Измученный

Вернувшаяся внезапно реальность дала под дых. В ушах стоял белый шум, перед глазами расплывалось, а в лёгких жгло от нехватки кислорода, но вдохнуть было невозможно. Холодные металлические тиски схватили грудную клетку и тянули на дно густого непроглядного океана. Голоса не было, словно из Него выкачали все звуки, толкнули без защитного скафандра в открытый космос. Горло стянули невидимой удавкой и с каждой секундой затягивали все сильнее, норовя отстегнуть наконец так раскалывающуюся голову. Тело обливало холодным потом, мышцы сводило от необходимости встать, рвануть вперёд, от всех этих пугающих ощущений, и бежать до отказывающих ног и кровавого кашля, но, такие же как и удавка, невидимые ремни болью стягивали запястья и голени, как при сонном параличе.

"Но это не сонный паралич" — внезапная, единственная в этот момент ясная, мысль мелькнула где-то на краю сознания. Он пытался ухватиться за неё, как неумеющий плавать ребёнок хватается за родную тёплую ладонь, сжать до белеющих костяшек и верить, что нескончаемо вьющийся в голове рой беспорядочных страхов, ожиданий, стремлений и желаний вскоре утихнет, как утихает каждая большая буря в море, и станет наконец тихо и пусто.

Сосредоточив всё оставшееся под его контролем сознание, он усилием воли заставил себя закрыть и так ничего не видящие глаза и попытался сделать вдох, разбить стеклянную стенку колбы с вакуумом, в которой его закрыли, но через которую размыто виднелся реальный мир, со звуками, воздухом, ясными и радостными улыбками друзей, с его невозможными глазами.

Короткий рваный вдох, такой же выдох. Снова вдох, выдох. Он продолжал повторять, старательно держа на этом остатки внимания, пытаясь удержаться от снующих вокруг и сбивающих его с ног мыслей. С каждым вдохом легче давался выдох, с каждым разом они становились длиннее и ровнее, с каждым разом все отчётливей можно было почувствовать оцепеневшие пальцы.

Постепенно по крупицам собиралось рассыпавшееся в песок сознание, бардак в голове замедлял свой ход.

Вдох. выдох.

Раскалённый металл начал ослаблять свою хватку, тиски, сжимавшие грудь и тянувшие на дно медленно раскрывались, удавка на шее почти перестала препятствовать дыханию. Возвращались, казалось, давно потерянные ощущения: влажная ткань под подушечками сжатых до предела пальцев, капли холодного пота, стекающие по вискам, тонкий, едва уловимый, но такой родной аромат их комнаты.

Вдох. выдох.

Рой в голове совсем успокоился. Больше не приходилось собирать всю волю и сознание, просто чтобы не перестать дышать. Напряжённые по всему телу мышцы приятно расслабились. Тиски и удавка растворились, словно их никогда и не было.

Он попробовал открыть глаза. Мутная плёнка не давала увидеть полную картину, но очертания стен и такой знакомой мебели, залитых лунным светом, успокаивали. Гул, стоявший в ушах, рассеялся, и теперь он мог слышать тишину, прерываемую изредка шорохами с других кроватей.

"Ты не один" — такая же внезапная и совершенно ясная мысль.

Поднять руки получилось с трудом. Они были тяжёлыми и оцепеневшими. Туман, стоявший перед глазами медленно но верно уходил, возвращая зрению его нормальную функцию. Аккуратно проморгавшись, убедившись что картинка не исчезает, не искажается, он приподнялся на локти и оглядел комнату. Мирно спавшие вокруг друзья вновь добавили спокойствия. Не помешало бы освежиться. Осторожно — больше ради своего, ещё не пришедшего в себя, тела, чем чтобы никого не разбудить — поднялся на так невовремя ставшие ватными ноги и, придерживаясь сначала за край кровати, а потом и за стены, побрел к умывальникам.

Он боялся, что придется применять заклинания в таком ослабленном состоянии, чтобы осветить себе путь, но на стенах очень кстати горели факела. Добравшись наконец до крана, включил холодную воду и начал осторожно, но обильно умывать лицо. Неплохо освежает и отрезвляет. В зеркале его встретило мокрое, такое родное, но в то же время совершенно незнакомое лицо. Тряхнув головой он поднял перед глазами руки, долго рассматривал тыльные стороны, отмечая каждый изгиб, каждый бугор от вен, словно не видел их каждый день своей жизни. Прикрыв глаза, осторожно прикоснулся ими к лицу, провел по волосам. Ощущения были необычными, новыми, как будто это было и не его тело, казалось, его выдернули из своего и засунули в совершенно такое же, но новое.

По телу пробежала холодная, скручивающаяся узлом где-то в животе, дрожь от неожиданного, хоть и осторожного прикосновения к плечу. Обернувшись, он увидел своего близкого друга, причину замирания сердца и жара на лице в холодной комнате. В голове сразу же возникли почти стёртые крайне неприятным пробуждением образы последнего сна. Холодные, но нежные руки, шарящие по телу, жаркое дыхание куда-то в скулу, пепельные волосы и белая кожа, совсем потерявшие цвет в свете луны.

— Ты меня испугал. — парень хотел вложить в голос шутливость и непринужденность, но сам не узнал его звучание. Он был блеклым, слабым, в конце можно было услышать дрожь. Сглотнул и прочистил горло, неотрывно смотря в глаза друга с того самого момента, как повернулся. Он не особо следил за выражением лица, отдавая все силы на то, чтобы скрыть, что с ним что-то не так. Но, как все знают, теряя одно, во много раз обостряется оставшееся.

— Чего проснулся? — голос немного вернул в силе, но все ещё слегка дрожал.

Продолжая касаться плеча друга, Оминис — он делал так крайне редко, в самых особых случаях, а этот как раз был таким — повернул голову в сторону друга и поднял глаза вровень с его взглядом. Сердце Себастьяна пропустило удар. Никогда ещё эти невыносимые глаза не смотрели прямо в его. На миг показалось, что они могут видеть. Под эти взглядом, подёрнутым белой пеленой, парень почувствовал себя настолько нагим, словно с него сняли кожу и выставили на стадион перед игрой в квиддич, почувствовал, что слепые глаза видят его насквозь, сколько бы он ни пытался скрыть.

— Я услышал, как ты тяжело дышал, а после так же тяжело шёл сюда. С тобой все в порядке? — ответить хотелось невыносимо. Хотелось рассказать обо всём, что происходит с ним в последние месяцы, поделиться, вывалить душу, но слова застряли где-то в горле — на него снова набросили удавку.

Себастьян с усилием сглотнул ответ, глубоко вдохнул и взял чужие руки в свои.

— Спасибо, что беспокоишься за меня, Оминис. — имя друга он сказал неожиданной для самого себя нежностью. — Но у меня всё в порядке, просто дурной сон. Извини, что разбудил, пошли спать.

Не дожидаясь ответа он вышел из комнаты, совершенно точно знающий, что Мракс не поверил ни единому его слову.