Марти тяжёлый кабан, весит целую тонну, но для него делом принципа стало транхуть впервые именно в миссионерской позиции. Считать ли это очередным проявлением религиозности Раст не знает, но если так, было бы очень забавно.
В первый момент инстинктивно хочется извернуться и двинуть коленом в печень, однако стоит немного перетерпеть и эти давление и зашкаливающая температура в месте соприкосновения тел в купе с повышенной влажностью начинают неслабо так заводить мотор.
Растин и раньше совсем не был против подобного с Марти, теперь же ему становится невтерпёж, как давно уже не было.
Марти целует в шею, после с рычанием кусая, и от вибрации его голоса нервы под кожей горят. Он напирает и Раст под ним постепенно сдаёт позиции, расслабляется. Марти вплетает пальцы в снова короткие волосы, что-то бормочет, лапает его жёстко, на грани грубости, и Растин плавится, как забытый на солнце чеддер. Но неожиданно открывает глаза.
Потолок провалился во тьму, а из её глубин, сияя звёздами и туманностями, вращаясь, надвигается гигантская воронка времени, призванная забирать себе души усопших. Каркоза должен был поглотить и его, но ему не позволили.
Сердце пропускает удар. В одно мгновение конечности холодеют. В груди нарастает тупая боль. Он не должен здесь быть. Он не должен радоваться. Он — позволивший забрать столько жизней.
Горло спирает. В глазах выступают слёзы. Раст впивается в спину и плечи Марти так сильно, что тот останавливается.
— Что с тобой?
— Стой, погоди, — выдыхает Раст, переводя дыхание, стараясь сосредоточиться на волнующей тяжести, теплоте и едва различимых глазах.
Даже сквозь мрак он различает, как Марти глядит на него замасленным взором и ухмыляется, не пытаясь скрыть безграничного самодовольства. Если бы не постель, не его положение, Раст бы уже приложился к гладко выбритой щеке кулаком в шутливом жесте. Но когда ты лежишь раздавленный с раздвинутыми ногами, пытаться что-то там из себя строить обороняясь — самое глупое и бессмысленное занятие. К тому же это не то, что ему теперь надо.
Растин хватается за вспотевшую шею, тянет Марти к себе и целует, вбирая его язык, приглашая в себя, умоляя войти, одновременно с этим слегка приподняв зад. Марти сжимает его за плечи, толкаясь телом вперёд. Члены скользят друг о друга, сбивая дыхание.
— Чёрт возьми, Марти, завязывай с прелюдией.
Раст изо всех сил зажмуривает глаза, чтобы не видеть того, что творится под потолком, но ощущения близости смерти только усиливается. Сердце почти выпрыгивает из груди, и это совсем не приятное ощущение.
— Я думал, тебе нравится потихоньку, — мурчит Харт на ухо, порядочно отвлекая, и Раст с благодарностью, даже сквозь приступ, ему улыбается.
— Кажется, ты забыл, я не девственница.
— Сукин ты сын, — усмехается Харт.
У основания члена снова теплеет от прикосновения влажной руки. Внутрь протискивается палец. Давно забытые ощущения.
Раст от того, что это не кто-то чужой, а Марти, готов наизнанку вывернуться от радости. Движения пальцев на удивление нежные, он почти что завидует сам себе, но вскоре и этого становится недостаточно.
Сквозь прикрытые веки он чувствует мельтешение звёзд перед глазами, а разгоряченной кожи неприятно касается ледяное дыхание смерти. Кажется, он вот-вот услышит голос ублюдка Чилдресса.
— Марти, давай уже, — на грани слышимости просит он, стараясь не открывать глаза, и Харт не подводит его, видимо и самому уже ждать надоело.
Первое проникновение выходит довольно болезненным.
— Срань господня, Раст, моё обручальное кольцо и то было шире, — кряхтит Марти прямо ему на ухо, и Коул ответил бы ему какой-нибудь колкостью, но он оглушён ощущениями.
Вот каков Марти Харт, когда он внутри, вот как он двигается, как он чувствует. Радость вскипает в груди, обжигая до острой боли. Ему сейчас больше всего на свете хочется, чтобы Харт вытрахал из его головы всё дерьмо, но тот не спешит, привыкая, и ощущение счастья мешается с липким ужасом.
Он почти слышит, как лихо вращающаяся воронка спускается и обступает со всех сторон, стремясь затянуть в бездонное нутро их обоих. Но Раст не позволит Каркозе забрать у него самое дорогое, самое ценное, что удалось сохранить за всю его жизнь.
— Марти, Марти, закрой мне глаза, — сбивчиво шепчет он, двигаясь Харту навстречу, чтобы поглубже его принять.
— Зачем?
— Не задавай вопросов. Просто сделай это. Накрой мне глаза ладонью.
Широкая, горячая, немного влажная ладонь прижимается к Растовому лицу, накрывая глаза и добрую половину лба, вдавливая чуть глубже в подушку.
— Нормально?
— Агаааа, — тянет губы в улыбке Коул, наконец, ощущая себя в безопасности. Вместо Каркозы, его теперь поглощает Марти и это то самое, что Растин больше всего хотел испытать.
Вздохи его при каждом движении всё больше напоминают стоны, и Харт не был бы собой, если бы не сболтнул что-нибудь по этому поводу.
— Если бы я знал, что тебе такое понравится, давно купил набор для садо-мазо игр, — пыхтит он довольно в самое ухо. — Ты так раскрылся, так принимаешь меня. Это чертовски заводит.
— Ради всего святого, Марти, заткнись! Твоя болтовня сбивает настрой!
— Неужели? А по-моему тебе это тоже нравится.
— Я реагирую на твой голос, а не на то, что ты говоришь.
Видимо, Марти нужна передышка в их диалоге, чтобы он смог переварить услышанное. Но пауза отдается в ушах Коула болезненным звоном. Будто сейчас, вот сейчас он услышит то, что хотел бы забыть навсегда.
— А меня всегда вздрючивали твои колкости, — шепчет ему Харт и нежно целует ухо.
Такая простая ласка простреливает сердце навылет. И больше не хочется спорить и что-то доказывать, хочется просто чувствовать этот член в своей заднице как можно дольше.
Его не получит Каркоза, его вообще никто не получит. Раст так в него вцепился, что оторвать можно только с мясом.
Они скользят и скользят друг о друга, забываясь в этом движении, растворяясь в нём без остатка. Такая же маленькая смерть, если подумать, но совершенно не страшная, и абсолютно счастливая.
В преддверии оргазма Раст нарочно сжимает мышцы у основания члена, а вместе с ними и задницу, и от внезапной тесноты, Харт, громко охнув, начинает стонать. Его голос действует, как наркотик. Коул возбуждается так, что готов кончить, не прикасаясь к себе. Но именно в этот момент откуда-то из небытия до него доносится страшный голос:
«Маленький жрец…»
От неожиданности Раст громко всхлипывает. Марти резко снимает ладонь с его лица. Становится холодно, при этом живот пылает. Несколько резких движений рукой, и он изливается себе на живот, выкрикивая ругательства. Марти довольный плюхается обратно, сжимает его за плечи, впивается в рот губами и через пару секунд тоже кончает, мыча в поцелуй, содрогаясь всем телом.
Они остывают недолго. Нежась в объятьях друг друга, трутся носами, чего Раст совсем уж представить не мог, и дарят короткие мягкие поцелуи, пока лужа спермы на животе не начинает бесить.
Когда Марти скатывается с него, Раст себя чувствует перерождённым.
— Дать салфетки?
Такая забота Марти всё ещё непривычна. Раст берет упаковку в руки, вяло соображая.
— Надо в душ сходить.
— Завтра. А то сейчас проснёшься, потом опять полночи будешь телек смотреть.
— Я не смотрю, он просто фоном работает, — по привычке отпирается Раст, оставляет салфетки на прикроватном столике, берет сигареты и быстро закуривает. Марти, вздохнув, приносит из кухни пепельницу.
Первое время он ворчал, что Раст везде курит в квартире, но достаточно быстро смирился с запахом дыма. Расту снаружи вроде бы всё равно, но если копнуть поглубже, можно найти подобие угрызений совести. Однако и они рассеиваются, стоит Марти вытащить сигарету из его руки и с ощутимым удовольствием затянуться.
Какое-то время они молчат полулёжа, покуривая одну на двоих. Когда Растин лезет за следующей, Марти сладко потягивается.
— Охренеть! — восклицает он вдруг, уставившись в потолок, и Раста слегка пробивает ознобом при мысли, что Харт теперь видит воронку вместо него. Но этот придурок с самодовольным видом провозглашает. — Я только что трахнул Растина, мать твою, Коула!
В глубине души возмущение мешается с облегчением.
— Сообщи об этом Гераси, он будет счастлив, — выдыхая дым в пустой потолок, произносит Раст.
— Хэй! — Марти разворачивается к нему, ложась на бок. — Не надо так шутить.
Странно видеть его таким серьёзным. Странно вообще всё, что с ними произошло после встречи с Чилдрессом. Может быть, Раст на самом деле погиб, а это его посмертная реальность?
— Я думал, тебя заводят мои колкости, — припоминает он и улыбается.
Нет, это реальность. Странная новая реальность, к которой ему предстоит привыкнуть.
Марти к нему приближает лицо и говорит доверительным, терпеливым тоном:
— Они меня заводят, когда они направлены в мою сторону. Когда ты говоришь колкости о самом себе мне тебя хочется обнять.
— Неужели я настолько жалкий?
Раст мажет по его лицу взглядом. Эти глаза. Эти губы. Как же он любит его, господи боже.
Кулак прилетает в грудь почти что не больно, но от неожиданности заставляет закаляться прямо до слёз, а после Раст уже не в силах остановиться. Внезапная горечь, что настигла не вовремя и надёжно, как Раст полагал, была им засунута в дальний ящик, внезапно выплёскивается наружу, как будто она всегда была здесь, на поверхности и ловко маскировалась под что-то обыденное.
Марти отнимает сигарету, отставляет пепельницу, и прижимает Раста к себе, телом к телу, сердцем к сердцу.
Он не спешит утешать, не теряется, он просто рядом так, как Расту и надо. И Раст благодарен ему — обнимает в ответ и пытается взять себя в руки как можно скорее.
— Расскажешь? — с участием предлагает Марти, когда тот совсем затихает.
— Я снова слышал его. И видел Каркозу. Прямо над нами. На потолке.
— Вот дерьмо.
Марти такой хороший, он искренне за него волнуется, и это самое невероятное и приятное открытие, которое Раст успел сделать за последние пару месяцев.
— Может, тебе обратиться к психологам?
— Ты же знаешь, я этим психологам сам диагнозы раздам. А от таблеток, боюсь, приходы ещё ярче будут. Единственный способ вылечиться — очистить организм от всякой дряни и просто забыть.
— Чтобы ты и о чём-то забыл — с трудом верится, — хмыкает Марти. Он его знает слишком долго и хорошо.
— Я забуду об этом, — обещает зачем-то Раст, хотя сам не уверен. Но он очень хочет перешагнуть своё прошлое и проклятые травмы. Ради себя. Ради их с Марти спокойной жизни. — Особенно если ты будешь активнее двигать задницей, не сбиваясь при этом с ритма.
— Ах ты сучонок! — и Марти бросается на него под их общий смех.