Я могу и хочу помочь. — Ещё дальше навис над столом, став опираться на него одной рукой.

«Он не отстанет. И переубеждать его бессмысленно.»

Это не первая такая ситуация. Кэлхун в целом не любит говорить о том, что у него на уме, если это не касается работы, а Теннант вечно достаёт его вопросами. Каждый раз «как дела, как самочувствие» при встрече. Стоит выглядеть более задумчивым или грустным, чем обычно, так он донимает с «что случилось?», «о чём думаешь?». И так до тех пор, пока ему не ответишь. Он назойливый, настойчивый, но как-то по-доброму, из искреннего волнения о знакомом. И так не только с теологом. От доброжелательности биолога «страдают» все его коллеги.

Но сейчас это ощущалось несколько иначе.

Как всегда не вовремя.

— Вот же упёртый… — Буркнул себе под нос, опустив голову и потерев переносицу, зажмурившись. — Тебе не нужно это знать. — Голос опять почти дрогнул.

Теннант опустил взгляд в стол и вздохнул, отпрянув и став медленно идти, огибая мебель, к Кэлхуну, который совершенно не желал того видеть. Подойдя, положил руку на плечо, слегка развернув в свою сторону.

— Ты мне расскажешь. — Сказал напористей обычного, но в момент лишился всего настроя, поправив себя. — Точнее… ты можешь говорить, можешь не говорить… но я рано или поздно ведь догадаюсь, верно? — У него уже появилась пара предположений. — Я ведь вижу, что вы меня считаете глуповатым из-за моего поведения. — На этом моменте неловко улыбнулся, отведя взгляд.

Догадается? Он-то? С его верой в людей и всё хорошее — вряд ли.

Но Эд действительно не глуп. Кэлхун время от времени жаловался ему на поведение Райи, делился не самыми приятными историями с её участием. Иногда пытался предупредить о скверности её характера, чтобы какая-нибудь подлость не стала для того ударом. И биолог вполне способен связать его рассказы, нервное поведение и смерть доктора Абер. Но он слишком верит в добропорядочность своего друга.

Но всё это могло быть и ложью?

Сейчас не время быть доверчивым.

— Я ведь знаю, что вы с Райей были… мягко говоря, не в ладах, и…

Слова разбили остатки здравомыслия учёного.

Он уже догадался?

В этот момент Кэлхун захотел как можно быстрее убраться подальше из этой комнаты, от него, этого маленького солнышка, которое на глазах обращалось кровавой луной. Если Эдмунд всё понял, то наверняка сообщит кому-то о своих догадках, подкреплённых странным поведением учёного. Не он ведь один заметил, верно? Да… все скоро увидят, поймут, кто на деле виновен в смерти восходящего ужаса.

Каким-то дёрганным движением теолог оттолкнул Эда, воздержавшись от дальнейших действий. Сейчас нужно быть спокойным.

— И ты точно не стал бы по ней скорбеть. — Продолжил биолог, заложив отторгнутую руку себе за спину. — Я не думаю, что ты как-то причастен к этому. Ты хороший человек. Но сейчас ведёшь себя немного… странно. — Голос постепенно становился тише. Реакция на его слова действительно подозрительна и навевает недобрые мысли.

Ровоам отвернулся, скрыв нижнюю часть лица рукой, оставив глаза в панике бегать по комнате. В горле встал ком, от содеянного стало ещё противнее и горче.

— Ох! Извини, если мои слова задели тебя. Я ни в коем случае не подозреваю тебя в чём-либо. Но пойми и меня: наша коллега, с которой ты вечно враждовал, внезапно умирает от «несчастного случая», я прихожу к тебе, а ты весь на нервах и уходишь от ответа. Ты бы сказал, если бы это касалось работы. А личная жизнь… это прозвучит грубо, но твоя ограничивается лишь этим местом. — Неловко отвернулся. — Я не буду тебя принуждать к ответу, но было бы неплохо получить хоть какое-то объяснение…

В помещении возникла тишина, продлившаяся неудобно много времени. Никто не стремился её прервать. Теннант понимал, что его другу нужно время, а Ровоам собирался с мыслями, чтобы преподнести информацию хотя бы немного легче.

— Хорошо. — Он запинается. — Я… если ты сохранишь это в секрете, на что я совершенно не надеюсь, ибо ты в праве делать с этой информацией что угодно… я расскажу тебе. — Кэлхуну страшно оборачиваться. Страшно смотреть ему в глаза, ловить взгляд Эдмунда на себе.

Подозрения постепенно образуют и увеличат пропасть между ними. Это ощущается ужасно, томительные дни и месяцы в ожидании полного отстранения друг от друга. Намного лучше поделиться сейчас. Это аморально? Возможно. Но так всё будет ясно сразу: останутся они друзьями или смерть Кэлхуна наступит быстрее ожидаемого.

Биолог оперся рукой о спинку кресла, слегка наклонив его тем самым назад, пристально смотря на него.

— Но не сейчас. Я не готов, мне нужно время, чтобы собраться с мыслями. — Он лишь оттягивает неминуемое. — Мы можем… встретиться наедине позже, в более удобной обстановке.

***

Время близится к ночи. Большинство сотрудников покинули здание, изредка чьи-то тени мелькали в пустых коридорах и одиноких лабораториях. В каких-то ответвлениях комплекса свет уже выключен.

На момент один из таких тёмных коридоров озарился бледным свечением: Эдмунд зашёл в кабинет доктора Кэлхуна. Со слабым, но тяжёлым стуком двери за его спиной закрылись, биолог окинул взглядом помещение, обнаружил слегка растрёпанную чёрную голову и, спокойно подойдя, сел напротив, за тот же стол.

— Ну и выбрал же ты времечко для встречи. — Попытался разрядить обстановку, тихо усмехнувшись. Но совсем скоро вернулся к серьёзности, увидев выражение лица коллеги.

— Раньше было… небезопасно. Слишком много людей. — И возможных случайных свидетелей.

— Как скажешь, — откинулся назад, но, не ощутив спинки стула, резко вернулся в обычное положение. — Стой. Не безопасно?

— Не важно. Ты скоро поймёшь. — Кэлхун всё ещё избегал его взгляда. Чувство стыда постепенно накатывало на него.

Почему рассказать об этом намного сложнее, чем решиться на столь ужасный поступок?

— Я хотел бы начать с того, что ты ошибся, назвав меня хорошим человеком. Возможно, до недавнего момента я таковым и был, но учитывая, на что я смог пойти… даже в этом я уже сомневаюсь. — Теолог опустил взгляд в стол, попытавшись спрятаться от друга хоть где-то. — Это можно считать полноценным признанием.

Доктор Теннант… нет. Эдмунд. Райя Абер мертва из-за меня.

В комнате повисло молчание.

Сердце биолога пропустило пару ударов, на его лице медленно стал вырисовываться шок и удивление. А вместе с этим приходило и осознание. Он сидит в одной комнате с убийцей. Тем, кто стал ему близок как никто другой в этом месте. Кто ценил жизнь так же, как и он сам. Его образ настолько не сходится со словами! В голове возникает путаница. Может, всё не так плохо, как он говорит?

— Это ведь была случайность? Может, ты решил настроить телепортер и ошибся в чём-то?

— Нет. Это было намеренно. — Ровоам опустил голову, закрыв лоб вместе с глазами рукой, на которую же и оперся.

И что теперь делать?

Эдмунд впервые пожалел о своём решении добраться до истины. Что ему теперь делать с этой информацией? Его друг <?> намеренно умертвил человека. Не самого лучшего… но, вероятно, невинного? По крайней мере, её дела уж точно не оправдывали бы такого поступка. И… почему?

Он не выглядит как сошедший с ума маньяк, не является социопатом, который убил бы ради должности или любого другого упрощения своей жизни. Вряд ли его кто-то сподвигнул это сделать: Кэлхун всегда придерживался своих убеждений, и повлиять на это могли лишь исключительные случаи.

— Зачем ты это сделал?.. — Выражение лица вернулось к беспокойству, но вместе с ним выражало и долю страха. Голос стал ещё тише.

— Она была опасна для общества. У меня, — частично отвернулся. — Н-нет доказательств. И я не могу точно сказать, что Райя замышляла.

Сейчас всё выглядит так, будто опасен для общества именно он.

— Я могу рассказать-

— И что теперь? — Возник очередной вопрос. — Что ты собираешься делать дальше?

Кэлхун тяжело вздохнул, вернув самообладание.

— Если мои догадки верны, в ближайшее время в первую очередь нужно разобраться с модулями П.Е.Р.С.И.К. — Запнулся и замолчал, что-то вспомнив. — Если, конечно, у меня будет такая возможность.

— Мне нужно время, чтобы принять это. Не могу быть уверен, что сохраню это в тайне, но до тех пор мы продолжим работу с ПМ. — Произнёс совершенно неуверенно, немного отодвинувшись от стола. — Если хочешь. мы можем поговорить об этом, позже. Сейчас я и в своих чувствах не уверен, не думаю, что способен помочь тебе в твоих. — Медленно встал и сделал несколько шагов к выходу. Хотелось поскорее покинуть это место.

— Спасибо, что выслушал. — Ровоам бросил ему вслед, почти пробормотав. Земля будто ушла из-под ног, забрав его в непроницаемую бездну.

Теннант не ответил полным отказом, это… наверное, делало ситуацию лучше. Но ощущение его разочарования было. Виновны навязчивые мысли.

Он мог солгать из-за страха или недоверия.

Он не ответил точно. Что если всё-таки расскажет?

Может ли быть так, что теолог только что разочаровал его в людях своим примером?

От этого лучше избавиться. Всё станет ясно через некоторое время, а пока стоит придерживаться плохо намеченного плана.