Нитка на веретене выходила неровной: порой тонкой, как волос, а порой — толстой и лохматой, как стебель колючки. «Выехать бы на охоту, — Аредэль моргнула, сгоняя дымку с глаз. — А толку? Птицы и звери держатся подальше от нашего дома. А отъезжать далеко…»

Конечно, никто не запрещал ей уезжать, куда ей захочется. Вот только по возвращении всегда ждал тяжелый разговор. И в ожидании этого разговора не получалось ни встать на след зверя, ни подстрелить дичь — все губила тревога.

«Не слишком ли это далеко?»

«Он уже заметил, что меня нет?»

Куда спокойнее было дома. Слышать стук молотов о наковальню из кузни, видеть из окна струйку темного дыма над трубой.

Знать, что супруг занят любимым делом, и сучить нить — спокойно, монотонно, не отходя от скамьи.

Эолу нравилось, когда она занималась домашними делами. Даже если получалась такая дрянь, что слугам приходилось переделывать или выбрасывать.

Краем глаза Аредэль заметила, что дым над трубой бледнеет. Молотки затихли.

Нитка истончилась и оборвалась посередине. Веретено выпало из рук и закатилось под скамью. Аредэль сглотнула и наклонилась, чтобы его поднять. А когда выпрямилась, увидела из окна: ее муж и сын уже выходят из кузницы.

Поймав взгляд Маэглина, она слегка улыбнулась.

Мальчик тоже улыбнулся и неуверенно махнул ей рукой в ответ. Жест получился скомканным и зажатым, и Маэглин сразу же скосился на Эола. Губы Темного эльфа шевельнулись — Аредэль не могла услышать, что он сказал. Но догадалась. Маэглин съежился и виновато опустил голову.

Отбросила веретено — какая-нибудь молчаливая, не поднимающая глаз от пола служанка его подберет и закончит работу.

Они столкнулись на пороге дома. Аредэль приподнялась на носочках, чтобы чмокнуть высоко мужа в уголок губ. Маэглин стыдливо отвел глаза.

Она не стала спрашивать, что лежит в свертке темной кожи в руках Эола. Если захочет, расскажет сам.

Они прошли на кухню: просторную, с дубовыми стульями и столом, с высокими шкафами и низким витражным окном. Угли в большой облицованной печи еще горели тусклым закатно-алым огнем, сохраняя содержимое двух чугунных горшков горячим.

Аредэль не готовила сама — это получалось у нее еще хуже, чем пряжа. Зато могла деловито разложить рагу по тарелкам и отнести их на стол.

— Приборы, — напомнил Эол. — Ты забыла приборы.

Аредэль, которая уселась напротив супруга и разбирала складки юбки, застыла.

Маэглин вскочил на ноги:

— Я принесу!

— Сиди, — голос Эола лязгнул сталью.

Мэглин тут же уселся обратно и опустил глаза. Аредэль медленно поднялась и прошла к ящику с приборами.

Ужинали они молча — как всегда. И лишь когда она отнесла посуду к умывальнику — и оставила там для слуг, — Эол положил свой сверток на стол.

Аредэль подошла и опустила руку ему на плечо. Темный эльф еда заметно улыбнулся, что вообще было редкостью для него.

— Интересно?

— Что это? — она кивнула.

— Меч.

Эол откинул ткань, обнажая темную, с багряным отливом сталь. Длинный прямой клинок с глубоким кровостоком и крестовидной рукоятью. Склонившись над мечом, Аредэль увидела причудливый узор — словно переплетенные лозы какой-то шипастой травы сложились в эфес…

Она давно отучилась хватать творения своего мужа руками: лезвия так и норовили поранить. Порой ей даже казалось, что Эол нарочно наделяет их таким свойством — полосовать не только врага, но и владельца. Поэтому, полюбовавшись мечом на столе издалека, она заключила:

— Он хорош. Не похоже на работу моих родичей, но…

— Тебе обязательно припоминать твоих родичей, госпожа моя? — оборвал ее Эол.

Аредэль тонко улыбнулась

— Они бы сделали клинок изящнее, с волнистыми, а не острыми гранями на рукояти… Но, уверена, твой меч тоже сможет сразить немало врагов.

— Замолчи, — процедил Эол, сжимая пальцы на краю стола до белизны костяшек.

— Я тебе не служанка, чтобы затыкать меня. Или ты забыл, что сам выбрал в жены нолдорскую принцессу?

Эол вскочил с места, с грохотом опрокинув стул. Аредэль даже на шаг не отступила, стоя к нему вплотную и задирая подбородок — даже так, будучи ниже его, она смотрела будто сверху:

— Не упоминай имя этого проклятого племени, — прошипел Эол, угрожающе склоняясь над ней. — В моем доме!

— Зачем же ты привел дочь этого племени в свой дом? — усмехнулась Аредэль. — Да еще и ребенка с ней породил? В твоем сыне течет та же кровь смутьянов и убийц! А ты боишься какого-то слова…

— Ты уже не нолдорская принцесса, — Эол вскинул руку и обхватил ее щеки мозолистыми пальцами. — Ты моя жена! И только.

— Ты можешь считать меня кем угодно, — Аредэль схватила его запястье и сжала так сильно, что на бледной коже Эола остались багряные пятнышки — семена будущих синяков. — Но твой сын — нолдорский принц, по праву рождения от меня…

Эол брезгливо отдернул руку и отступил на шаг.

«Он ненавидит меня, — Аредэль упивалась своей победой. — Ненавидит, потому что не может покорить. Боится, потому что знает, что я сильнее его…»

— За мной, — Эол подхватил меч и пошел прочь — вон из дома, в кузницу.

Маэглин — Аредэль только сейчас про него вспомнила — сполз со стула и тенью метнулся за отцом.

— Стой, — она поймала его за руку. — Малыш, ты не устал? Хватит с тебя кузни, посиди со мной.

Маэглин сжался и зажмурился, точно кротенок, выхваченный из привычной темноты на свет.

— Убери от него руки, — Эол застыл на пороге, не оборачиваясь. — Немедленно.

Аредэль лишь крепче сжала руку сына в своей.

— Если не отпустишь его, — Эол слегка повернул голову, чтобы видеть ее краем глаза. — То я запру мальчишку в кузне. Не увидишь его еще месяц, а то и больше — посмотрим, как будешь себя вести.

***

Аредэль ушла на конюшню и вывела заскучавшего коня из стойла. От раздражения у нее подрагивали руки, а сердце быстро колотилось в горле, пока она расчищала и седлала скакуна.

Хотелось ворваться в кузню, откуда вновь раздавался слаженный стук двух молотов по наковальне, и попытаться отбить победу…

Но она чувствовала, что проиграет.

Маэглин принадлежал отцу. И пока это был самый верный рычаг давления на нее.

Аредэль вывела коня из конюшни. Проверила подпруги и вскочила в седло. Конь радостно фыркнул. Бедняга, сколько ему приходилось переминаться с ноги на ногу в темноте… Он попытался дотронуться до ее колена мягкими губами.

Аредэль выслала коня вперед, с шага поднимая в галоп.

Зная, что не ускачет далеко.

Что дороги не выведут ее к открытым солнцу полям, но свернутся кольцом и принесут обратно на порог ненавистного дома в тенях.

«Мы все прокляты, — подумала она со злостью и тоской, осаживая коня и спрыгивая на землю. — Начиная от дедушки с двумя женами, продолжая нашими матерями, которые не пошли за своими мужьями в Исход, и заканчивая этими дурацкими, изломанными браками, как у меня с Эолом… И у Курьо с женой. Разве так должны любить эльдар?»

Она нарочно выбрала это место: сквозь кроны высоких сосен пробивался редкий солнечный свет, игравший радужными бликами на воде.

Аредэль спустилась к ручью и выбрала ровное сухое место среди золотистых стеблей луговой травы и пурпурных шишечек клевера. Расстелив на нем плащ, она легла и подставила лицо солнечным лучам. Вслушиваясь в кошачье мурчание ручья и тихий гул насекомых над водой, она успокаивалась.

Странно, но мысли о том, что и у Курьо с женой так и не сложилось, ее немного утешали. А ведь когда-то было наоборот…

Аредэль почувствовала, как мурашки бегут по загривку. Это были стыдные воспоминания: стыдные, неловкие, недопустимые… Если бы Эол узнал о них, то непременно убил бы ее.

Эта мысль развеселила Аредэль. Смешно — до злости.

У нее оставалось не так много инструментов мести и борьбы, но вот это — это, пожалуй, вполне ее удовлетворяло.

Тем более, она уже все равно вспомнила о тех душных валинорских часах, когда свет Тельпериона и Лаурэлина мешался, и в ее девичьих покоях становилось совсем темно, а назойливые мысли шли на десятый круг.

Уложив ладонь себе на живот, Аредэль медленно повела вниз, до бедра. Собрала подол и в два рывка подтянула его до пояса. Прохладный воздух коснулся голых ног и горячего уголка между ними. Шумно вздохнув, Аредэль зажмурилась и откинула голову на плащ. А потом украдкой, почти опасливо запустила пальцы под исподнее белье.

Последний раз она делала такое еще в Валиноре.

Когда мысли о Курьо — недавно женившемся — почти свели ее с ума…

***

Курьо женился.

По дороге на церемонию он споткнулся. А потом еще и наступил на подол невесты, которая рядом с ним выглядела испуганной и нахохленной, будто вынесенная на дневной свет сова.

От их вида брала тоска. Но и отвлечься было не на что.

Из молодежи явились только родичи, и то не все — из второго дома пришли одни Ириссэ и Финьо, как самые покладистые и не склонные к ссорам.

Зато старшее поколение явно не скучало: родители невесты лучились от гордости, что их дочурка вошла в правящую чету. Ее отец, оказывается, тоже был кузнецом — еще бы, он ведь настоящий нолдо, верный слуга Первого дома.

Все разговоры поэтому крутились вокруг кузнечного ремесла. О новобрачных вспоминали, только когда Феанаро горделиво сообщал, что ждет не дождется внука, который будет ничуть не менее искусным, чем он сам и Курьо…

— Такое чувство, — вздохнула Ириссэ — тихонько, чтобы никто не услышал, — что свадьба эта нужна не Курьо с его девой, а чтобы порадовать родителей.

Тьелко, который под присмотром Феанаро не смел балагурить и откровенно скучал, тут же оживился:

— Что ты такая снулая, а, Ириска? Боишься, Курьо теперь с нами выезжать не будет? Ну и ладно! — он хлопнул ее по лопаткам. — Зато мы с тобой свободны. Или ты тоже жениться хочешь? Я всегда к твоим услугам!

— Упаси Валар! — закатила глаза Ириссэ, пихая его локтем в бок. — Я скорее за Хуана выйду, чем за тебя!

Конечно же, Тьелко шутил. Ни звери Оромэ, ни чудища Арамана не были ему страшны. Зато перспектива связать себя на всю жизнь с кем-то — пугала еще как.

Но он был прав. Что-то беспокоило Ириссэ, но она не могла понять, что именно.

Она не была влюблена в кузена — ну что за глупости! Если уж кто-то ей и нравился, то это Тьелко, с которым было весело и безумно, а не его младший брат.

Курьо вечно морщился на их возню и любил повторять, как позорны их собачьи игры: как ему не нравится запах псиной шерсти и взмыленных коней, как противно от крови убитых зверей и как бесполезно тратить время на охоту.

Ириссэ вспомнила, как после удачной травли кабана они с Тьелко боролись на лесной поляне. В стороне от них борзые вместе с Хуаном радостно потрошили лохматого вепря. Воздух звенел от лая и визга и был напоен тяжёлым, сладким и дурманным запахом крови.

Он подстегивал так же, как азарт скачки до этого. Как радость верного выстрела…

«Делать вам больше нечего, — Курьо стоял над ними, сложив руки на груди и морщась, словно его это вообще не касалось. — Позорища. На что это похоже?»

Не дождавшись от них ответа, он пнул Тьелко в бедро. Причем приложился хорошо так, больно, Тьелко аж вскрикнул, а Ириссэ смогла его опрокинуть и прижать к земле.

— Сдаешься?! — разгоряченно выдохнула она.

— Это нечестно! Курьо тебе помог! — Тьелко извивался под ней, как змея, но вырваться уже не получалось.

— Да я скорее бы удавился, чем стал кому-то из вас помогать, — процедил Курьо с окраины поляны. — Вставайте уже!

Ириссэ не понимала, чего он вечно злится. Им ведь так весело!..

***

Взрослая Аредэль, лежа с закрытыми глазами у ручья — и с рукой, запущенной под белье, — чуть усмехнулась.

Конечно, Курьо не нравилась их возня.

Когда она лежала под Тьелко, обхватив его поясницу ногами; или когда ей удавалось опрокинуть его и усесться сверху, ловя за запястья…

На что это было похоже со стороны? А она и не понимала…

Растянув складки нежной плоти в стороны большим и средним пальцами, Аредэль осторожно коснулась тугого бутончика вверху указательным. От легкого прикосновения все тело как молнией прошибло. Аредэль закусила губу и нажала чуть сильнее, будто растирая это пятнышко обостренных чувств. Шумно вздохнула, упирая каблуки сапог в землю и выгибая поясницу.

Сейчас она хорошо знала, где и как себя коснуться, чтобы распалиться.

А тогда…

***

Она не была влюблена в Курьо. Разумеется, нет.

Но успокоиться после его женитьбы тоже не могла.

Дома Турукано подошел и помахал у нее перед лицом рукой.

— Ты что, вообще не слышались? Третий раз тебя зову!

— Извини. Задумалась.

Ей не хотелось лишний раз с кем-то говорить. Она поднялась к себе в покои и задернула шторы. Хотелось уснуть, даже не впасть в транс, а уснуть совсем — как в черноту провалиться.

Но у нее не получалось.

Она ворочалась, пока простыни не нагрелась от ее тела и не стали неприятными на ощупь.

Тогда она откинула одеяло и раскрылась звездочкой, но и это не помогло.

«А вот Курьо точно сейчас так не мается, — подумала Ириссэ раздраженно. — У него там… жена. И, наверно, первая брачная ночь?»

Ее слабо зазнобило, когда она подумала об этом.

«Что они делают? Прямо сейчас? Торжество только закончилось… Наверно, просто целуются? — она подняла руку и коснулась свой нижней губы подушечкой большого пальца. Подушечка была жесткой и сухой от тетивы лука, а губа — бархатной и мягкой. — Обычно — или влажно, с языком, как рассказывал Тьелко?»

Она провела большим пальцем от уголка до уголка рта, чувствуя, как мурашки бегут по спине, а между ног поселяется тянущее, беспокойное чувство.

Она закрыла глаза, легко представляя серебристую от света Тельпериона комнату с широкой — на двоих — кроватью. На ней и лежали двое — Курьо и новоиспеченная жена. Ириссэ вздрогнула и теснее сжала колени.

Воображение было услужливо: она представила, как кузен касается щеки супруги ладонью, поворачивая ее смущенное лицо к себе. Как наклоняется и сухо, как сестру, целует в губы. А потом, когда ее плечи чуть расслабятся, а его дыхание станет тяжелее…

Вскрывает ее рот языком, как ножом — створку моллюска с побережья.

Ириссэ судорожно вздохнула и втолкнула большой палец себе в рот, нажимая подушечкой на язык, проводя им вверх и вниз, чуть оттягивая нижнюю губу…

За закрытыми веками Курьо втолкнул колено между бедер жены и повел вверх, до упора, сминая тонкий подол. Дева коротко вздохнула, даже в полутьме было видно, как краснеют у нее щеки. Она попыталась опустить подол ниже, прикрыться — слишком стыдно…

Ириссэ бы не стала прикрываться. Но ее некому было приласкать, и она сама накрыла промежность ладошкой, сквозь белье прижимая так тесно, что раскрылись складочки.

Чтобы успокоить жену, Курьо бы целовал ее — влажно и глубоко. Ириссэ тоже обхватила собственную костяшку губами, глубже вталкивая большой палец в рот, задевая почти самое основание языка подушечкой. Ее ладошка на лобке то усиливала, то ослабляла давление; бедра сами развернулись и приподнялись навстречу этой ласке.

Воображение легко достраивало то, что она никогда не видела. Как Курьо наклоняется ниже, целует щеку, шею, ключицы… опускает ткань платья, обнажая груди девы. А потом накрывает ртом ее маленький, как бусинка, почти не выступающий над мягкой плотью сосок.

Ириссэ обхватила собственную грудь ладонью и сжала — Курьо наверняка бы был осторожнее, но ей осторожности не хотелось, — и влажным от собственной слюны пальцем обвела контур приподнятого соска.

Как если бы Курьо решил его облизать…

То есть, как он бы облизал его молодой супруге…

Слюна стыла на воздухе, и кожа под ней замерзала, и сосок становился тверже.

«Мне не хватает рук, — Ириссэ аж всхлипнула от злости. — Он бы целовал ее и облизывал, и он бы приласкивал ее пальцами там, внизу, где мне себя трогать нельзя — а жену уже можно… И другой рукой бы гладил по талии, или тискал бы за бедро, или сжимал бы грудь, или даже бы ущипнул…»

Под ладошкой на лоне было мокро — даже сквозь тонкую ткань белья. Ириссэ всхлипнула сквозь зубы и задрала подол выше груди, и коснулась грубыми подушечками пальцев голой кожи — нежной, как лепестки лилии под свежевыпавшей росой. И сразу провела пальцами вниз, до топкого руслица, и размазала влагу сверху донизу. В нижней части ее пальцы почти проваливались во влажный жар.

Она вспомнила, как Анайрэ давным-давно, когда учила дочь умываться самостоятельно, предупреждала — не трогай тут, не дави и не три, иначе можешь надорвать тонкую кожу.

Но сейчас, задержав пальцы внизу, у самой расщелки, Ириссэ не почувствовала, что там вообще может что-то надорваться — слишком горячо, влажно и распахнуто.

«Больно не будет, — догадалась она, облизывая губы. — Если очень хочется…»

Интересно, жене Курьо — очень хотелось?

Она представила, как он мягко опрокидывает ее на подушки. Как поднимает подол выше груди — прямо как у Ириссэ сейчас. Как берет ее ноги под колени, разводит их и поднимает повыше. И наклоняется вперед.

Сердце бешено заколотилось в горле, когда Ириссэ задрала собственные бедра. Подушечками пальцев почувствовала, как влажные лепестки обхватывают ногтевые пластины.

Наверное, надо было начать с одного пальца.

Но ей хотелось почувствовать, как это…

Что чувствовала супруга Курьо, когда он упер ладони в подушки у нее над головой и медленно — сквозь сопротивление — прижался вплотную?

Вталкивая в себя два сложенных вместе пальца — до упора, до самых костяшек, — Ириссэ отвернулась, чтобы закусить угол подушки. Хотелось скулить.

Курьо дал бы своей деве привыкнуть. На вытянутых, напряженных руках, покрывая ее пылающие, может быть, даже со следами слез щеки быстрыми сухими поцелуями.

В обычной жизни он казался таким холодным и грубым, небрежным и надменным…

Но Ириссэ была уверена, что он бы спросил: тебе не больно? Все хорошо?

— Н-нет… Все хорошо… — выдохнула дева — Ириссэ у себя на кровати.

Сначала он бы двигался медленно — и совсем чуть-чуть. Ириссэ чувствовала каждую десятую дюйма, когда подталкивала пальцы глубже или наоборот — вытягивала их. Но с каждым таким движением становилось легче. Или просто желание росло — и преодолевало все остальные чувства?

Главное, чтобы не сбивался ритм. Она вгоняла и вытаскивала из себя пальцы — на одну фалангу, не больше, иначе становилось — не больно, нет, тут другое — слишком сильно, словно по всем струнам арфы ударяли разом. Только не по струнам — по нервам.

И с каждым таким движением — все быстрее и быстрее, — росло удовольствие, будто каждая новая волна прибоя доплескивала выше — до лобка, до низа живота, почти до диафрагмы…

Но ведь это скучно — все время в одной позе?

Интересно, Курьо бы догадался перевернуть свою деву?

Поцеловать торопливо — в уголок губ, очень нежно, чтобы не было обидно, — а потом, не отстраняясь, перекинуть ее ноги на одну сторону, схватить за плечи и опрокинуть на живот.

Она бы охнула от неожиданности и не догадалась прогнуть поясницу. Курьо пришлось бы одной рукой поймать ее за тазовую косточку и потянуть на себя, ставя на колени. А другой рукой надавить на поясничку и провести вниз — до лопаток, выгибая, как нужно.

Ириссэ, не доставая из себя пальцев, сразу же догадалась, как будет приятнее. Упав грудью на кровать, она приподнялась на коленях и выгнула поясницу. Двигать рукой стало проще — она почти вытаскивала пальцы из себя, прежде чем вогнать обратно до самых костяшек.

Перед закрытыми глазами сильная, с выступающими жилками рука Курьо скользила по бледным лопаткам девы — и Ириссэ сама выгибалась сильнее, как если бы это ее ласкали.

А потом…

Потом вдруг подумалось: а если бы эта ладонь легла на шею, под волосами, а потом поднялась выше? Захотелось бы Курьо сжать в кулаке ее темные волосы и потянуть на себя? Поставить на колени и локти, как…

Ириссэ взвизгнула и сжала ладошку между бедер, содрогаясь — волны поднялись до самого сердца и захлестнули все тело разом. Она опрокинулась на бок, утыкаясь лицом в подушку, чтобы не застонать в голос.

Успокоиться сразу не получилось — ее еще потряхивало какое-то время, пока, наконец, все мышцы не обмякли.

Тогда она медленно — тихонечко шипя от боли — достала руку из-под подола и поднесла к глазам.

На покрытых обильной смазкой пальцах не было и прожилки крови.

***

Аредэль коротко вздохнула и стиснула бедра, зажимая между ними собственное запястье. Короткая волна судорог пробежала по телу, прежде чем оно обмякло. Тихий всхлип разочарования сорвался с губ — это в юности ей хватало собственных пальцев, а теперь этого было чудовищно мало, даже трех сразу.

Не хватало рук, губ, слов… Непредсказуемости.

Внешний мир начал понемногу вытеснять горячечную фантазию: сквозь закрытые веки било солнце, слух ласкало журчание ручья, щеки касался жесткий стебель чабреца.

Аредэль полежала немного, приходя в себя. Потом медленно села, чувствуя себя размякшей и обессилевшей.

Если бы сейчас к ней подошел Эол, она бы не раздумывая обвила его шею руками и была бы покладистой и ласковой, как ему и хотелось.

Никто не пришел.

Аредэль поднялась. Оттряхнула плащ от травы и набросила на плечи. Ноги подкашивались, так что она свистнула, подзывая оставленного у тропы коня.

В лесу раздался лай.

Аредэль вздрогнула и вскинулась.

Воздух зазвенел от раскатов охотничьего рога.

Аредэль сжала повод в пальцах до боли и встряхнула головой. Могло ли быть такое, что ее фантазия не растаяла до конца? Что это ее собственная греза о далеком прошлом, о привольных скачках в лесах Валимара, которая выплеснула наружу и теперь отражается от высоких стволов Нан Эльмота?

Или…

Аредэль застыла, точно заяц под зубами гончей.

Или это правда они?

Кому хватит храбрости и сумасбродства так далеко заезжать под темную сень Нан Эльмота? Кто еще не боится морготовых тварей, которых может привлечь шум?

«Если я просто поздороваюсь, — она до боли взглядывалась в плотную стену стволов перед собой. — Передам привет Финьо, скажу, что со мной все хорошо — что в этом такого?»

«После таких фантазий?»

«Да кто знает, о чем я там фантазировала!»

Аредэль не могла сдвинуться с места. Ни помчаться вперед, подзывая родичей криком. Ни повернуть назад, скрываясь в тени густых крон, куда не проникает свет солнца. Она знала, что Эол будет недоволен.

И, самое страшное, у его недовольства будет причина.

Но и повернуть назад не получалось. Она уже вспомнила.

Как летела верхом, как смеялась до сорванного горла, как никого и ничего не боялась…

И еще вспомнила кузенов, к которым и выезжала тогда — кажется, целую жизнь назад, — из Гондолина.

Кузенов, которые были ближе родных братьев. С которыми она выросла, и которые, чего уж там…

Она сама не заметила, как сделала шаг по тропинке вперед и потянула коня за собой. На мгновение ее словно обволокло густой энергией — Нан Эльмот стягивал сети, не желая выпускать свою пленницу-госпожу.

Но близость нолдорских всадников: их глаз, разгоняющих тьму, их валинорских зверей с тонким чутьем и яростными сердцами, не давала заклятью работать как надо.

«Я просто поздороваюсь, — убежала себя Аредэль, перебарывая это сопротивление — шаг за шагом выходя к пылающему закатному свету и шуму приближавшейся охоты. — Они мои родичи. Что в этом такого? Раз нас свела судьба…»

Среди темных стволов мелькнуло ослепительно белое пятно. Грудь коня?

Пение рога стало громче, от него задрожали листья на ветвях.

«Братец, ты глянь, что за королевская добыча нам попалась!» — Аредэль как вживую услышала родной голос. Представила, как Тьелко, несмотря на смешливые речи, спрыгнет с коня и заключит ее в объятие чуть подрагивающих рук.

«Где ты была? Столько лет?»

Отпустят ли они ее обратно?

Аредэль не могла лгать себе столько. Конечно же, не отпустят. Конечно же, она не просто поздороваться идет… Она вышла на поляну, под ослепительно яркий свет, которого давно не видела в Нан Эльмоте. Невидимые силки спали. Она вдохнула полной грудью, ощутила свежий, наполнявший легкие доверху воздух.

Оказывается, она и вдохнуть полностью не могла в проклятом лесу. Последние сомнения оставили ее. Она встретится с кузенами, а там — будь что будет.

Жесткие руки обхватили ее за талию и рывком втянули обратно под сумрак сосен.

Аредэль от неожиданности вскрикнула и потянулась к кинжалу на поясе, но ее схватили за плечо и обернули.

Перед ней стоял Эол, с глазами, пылающими такой яростью, что она отшатнулась.

Супруг не позволил ей отойти и на дюйм.

— Я предупреждал тебя, — прошипел он. — Не выходить туда, где светит солнце! Именно потому что убийцам не ведомы границы и законы, они разъезжают всюду!

Земля под ногами слабо задрожала под копытами коней. А на дорогу вылетела поджарая пятнистая гончая. Завидев Эола и Аредэль, она разразилась заливистым лаем.

— Уходим! — рявкнул Темный эльф, хватая жену за руку.

Он потащил ее в лес. Аредэль обернулась. Фигуры всадников ясно виднелись среди стволов деревьев. Интересно, а им уже видно ее?

Она слабо уперлась каблуками в землю, но не успела сказать и слова:

— Маэглин ждет тебя, — выдохнул Эол. — Он переживает, куда ты делась. Хочешь к родичам? Убирайся!

Он выпустил ее руку и толкнул в плечи.

— Раз они тебе так милы… То сына ты больше не увидишь!

Аредэль обернулась. Сквозь сплетение ветвей и густую тень она видела на залитой алым светом поляне силуэты пяти всадников. Двоих она узнала.

— Дай руку, — тихо приказал Эол. — Дай руку, и пойдем домой. Если откажешься, не увидишь больше ни меня, ни Маэглина. Выбирай.

— Я только… — она умолкла, понимая, что «только поздороваться» не получится. — Хорошо.

Она взяла его за руку. Собственные пальцы показались онемевшими и бесчувственными.

— Ириссэ? — звонкий голос долетел с поляны. — Это ты?

— Молчи, — шикнул Эол. — Пусть знают, что ты выбрала.

«Но я ведь сама не знаю…»

Он потянул ее за собой, в голубоватый сумрак и переплетение ветвей, в прохладу и тишину зачарованного леса.

Прочь от алой солнечной поляны, где остановилась нолдорская охота.

Она пошла за ним.