Шаг.

Выдох.

Удар.

Взгляд.

Спокойно. Уверенно. Невозмутимо. С неотвратимостью бурной реки. Безымянный палец и мизинец левой руки крепко держат рукоять, остальные пальцы придерживают, правая рука направляет. Вес на пальцах левой ноги, пятка в воздухе.

Равновесие. Баланс.

Баланс тела. Баланс духа. Возбужденный дух слаб. Поверженный дух тоже слаб. Напряженное тело уязвимо. Расслабленное тело тоже уязвимо.

Выдох.

В движениях, в мыслях, во всем своем существовании он придерживается гармонии. Баланс тела и духа, жесткости и мягкости, инь и ян. Каждое мгновение жизни – борьба, каждое движение – решительное, каждая позиция – устойчивая. Каждый выбор – верный.

Кончик меча направлен на гортань противника.

Он воин, идущий Путем Воды. Каждый его удар – единственный. Никаких сомнений. Никаких сожалений.

Даже если сожалеть очень хочется.

Вдох, замах.

Слишком часто ему приходится сидеть с чашкой чая в руке, искать среди нарисованных на чашке зарослей бамбука тигриный хвост и повторять «одна жизнь – одна встреча». А прячущийся среди зеленых стеблей полосатый хвост игриво загибается, соблазняет попытаться встречу повторить…

Выдох-крик-шаг-удар.

Нет.

Одна жизнь – одна встреча.

Что прошло, уже не вернуть. Ничто не повторяется дважды. Нужно наслаждаться нынешним моментом и не горевать о прошлом.

- Братец, - за спиной, у выхода из додзё, прозвучал смешок, - ты настолько спокоен, что в щепки разбил синай Токи. Что же так бередит твою душу?

- Тебе кажется, - голос холодный и суровый, не проскальзывает ни намека на эмоции. Взгляд внимательно проходится по действительно разлетевшемуся от удара мечу. Тока, принимавшая удар в голову, стоит побледневшая, она закусила губу. Нехорошо. – Твой синай был старым, пластинки ослабли, нужно лучше проверять оружие перед боем.

- Это была всего лишь тренировка, - в голосе старшего брата звучит укоризна. Он всегда слишком легкомысленно относится к тренировкам. – К тому же, они тебе не нужны. Ты ведь все равно не используешь базовый стиль.

- На основах строится мастерство, - жестко возражает и выходит, по пути положив собственный синай на место.

Брат идет следом, сложив руки за спиной и ребячески дергая себя за концы волос.

- Твой фумикоми сегодня поистине устрашающий, - словно невзначай замечает Хаширама. – А заслышав твой крик, я уж было подумал, что на Току горный тигр напал.

- Очень смешно, - невыразительно отвечает Тобирама, окидывая скользящим взглядом территорию. Играют в онигокко дети, стирают белье женщины, разговаривают по пути из оружейной несколько мужчин, бежит темно-серая кошка. Спокойствие и безопасность.

- Да ладно тебе, Тоби, - брат пихает его локтем в бок, пытаясь вывести из равновесия, - у всех есть слабости, этого не надо стыдиться. Если будешь строить из себя стальной меч без единого изъяна, от тебя все, кроме меня, разбегутся. Но я-то знаю, что даже у тебя есть уязвимые места.  - Хаширама по-лисьи улыбается и дурашливо щурится.

Рука сама бьет по потянувшимся к меховому воротнику пальцам. Улыбка Хаширамы становится еще более шкодливой, он крючит пальцы и стремится дотронуться до мягкого меха, пытаясь втянуть в эту незамысловатую игру брата.

Тобирама терпеливый. Очень. Его терпения хватает на целых пять минут, после чего он ногой бьет брата в грудной щиток и уходит, не слушая жалобных причитаний о собственной бессердечности.

Хватит с него, брат и так уже успел по его якобы отсутствующему сердцу протоптаться.

В своей комнате Тобирама садится на пол в подобающую позу и аккуратно достает из сундучка, в котором хранит меховой воротник, изящную женскую шпильку с белым голубем. У голубя два симметричных глаза и слегка сколотый на краешке клюв. Тобирама видит эту шпильку почти каждый день, когда складывает воротник, но каждый раз эта шпилька царапает что-то в сердце.

Его «одна жизнь – одна встреча» случилась почти шесть лет назад. Тогда его «одна встреча», не его тигрица, его вечный соперник, не его женщина – она приблизилась к нему. Впервые в мирной обстановке, впервые с такой мягкой улыбкой и иллюзорной покорностью.

Она думала, что он ее не узнал. Очень наивно с ее стороны. Он никогда не теряет бдительности, он всегда внимательно следит за происходящим и у него прекрасная память на чакру, особенно настолько хорошо знакомую.

Он почувствовал ее еще до того, как она вошла в помещение.

У тигрицы потрясающий талант актрисы, она смогла подменить даже свою осанку и мелкую моторику. Макияжем исказила черты лица, интонациями смягчила голос, убрала враждебность из взгляда. Но это все еще была тигрица. Дикая, опасная.

И очень, очень соблазнительная.

А уж стоило ему почувствовать аромат ладана на ее коже…

Чакра тигрицы всегда пахла для него дымом, потрескивала на пальцах огненными искрами, обдавала жаром. И этот яркий пьянящий аромат на ее коже почти свел его с ума. И темные как безлунная ночь глаза. И кожа цвета первого снега. Глубокая впадинка между ключиц, словно в ней должна лежать какая-нибудь жемчужина. Тонкие нежные пальцы, так ловко играющие на кото. Мягкие губы, пусть и с неприятным запахом камфоры…

И ее чакра. Буйная, закручивающаяся вокруг него огненными спиралями, но не жгущая крапивой, а укутывающая объятиями.

Тобирама никогда не сожалеет о том, что сделал. И он никогда даже мысли не допустит о том, что той ночи быть не должно было. Он никогда не скажет это кому-либо, но себе лгать не стал – он был счастлив, и единственное, о чем он мог бы пожалеть, если бы позволил себе, это уход тигрицы.

То не была их последняя встреча, вовсе нет. Они виделись часто, очень часто. Но во взгляде ее вновь был разрушительный огонь, желающий сжечь его дотла, не оставив ни костей, ни даже праха.

Одна жизнь – одна встреча.

Тобирама принял, что это была единственная их встреча, когда они не были врагами. В конце концов, оба они люди, и им свойственны чувства, порывы и желания. Но не стоит забывать, кто они такие.

И не стоит забывать свой долг.

За спиной раздается резкий треск, в комнату влетает откинутая чьим-то ударом Тока. Тобирама не успевает убрать шпильку. И по глазам Токи читает, что она поняла. Она давно бросала на него косые взгляды, когда замечала, что он дает вечному противнику возможность уйти. Она сама однажды завела с ним разговор о том, что женщина из вражеского клана не женщина, а враг. Она слишком часто находится рядом с ним и слишком многое видит.

Тобирама думает, что сейчас его назовут предателем, ведь он не думает о своем враге как о враге. Но Тока лишь тяжко выдыхает и смотрит на него с пронзительной тоской.

- Помни, кто она. И если ты не убьешь ее…

Она убьет его – да, Тобирама знает. Он, как истинный воин, всегда готов к смерти, она его не пугает.

- …она убьет твоего брата, - заканчивает Тока и уходит.

А Тобирама теряет самообладание и ударяет по полу кулаком с зажатой шпилькой. От клюва откалывается еще небольшой кусочек.

Он всегда готов к собственной смерти. Но не Хаширамы.

И в следующую встречу на поле боя он внимательнее следит за тигрицей. Изуна ловка и быстра, ее выпады точны, и уклоняться от них позволяет только собственный опыт. Мечи искрят при столкновении, взгляды пылают.

А от нее все еще пахнет дымом.

Где-то недалеко сражаются старшие братья. Хаширама все еще пытается уговорить Мадару присоединиться к своей идее. Чуть дальше агрессивно воет Тока.

Но Тобирама сосредоточен только на Изуне. На каждом ее движении, каждом взгляде.

Шаг. Шаг. Прыжок назад. Повернуться, чтобы пропустить мимо себя лезвие. Отбить предплечьем кулак. Отпрыгнуть подальше, сложить печати и плюнуть водой. В ответ получить огненный шар.

Они словно танцуют в дыме от сталкивающихся техник.

И Тобирама не может не признать, что его сердце замирает каждый раз, когда удар проходится слишком близко к Изуне.

В плечо прилетает удар женской стопы. Сильный, пяткой она могла бы выбить ему сустав, если бы не доспех. Вторая рука перехватывает ее ногу и подтягивает ближе, заставляя потерять равновесие. Изуна почти падает, но оборачивает это в свою пользу, загребая рукой пыль и кидая ему в глаза.

Тобирама за ногу отбрасывает Изуну от себя, чтобы выиграть себе немного времени. Глаза сложно открыть, приходится ориентироваться на слух и ощущение чакры. Дымно-пламенная чакра подбирается слева, заносит ногу для удара сверху.

Уйти в сторону перекатом. Приложить руки к земле, чтобы лучше прочувствовать происходящее. Сразу же выставить меч навстречу, ловя на него чужой клинок.

Чакра Изуны бушует в возбуждении. Ее с головой захватил азарт.

Тобирама рад, что ей нравится с ним сражаться. Он такой же. Это особый уровень отношений, основанный на признании сильного соперника и получении наслаждения от столкновений с ним.

Собственная чакра от этих мыслей начинает подрагивать, словно внутри довольно порыкивает большой кот.

Удар. Меч скользит по выставленному блоку. Тут же перенаправить. Отбить удар рукой. Попытаться подсечь ногой. Разорвать дистанцию.

Во время короткой передышки он успевает протереть глаза, чтобы хоть немного видеть, и услышать обрывок разговора брата.

-…ты же видишь, Мадара, что умирают дети..!

Изуна тоже слышит эти слова. И ее чакра в мгновение вспыхивает, словно в костер бросили бочку масла. Ее чакра искрится яростью, и даже с запыленным взглядом Тобирама видит, как яростно Изуна смотрит на Хашираму.

У нее взгляд тигрицы, готовой к смертельному для добычи броску. И направлен он на Хашираму.

У Тобирамы в голове все смешивается. Долг, чувства, желания, страх, слова Токи, взгляд Изуны… Он не может соображать и не может нормально видеть. Голова идет кругом, сердце стучит в горле, в груди пустота, мышцы каменеют и при этом напряжены как никогда.

В мыслях оглушительная тишина.

Одно неловкое движение, и…

Что «и» никто понять не успевает. Изуна делает шаг в сторону Хаширамы, а Тобирама срывается с места.

Пустота и легкость. Подозрительные. Кровь в голове стучит набатом, сердце не на месте. Глухой стук. Пожар за спиной сворачивается до искры. Аромат дыма становится слабее. Мимо проносится черный вихрь, сметая его с ног.

Под пальцами сухая потрескавшаяся земля. Глаза все еще плохо видят. Он ощущает чакру всех находящихся здесь, их состояние, их движения.

Его глаза расширяются и стекленеют, когда он слышит приглушенное женское «брат» за спиной. Надтреснутое, с едва сдерживаемой болью и беспокойством.

Трещит что-то обеспокоенно Хаширама, вновь предлагая завершить эту бессмысленную борьбу. Орет Мадара. А Тобирама не находит в себе сил сдвинуться, обернуться. Посмотреть на тигрицу. Весь его слух сосредотачивается на странно-смиренном голосе.

- Ты должен защитить их, Мадара…

Учиха спешно уходят.

Тобирама успокаивает себя, что все обошлось, все живы, он смог защитить брата от внезапно взбесившейся тигрицы.

И пропавшую из поля ощущений дымную чакру он списывает на то, что Изуна очень далеко ушла. Внутри зудит неприятное чувство, но он заглушает его, поджигая благовония с ладаном и ненавистной камфорой.

В медитациях и тренировках он заглушал беспочвенную тревогу, но все было бессмысленно.

Абсолютно пустые и мертвые глаза Мадары при следующей встрече сказали даже больше, чем его слова о смертельности той нанесенной Тобирамой раны.

Тобираме казалось, что он задыхается. Чакра бушевала, грозя начать деформировать чакроканалы и ломать кости. В ушах зазвенело. В груди стало невероятно пусто и тянуло куда-то вниз.

Туда, где мир мертвых и Ад.

Он смотрел в глаза дохлой рыбы на лице Мадары и чувствовал, что его мир только что безвозвратно разрушился. Разбился на мелкие осколки, застрявшие в сердце. И больше никогда не соберется воедино. Как разбитое зеркало…

- Кагами, - внезапно, словно услышав его мысли, шикнул Мадара себе за спину.

Из-под его длинных волос выглянула голова ребенка, который, очевидно, висел на спине Мадары, вцепившись ему в одежду. Ребенок был очень бледным, словно редко видел солнце, черняво-лохматым и с очень живыми черными глазами. Настоящий мелкий щенок Учиха. Только вот что-то было с ним не так…

- О, Мадара, у тебя есть сын? – Хаширама выглядел потрясенным до глубины души.

Мадара поморщился и перетащил мальчишку со своей спины вперед, крепко обняв и бережно прикрыв рукой от возможных атак Сенджу.

- Племянник.

Словно гром среди ясного неба. Хаширама засуетился, с искренним любопытством интересуясь, когда, как и от кого у Мадары появился племянник.

А Тобирама смотрел в глаза мелкого Учиха, которому было лет пять, и вслушивался в его чакру.

В которой запах дыма сплетался с нотками ладана и горного кедра.

Того самого горного кедра, запахом которого отличалась его собственная чакра.

Мальчишка, названный Кагами, улыбнулся ему и приветливо помахал рукой.

Так, как если бы они были давно знакомы.

Так, как если бы ему о нем рассказывали каждый день.

Так, как если бы он был сыном Изуны и самого Тобирамы.

В тот день мир Тобирамы навсегда рассыпался стеклянными осколками. Но самый большой осколок превратился в небольшое, пускающее солнечные зайчики своей улыбкой, зеркало.