Однажды севший за музыкальный инструмент не сможет больше жить без музыки. Открываясь каждому по-своему, она наполняет нас, заполняет каждую частичку души и тела, заставляет жить и чувствовать.
Так Хуа Чэну всегда говорила его мама. Прекрасная женщина, выдающаяся пианистка, которая озаряла собой белый свет. Но её давно не стало, а Хуа Чэн перестал чувствовать.
***
— Нет, это никуда не годится!
Что ж, это было предсказуемо.
Над ним склонялся статный мужчина, глядя на парня вечно прищуренным взглядом. Создавалось ощущение, будто он сейчас смотрел не на когда-то лучшего ученика консерватории, а на посмешище трёх миров. Преподаватель хмурился настолько, что его лоб напоминал тёрку. Жалкое зрелище.
Хуа Чэн ничуть не смутился под его напором, наоборот, приподняв левую бровь, он впился ответным взглядом на пыхтящего от возмущения наставника.
— Я всё сыграл по нотам.
— В этом и проблема! Мне нужны не только ноты, мне нужно, чтобы Вы, молодой человек, прочувствовали то, что играете! Я не удивлён, что с Вашим-то несносным характером от Вас убегают все преподаватели.
Услышав это заявление, парень иронично хмыкнул.
— Может, тогда и с Вами попрощаемся? Не хочу тратить своё время, если честно.
— Ну нет, молодой человек, — он хмыкнул, — я обладаю весьма хорошим терпением, даже к таким, как Вы. Тем более, техника у Вас на уровне профессионала, мне нравится работать с такими музыкантами. Да и, должен сказать, я ещё не выплатил весь долг Вашему многоуважаемому отцу, не сочтите за дерзость.
Ну да, как он мог забыть. В роли музыкального наставника сейчас выступал никто иной, как заядлый игрок в азартные игры Мэй Няньцин, а по-совместительству старый, во всех смыслах этого слова, знакомый отца Хуа Чэна. Мэй Няньцин никогда не признавал поражения, ставя на кон с каждым разом всё больше и больше. Это всё же сказалось на его материальном положении, поэтому, позабыв про гордость, он по-тихоньку выпрашивал у отца Хуа Чэна копеечку. Так и набрал крупную сумму.
Видимо поэтому он так радушно взялся за юного музыканта, которого никогда не переносил.
— Что ж, молодой господин, на этой ноте вынужден откланятся. Время следующего урока обговорим ближе к завтрашнему дню, а до того момента не смею отнимать Ваше время. — бросив взгляд на нотный лист перед учеником, мужчина вздохнул, — Я надеюсь, Вы найдёте себе хоть что-то, что пробьёт Вас на эмоции. Всё-таки слушателям важен смысл, который Вы вкладываете в произведение.
Хуа Чэн хмыкнул. Ему бы кто смысл жизни показал.
После окончания индивидуального занятия, которые всегда проводились у него дома(это было неоспоримое условие, которое поставил Хуа Чэн), парень должен был продолжать заниматься, но он не видел в этом смысл, поэтому, всунув оба наушника в уши, завалился на кровать, заложив руки за голову и погрузился в раздумия. Отец возлагал на него большие надежды, веря, что Хуа Чэн добьется больших высот в сфере музыки, поэтому не позволял тому отлынивать. Раньше преподаватели быстро покидали его, не проходило и двух недель, но теперь Хуа-старший перестраховался и новый наставник был с ним вот уже два месяца. Рекорд.
Чтобы продвигаться как музыканту, ему, как правило, следует подавать заявки на разные конкурсы, занимать места и всё время себя показывать, но он это не делает вот уже три года. Но оставлять занятия нельзя, не пропадать же таланту.
За раздумиями он не заметил, как начал погружаться в дрему. Но из царства снов его вырвал неожиданный телефонный звонок.
Недовольно цыкнув языком, Хуа Чэн, не открывая глаз, ответил на звонок.
— Молодой человек, у меня для Вас отличная новость! — послышался в трубке до головной боли громкий голос Мэй Няньцина.
— Что могло произойти через десять минут после Вашего ухода?
— Десять минут? Но я ушёл от Вас уже как три часа! Я надеюсь, Вы потеряли счёт времени из-за того, что усердно занимались, — хмыкнул наставник.
О. Значит, он спал уже три часа. Забавно.
— Конечно, — фыркнул Хуа Чэн, — Так что Вы хотели?
— Какой невежливый, — и прежде чем Хуа Чэн сможет вставить ехидную реплику, Мэй Няньцин продолжил, — Я записал Вас на конкурс! Пришлось, конечно, подёргать за некорые связи, чтобы Вас взяли, Вы ведь уже три года не появлялись, о Вас все напрочь забыли, но суть...
— Вы что?! Какого чёрта, Мэй Няньцин?
— Манеры, молодой господин. Я лишь исполнял указания Вашего отца, он захотел, чтобы я продвигал Вас. Этим я и занимаюсь. И кстати, — Мэй Няньцин проигнорировал брань, которая исходила из уст его ученика, и бесстрастно продолжал, — там приветствуется игра в четыре руки. Так что я нашёл для Вас напарника. Он с радостью согласился поучавствовать.
— Напарника?! Мало того, что без моего ведома меня записали на какой-то конкурс, так я ещё и должен буду терпеть какого-то...
— Он мой лучший ученик, так что попрошу без оскорблений! И кстати, — в голосе наставника послышались самодовольные нотки, — я знал, что Вы начнёте препираться, поэтому прежде, чем позвонить Вам, я позвонил Вашему отцу. Теперь Вам не отвертеться. Занятия завтра, в полдень. Попрошу не опаздывать.
С этими словами он отключился, не дав и слова вставить разъярённому Хуа Чэну. Парень выругнулся. Если Мэй Няньцин успел что-то наплести его отцу, то тот даже слушать его не будет. Так ещё его поставили перед фактом, что заниматься они теперь будут в доме у преподавателя. Ну ничего, тогда Хуа Чэн просто сделает так, чтобы его напарник сам отказался от сотрудничества. Не впервой.
Пока что ему нужно было прогуляться. По его рассчетам, отец должен вернутся уже через час, а пересекаться с ним не хотелось. Это была традиция, которой Хуа Чэн придерживался уже довольно долго: он уходил из дома до прихода отца и его новоиспеченной подружкой, а возвращался уже когда все спали.
С этими мыслями он поднялся и прошёлся к зеркалу, на ходу схватив глазную повязку с прикроватной тумбочки. В отражении на него смотрело вполне обычное лицо. Вернее, оно было бы таким, если бы не его правый глаз, радужка которого была окрашена в красный.
Ещё одна вещь, помимо таланта к музыке, которую он унаследовал от мамы. Она всегда считала, что это его особенность, маленькая изюминка, так сказать. Однако окружающие, как и сам Хуа Чэн, не были с этим согласны. В детстве он подвергался жестоким издевательствам от сверстников, о чём упрямо молчал. Поэтому у него появилась привычка скрывать это проклятье за черной повязкой. Когда кто-то его о ней спрашивал, он отвечал, что глаза у него нет и все вопросы сразу отпадали.
Выйдя из квартиры, парень отправился на оживлённую улицу, вновь вкючив на полную громкость музыку в наушниках. Так, бездумно бродя по округе два часа, парень уже развернулся, чтобы направится к дому, как вдруг увидел, что на него мчится велосипедист с выражением ужаса и испуга на лице. Хуа Чэн от шока не сообразил быстро среагировать, и когда велосипел был уже в метре от него, что-то или кто-то с силой толкнул его. Наушники тоже вылетели из ушей и только тогда до парня донёсся обеспокоенный голос прям над ухом.
— Ой, что же Вы по сторонам не смотрите? А если бы я не успел, что бы было?
Хуа Чэн перевёл взляд с того места, где он только что стоял, на источник звука. Над ним возвышался парень, который обеспокоенно рассматривал его и протягивал руку. Музыкант на автомате принял руку помощи и поднялся, не отводя взгляда от спасителя. Теперь же Хуа Чэн возвышался над ним. Снизу вверх на него смотрели медовые глаза, что очень гармонично сочетались с мягкими чертами лица и длинными каштановыми волосами. Музыкант всё ещё держал спасителя за руку, необычайно изящную и тонкую. И откуда в таком хрупком теле столько силы?..
— Вы меня слышите? — неожиданно ворвался в его сознание всё тот же обеспокоенный голос, — Может, врача?
— А, — наконец очнулся Хуа Чэн и резко отпустил руку парня, убрав её за спину, — Нет, не нужно. Всё в порядке.
— Точно? — парень вопросительно склонил голову на бок. А когда получил заторможенный кивок, мягко улыбнулся, — Хорошо. Будьте осторожны.
Поклонившись в знак уважения, парень быстрым шагом ушел в противоположную сторону, оставив Хуа Чэна, провожавшего взглядом удаляющуюся белую фигуру. А она была именно белая — у парня вся одежда была этого цвета и он был как лучик света посреди тёмной улицы.
Хуа Чэн наконец отвел взгляд и выдохнул. И чего он так замер? Возможно, потому, что впервые видел человека, в котором были совмещени и сила, и изящество.
Отбросив все эти мысли, музыкант, подобрав наушники, которые всё ещё безвольно валялись неподалёку, наконец отправился домой. Однако, впервые за всю жизнь, он неожиданно перепутал стороны, сперва пойдя в том направлении, куда пошел тот парень, а потом, фыркнув, развернулся. Видимо, он все-таки слегка ударился головой!