Ночь с 28 на 29 месяца Созревания 810 года. Амноэль. Университетум. Восходно-Северное крыло. 

Потный лекарь показался из дверей вслед за растревоженным Унфом, коий вытащил огромную бадью кровяной воды со рвотой. Коридор перегорожен цепью солдат в полном боевом. Матово отблескивает железо, играют огни на скрепах ножен. Мон поднял затравленый измученый взгляд на прислонившегося к стене Тэма. Справа от старшего аредера стоял маркиз де Элвинтон, слева - Тай Белль. 

- Мое искусство бессильно, господа. Их Светлость на полдороги к Королеве Смерти. Силы покидают его с каждым ударом сердца. 

Тэм шагнул к дверям, посмотрев на лекаря так, что тому захотелось обратиться песчинкой и скользнуть меж плотно пригнаных плит. 

- Остановись, чернокнижник! – из тьмы ниши выступил Керет и преградил Ниру путь. – Ты не обратишь господина веркера ко льду. Следует позвать служителя Матиссы! 

- Следует сохранить случившееся в тайне. – процедил Тэм, глядя перед собой. – Если ты, аредер, сыщешь за час такого святошу, что будет молчать до могилы, я согласен. 

Керет сжал кулаки. Веркер в беспамятстве уже более десяти часов. Как в нем еще жизнь теплится-то? Веркадный матиссит известен пристрастием к красному – разболтает, а белориат тут не к месту. Негодяй прав – молитвочтущего взять неоткуда. Два страха сражались в Керете – страх потерять того, в ком он наконец признал истинного командира, и страх падения его же в бездну душегубительного порока. 

- Поклянись! – прорычал он, задирая голову, ибо Тэм был много выше его. – Поклянись своей жизнью, что не сотворишь с Их Светлостию ни порочного, ни черноколдовского, ни жизнегубительного!

- Клянусь душой и здравием своим. – кратко отвесил Нир. Глаза его смотрели в освещенный толстыми белыми свечами проем. В их оранжевых отсветах, в душной, пропитаной липким ужасом полумгле, уходил к Решающей тот, без коего Тэм не мог прожить ни единого удара сердца. Хитрое заклятие, кое он втайне опробовал на Ридже шесть с половиною лет назад, отразилось от амулета и захватило его самого в неразрывные вьюны, распалившие тогда еще слабую игривую порочную любовь. Со временем заклятие развеялось, а страсть – увы. 

Качнулось пламя в фонарях. Тэм поставил на кон свою душу и отныне был связан до скончания времен. Дабы усилить клятву, он уколол себе ладонь кинжалом и погасил ближайшую свечу кровью. Огонь и кровь соединяют клятву нерушимой цепью. Всякому ведомо. 

Ветер гулял по бескрайним серым равнинам, кружил вихрями поземки, насвистывал меж густыми прутьями колючих кустов, что упорно пробиваются сквозь россыпи мелких голышей. Тучи неслись в низком небе, цепляясь отвислыми животиками за башни древнего замка. Построеный не для красы – для обороны – трехстеновой двадцатидвухбашенный замок Исс. Ни единой округлой линии – все угловатое. И сам замок, и башни, и ворота, и узкие окна-бойницы. Оплот Великого Дома стоял на скале над мелкой широкой речкой посреди каменных Серебряных Равнин. Недалеко в низине жались друг к другу низкие домики деревушки, некогда бывшей городом, столицей Вольной Земли Исс. Останки стен торчали гнилыми зубами на окружающих впадину скальных грядах. 

Видение то являлось, то расплывалось в мутном мареве метели. Из метели бесшумно выплывали всадники в старинных латах, мчащиеся невесть куда на полном галопе. Над правым конником бился по ветру узкий флажок – сверху серебро, снизу  чернь. Временами Ри мог разглядеть насечку нагрудника передового воина – на черном металле распростер крылья дракон. Тяжелые прямые мечи в широких ножнах били по бокам покрытых кожей лошадей. 

Он был маленьким и жалким. Снежинкой в метели, каплей воды в реке. Он пытался забиться в щель меж камней, а колючий ветер рвал его, бросал, крутил и волок по ледяным осыпям, что причиняли телу острую жгучую боль. 

Три старших офицера веркады стояли над мечущимся в бреду командиром. Темно-русые волосы разметались по подушке, руки раскинуты, обнаженное тело блестит от маслянистого пота. Двери затворены. У постели – две бадьи с ледяной колодезной водой. Над спешно разведенным очагом бурчит паром котел. 

- Свечи! – Тэм спешно раздевается. Перевязь, камзол, рубаха, сапоги – все на пол. 

Де Элвинтон переставляет свечи, выбирая те, что догорели не более, чем вполовину. Белль хватает чистую тряпицу, обмакивает в бадью и отирает бьющееся в лихорадке тело. Нир щупает покрывало и брезгливо морщится. Сделав знак Таю, он подхватывает на руки холодеющее тело и резко поднимает. Голова Риджа откидывается назад, рот жадно тянет воздух. В горле – страшный булькающий хрип. 

Пропитаное потом, заляпаное кровью и рвотой покрывало сдергивается с тюфяка и заменяется суконным плащом Белля. Веркера возвращают на ложе. 

- Отъелся. – бурчит Тэм, отирая лоб.

Маркиз уже завершил странную фигуру вокруг ложа – свечи выстроены треугольником с вершиной, направленной к камину. Грэй стоит навытяжку, глаза бегают. Белль, более опытный в черных практиках, извлекает из-за пазухи деревянную фляжку и выливает немного содержимого в левую бадью. Вода немедля окрашивается желтым, бурлит, плещет фонтанами. Над поверхностью появляются дымки, складывающиеся в косицы. Аредер ногой сдвигает здоровое ведро ближе к постели.

Итак, диспозиция готова. Белль встает в ногах, де Элвинтон – в головах. В пальцах у обоих зажато по высокой свече. Тэм некоторое время смотрит на умирающего, а затем решительно ложится на него, упирается лбом в лоб Риджа, растягивает его руки и скрещивает свои пальцы с пальцами любимого. 

- Читай! – рычит колдун.

Белль начинает ровным мерным глухим голосом, маркиз подхватывает высоким, дрожащим, срывающимся:

- Сквозь ярость ветров…

- Приди на мой зов.

- Сквозь силу богов…

- Приди на мой зов.

- Сквозь плоть бытия…

- Услышь же меня…

- Вернись из провалов…

- И гибельных снов.

Свечи горят все ярче, трещит воск, заставляя заклинателей поторопиться. На последней трети будет поздно. 

- От врат от последних...

- Отвергни свой взор.

- Беги от утесов…

- Неназваных гор. 

- Ступай по пути…

- Без оглядки назад.

- Решающая...

- Да отворотит свой взгляд!

Свечи полыхали как факелы, однако то был еще не конец. Тэм чувствовал, что под ним слабое, хотя и горячее тело. 

- На обмен! – приказывает Тэм и Белль едва не роняет свечу. Но спорить некогда – огонь сожрал уже половину. Заклинание Обмена надо наложить до того, как сгорят свечи и выкипит чарованая вода, а Восхождение съело ее почти всю. Тай кивает маркизу и теперь начинает де Элвинтон.

- Эревошуар, ашшени хармен...

-Тенуй мали атантевир... – подхватывает Белль и Тэм почуял, как неведомая сила сжала его, словно в клещах. 

- Кармак зарен наврок шеон.

- Хурали аберон.

Клещи сжимаются, заставляя Нира корчиться. В груди открывается дыра и первый слизистый комок падает в провал, коим стало обессиленое тело Риджа. Меж тем подручные продолжают чтение заклинания на древнем языке, что является основой магии Руды, а проще говоря – Кровочародейства. Последний куплет, или завязь, как четыре рифмованых строки именуются в волшбе, они будут читать уже на азарском. В том искусство заклинателя – мгновенно срифмовать фразы, связав надобные слова с именами и пожеланиями. Оттого и читает завязь первым ученый стихосложению маркиз – в сем ему равных нет.

- Потони эльно нофоет.

- Тиено холи фланорет.

- Эннер, Лутах, Хани, Мурон!

- Нелоно мали цешенон!

Комки падают и падают, Ри уже не дрожит, а дыхание стало ровным. Нира мутит, сознание уходит, в глазах пустота. Сил все меньше. Он судорожно сжимает пальцы – главное сейчас удержать разрыв в груди точно против такого же в теле де Каро. Иначе – все напрасно. Крест с захватом и позволяет Дающему держаться до последнего.

- От Тэма, что проклят страстью

- К Риджу, что проклят властью.

- Сила идет потоком.

- Смерть сменяя мороком.

Свечи вспыхнули и мгновенно оплыли, залив руки чародеев белым горячим воском. Желтая вода взвилась струей в потолок и обратилась на миг дымчатыми пляшущими фигурами, медленно тающими в полутьме. В жуткой давящей тишине глубокий вздох веркера, перешедший в ровное дыхание, был самым желанным звуком. Тэм расцепил пальцы и совершенно без сил соскользнул с мокрого тела на пол. Двухведерная бадья опрокинулась и старший аредер оказался в луже. Но сие не помешало ему сей же миг приоткрыть глаза и отдать последний приказ перед глубоким сном:

- Ни звука окрест. Никого в крыло не допущать. Сердце вырву если что. Лаута старшим до пробуждения. – голова его легла щекой в ледяную воду, глаза сомкнулись. 

Белль отер руки о штаны – на пол посыпались кусочки воска. Новой тряпицей, макая ее в горячую воду, он осторожно омыл тела Тэма и Риджа, прикрыл обоих шерстяными одеялами. Тэму под голову подсунул свернутый валиком камзол. Де Элвинтон тем временем гасил свечи – все, кроме трех, кои он вверг в объятия канделябра и поставил в соседней комнате на стол.

В распахнутое окно лился сыроватый ветерок. К утру Крат опять собирался распустить водяные усы, порадовав землю ливнем. Офицеры вышли, прикрыв дверь. 

И Ридж, и Тэм спали глубоким сном. Веркер постанывал и всхлипывал во сне. Аредер лежал навзничь, вытянувшись и замерев, подобно статуе. Что за мороки являлись им? То неведомо никому.

Лаут, получив приказание, немедля взглянул на хронометр – до рассвета четыре с половиною часа. Дождавшись пока сподручные колдуна уйдут почивать, аредер живо набросал некую записку и отправил вестового на улицу Милосердия в Церковь Матиссы Амноэльской. Затем он переставил караулы, добившись того, чтобы на воротах и у Аптекарской башни стояли наиболее преданые ему солдаты и демеры. Сам сошел вниз, приспособил у самой двери в подвал колченогий стол и табурет. На стол водрузил маленькие неравноплечие весы, расставил гири. Стену подпер дем под командою Тона Мартуля. Солдаты, глядя на приготовления, ухмылялись и откровенно радовались предстоящим занятиям. 

Грым! Грым! Грым! 

- Да иду! Иду! –ох, Матушка-Заступница, что там еще? Отец Фой - в почивальном халате, босой - распахнул дверь прихрамового домика. В темноте крутилась фигура на лошади, а стучал, подлец, похоже шпорой.

- Чего тебе, служивый? По восходу приходи.

- Ваше Мил-сердие! – рявкнул служивый, нисколько не беспокоясь о сокрытности. – Вам пакет от Его Сконститства аредера! – Рука в перчатке нырнула за пазуху, вырвала сложеный вчетверо лист и протянула матисситу. – Немедлительный!

Отец Фой развернул лист и нырнул вглубь домика, к ночнику.

"Св. отец!" - писал Лаут старческим волнистым почерком. - "Наилучшего времени для творения благосердных дел не сыскать. Веркер и старший аредер в беспамятстве от недуга. Верные им аредеры спят в великой усталости. Мои люди на карауле. Поспешите. Дележ – как сговаривались. Передайте низкий поклон советнице Алории Ворсак. Верный сын храма Матиссы Занг Лаут".

Отец Фой возвел глаза к низкому полосатому потолку и сотворил знамение. 

- Немедля будем! – крикнул он в сторону двери. Ответом был звон подков. 

О. Фою, вероятно, более пошло бы стать не священником, а офицером или моряком. Он пинками поднял сонных служек в храме, разогнал их по надобным домам, оделся, самолично запряг пару крепких коньков в огромный старый мальпост, купленый храмом для всяческих надобностей. Из мальпоста скатил наземь две завалявшиеся там со времен последней поездки к настоятелю провинции бочки с освященным вином и вывел рыдван за ворота.

Священник поминутно оглядывался на темные небеса – с делами следовало закончить до рассвета. На счастье небо было густо-черным, начал накрапывать дождь, коему следовало бы продлить темное сонное время.  Начали возвращаться служки с докладами. Дождавшись колченогого Броза, что дохромал лишь через час, о. Фой влез на козлы и хлестнул коней. Звеня и скрипя, грохоча и треща, мальпост, что намотал на огромные колеса тысячи лиг азарских трактов, покатил вверх по Милосердия мимо утонувших в пышных садах маленьких домиков обывателей средней руки к Кузнечной, а там дальше свернуть на Подков, а уж по ней выехать на Среброписцеву и просунуться в ворота, коли выйдет. 

Крадучись, перешептываясь, оглядываясь, всплакивая, стекались к воротам прибывшие в Амноэль за сынами и племянниками, воспитанниками и внуками, отпрысками друзей и соседей дамы, господа, простолюдины, обывательницы.  Ворота распахнуты и кирасиры указуют путь к отдельно стоящей покосившейся башне. В дверку малую и вниз, по проходу полутемному в камору, где за кривым столом сидит статный старик в мундире синем егерей нехоженых дорог. Фонари по стенам, весы на столе, реестры смертные и узилищные под рукой. Камень под ножку стола подсунут. Справа и слева от аредера стоят караульные солдаты в рокантонах и кирасах. Руки держат на эфесах. Сто ниобов и скорый отъезд в дальние края – вот цена, назначеная сим ветераном Штандарта за освобождение от оков. 

- Имя откупаемого?

- Кер Тунон. – зазвенели монеты на широкую чашку. Аредер ставит гирю, хмурится. Нервическая простолюдинка поспешно добавляет три ниоба. Офицер кивает. Отделяет двадцать в сторону, остальное смахивает в мешок, что держит один из солдат. Отодвигается тяжкий засов, тройка солдат провожает сударыню Тунон вниз. 

С черных угольных куч разбуженые светом и лязгом щурятся, закрываются руками, ругаются, вопрощают испуганно студиозусы. 

- Мама! 

- Скорей, сынок!

Тут уж все просыпаются – никак выкуп. 

Дальше дело идет быстрей. Сами называют, сами сыпят. Одного господина с пышными подусниками выперли вон – более никому в голову не пришло подрезаные монеты¹ совать. Из двух сотен с тридцатью тремя, содержавшихся в подвале в ожидании отправления в каторгу, в эту ночь было выкуплено сорок семь. В эту ночь аредер Лаут получил три тысячи ниобов, что составляло около трети потребной на излечение внучки суммы, а пекущийся о старости своей о. Фой – девятьсот сорок. Семьсот шестьдесят ниобов разошлись меж солдатами ареда и демерами. На вино и прочее с обещанием молчать. Половина жалования солдатского в Штандарте вышло в среднем на нос – побольше бы бунтов среди богатеев случалось, верно, братья-сомечники?

Под самый рассвет выехал со двора мальпост с особо бессильными. А уж сколько положил в карман почт-мастер, дозволявший садиться в почтовые экипажи безместно, да наемных карет содержатели, то нам совершенно без интересу, честно признаться.