Чудный званый ужин госпожи Ху Тао выжал из него все соки.
Сяо чувствовал себя жутко неловко: все знали его, он половину присутствующих не знал, а Чжун Ли и Венти явно испытывали его нервы на прочность, выставляя его самой важной персоной из присутствующих. Если от анемо архонта он этого мог ожидать, то подстава от Владыки Моракса была очень уж неожиданной.
Повезло, что он выдержал. Повезло, что он смог убедить Итера, что всё в порядке. Пусть он не был в порядке, это ничего, сейчас он посидит в одиночестве, как всегда, и всё точно будет хорошо.
Он окинул взглядом мерцающую в темноте ночи Гавань. Где-то там его товарищи продолжают жить среди людей. Они грустят и смеются вместе с ними, общаются, живут той чудесной мирной жизнью, которую каждый заслуживает. Сам он долго считал, что это не для него, и как же хорошо, что Итер помог понять, что это не так. Пусть Сяо нелюдимый и неуверенный, он знает, что есть те, кому он дорог, те, кто его ценят и всегда ждут здесь, дома.
До момента общего запуска фонарей оставалось немного. Он это чувствовал. Чувствовал каждый зажигающийся под бумажными куполами огонёк так, словно он разгорался в самом сердце, наполняя его теплом. Всё-таки это праздник адептов, и сам Сяо имеет к этому самое непосредственное отношение. Все эти тысячи маленьких язычков пламени наполнены радостью, благодарностью и любовью жителей Ли Юэ.
— Хэй, тебе тут не одиноко? — Итер запрыгнул на карниз рядом с ним легко, как кот, и уселся рядом так же непринуждённо и независимо. — Сейчас, сейчас начнется! — сказал он возбуждённо, глаза у него горели.
— Обожаю это зрелище! — радостно подхватила его извечная крошка-спутница.
Сяо кивнул и посмотрел на город. От золотого озера огней внизу отделился и полетел в небо один, потом второй, а потом десятки и сотни фонарей воспарили ввысь. Простые и дешевые; дорогие и украшенные позолотой; резные, фигурные, с изображениями мифических животных и птиц; с одной и многими свечами; разноярусные; большие и маленькие. Фонари медленно парили в густом ночном воздухе, чуть дальше, у самого моря взрывались цветные фейерверки, превращая картину из прекрасной в абсолютно незабываемую. Настолько, что наворачиваются слёзы. Паймон вон вовсю плачет от счастья, не скрываясь.
— Спасибо… — прочувствованно вымолвил Сяо.
Итер улыбнулся. Он вообще всегда был не самым общительным парнем, как и Сяо, но удивительно уместно ощущался рядом. Разумеется, он понял, что благодарит Сяо его сразу за всё: за весточки-записки, за редкие встречи, за дружбу и доверие, за разделённое одиночество.
— Это было так красиво! У Паймон нет слов! — всхлипнула Паймон, — Может, вернёмся в город? Надо умыться и поесть!
— Ты маленькая, но бездонная! — подметил Итер и бросил в сторону Сяо острый взгляд. Проверял его состояние, одновременно спрашивая без слов: побыть с ним ещё или оставить адепта успокоиться.
— Я в порядке. Может увидимся сегодня, — сказал Сяо.
Итер хлопнул его по предплечью и помахал рукой. Схватил взвизгнувшую Паймон в охапку, и прыгнул с крыши, явно прикинув, что спикировать на планере будет быстрее, чем идти через площадь пешком. Махать вслед Сяо не стал, не в его привычках, да они и не прощались.
Внутри поселились светлые зыбкие думы. О братьях и сёстрах адептах, о прошлом и будущем. Он перебирает в памяти самые драгоценные воспоминания, словно чётки. Задумывается о том, как неотвратимы перемены. Как стремительно сменяют друг друга года — не успеешь моргнуть. Вспоминает радости и горести. Робко позволяет себе строить осторожные планы на будущее, чего никогда ранее не допускал. Какие вообще могут быть мечты и надежды у него, такого грешного, одержимого, совершившего столько ошибок?
Сяо отпускает свои тяжёлые мысли в небо вместе с фонарями Гавани. Ли Юэ благодарит и прощает его, а значит, и сам Сяо должен простить себя. Сотни огней затмевают собой звёзды, и теплый ночной воздух дрожит и пахнет порохом от фейерверков, специями, морем и цветами.
— Ты сегодня такой хрупкий… — шепнули ему на ухо. — Чш, убери копьё, я не мог тебя настолько обидеть!
— Я не обижен.
— О, нет, ты обижен. Вот только на что? На наше маленькое представление или на то, что ты сидишь тут один, пока все развлекаются?
— Я был не один!
— Я видел. Возможно, я даже немножко ревновал, такая романтика! Даже жаль, что я пропустил, но у меня была важная деловая встреча.
Венти наклоняется вперёд, чтобы видеть его лицо. Получается нелепо, ведь стоит он сзади, ему приходится придерживать берет, а полы плаща свисают с его ворота, закрывая Сяо вид на Гавань.
— Я ничего не вижу.
— Ты видишь меня! — он довольно хихикает, — Уже немало, согласись! Я согласен, виды Ли Юэ слишком хороши, но позволь и мне полюбоваться на кое-что прекрасное.
Сяо смущается и говорит тихое:
— Зачем?
Венти, суетливый, взбалмошный, уже успевший опуститься напротив — слишком близко, касаясь коленями его бедра, смотрит ему в глаза. На лице у него пляшут отсветы фейерверков. Сяо не может отвести взор, потому что это такое же завораживающее зрелище, как фонари над Гаванью. Вот только фонари он чувствовать может, а что хранит внутри своей сущности Венти — даже представить невозможно. Архонт касается прохладными пальцами его щеки (какой стыд!).
— Затем, что ты несравнимо лучше. — говорит он нежно и проникновенно, каждое слово и удар, и ласка, — Самое самоотверженное существо на свете. Ты знаешь, какова цена победы, какова горечь поражения. Как тяжела ноша ответственности, как быстротечна вечность. Знаешь, как становятся песком целые государства и как из ничего возникают новые. Ты знаешь всё и ничего одновременно! Как же медленно в тебе расцветают чувства, а ведь мы созданы испытывать их и познавать. Ты такой несоизмеримо сильный и хрупкий одновременно. Снаружи холодный, но внутри горячая лава чувств. Ты словно самая загадочная мелодия, что едва слышно за грохотом водопада, словно цветок сесилии, что скрыт густой травой… — его голос вплетается в ночь, Сяо замирает, как пришпиленная иголкой бабочка, — Однажды я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, адепт. Исполню любую песню, воздвигну любые воздушные замки, покажу тебе сердце бури… Если каждый из нас сохранит свое существование, и пока мы не растворимся в течении времени, я обещаю! — он закрывает свои сияющие глаза и на мгновение касается губ Сяо своими. Совсем невесомо.
Сяо остаётся на крыше в одиночестве, но теперь он знает, что больше никогда не будет одинок.