Кэйе нужен отдых

— Тебе нужен отдых. Сходи-ка в отпуск, Кэйа! — Джинн смотрит на него с состраданием.

 — Уж кто бы говорил! — смешливо отзывается Кэйа, но внутри вздрагивает.

Джинн непреклонна. Она выставляет его за дверь с подписанной ею бумагой, дающей ему две недели отдыха. Абсолютно неуместного, ведь работой он вполне успешно заглушал свои внутренние волнения.

Кэйа всегда знал, что у него внутри живет что-то… Посеянное внутрь когда-то давно, в самом раннем детстве, медленно растущее вместе с ним и ждущее своего часа. Нечто неприятное. Тёмное.

Оно пробуждалось, когда он видел нить, за которую нужно дёрнуть в своём расследовании и успокаивалось когда он связывал всё воедино. Просыпалось, когда он сражался и успокаивалось, когда он вонзал острые ледяные иглы в тела противников. Нечто жило в нём всю сознательную жизнь. По юности оно проявляло себя редко, но позже стало приносить хлопоты. У него появлялись пугающие желания и мысли. Нечто медленно но верно брало контроль, чего Кэйа очень опасался. Сначала оно вело себя смирно, и отступало, когда вокруг были люди. Он цеплялся за Крепуса, действительно заменившего ему отца, и за Дилюка, но никак не ожидал, что с Дилюком это сработает не так.

Кэйа совершенно не ожидал, что оно, это мрачное и злое, проснётся, когда он будет смотреть на брата по оружию.

Его давний товарищ и когда-то лучший друг, его соратник, его соперник и его первая и, похоже, последняя любовь.

Раньше Дилюк всегда был к нему внимателен и участлив. Кэйа отвечал ему тем же. Они были заботливы, словно настоящие братья, вот только братом он не считал Дилюка никогда. Позже, уже после ссоры, Кэйа бесконечно переходил внутри себя от сожаления к отчаянию, от любви к ненависти и обратно. Назови его братом Дилюк сейчас, Кэйа не уверен, что не расплакался бы. Слишком много привязанности он испытывает к Рагнвиндру. Слишком часто за ним наблюдает и слишком влюблён и напуган этим. Кэйа уже не уверен, что именно он чувствует.

Но он уверен, что его сердце сжимается, что в душе поднимается огромная жадная волна. Иногда он готов позорно сбежать от разговора, лишь бы эта волна не выплеснулась наружу, не затопила те хрупкие осколки, что ещё остались от его разума и от их счастливого прошлого.

Ему нужно поймать Дилюка. Схватить его, присвоить, терзать, пить, наслаждаться, утащить на неистовую глубину, где поджидает это самое сумеречное желание.

Альберих постарался сделать так, чтоб Дилюк не слишком приближался к нему. Грубить он совершенно не умел, зато отлично умел показушничать и принимать вид совершенного лжеца. Ложь отталкивает, и это помогало. Отстранённость держала его нечто в узде. Но чем дальше, тем тяжелее, а теперь он не может даже отвлечься работой. Кэйа прислоняется спиной к стене и медленно сползает по ней вниз. Хватается ладонями за лицо, зажимает рот сам себе. Он бы закричал, но знает, что это не поможет. Тёмное нечто не успокоится, пока не возьмёт то, чего хочет.

И Кэйа чувствует, как оно становится сильнее, с каждой встречей, с каждым взглядом, на него всё сильнее давит это самое нечто, которого он так боится.

Рыцарь сидит в оглушающей тишине своей комнаты, пока в голове суматошными птицами бьются пугающие его мысли.

Если он ещё немного поработает, то всё будет в порядке, верно?

***

Дилюк привык видеть нерадивого названого братца в своей таверне. Он часто заходил по поводу и без, один и с компанией сослуживцев, околачивался у стойки, раздражая неуместными комментариями. Поэтому Рагнвиндр удивился, когда понял, что Кэйа давненько не попадался ему на глаза. Возможно, он просто занят. И замечательно! Жить стало гораздо спокойнее. Правда, ощущение, что чего-то не хватает, Дилюка теперь не отпускало. Он завершает свой рабочий день, задвигает стулья к столам, придирчиво выставляет ровный ряд бокалов, тушит свечи. «Доля Ангелов» приобретает пустовато-обречённый вид, потому что часто Дилюк выходит отсюда не один. Кэйа всегда задерживается до последнего и очень этим раздражает, но с ним гнетущее тусклое одиночество немного рассеивается.

У овощной лавки Дилюк сталкивается с Лизой. Ведьма придирчиво выбирает томаты.

 — Ты знаешь, дорогой, что томаты можно сравнить с человеческим сердцем? — мурлыкнула ведьма, голос у неё был ласковый и нежный, как кружево, которым обмотали нож, — Плотные, алые, наполненные соком, но легонько сожмешь — лопнет, и в клочья!

 — Я тоже рад тебя видеть, Лиза. — Дилюк почувствовал себя неуютно, Лиза улыбнулась ему почти хищно.

 — Шутки, мастер Рагнвиндр, помогают нам чувствовать себя немного лучше. Даже если юмор кажется неуместным, он уместен для того, кто шутит. — говорит она поучительно.

Дилюк в очередной раз отчаивается понять, что же она имеет в виду, и предпочитает с умным видом набрать яблок.

 — Капитан Кэйа в командировке? — спрашивает Дилюк как бы невзначай. Получается с натяжкой, словно он пришёл сюда именно чтобы спросить об этом, а не случайно забрёл в лавку, решив позаботиться о своём завтраке.

 — Рубишь сплеча. Разве не принято сперва обсудить погоду, а потом переходить на сплетни?

 — Предпочитаю эффективность вежливости.

 — Разве ты не рад его отсутствию? Мне казалось, ваша связь тебя тяготит. — Лиза облизнула розовые губы. Слово «связь» она произнесла с лёгким придыханием, и оно приобрело какой-то пошловатый оттенок.

— Меня тяготит только будущее моего бизнеса, — не моргнув, соврал Дилюк. Врать он не любил, но прекрасно умел. — Он мой постоянный клиент, заходит в таверну почти каждый вечер, но я не видел его уже недели две. Кажется, беспокоиться в таком случае — нормально?

 — Не самое изысканное оправдание, что я слышала, дорогой, я даже немного разочарована. Кэйа в отпуске. Как раз с понедельника вернётся в строй. Уж не знаю, чем он занимался, но он забегал, на чай. А ещё его видели на твоей же винокурне, с ящиком одуванчикового. Странно, что ты был не в курсе.

 — Я много работал в последнее время. На винокурне даже не бывал.

Он и правда почти не отлучался от стойки. Гильдия приключений прилично разрослась, и её члены поубавили работы для Полуночного героя. Расстроен Дилюк этим не был, поэтому предпочёл отоспаться впрок и дать Чарльзу побольше выходных. Рагнвиндр совместил приятное с полезным, ночуя в таверне, а потому пропустил визит Кэйи на винокурню. Целый ящик, подумать только! Дилюк нахмурился. Похоже Кэйа решил окончательно спиться в свой отпуск. Стоит надеяться, что он это сделал хотя бы не один, а в компании. Впрочем, с этим у него обычно проблем не бывало.

Краем глаза Дилюк видит приметную шапочку Кли. Они с Сахарозой склонились над алхимическим кругом и о чем то оживлённо спорят. За их спинами негромко переговариваются Тимей с Альбедо.

 — Братик Кэйа же сказал, что бесполезно поджигать ветки с Хребта! Они такие мороженые, что не зажигаются! — заявляет Кли.

 — Бред, это же дерево! Вопрос в том, чем поджигать! — Сахароза поправляет очки, — В твоём составе порох. Я же за пылающее масло!

 — Давай проверим!

Они капают из бутылочки на ветку, и ничего не происходит. Потом безуспешно пытаются поджечь, и Альбедо проговаривает:

 — Вот она, наглядность эксперимента! Кэйа был прав в своём суждении, поскольку выносил его на основе собственного опыта. На прошлой неделе мы как раз разъяснили этот вопрос. Убедились, дамы? Может, вернёмся в библиотеку? Мне нужен труд «О металлах».

Кли высовывает язык, скорчив презабавную рожицу. В библиотеке она всегда скучала. Сахароза перебирает хрустящие инеем ветки, капая на них то из одного флакона, то из другого, в попытках вызвать реакцию. Альбедо вздыхает и поднимает глаза.

 — Добрый вечер, Дилюк, добрый вечер Лиза. Я могу взять ключи от секции естествознания?

 — Конечно, дорогуша, — Лиза перебрасывает ему связку, — Не забудь закрыть потом, и умоляю, не спи на диване. Ноэль с Кэйей вчера унесли подушки в чистку, там пока немного неуютно.

Альбедо прячет ключи в карман, кивает и бесшумно уходит.

 — Кэйа точно в отпуске? — интересуется Дилюк.

 — Официально. — Лиза бережно складывает раскатившиеся томаты в холщовую сумку. — Но он заходит почти каждый день. Ты обеспокоен? Я тоже думаю, что он мало отдыхает. Навести его, ему будет приятно. Кли, милая, пойдём, приготовим пасту для Джинн.

Дилюк думает, что для такого он ещё не созрел. Навещать Кэйю в дни его отпуска — это не для него. Он прохаживается по городу, сетка с яблоками болтается на запястье и бьёт его по бедру. На площади перед собором пустовато, всего один человек. Бард кажется ещё младше и тоньше в сумерках. Он пьян и чересчур внимательно всматривается в собственную статую.

 — Ты знаешь, это так странно. Там действительно было моё лицо. Хорошо, что оно уже сгладилось временем, а то было бы неловко. Я даже не знаю, кто её высекал. Кто пропалил моё инкогнито?! — он нервно дёргает одну и ту же струну, звук действует на нервы, а потом хихикает, — Всё равно лучше, чем у Моракса, бедняга, его статуи в дурацкой простыне. Как вообще можно ходить с такой серьёзной миной, когда по стране раскиданы твои полуголые изображения?

Дилюк вздыхает. Он не уверен, что сейчас готов слушать всё эти архонтские бредни. На вопрос про Кэйю Венти отзывается так же охотно:

 — Да, мы встречались в «Кошкином хвосте». Хорошо, что Кэйа заботливо вынес мне коктейли прямо на улицу, а не то я бы умер, если бы мог. От аллергии вполне можно умереть, ты знал? К слову, бармен там очаровательная. Особенно, когда возмущается, а возмущена она всегда. Прямо любо-дорого глядеть, не то что на твоё угрюмое лицо!

Венти снисходительно, как ребёнка, треплет его по щеке. Для этого ему приходится подпрыгнуть и слегка зависнуть в воздухе.

 — Значит, вино вы не пили? — Рагнвиндр едва сдерживается, чтоб не оставить без архонта родной край.

 — А что, у него было вино? Негодяй и жадина!

Дилюк подсовывает ему в руки яблоко, извиняется и поспешно оставляет его. Бард бесит его своей незрелостью и безответственностью. Тот же Кэйа, например, себе такого не позволяет.

Сестра Розария обнаруживается на скамье возле кузницы. Она меланхолично протирает шерстяной тряпкой лезвие копья, рядом, уже начищенный до зеркального блеска, лежит набор метательных ножей.

 — Встречались на неделе. И нет, не за бокалом. Я интересовалась, сколько ножей спрятать за ремень. — говорит Розария. Она оглаживает своё одеяние, более тёмное, чем обычно, и дополненное ремнями. — Церковь подогнала мне прикид, неплохо, да? Я давно хотела потренироваться с ним, кэп здорово парирует метательные ножи кинжалом. Видел когда-нибудь? У него один за поясом и один засапожный.

Дилюк не видел. Вообще, у него появляется ощущение, что Кэйа делал всё что угодно, и виделся с кем угодно, но специально игнорировал именно его. Рагнвиндр понимает, что уж он то точно не тот, кто должен возмущаться таким положением дел. В конце концов, из них двоих именно Кэйа хоть как то пытался исправить ситуацию и наладить отношения, но, похоже, устал пытаться. Что ж, Дилюк это заслужил.

Однако, Кэйа таки объявился под закрытие на следующий день, когда в «Доле ангелов» не остаётся посетителей. Заходит он привычно, со звоном цепей и шорохом меха, с лёгкой морозной свежестью и едва уловимым запахом лилий. Дилюк настолько хорошо знает Кэйю, что не спутал бы его ни с кем даже с закрытыми глазами.

 — Полуденную смерть. И не вздумай заменить вино на сок, как в прошлый раз. Ты хороший воин, но не очень хороший бармен. — хмуро выдает Кэйа, оттягивая ворот рубашки. Он выглядит не так лощёно, как обычно, словно все эти две недели он действительно не отдыхал, а вкалывал.

А вот это уже непривычно. Как правило, Кэйа никогда никому не хамил, даже пребывая в прескверном настроении. И следил за внешним видом чуть больше, чем кто-либо.

 — Напиться и забыться? — интересуется Дилюк.

 — Сомневаюсь. Я скорее пришёл напомнить себе кое о чём.

 — Ты же не ввяжешься потом в неприятности?

 — Посмотрим.

Кэйа выпивает два бокала и собирается уходить. Не пытаясь навязать Дилюку разговор, не отпуская сомнительные шуточки и не задерживаясь настолько, что выгонять его приходилось огнём и мечом, и не всегда это было фигурой речи.

 — Останешься? Кажется, я тебя расстроил, но я готов поговорить. — говорит Дилюк, приукрашивая. Он не готов. Слова даются ему тяжело, словно он вкатывает огромный камень на гору.

Кэйа отбивает пальцами ритм по столу.

 — Ха, давно следовало перестать к тебе подлизываться? С каких пор ты такой отзывчивый?

 — Ты загонял себя, Кэйа. Это Джинн настояла на твоём отпуске?

 — Да. И очень невовремя. Понимаешь, Дилюк, работа помогает мне отвлечься. — он прокручивает браслет на запястье, движение это неосознанное и хаотичное, — Когда я не работаю, я остаюсь наедине сам с собой. И это… Не самая разумная вещь. У меня ощущение, что ни к чему хорошему это не приведёт.

Дилюк припоминает, что в детстве Кэйа боялся оставаться один. То ли так повлияло то, что отец его бросил, то ли что-то другое, но Кэйа отчаянно цеплялся за любое общество. После возвращения в Монд, Дилюк заметил, что Кэйа стал более независим. Сначала ему показалось это хорошим знаком, но, видимо, он ошибался.

Кэйа просит ещё бокал. Выпивает его чуть ли не залпом. Сцепляет руки и долго-долго собирается с мыслями.

 — Я нестабилен в одиночестве, Дилюк. Я остаюсь один, и меня посещают пугающие мысли. — говорит он наконец. — Мои эмоции выходят из-под моего контроля. Поэтому, я стараюсь как можно больше времени проводить с кем-нибудь, чтоб быть у всех на виду… Если вдруг что-то случится.

 — Можешь приходить ко мне. Ты не получишь интересную беседу, но хотя бы не останешься один, — предлагает Дилюк. Он потирает пальцы, ткань перчаток скрипит, и это немного помогает продолжать тяжелый разговор. Он понимает это чувство, и разделить одиночество он совсем не прочь. Кэйа выглядит измученно, взгляд у него абсолютно больной.

 — Понимаешь. С тобой сложнее. С тобой мысли не уходят, а лишь заменяются. Становятся более… Странными. Зря я пришёл, но я уже не мог вообще не приходить. У меня такое ощущение…

 — Не понимаю. Что за ощущение?

 — У меня появляется ощущение, что я готов тебя сожрать. — говорит Кэйа и испуганно зажимает рот.

 — Что, прости? — тупо переспрашивает Дилюк. Он выходит из-за стойки, но Кэйа мотает головой и отступает к двери.

 — Забудь, забудь, прошу! Я пойду! — выкрикивает Альберих и пытается нашарить дверь. — Всё равно скоро мой отпуск закончится, и будет как раньше, я справлюсь!

Он сперва дёрнул дверь не в ту сторону, ругнулся, замер, а потом внезапно треснул по стене ладонью. Второй рукой он провернул ключ в замочной скважине.

 — Кэйа? — обеспокоенно переспрашивает Дилюк.

 — Впрочем, если я не сделаю это сейчас, то очень об этом пожалею. Если сделаю, то тоже пожалею. Но ведь лучше сделать, чем жалеть, что не сделал?.. — говорит он растерянно и оборачивается.

Он подходит почти вплотную. Отстегивает накидку и снимает перчатки. Разоблачается уверенно, снимает вместе с одеждой свои маски — одну за другой. Он снимает повязку и откидывает чёлку. Смотрит на Дилюка впервые за много лет двумя глазами. Видел ли кто-то кроме Рагнвиндра такое его лицо? Вряд ли. На дне взгляда Кэйи поглощающая темнота. Дилюк смотрит ему в глаза, и, словно падает в Бездну. Глубоко. Так глубоко, что никогда не выбраться наружу.

— Я, похоже, влюблён, Дилюк. Нездорово и болезненно. И если ты мне ответишь, то у нас с тобой не будет дороги назад, потому что я не отступлюсь. — говорит Кэйа. Он даже не предупреждает, он просто ставит перед фактом. В вырезе расстёгнутой рубашки его грудь, на которую Дилюку уже хочется положить ладонь, прикоснуться к Кэйе так, как никто не прикасался.

Дилюк смущён и не знает, куда себя деть, он опирается на стойку позади и снимает перчатки. Рассматривает рваные линии шрамов. Все они принесли ему боль, так почему бы не позволить себе ещё одну рану. Тем более, что вряд ли эта рана вообще будет болезненной.

 — И я не отступлюсь, Кэйа. Будь уверен. — отвечает Дилюк.

Кэйа притягивает его к себе за руку. Вцепляется пальцами в предплечье и спину. Вторгается в его личное пространство и душу. Целует жадно, так, словно от этого зависят их жизни. Он проводит рукой вверх вдоль позвоночника, зарывается в хвост алых волос. Стягивает с волос ленту, и они каскадом рассыпаются по плечам Дилюка.

 — Какой же ты красивый! — говорит Кэйа. Он тянет Дилюка за волосы, запрокидывая его голову, прикусывает мочку уха.

У Дилюка уходит земля из-под ног. Он задыхается и дышать может только Кэйей. Он не думал, что настолько этого хотел где-то внутри себя, что так нуждался в этих поцелуях и прикосновениях.

Руками Альберих забирается ему под камзол, ловкими пальцами расстёгивает пуговицы рубашки. Руки у него прохладные, вездесущие, он хочет огладить каждый сантиметр тела, до которого его тёмное и ненасытное нечто таки добралось.

 — Держи меня! — шепчет Дилюк на полувдохе.

Кэйа слушается, подхватывает его, закидывает его ноги себе на талию, прижимает его к стойке. Дилюк же путается руками в его одежде: застёжки, жилета, форменной рубашки, ремни и цепи. Всё это, звенящее, многочисленное, несомненно, сейчас очень мешает. Потому что Кэйа целуется, словно в последний раз. Потому что Дилюк отвечает тем же. Стойка давит на поясницу, Дилюку тесно, очень жарко и невероятно хорошо, будто именно этого момента ему в жизни и не хватало. Кэйа же, через силу оторвавшись от его губ, расстегивает его брюки.

 — Ты не представляешь, как я этого хотел! — говорит Кэйа низким тоном и его руки сжимают ягодицы Дилюка под тканью.

Дилюк в ответ лишь кладёт руки ему на грудь, как и собирался. Мышцы под его пальцами упругие и очень притягательные, а соски напряглись. Кэйа не нависает над ним, это сейчас просто невозможно, но всё равно ощутимо доминирует. Они оба наполовину раздеты, но Дилюк чувствует какую-то робость и смущение.

 — Прямо здесь, Дилюк? — спрашивает Кэйа.

 — Хотя бы на столе, а не на стойке! — дерзко отвечает ему Дилюк и наконец-то стаскивает с них обоих рубашки.

Стол круглый и не очень устойчивый, хорошо, что чистый, однако Кэйа заботливо-насмешливо накрывает его собственной накидкой. Задницей Дилюк ощущает гладкую ткань, вышивку, но больше щекочущий бёдра мех. Кэйа, улыбаясь так, словно нашел, по меньшей мере, клад, снимает с Дилюка остатки одежды и хватает его за щиколотку.

 — Знаешь сколько раз мне это снилось? Твои ноги на моих плечах. — говорит он и его пальцы пробегают голень, внутреннюю сторону бёдра и останавливаются на члене Дилюка.

Рагнвиндр хмурится и дёргает ногой, словно понукая, и Кэйа слушается. Он наклоняется. Обхватывает головку губами, а потом проводит по ней языком. Он берёт глубже, и это так мучительно медленно, что Дилюк вцепляется в его плечи пальцами, оставляя полукружья от ногтей.

Дилюк теряется в ощущениях. Губы пересыхают, плечи мёрзнут, зато между ног творится форменный ад. Кэйа не обделяет вниманием ни член, ни яички, ни чувствительную кожу около ануса, он пользуется губами, языком и руками. Это совершенно отличается от того, как Дилюк удовлетворяет себя самостоятельно. И это потрясающе.

Дилюк готов кончить, но Кэйа предусмотрительно обхватывает пальцами основание члена и тянется уже наверх, к губам, делясь терпким привкусом предэякулята.

 — Ничего ужасного, не так ли? — говорит он и оправляет собственные брюки. Движения у него чуть смазанные, а рот кривится в извиняющейся усмешке.

Усмешка Дилюку не нравится. Кэйа будто заранее решил, что это — всё, что он может получить, и на большее он рассчитывать не смеет. Кэйа всегда так думал — ограничивая себя во всех своих желаниях ради кого-нибудь другого, чаще как раз ради Дилюка.

 — В угловом ящике под стойкой есть масло. А наверху кровать. — произносит Дилюк спокойно, хотя он всё ещё не может выровнять дыхание. Он едва удерживается на ногах, его хватит только для того, чтоб подняться.

Рот Кэйи округляется в понимающем возгласе. Масло, самое обычное, он находит быстро. Это хуже, чем специальное, но лучше, чем вообще ничего. И в тысячу раз лучше, чем если сейчас Кэйа уйдёт. Дилюк уже не готов на такое, он не готов отпустить Кэйю. Не готов позволить ему потом опуститься на самое дно той бездны, которую Альберих так старательно прячет у себя внутри.

Дилюк видит её, эту темноту. Поэтому он ведёт Кэйю наверх, тянет на кровать, берёт его лицо в ладони и целует его так долго, сколько позволяет объем лёгких. Обвивает его шею руками, трогает везде, где может дотянуться, раздвигает ноги и приникает к нему всем телом, в попытке заполнить ту пустоту внутри самого близкого человека.

Кэйа почти задыхается от той любви, которую он испытывает. Ему сладко и страшно. Его мрачное нечто довольно урчит внутри, но не стремится насильно присвоить такого расслабленного и доверчивого сейчас Рагнвиндра. Кэйа тоже ему верит, но не верит себе. Впрочем, отказывать Дилюку он не собирается совершенно. Он не надеялся даже на ответный поцелуй. Он вообще успел подумать, что сегодня он получит по лицу, а потом будет скулить от внутренней боли и разочарования в себе, надравшись дома в ноль. Но он здесь, с Дилюком, они раздеты, и Дилюк восхитительно отзывчив. Выгибается навстречу, принимает его пальцы и член, дышит ему в губы горячо и чувственно настолько, что можно кончить лишь от этого. Но Кэйа держится, держится, пока не насытится, пока не дотронется до него всего, держится, пока не поверит, что это реальность, а не порождение его разума, держится до тех пор, пока Дилюк не прижимается к нему так плотно, будто хочет, чтоб они сплавились в одно, бесконечно жаждущее и любящее существо.

Лишь потом Кэйя отпускает себя, склонившись над любовником, чувствуя губами жар его кожи. Тьма внутри Кэйи сворачивается, прячется, отступает, умиротворенная его чувствами. Теперь он знает что это. Это его азарт и жадность, предвкушение и страсть. Всё, что он привык подавлять, но что так хотелось почувствовать в полной мере

 — Этого ты хотел? — голос у Дилюка теперь чуть выше и нежнее, — Потому что я, похоже, хотел именно этого.

 — Да. Да… — шепчет Кэйа ему в шею. — Только этого.

 — Я спросил, потому что ты в меня по ходу плачешь. — Дилюк дёргает его за хвост волос, поднимая голову. — Боги, ты реально плачешь! Я так плох?

 — Нет, ты слишком хорош, — смеётся Кэйа, утирая влагу с щёк.

Дилюк действительно слишком хорош. Кэйе кажется, что он его не заслужил.

***

В день своего возвращения из отпуска Кэйа, с ещё более цветущим и радостным, чем обычно, видом, ставит на стол ящик вина. Неполный, пару бутылок он надергал для своих обычных собутыльников, этот же ящик решил оставить в штабе Ордена. Общие столы на праздники все равно иногда нужно накрывать. Джинн неодобрительно цокает языком, но ничего не говорит.

 — Мы столько не выпьем, дорогой! Но спасибо, — щебечет Лиза. — По какому случаю такая щедрость?

 — Ну пусть постоит, рано или поздно разопьётся.

 — Одуванчиковое? Щедро, однако. — близоруко всматривается в этикетку ведьма. — Ты что, клад нашел?

 — Вроде того. — на губах Кэйи, припухших и зацелованных, легкая улыбка, — Глубоко спрятанный и дико богатый. И спасибо за отпуск, Джинн, мне действительно нужен был отдых.