— А тебе идет.
Ярко-алая помада на лице — как открытая рана, кровоточащий рот, испачканная, плотоядная улыбка.
Неровная линия, быть может — нарочно.
Чуть уловимый аромат колы, но яркий, интенсивный, органичный — алкоголя, тоже красный, тоже чувственный, расплывающийся по коже, пачкающий все вокруг.
Правду говорят, что Ёсан совсем не умеет пить, и зачем только?..
Красный. Красная карточка. Ближе — нельзя. Стой же, красный!
Как эта блядская помада.
Это ведь для поцелуев, верно?
Минги боится — потому что хищно растянутая алым улыбка все ближе. И ждет больше всего на свете. Хочет больше жизни — чтобы его поцеловали, коснулись этим ярко-красным, запятнали, испортили.
Шутка перестала быть шуткой, Минги надеется, что Ёсан потом ничего не вспомнит.
Не вспомнит, как касался его, оставляя красные пятна на белой майке, на коже, на брючном ремне. Не вспомнит, как разводы слюны, розоватой от помады, оставались на члене, когда губы Ёсана размыкались в дикой, безбашенной улыбке, совершенно пьяной.
И счастливой.
Минги согласен. Он будет кем угодно: другом, парнем, игрушкой. Только если Ёсан этого захочет. Захочет? Минги оттягивает его от себя за маленький хвостик, собравший волосы на затылке — чтобы не мешали. Ёсан все еще улыбается, по подбородку идут пятна — но останавливаться он не собирается, руки, на диво сильные, держат крепко. И ничего не остается.
Только сдаться.
В искристом тумане тонет черный, поплывший взгляд, поцелуи, пятнающие живот этим красным. Воздуха — как в хорошей драке, — не хватает, и противник силен, только удивиться, откуда столько сил у пьяного в лоскуты приятеля?..
Острым лезвием входит в сознание догадка — и ледяные мурашки ползут по коже.
Слишком поздно, чтобы останавливаться, и Минги приходится зажмуриться — потому что перед глазами вспыхивают яркие пятна, и ему уже все равно, кто он и где он, почему этот мир, кружащийся и тонущий в дымке, серый, и только губы, о, эти губы — красным-красные, раскаленные до крика, только что его победившие, присвоившие, поимевшие.
Ёсан улыбается — колотится сердце. Оба. И то, что в груди Минги — тоже.
По подбородку стекают белесо-коралловые разводы, во рту теперь вкус семени и помады, красные следы — повсюду. На шее и плечах, царапины — на предплечьях, светлый ковролин в растоптанном стике.
Красный.
Нельзя.
Плевать.
Минги тянется к этим горячим губам, обжигаясь и утопая, — ему тоже плевать.
На всё, кроме Ёсана.