Помятые простыни

 «Я задыхаюсь от любви

Хочешь молча со мной говори

Хочешь плачь, а хочешь танцуй, я буду рядом

Я - твой берег, ты - пристань моя

И каждый день я выбираю тебя

Ты мое сердце и мой путь домой»

♫ Помятые простыни - Ли́са 

Раннее утро. Свет только начинает осторожно прокрадываться в комнату и лениво ложиться на мятые белые простыни. Расслабленный взгляд янтарных глаз неспешно скользит по бледной, оглаженной жидким золотом голой коже, останавливаясь на побагровевших следах собственных поцелуев. С замиранием сердца, с перехватившим дыханием ведёт дальше по плавным изгибам расслабленного тела, спадающим на умиротворённое лицо растрёпанным чёрным волосам, подрагивающим длинным ресницам, мягким и таким манящим губам…

Такой тёплый, такой домашний, такой любимый.

Фэн Синь тянется рукой к родному лицу и касается щеки чуть шероховатыми подушечками пальцев, наслаждаясь нежностью кожи. Меж тонких, изящных бровей на мгновение появляется складка, и Му Цин приоткрывает один глаз. 

— Чего пялишься? — сиплый, невнятный спросонья голос срывается с его губ.

— И тебе доброго утра, — хрипло смеётся Фэн Синь, ловя блестящий взгляд, подёрнутый сонной поволокой, и убирает спутанные пряди с лица. — Хорошо спалось?

— Я отказываюсь с тобой разговаривать, — отрезает Му Цин, скривив губы, и отворачивает голову на подушке в другую сторону.

— Ну, а-Цин, я правда не хотел, — виновато тянет Фэн Синь и кладёт ладонь на разгорячённую после сна спину между острых лопаток.

— Руку убери, — слышится приглушённое подушкой шипение.

Губы трогает тихое счастье, и Фэн Синь медленно-медленно ведёт ладонь ниже, пропуская мимо ушей недовольное бормотание, что сопровождает каждое его движение. Он касается каждого выступа позвоночника, каждой линии, каждого следа цвета спелой черешни. Спина Му Цина чуть напрягается, изгибаясь под ласковыми прикосновениями, сопровождаемыми холодящей дрожью под кожей, — и этот контраст кружит ему голову.

— Ты прекрасен, — заворожённо шепчет Фэн Синь, касаясь губами голого плеча.

Шепчет почти что неслышно, бархатно, обжигая кожу дыханием, и спускается ладонью к пояснице. Му Цин ворчит сквозь громкие вдохи и ещё сильнее зарывается лицом в подушку, отчего волосы рассыпаются по плечам. Фэн Синь морщит нос от упавших на лицо прядей и слегка прикусывает кончиками зубов плечо.

— А ты ужасен, — вздыхает Му Цин, отодвигаясь к краю кровати. — Не понимаю, что нашёл в тебе.

— Что нашёл? — Фэн Синь смешливо приподнимает брови, В после задумчиво произносит: — Возможно, моё безграничное терпение. Кто ещё, кроме меня, будет выносить твоё ворчание по утрам?

— Ну герой просто, — фырчит, закатив глаза. — Выдать медаль с грамотой?

— Можно обойтись и без этого, — тянет уголки губ в улыбке Фэн Синь, щекоча пальцами кожу у самых ямочек на пояснице. — Я человек простой, знаешь ли.

— Простой? — удивляется и бросает на него мимолётный взгляд через плечо. — Если уж ты такой простой, почему тогда просто не перестанешь ко мне лезть? Сам ведь всё усложняешь.

Фэн Синь усмехается, не прекращая легонько щекотать чувствительную кожу на пояснице, по памяти проводя пальцами по оставленным им ярким следам.

— Рядом с тобой приходится держать планку, — весело замечает и, придвинувшись ближе, утыкается подбородком в чужое плечо. — Чтобы соответствовать.

— Надо было оставить тебя за этой планкой, чтобы дал нормально выспаться, — тяжело вздыхает, снова пряча лицо в тёплую подушку. — И чтобы слушал, когда говорят, что пора остановиться.

— Прости.

Каждое прикосновение пальцев — молчаливые признания. Они наполнены мягкостью, уверенностью  — Фэн Синь знает каждый каждый изгиб тела Му Цина. Оставляя за собой тёплые, покалывающие от лёгкой щекотки, невидимые узоры, рука медленно гладит по коже.

Каждое касание губ — оглушающее обещание. Поцелуи — след от подхваченных ветром, обжигающих искорок пламени, оседающих красочными метками.

Палец поднимается вверх, выглядывает из-под одеяла, продолжает скользить по купающемуся в солнечном тепле телу от одной аккуратной родинки к другой, выводя сопровождающиеся мелкой дрожью линии. Фэн Синь губами ловит тёмные точки, мажет по бледной коже почти невесомо, неуловимо, но каждый поцелуй заставляет Му Цина буквально задыхаться от таких осторожных, таких нежных ласк.

— Я по-моему сказал тебе убрать руку, так чего ты только сильнее липнешь? — задушено, почти загнанно, разлепляет подрагивающие губы.

— Разве я виноват, что не могу оторваться от тебя? — прикрыв веки, Фэн Синь касается носом кожи между лопаток со вздохом, наполненным обожанием.

— Ещё одно движение — и я скину тебя с кровати, — предупреждает Му Цин.

Фэн Синь снова смеётся, низким, хриплым смехом, таким мягким, словно прикосновение лучей утреннего солнца, — его дыхание расползающимся по телу жаром оседает на спине — и склоняется ближе, накрывая Му Цина своим теплом. Надёжным, любимым, родным.

— Как скажешь, только не забудь, кто готовит завтрак, — почти мурлычет он в ухо и ведёт носом вверх вдоль позвоночника, чтобы зарыться им в шелковистые, ещё сохранившие запах его шампуня, волосы. 

— И как я тебя терплю? — пытается сдержать довольную улыбку на предательски подрагивающих губах Му Цин, поэтому скрывает её за нарочито сердитым голосом и поднятыми кверху глазами.

— Терпишь? — хмыкает Фэн Синь, лукаво сощурившись, и приподнимается на локтях. — Ну не знаю, ночью мне показалось, что ты был вполне всем доволен. Можно сказать, прямо-таки наслаждался.

— Как будто только я один, — приглушённо цокает языком Му Цин.

— А я и не отрицаю, — губы оставляют влажный след на линии челюсти под мочкой уха.

— Ну, раз уж так, значит, мне придётся терпеть тебя и дальше, — в голосе читается смесь упрямства и скрытого удовольствия.

— Ну спасибо, — тихо посмеивается, оставляя невесомый поцелуй на щеке, чуть порозовевшей от скрываемого, но такого ясного для Фэн Синя, смущения. — А-Цин, посмотри на меня.

— Не хочу, — упрямится. Игриво, по-лисьи.

— Повернись ко мне, — снова просит, добровольно принимая правила.

Рука двигается вбок, к соблазнительному изгибу талии, касается нагретых за ночь разнеженными телами простыней и осторожно проскальзывает под живот, осязает маняще очерченные мышцы.

— А-Цин, — ласковое обращение трепетом проносится по тонкой коже губ, приятным покалыванием отдаваясь в горле.

— Что? — наконец сдавшись, бурчит Му Цин и поворачивает голову, чтобы встретиться с Фэн Синем взглядом. 

Он, всё ещё притворяясь сердитым, но уже не так убедительно, шевелится под жаркой тяжестью чужого тела. Немного щурится от яркого солнца, но упрямо смотрит прямо в глаза, и стоит мерцанию звёзд потонуть в медовой сладости, силы окончательно покидают тело.

Губы мягко касаются уголка глаза, заставляя Му Цина опустить трепещущие ресницы, и ведут дорожку неторопливых поцелуев вниз — лучи тёплого солнца, заглядывающие в окна, скользящие расплавленным золотом по телу. Фэн Синь не спешит — он медленно, почти лениво, касается чужих нетерпеливо приоткрытых губ.

— Если не поцелуешь меня нормально, переедешь спать на коврик за дверью, — грубо выдыхает Му Цин в самые губы, сжав в пальцах тёмные пряди на затылке. 

— Мы ещё не чистили зубы, — напоминает, не сводя глаз со своего возлюбленного. Такого близкого, горячего, несдержанного.

Му Цин громко цокает языком, и притянув Фэн Синя ближе, поспешно целует. Требовательно, рьяно.

Горящие красным щёки ещё стоят перед глазами Фэн Синя, и он, коротко улыбнувшись, откликается не менее пылко. Гладит разгорячённую кожу, скользя то на талию, то на живот и чувствуя под пальцами дрожь удовольствия, что прокатывается по телу Му Цина на каждое его движение.

Кажется, что они тонут в нагретых простынях, падают вниз, добровольно лишаясь опоры под телами. Му Цин кладёт ладонь Фэн Синю на щёку, наклоняет его голову, дабы поцеловать глубже, чувственнее, нежно гладит большим пальцем мягкую кожу. 

Медленно, нехотя , отстранившись, Му Цин чмокает напоследок любимые губы и касается носом изгиба шеи там, где быстро-быстро бьётся пульс. Кончики волос щекочут тонкую кожу, а тёплое дыхание растекается по острым ключицам, невесомые касания губ оставляют горящие метки.

— Если продолжишь в том же духе, я могу и забыть о завтраке, — хрипит Фэн Синь, сжав пальцами талию.

— Поцелуя в качестве извинений будет достаточно? — доносится глухой голос — губы касаются кожи цвета пшеницы на груди, и срывающийся с них горячий воздух проникает, кажется, к самым костям.

— А это ты мне скажи, — роняет тихий смешок.

— М-м, даже не знаю, — шутливо тянет Му Цин и, откинувшись назад на подушку, ведёт пальцами по коже на щеке, шее, груди, останавливаясь у самого сердца. — Мне бы не хватило.

Фэн Синь притягивает его ещё ближе, чувствуя, как сердце Му Цина бьётся в унисон с его собственным, и оставляет короткий, невинный поцелуй у виска.

— Знаю. Ты в последнее время уж слишком избалованный, — с лёгкой усмешкой произносит Фэн Синь, ощущая, как тело Му Цина откликается на его прикосновения.

— Я-то? — переспрашивает, косясь, чтобы словить чужой блестящий взгляд.

Фэн Синь, бархатно посмеиваясь, оставляет нежные поцелуи на румяных щеках. 

— Да, — слегка прикусывает нижнюю губу Му Цина и тут же проводит по ней языком. — Я хочу, чтобы ты был со мной избалованным, нетерпеливым, даже жадным. Чтобы ты всегда был со мной.

Му Цин встречает его взгляд — искрящийся тёплой надеждой, искренней любовью. Сердце мечется в груди, подобно пробивающемуся через стекло к свету мотыльку, что долго блуждал во тьме. Чувства распирают его изнутри, заполняют каждую клеточку тела, заставляя дышать быстрее, глубже. Му Цин медленно моргает, боясь оторваться от Фэн Синя даже на мгновение.

Он стал его светом, его теплом, его спасением.

— Это всё, о чём я когда-либо мечтал.

Пальцы Му Цина крепко, почти отчаянно, сжимаются на его плечах. Фэн Синь счастливо улыбается и, проводя рукой по его щеке, шепчет: 

— И я рад, что не сдался. Что теперь ты тут, со мной.

— Я тоже, — задыхаясь от чувств, от любви, отвечает Му Цин. — Я тоже хочу всегда быть с тобой.