Душно. Облачно. Жарко. Периодически слышатся отдалённые раскаты грома. Похоже, тут сухие грозы бывают даже чаще, чем у нас. Но пусть лучше сухая.
Мы отстаём от графика часов на двадцать. Почти полдня. Пытаясь хоть чем-то себя занять, наши тренируются. Наблюдать за ними было интересно только первые пять часов, а теперь откровенно скучно. Чудо снова заболел (мне уже кажется, что его дома вообще не пролечивают), и «в няньках» опять я. Это не сложно, мне даже нравится, хоть и выбивает из привычного ритма жизни. Он, Чудо, бо́льшую часть времени спит, если у него сильно поднимается температура. Вот и в этот раз он дремлет, положив голову мне на колени.
Чудо, хех. Сейчас я даже не могу вспомнить, как именно к нему прилепилось это прозвище. Даже почему именно «Чудо» плохо помню, хотя прошло не так много времени – меньше тысячи лет. Помню, что от какого-то слова. То ли от «чудной», то ли от «чужой». Кажется, изначально был первый вариант, но сейчас я больше склоняюсь ко второму. Чужой. Ему подходит.
Чудо пытается кутаться в кофту. Похоже, температура поднимается. На прикосновение не отреагировал. Хреново.
Кое-как разбудил его. Чудо жмурится от света костра и хмуро смотрит на меня. Заспанный и растрёпанный он выглядит… Очаровательно? Умильно? Не знаю. Но в мягком освещении костра он похож на девчонку даже больше обычного.
Лекарство он выпил через силу и морщась. Кажется, жар у него всё же идёт от горла. На вопрос о самочувствии ответил, что постарается очухаться к концу следующих суток. Щас. Очухается он. Чуть температура спадёт, и он заявит, что здоров. До следующего обморока, а там по новой. Ещё в медики набивается. Медик, болеющий чаще и тяжелее остальной части отряда, – это, конечно, сильно.
Чудо попытался улыбнуться, но вышло слишком вяло и замучено, чем он, наверное, ожидал. Уложил его обратно и накрыл курткой. Пусть спит.
Подошёл командир с вопросом «о состоянии разведчика». Ещё и лыбится. Почему-то сейчас его улыбка бесит. Похоже, нужен отдых.
Ответил. Заодно попросил уточнить, почему нянька всегда я.
«Будто тебе не нравится с ним возиться,» – и ржёт.
Но он прав. Нравится. Не знаю, почему нравится, но отрицать глупо.
«И ты ведь сам говорил, что тебе хотелось, чтобы у тебя был младший брат,» – добавляет командир.
Хотелось. Да. Но вижу ли я в нём брата или потенциального друга? Нет. Дружить он не будет. А брат… Братьями тем более стать не сможем. Он доверяет, но не станет подпускать ближе приятельских отношений. Чудной.
Он снова жмурится, уже от упавшего ему на нос листа. Смешной ребёнок.
Температура у него постепенно спадает. Он начинает улыбаться во сне и выглядит еще более очаровательно. В такие моменты проигрывается то другое слово, созвучное с его прозвищем, – «чужой». Чужой. Не наш. Не для этого мира. Слишком светлый для него. Хоть и пытается казаться другим. Пытается, но не может делать это постоянно. Иногда это видно. Слишком много времени он проводит в отряде, чтобы можно было полностью скрыть себя.
Командир видит его отличия от других чаще и лучше. Он говорит, что у Чуда другая энергия. Я ему верю. Может, глупо, но это так. Другая. Яркая. Светлая. Нет смысла не верить. Это заметно и без дара командира.
Заметив, что пялюсь на Чудо уже пару минут, я отвожу взгляд и смотрю на небо. Облачно. Жарко. Душно.