Элеонор задумчиво жевала одну из десятка утащенных из магазинчика неподалёку булочек («Это же лучший мир! – бодро ответствовал Майкл, когда Элеонор попыталась найти ценники на товарах. – Всё бесплатно! Наслаждайся!»), другой рукой машинально поглаживая по голове золотистого ретривера.
Её родственную душу.
Собаку, драть вашу рать!
Элеонор вообще мало задумывалась о загробной жизни, о том, что её ждёт, и наличие родственной души действительно радовало. Первые секунды четыре, пока не выяснилось, что её родственной душой была собака.
Ретривер, которого Элеонор назвала Ретт (никаких отсылок к Ретту Баттлеру, потому что Элеонор понятия не имела о том, кто это), завозился под её рукой и заскулил.
Похоже, она забыла его покормить. Опять.
– Ну, жёванный карась. – Элеонор со стоном поднялась с дивана, попутно осыпав крошками рубашку, обивку дивана, пол и Ретта. – Ладно, приятель, никуда не уходи. И не умри с голоду, пока я ищу какой-нибудь идеальный собачий корм. Все прошлые разы я кормила тебя объедками, каюсь, но ты же в лучшем мире, в конце концов, а лучший мир и объедки плохо сочетаются. – Элеонор потрепала пса и пошла на улицу, попутно вспоминая, что, кажется, запачкала свою родственную душу джемом из булочки.
Боже! Она сюда совершенно не вписывается. И вообще, терпеть не может собак.
– Вот глядь! Ретт, ты опять!? Серьёзно, чувак?
Ретт гавкнул. И понимай, как хочешь. Элеонор вздохнула.
– Может, уступить тебе мою постель, а? Ты всё равно быстрее до неё добираешься и в лёгкую запрыгиваешь на эту чартову ступеньку. – Элеонор оглядела испорченное постельное бельё. Предыдущие два сменных комплекта ещё не успели высохнуть. Кажется, пришла пора побираться по соседям.
– Чиди Ана… конда?
Молодой человек вскидывает брови.
– Анагонья, – поправляет он, – да, это я.
– Отлично, чувак. Возможно, это прозвучит странно, но не одолжишь мне постельное бельё?
– Что?
Элеонор со вздохом закатила глаза.
– Моя родственная душа изгадила мой последний комплект чистого белья, как бы странно это ни звучало. – Кажется, глаза у парня стали размером с его гигантские истинно ботанские очки с линзами толщиной в лупу. – Это собака, – ответила Элеонор на невысказанный вопрос. – Да, кстати, я – Элеонор Шеллстроп. Так что там с бельём?
– Да-да, конечно, нет проблем. – Чиди на секунду задумался. – Собака?
– Ага. Сама в шоке.
– Не думал, что такое вообще возможно.
– Аналогично, приятель. Слава богу, у меня нет аллергии.
– Эм, Элеонор?
– Что?
– У тебя собачья шерсть на штанах… сзади.
Элеонор как никогда жалела, что в этом месте нельзя толком выматериться.
Элеонор Шеллстроп хмуро бежала за своей родственной душой в четыре утра. Ретт и не думал останавливаться и, кажется, всерьёз собирался делать свои дела у каждого встречного дерева.
– И откуда в тебе столько де… ты понял.
Когда Ретт, наконец, позволил отвести себя домой, Элеонор валилась с ног.
– Интересно, это нормально – ненавидеть временами свою родственную душу?
Ретт гавкнул. Элеонор махнула на него рукой, тратя последние силы, чтобы добраться до кровати и упасть на неё прямо в одежде.
– Ни звука, дружок!
Ретт согласно гавкнул, но Шеллстроп уже отключилась.
Несколько часов спустя Майкл обнаружил Элеонор в кафе, вяло ковыряющую свой йогурт.
– Доброе утро, Элеонор! Как спалось?
– Мало, – отозвалась девушка. – Майкл, а ты уверен, что нет никакой ошибки с моей родственной душой?
У Майкла затряслись все человеческие поджилки от радости. Получается.
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто, честно, Майкл, собака? Собака? Почему родственная душа человека – животное? Разве так можно? Почему бы тогда не дать этому псу человеческое тело?
– Не думаю, что это хорошая идея, – признался Майкл.
Элеонор вздохнула и воткнула ложку в йогурт.
– Возможно, ты прав. Но это странно. Я в хорошем месте, но не ощущаю себя в нём. Всё, что я ощущаю – это усталость, сонливость, раздражение. А вообще, если по чесноку, то это место – полный отстой. Человек в хорошем месте не должен чувствовать себя так, как чувствую я. Это неправильно и бессмысленно. Если только…
О, нет. Нет-нет-нет.
– Если только это на самом деле не плохое место.
Испытующий взгляд Элеонор вперился в Майкла. Ни следа усталости.
Вот проклятье.
Майкл щёлкнул пальцами.