Лучик

После того, как мама с отцом развелись, Россия не ощущал на себе ни капли любви. Той самой, теплой, родительской. Когда они вместе ходили гулять на детскую площадку или в кино. Когда мама трепала по щёчками и называла маленьким солнышком. Когда отец ещё не пил и просто напросто вместе с ними веселился, не без удовольствия нянчась со своим маленьким сынишкой. Частенько старший русский подмечал, что Росс весь пошел в свою мать. Прекрасную и нежную РСФСР, которую без зазрения совести мог назвать своей подругой жизни. Такой же легкий, солнечный, с серыми глазами и белыми волосами, кончики которых имели кроваво красный цвет.

Но так было до поры, до времени. В какой-то момент любовь их угасла, превратившись в кучу ссор, скандалов и прочих неприятных вещей, которые сильно влияли на детей. Крошка Белка, что ещё даже не научилась толком ходить и более старший Укроп были не настолько велики, когда это случилось, но очевидно понимали, что всё было очень плохо. И вот. Мама ушла. После они виделись, наверное, раза два. Она казалась всё такой же лёгкой и счастливой, но на жалобы ребенка и желание жить с ней увы никак не отреагировала. Как сейчас он помнил, что ответом мамы было «Прости, но я не смогу тебя забрать. Это невозможно.».

С того момента прошло почти десять лет, а жизнь превратилась в сущий кошмар. Отец ожесточился и начал пить, частенько выплескивая напряжение от работы на своих детях. России, в частности. Он же старше, а значит сильнее и крепче. К нему можно и с кулака приложиться и в рожу плюнуть. Другие дети такому почти не подвергались. Максимум, Украину пару раз выпороли за полный дневник двоек. После этого он как раз и перестал их получать, подтянувшись и став круглым отличником. Почти. Отличиться таким образом у старшего ребенка не было возможности. Ведь с ухода матери его посадили на домашнее обучение. Качество его конечно было не самым хорошим, но ладно, черт с ним. Это было наименьшей проблемой. Ладно его бы только избивали. Это можно было бы перетерпеть, хотя бы ради своей маленькой очаровательной сестры. Но… Иногда, если отец сильно напивался и был сильно раздражен, поперта могла быть и его честь. Анальный, оральный секс и прочие отвратительные вещи, которые ему приходилось делать, каждый раз вылезая от отца либо с порванными губами, либо на еле движущихся ногах. Союз не щадил его даже в первый раз, так же взяв силой. Всё, что он помнил с того дня это время на больших часах в отцовской комнате и адскую боль внизу. Смазки было отвратительно мало, растянуть его никто не удосужился. Мерзость и гадость, повторение которой каждый раз заставляло задницу кровоточить. Гадость. Мерзость.

В очередной день, когда никого дома не было, кроме него, после уроков, Россия принялся за уборку и готовку, дабы не злить отца. Он ощущал недомогания, потому не был уверен, сможет ли сегодня стерпеть очередной акт насилия. От мыслей об этом стало тошно, и он чуть не опорожнил и так скудное содержимое желудка на пол. Только что помытый его же руками пол, к сведенью организма. Сглотнув поступающий к горлу ком, он продолжил драить полы в комнате сестры. Надо было поторопиться и ещё протереть пыль, полить цветы, вымыть посуду. И ещё пара дел по мелочи, которые, впрочем, занимали почти весь день у младшего. Убраться до прихода Союза он успел, но на глаза тому показываться не спешил. Кажется, отец был зол, а ещё… Ещё у него был пакет с несколькими бутылками водки. Две или три. Апельсинами, которые так хотелось бы съесть старшему, который не получал в последнее время вообще ничего кроме скудных каш на воде и «собачьих» похлебок, в которые шло вообще все, что вздумалось повару. Но в основном крупа, самые дешевые консервы и те овощи, которые не дать более любимой части семьи. Наверное, стоило в награду попросить плошку этого супа. Ведь по ощущениям желудок уже прилип к ребрам.

Помявшись перед кухней, он всё же нерешительно зашел, кидая кроткий взгляд на отца и переминаясь с ноги на ногу. Тот, как всегда, выглядел грозно. Грозно и величественно, словно кавказские горы. Он их видел только однажды, когда он и мама ездили к каким-то родственникам. Но ассоциация сложилась стойкая. Союз был широкоплечим, крепко сложенным мужчиной, тело которого покрывала сетка шрамов. В детсве их было безумно интересно рассматривать, водить пальцем. Но сейчас это было непозволительной роскошью.

— О-отец. Я сделал все дела, что ты мне поручил. Могу ли я…

— Да-да. Свали с глаз моих долой, — Союз открыл литровку водки, кажется, совершенно не заинтересованный словами и действиями сына, — И чтобы из комнаты своей носу не казал. Рожу твою премерзкую видеть не хочу.

Отец был зол. Потому он решил сбежать в свою каморку подобру-поздорову. Он даже взгляда чужого не почувствовал. Кажется, Советскому Союзу было и вправду наплевать. В какой-то степени от этого было легче, но организм настойчиво требовал еды. Живот немного скрутило, заставляя поморщиться. Было бы сейчас неплохо выйти на улицу и нарвать чего-нибудь, но ничего по окнами съедобного не росло, а последнюю краюху хлеба, отложенную под такие ситуации, он съел на прошлой неделе. В комнате было холодно. Ведь осень не щадила плохо застеклённую комнату без ремонта. Рамы тут были старыми и дырки в них он затыкал чем попало. О тепле комнаты мало кто думал, ведь раньше она была обычным складом. Или кладовкой, как пожелаете назвать. И только потом ее переоборудовали вот в это. Худая кровать, которая толком не вмещала Росса. Небольшая тумбочка, платяной шкаф, в котором не было одежды, но можно было попробовать спрятаться от холода или от отца. Но второе идеей было всегда крайне паршивой. Ведь отец мог вытащить его оттуда, после чего России доставалось ещё пуще. Он аккуратно снял тапки, садясь на постель и вынимая из-под подушки мамину шаль. Ее он забрал в их последнюю встречу, как подарок. Всё же, скорее всего они более не встретятся никогда. Немного подумав, он решил лечь спать. Поест с утра, когда папа уйдёт на работу. Провалиться в глубокий, беспокойный сон было несложно. В конце концов, он безумно устал за сегодня.

Пока сын ложился спать, Союз пялил в экран телевизора, где показывали новости, задумчиво рассматривая бутылку водки. Стоило ли сегодня пить? Наверное нет. Ведь внутри поселилось странное, тревожное ощущение. Словно, приложись он в очередной раз к бутылке, то сделает какую-то непоправимую глупость. Ну что за бред? Что он такого может сделать? В голове повисает неприятная, звенящая тишина. Конечно же он помнил, что мог сделать. Каждый раз обещает себе, что никогда более не прикоснется к своему старшему сыну, но всегда терпит неудачу. К маленькой копии РСФСР тянуло его как магнитом, как не тянуло ни к одному человеку на этой земле. Наверное, потому он старался вырастить в этом маленьком создании что-то такое, что в отличии от матери никогда его не покинет. Слабый, запуганный и зашуганный, не имеющий и права на собственный голос. Такой бы не смог дать ему отпор и в будущем стал бы прекрасным домохозяином. Осталось только вырастить его, подвести под взрослый возраст и выпроводить прочих детишек из дома. Да. Это и вправду того стоило, пускай и было самую каплю совестно. Вместе с тем, за окном пошел дождь. Мелкий и холодный. Тучи сгустились, а вдалеке послышался гром. СССР задумчиво посмотрел в окно, наливая себе стопку водки и нарезая черного хлеба.

***

Ночь полностью вошла в свои владения. Луна сегодня не показывалась, ведь ее заслоняли тучи. Сегодня свет спутника земли заменяли отблески молний, которые ярко освещали всё в округе. Дождь размеренно выстукивал свою незатейливую мелодию, заставляя младшего русского подрагивать во сне, почти просыпаясь. Но понимание, что-то лишь погода приходило так быстро, что почти не ощущалось пробуждений. Лишь один звук смог его вырвать из плена сна. Скрип двери. Он заставил спину мгновенно покрыться липким, холодным потом. Дыхание вошедшего было тяжелым и гадать, кто это был не приходилось. Напившийся отец. Ну да. Кто же блять ещё? Россия крепко сжал губы, ощущая желание взвыть. Неужели сегодня произойдет тоже, что и всегда? Ему не хотелось. Просто не хотелось

— Сыно-ок. Прекращай притворяться спящим, — рядом опустилось грузное тело. Внутри все похолодело, — Ну давай же. Пока я добрый. Или тебе нравится, когда я жесток?

— П-пап. А можно я н-не буду этого делать? — он всхлипнул, ощущая, как все заболело ниже поясницы, — У.у меня не зажило с прошлого разу…

— Увы, не хочу я принимать твой отказ, малыш. Так что отпускай эту тряпку и иди сюда.

Всхлипнув снова, Россия все же поднялся на корточки и подполз к отцу. Лучше не сопротивляться. Не сопротивляться. Если этого не делать, может, обойдется малой кровью. Хотя, если учитывать, что его отец жестокий садист, едва ли они это случится. И никакие мольбы тут не помогут, он проверял. Мальчишка аккуратно заполз тому на колени, после вновь всхлипывая и подтягиваясь за поцелуем. Воняло от Союза перегаром и сигаретами. Скорее всего то были какие-то дешевые и доступные сигары. Несусветная гадость, которая только отталкивала, но прекратить поцелуй он уже не смог бы. В губы крепко впились, заставляя снова захныкать, словно девчонку. Но тому кажется нравилось, судя по твердому органу, что упирался в одну из ягодиц.

Исход был весьма и весьма очевиден, но от этого не становился менее горьким, противным, словно пресловутое лекарство от простуды. Разве что в этот раз отец расщедрился на вазелин, решив, что сынка драть на сухую идея плохая. Интересно, почему именно сегодня? Впрочем, вязкая беловатая кашица не помогла и без растяжки тот снова был порван, начиная тихо скулить и вновь плакать, не в состоянии сдерживать рыдания. В книгах такое обычно описывалось приятнее, красивее. Но в реальности секс никогда не приносил удовольствия. Да даже возбуждения у России это не вызывало, даже когда его отец пытался сына возбудить. На любые свои действия хотелось ощущать отдачу, а не слушать чужие рыдания. Союз глухо зарычал, начиная грубее вколачиваться в нутро мальчишки, впиваясь в бедра пальцами. Вопреки собственным представлениям, обычное физическое владение чужим телом не приносило должного удовольствия.

— Ну давай же, малыш. Подвигайся мне навстречу. Порадуй своего папочку, а то иначе будешь наказан. Тебе ведь этого не хочется?

Анус парнишки судорожно сжимался вокруг органа, а на простыни капала смесь растаявшего вазелина и крови. Снова всхлипывая, мальчишка стал пытаться двигаться тому навстречу. Неуклюже, медленно, стараясь крепче держаться за чужие плечи. Но такой темп едва ли мог удовлетворить хоть кого-то. Разъезжающиеся и уставшие от стоячей работы ноги едва его держали, что вкупе с голодом выдавало полное бессилие. На самом деле по ощущениям он уже был готов отключиться ко всем чертям и никогда более не просыпаться. Непозволительная роскошь.

— Тц. Не хочешь по-хорошему? Хорошо. Будем с тобой общаться по-другому. Кажется, в прошлый раз тебе понравилось, как по спине прошлась моя нога. Не думаешь так?

— Н-нет! П-папочка я-я просто… — Россия снова начал заходиться в бессильных рыданиях, — Я-я не ел и о-очень устал от уборки…

— Меня это мало волнует. Когда папочка что-то просит, ты, как хороший сын должен это исполнять. Понял?

Мужчина цыкнул вновь, скидывая того на пол. Конечно, толком ничего противопоставить взрослому, пускай и совершеннолетний парень не мог. Он был слишком слаб, чтобы хоть как-то себя защитить. Его заведомо вырастили слабым из корыстных побуждений. И теперь приходилось пожинать плоды чужих действий. Удары Союза четкие, сильные и отдающиеся болью в той части тела, по которой попадали. Спина, живот, задница. Все это покрывалось гематомами и болезненными синяками. Что в те моменты говорил отец, было не вполне понятно. Ведь в ушах шумела кровь, заставляя голову чуть ли не разрываться на тысячи мелких осколков. Но следом тело пришила ещё более сильная, заставляющая до хруста в спине прогнуться. Слезы из глаз потекли с новой силой, а крик сорвал голос буквально в ноль. Под ребрами жгло и ныло, заставляя часто дышать и скулить.

— Оо. Так вот, где твои слабые местечки. Что же ты сразу не сказал, сладкий мой?

Союз довольно улыбнулся, увидев столь живую и яркую реакцию у своего сыночка. Он крепко взялся за это место, давя на подреберья и выбивая из России громкий скулеж. От этого член вновь встал, наливаясь кровью и становясь гораздо более твердым, нежели до этого. Поддернув к себе сочные бедра, он вошел в раздолбанную задницу, начиная довольно шустро двигаться, нажимая на те места, которые вызывали в теле под ним шквал эмоций. Да вот только то было не удовольствие, а чистейшая агония. Словно кто-то додавливал что-то внутри его тела. От болезненных ощущений сознание много раз уплывало куда-то в небытие, а также под ним образовалась лужица желчи с кровью. Разве что капали они с разных сторон. Это унижение по ощущениям продолжалось так долго, что он аж не мог понять, спит или бодрствует. Ведь все смешалось в круговерть боли, страданий и унижения. В любом случае, прямо там на полу младший русский отключился лицом в содержимом собственного желудка.

***

Проснулся он… похоже уже был разгар дня. В комнату проникали яркие лучи солнца, неприятно попадая в глаза. Россия попытался перевернуться на бок, но тот прошило дикой острой болью, заставляя его жалостно заскулить. Из глаз потекли слезы, начиная неприятно щипать ссадину на щеке. Наверное, он обо что-то вчера оцарапался и даже не понял. Или же его вчера так сильно приложил отец. В любом случае ощущения были совершенно погаными.

В дверь постучали.

—Россия, ты там? — Но прежде, чем он что-то успел ответить, девушку отозвал голос отца.

—Беларусь! Этот прохиндей наказан за то, что отлынивал от работы. Так что даже приближаться туда не смей!

—П-погоди… С-стой. Мне нужна помощь, Белочка… У меня всё так болит. ну же, не уходи…

Но повысить голос он банально не мог, потому его слова остались без внимания. Девушка ускакала оттуда настолько же быстро, насколько подошла. В тот день более к его комнате никто не приближался.

Россия этот день всё тихо звал на помощь, ощущая, как припухает левая сторона живота, видел, как на ней образовывается гематома. Она не болела, лишь когда он лежал на спине. Хотя жутко хотелось бы свернуться калачиком, дабы сохранить хоть немного тепла. Судя по всему, у него был озноб. Ещё и тошнило. Но блевать было просто нечем. Даже желчи толком не осталось. Он смог отхаркнуть лишь пару сгустков оной, не более. После чего уснул. Ненадолго, ведь живот и подреберье начало болеть с новой силой. Кажется, живот опух сильнее, представляя из себя не самую лучшую картинку.

—Папа… Мама… Кто-нибудь пожалуйста…

Словно в бреду бормотал тот, лёжа на кровати. Поза эмбриона всё же была принята, пускай и была весьма болезненна. Хотя, когда он перевернулся на другой бок, стало немного полегче. Голова кружилась, дико хотелось спать. А ещё. Ещё ему казалось, что где-то в отдалении послышался мамин голос. Возможно, она всё же поменяла своё решение и решила его забрать? Росс слегка улыбнулся. Жар не спадал, лишь становился сильнее. И казалось бы, прикрой глаза и весь этот кошмар закончится. Соблазн это сделать был весьма велик. Так что, он даже противиться не стал, крепко смыкая глаза и замирая.

***

—Росси, родненький, вставай. Пора завтракать, — ресницы не хотят разлипаться после долгого, напряженного сна. Веки казались до безумия тяжелыми, а тело ныло. Но все это исчезло, после очередного мягкого потрясывания за плечо, оставляя лишь приятную негу и неведомую доселе легкость, — Давай же. А то Белочка снова съест твои оладьи. А ты потом будешь жаловаться, что ничего не получил.

Зрение немного мутное после сна. Но он четко может различить лицо матери, которая весело поглядывает на него, светлые обои в цветочек и запах пирога. Тело совершенно не болело. Неужели, все это было лишь какой-то обманкой его разума? Но он так четко все помнил, что сначала даже не поверилось. Россия трёт глаза, после бросаясь к родительнице и утыкаясь ей носом в плечо. Пахло теплом, на ощупь так мягко, что в душе кроме тепла не расползалось ничего. Оно согревало, казалось бы, каждый уголочек его тела. Женщина немного удивленно вскинула брови, но также нежно прижала дитя к себе, поглаживая его по голове.

—Что такое? Тебе приснился кошмар?

—Да… Это был самый страшный кошмар в моей жизни, мам. У меня было ощущение, что я никогда не проснусь, — он шмыгнул носом, жмурясь. Мурашки поползли вдоль хребта испуганным табуном.

—Ну что же ты. Я говорила не читать всякие страсти на ночь. А ты меня не послушал. Вон. Почти всю книжку проглотил, — она кивнула в сторону комода, где лежала книга в черной обложке с красной малоразборчивой надписью, — Ну все. Давай, завтракать и мы поедем в парк гулять. Твой папа скоро вернется с важного собрания. К этому моменту мы должны быть готовы.

От слов про отца его сердце словно остановило свой ход, а потом и вовсе рухнуло куда-то вниз, заставляя задрожать всем телом. Но потом. Потом это внезапно прекратилось. Его отец был добрым человеком. Справедливым, честным и сильным. Куда ему спускаться до бреда из сновидений? Это все больная фантазия, не более. Вскоре, от ощущений после сна не осталось и следа. Он быстро надел шорты, босыми ногами шлепая по прохладному полу. В ванной пересекся с Украиной, что лениво чистил зубы, при встрече отбив брату кулачок, как в каком-то импортном фильме, который они еле выпросили у отца. Они даже перебросились парой безобидных шуток.

Умывшись и почистив зубы уже вместе, братья оказались на кухне. От этого помещения тянуло домашней атмосферой. Она была ухоженной, с недавно поменянными занавесками. Сквозь них неспешно лился утренний, яркий желтый свет солнца.

—Уф. Погодка сегодня, кажется, будет отменной, — Укроп пожмурился, после хитро улыбаясь и плюхаясь на свое обыденное место, — Слушай, Рос, а давай мячик с собой возьмем? В футбол поиграем.

—Мячик? А давай! Только вот где он лежит, это тот ещё вопрос. Я просто никак не могу вспомнить, — перед ним опустилась тарелка наваристой манки с абрикосовым вареньем. Живот от этого запаха свело приятной судорогой, а во рту стала мгновенно скапливаться слюна. Пахло это дело настолько хорошо, что он чуть не забыл о ложке. Но все же, ту пришлось взять под странный взгляд младшего, — Кхм. Мне сегодня просто какая-то гадость приснилась. Вот я немного чудю.

—Да, я заметил. А мячик у Белки в комнате. Ну я помню, что она туда утаскивала после игр во дворе.

И казалось, что нет в этом мире счастливее момента. Он болтает с братом, вокруг тепло и светло. Совсем скоро в кухне покажется самая младшая, как обычно таща за собой какую-нибудь куклу. А потом. Потом целый день они будут вместе с родителями гулять по парку! Может даже отец купит им мороженное или лимонад, разлитый по стеклянным бутылкам. Россия блаженно выдохнул. Этот день ощущался так чудно, что он уже и забыл, что за ужас такой неземной ему снился. Нечего жить какими-то там снами, когда впереди столько интересного!

***

—Тц. Ладно. В честь твоего дня рождения можешь выпустить этого прохиндея.

Союз не слишком волновался по поводу состояния сына. Тот после наказаний мог по несколько дней сидеть тише воды, ниже травы. А у него не было времени заботиться о всяких прохиндеях, когда на плечах лежало обеспечение семьи. Так что отдал девочке ключи тот со спокойной душой.

Малышка подхватила тяжелый металлический ключ и вприпрыжку попрыгала в сторону комнаты брата. Конечно, она старалась носить тому передачки, пока папа не видел, но кажется, Росси каждый раз спал, когда она приходила. Причем так тихо спал, что временами комната за дверью ей казалась совсем пустой. Тяжелая дверь открылась не сразу. Пришлось приложить некоторую силу для этого. Из глубины потянуло чем-то неприятным, едким. Белочка покривила губы, но не отступилась от своей мысли. Наверное, братец просто долго не мылся! Вот она его сейчас вытащит, переоденет и они вместе хорошо отпразднуют.

—Русик! Твоё наказание закончилось, и папа согласился, чтобы ты с нами отпраздновал! — она заговорческий понизила тон голоса, маленькими шажками приближаясь к спящему, — Хочешь, я дам тебе два куска торта, а не один? А Украине вообще ничего не дадим! Он вредный и глупый.

Она положила руки на его плечо. На ее удивление, кожа под пальцами была сухой и холодной, словно она прикоснулась к портфелю отца, только что пришедшего с улицы. При несильной тряске тот никакого сопротивления не оказал, да и не отозвался. Может снова спит? Но столько можно?!

—Братец? Э-э-эй, вставай!

Белочка нахмурила брови, дуя щёчки. Недолго думая, она стала трясти брата ещё сильнее, но результата это не дало. Может он заболел? Приложив руку ко лбу, та снова нахмурилась в полном непонимании, что случилось. Лоб был холодным и неприятно мягким. Пальчики ее скользнули к носу старшего. Не дышал? Может, дышал слишком поверхностно? В этом месте ведь было очень холодно. В попытке разжать чужие пальцы на маминой шали, та не продвинулась. По спине пробежали непонятные мурашки. Было что-то непонятное во всем происходящем, что-то заставляющее нижнюю губу поджаться, а сердце забиться в груди раненной птицей.

—Руся?..

Она толкнула ещё раз

—Руся, это не смешно! Вставай, ну же!

От непонимания, что случилось и почему ее брат не шевелится, малышка сначала захныкала, а потом всхлипывая и поскуливая вылетела прочь, в поисках помощи у родителя. Союз в это время мирно занимался пирогом, вытаскивая его из духовки, а Украина подвешивал ленточки на окно, делая это безжизненное место немного приятнее глазу и теплее. Краем уха он заслышал приближение младшей. В следующую секунду она стояла посреди кухни, заливаясь слезами. Средний сын отвлекся от своего занятия, замирая и глядя на отца. Тот поставил пирог на стол, всем своим видом излучая враждебность по отношению к обидчику дочери.

—Что опять натворил этот… — чуть ли не рыча решил уточнить тот, но был совершенно бесцеремонно перебит. Девчушка кинулась к нему, крепко обнимая за пояс и пряча лицо в фартуке.

—Па-ап! Русик какой-то странный! Он холодный. Как ледышка и не дышит…

—Что? — Украина уставился на ту, словно услышал что-то, что не ожидал услышать никогда.

Союз погладил малышку по голове, ощущая, как на лбу проступает холодный пот, а сердце замедляет свой ход. Холодный? Не дышит? Какого черта? Если это его очередная выходка, то наказание будет суровее, чем когда бы это ни было. Уверив своего ребенка, что все будет хорошо, мужчина двинул в сторону комнаты быстрым шагом. Только у двери, где явно слышался аромат мертвячины, его пробило осознание. В этот раз он переборщил. И переборщил настолько, что… Об этом не хотелось думать. Хотелось сбежать. Но ноги сами донесли до кровати. Где лежало тощее, начинающее подгнивать тело. К горлу подступил мерзопакостный комок. Поднять одеяло у него не хватило сил. Потому что он понимал, какие конкретно последствия там скорее всего будут. И встретиться с ними лицом к лицу, в трезвом состоянии было выше его сил. В какой-то момент в дверной проем заглянул перепуганный до чертиков Украина и переглянулся с отцом.

В комнате стояла тишина.

И лишь только всхлипы Белки всё ещё стоящей на кухне нарушали ее.