Бакуго никогда не был хорошим мальчиком. Он поступал неправильно.
Бакуго перечил своим родителям. Не причесывался «как приличный человек, черти бы тебя драли за уши, мелкий засранец», не мыл посуду, не убирал комнату вовремя, задерживался на улице дольше положенного. Вопреки ярому желанию стать про героем, нередко обижал младших, например, того же Деку.
В школе он вел себя неправильно. Не завязывал галстук, не делал вовремя домашку, при этом получая неплохие отметки, хамил учителям и закидывал ноги на парту. Опять же, бил Деку.
Среди своих однокурсников он тоже смотрелся… нет, не лишним, а словно криво поставленным кусочком паззла. Даже среди разношерстной и неординарной компании будущих героев, Бакуго поразительно неправильно выделялся. Все то же дерзкое поведение, ноги на парте и развязанный галстук. Ну и Деку, конечно же, тоже снова получал по лицу.
Сто процентов, Мидория считал, что это неправильно, но Кацуки на это как-то насрать.
И в череде неправильных дней Бакуго настал еще один. Вопиюще, возмутительно, кричаще неправильный.
Рано утром, дойдя до ванной и благополучно переделав утренние дела, но споткнувшись об чистку зубов, Бакуго блеванул. Да не просто блеванул, а, разумеется, неправильно.
Цветами.
Отреагировал он на это с поразительным спокойствием, словно каждый день блевал цветами. Возможно даже, на выбор. Вам для мамы? Вон там колокольчики свежие.
— Блять! — прокашлявшись с чувством прохрипел Кацуки и сполоснул рот.
Дошло до него только спустя минуту. Моментально проснувшись, выковырял застрявший между клыком и четверкой обрывок лепестка. Смятый, рваный, заляпанный зубной пастой. Фиолетовый, кажется. Или сиреневый. Хуй пойми эти цвета. Опознать цветок не получилось, и Кацуки крепко задумался о причине своего недомогания.
Бакуго всегда был неправильным мальчиком, но глупым он никогда не был. Яснее ясного дня, что он каким-то образом подхватил трижды проклятое ханахаки.
В литературе существовал даже специальный жанр. Обычно писали про романтику языка цветов, страдания от неразделенной любви и мучительную смерть. Впрочем, ханахаки — заболевание хоть и редкое, но вполне реальное. Не такое, правда трагическое. От забитых лепестками легких никто особо не умирал, харкая кровью и оставляя бессердечным возлюбленным прощальные послания. Ну разве что уж совсем запустить болезнь. Цветы оседали в легких, питаясь кислородом. Много цветов — мало кислорода, задыхаешься и умираешь. Почему в легких? Да черт знает, такие вот ебанутые цветы-паразиты. Глисты вот никого не удивляют, а цветы — прям сразу охуеть. Лечится, кстати, тоже энтеросорбентами, ферментами и антигистаминным. Правда, в отличие от глистов, подхватить ханахаки труднее и вывести сложнее. На таблетках всю жизнь можно провести, дожидаясь снисхождения своей симпатии. А вот причину возникновения все еще не отследили, хотя факт корелляции с влюбленностью медиками официально подтвержден. То ли гормоны провоцируют, то ли еще чего. Как-то неправильно, короче.
Влюбляться Кацуки в ближайшее время не планировал, и поэтому недоумевал, откуда взялась зараза в его лёгких. Он наскоро прикинул, на кого у него могло теоретически встать прямо здесь и сейчас, но так сразу в голову ничего не приходило. Только какие то девицы из журнала под кроватью, красивые бедра Яойорозу и случайно затесавшаяся мордаха актёра, игравшего в последнем человеке-пауке. Ну он серьёзно неплох, хоть и выглядит так, словно пытается удержать во рту живую лягушку. Кацуки непривередлив, и ему удачно плевать на гейские заморочки. Раньше немного смущало, но он смирился.
Негусто.
Все вышеперечисленное заинтересовывало, но не тянуло на безнадёжную влюблённость.
Так, безрадостно размышляя о ценах на антигистаминные и о том, на кого у него взгормонировало, Бакуго выполз на кухню общежития.
За столом уже обретались Омерзительно-Радостный-С-Утра-Киришима, Отвратительно-Громко-Восторгающаяся-Урарака, Просто-Бесит-Всегда-Хмырь-Тодороки и Меньшее-Из-Зол-Тсую. Через секунду Бакуго заметил, что у плиты был еще и Сраный-Чертов-Задрот-Деку.
Причем, последний готовил завтрак на всех.
И Бакуго готов был отдать руку на отсечение, что это неправильно.
Потому что выглядел у плиты Деку крайне неуверенно.
В чем-чем, а в готовке Бакуго знал толк. И сколько он помнил Деку, этот лох кудрявый никогда не умел нормально готовить.
— Еще утро, а вы уже страдаете какой-то херней, — заметил Бакуго, привалившись к дверному косяку. — Вы, ребята, сбрендили, если ждете от Деку на завтрак что-то кроме угольков.
— Я поспорил, Каччан, — мягко отвечает Мидория, не отрываясь от взбивания омлета.
Вилкой.
Вот чмо.
— Ебасос раскрошу за Каччана, — предупредил Бакуго беззлобно. Ругаться не хотелось. За время обучения все они попривыкли друг к другу, притерлись. Кацуки, конечно, все ещё тот же неправильный кусочек паззла в идиллической картинке класса 1-А, но место этому кусочку здесь. Надо только покрутить, и встанет как влитой.
Хоть немного, но раздражали Кацуки все его одногруппники. Например, Иида просто до зубовного скрежета дотошный зануда. За тупые шуточки Каминари хотелось всечь. За завидную жизнерадостность Киришимы тоже. Половинчатая рожа Тодороки одним видом просила леща. Мидория… Ну, пиздить Мидорию Бакуго, наверное, просто привык.
С женской половиной класса было чуть сложнее. Девушки были не лучше, а Кацуки воспитывался с мыслью, что девчонок бить нельзя. Впрочем, Кацуки был плохим мальчиком и все же бил девушек в исключительных случаях. Например, если девушка на полигоне выливала на него литр кислоты, оглушала, связывала языком или швыряла ему на голову пару сотен килограммов битого кирпича. В этом случае Бакуго не сдерживался, и Каминари шутил потом про «трушный профеминизм».
Однако, сработались они. Пообтесались. Огладили шероховатости характеров.
Поэтому Бакуго просто авторитетно забрал у Мидории вилку, покопался в ящике с приборами и вручил ему венчик.
Мидория непонимающе похлопал глазами.
— Лучше возьми вот это, — пояснил Бакуго и уселся прямо на обеденный стол, спиной к остальным. За что получил ворчание Урараки, которой он заслонил обзор, и тычок обмакнутым в холодный чай пальцем в оголившуюся поясницу — надо купить новую майку, эта уже маловата — от Киришимы. Киришима получил по лбу и радостно заржал.
— Итак, что готовит этот бездарь?
— Омурайс.
Голос Тодороки прозвучал слегка мечтательно. Видимо, покушать он любил.
— Значит так, задрот, сначала разбей яйца, — начал командовать Бакуго.
— Чьи? — недоуменно вопросил Мидория.
Тсую неожиданно поперхнулась смешком. Бакуго никогда бы не подумал, что эта девица может оценить шутки категории Б.
— Куриные. — терпению Кацуки в это неправильное утро не было границ. — Те, что вываливаются прямиком из курячьих задниц.
— Не злись, просто я не ожидал, что ты будешь давать советы, а не ругаться и пытаться подорвать все в пределах десяти метров, — хмыкнул Мидория.
— По условиям спора, Мидории-куну нельзя помог-квать в готовке. — Тсую склонила голову набок и достала из кармана тренькнувший твиттерским уведомлением телефон.
Мидория кивнул в подтверждение и отвернулся к плите, старательно расплескивая венчиком яичную массу.
В готовке он ужасен.
— В чем проспорил-то?
— Он бежал наперегонки с Иидой, — засмеялась Очако.
— Лошара. Кто вообще бегает наперегонки с людьми, у которых ускоряющая причуда?
— Другие люди с ускоряющей причудой! — немедленно заспорил Киришима.
— У Мидории-куна усиливающая причуда, — очнулся Тодороки.
— Но ведь с её помощью он ускоряется, значит и ускоряющая тоже.
— Не бывает двойных причуд.
— Не тебе такое заявлять, двумордый… — ехидно вмешался Кацуки, немало озадачив Тодороки, и тот заткнулся.
— Хорошо, я неправ, — наконец признал Шото. — Просто захотелось подискутировать.
Остальные недоуменно воззрились на дискутанта Тодороки.
— Что?
— Я бы с-ква-зала, что Тодороки-кун иногда не похож на челове-ква, который хочет разговаривать в принципе, — немного нараспев протянула Тсую, возвращаясь к твиттеру.
Тодороки едва заметно покраснел и неожиданно извинился.
Киришима тут же заверил, что если Тодороки захочет подискутировать, поболтать или даже подраться, то Эйджиро всегда готов разделить его желание.
Урарака умилилась.
Бакуго лениво подумал, что переезд в общежитие неплохо повлиял на его обитателей. Даже на него самого. Он стал гораздо спокойнее, чем год назад. Раньше он обязательно бы докрутил этот микроконфликт до драки, потому что подраться он любил. Тем более, с кем-то из находящихся в комнате, кроме девчонок, потому что девчонок не бьют без веской причины.
Кацуки перевёл взгляд на прямо-таки излучающую сосредоточенность спину своего вечного оппонента. Вот с ним бы он задрался в любое время и в любом месте.
Мидория тоже изменился. Стал чуть крепче в плечах и острее на язык. Научился открыто выражать свое мнение и классно выполнять связку из удара в живот и проброса через себя.
Целоваться вот не научился.
Выяснил это Бакуго очень неожиданно и, что ужасно, прилюдно.
Кацуки вспомнил, как месяц назад они всем классом играли вечером в настолки. Потом кто-то притащил паллету соджу. Пробовали все и аккурат до момента, когда Мина раскрутила пустую бутылку и чмокнула в щеку Серо.
И понеслось.
Он вообще-то не собирался играть, и не особо следил за ходом, но посиделки набирали обороты, и его мнения никто не спрашивал.
Джиро коснулась губами его щеки. В её глазах Бакуго прочитал что-то типа: «Ты же понимаешь, что они бы от меня не отстали, пардон за вторжение в личное пространство.»
«Забей, проехали.» — отзеркалил Бакуго и уверенно раскрутил бутылку.
Бутылка лукаво поблистала гладкими боками и предательски указала на Мидорию.
Половина присутствующих заулюлюкала. Вторая половина заметно подсобралась, готовясь держать Бакуго на случай его внезапного приступа гнева.
— Если не хочешь, то лучше не надо, Бакуго-кун, — миротворчески заметила Тсую.
Кацуки пожал плечами и сказал:
— Не хочу.
Тяжёлая атмосфера как-то сразу рассеялась, но Деку, конечно же, все испортил.
Мидория, который все это время растерянно сжимал кулаки, готовясь защищаться, посмотрел на Бакуго как-то неправильно. Со смесью обиды и облегчения. Возможно, это только показалось Кацуки, но для слегка захмелевшего рассудка это послужило катализатором. Этот вызов он проигнорировать не мог.
— Хуй с вами, золотые рыбки. Подходи за бесплатными поцелуями от Граунд Зиро, задрот, пока я не передумал! — перешёл он в нападение и приглашающе похлопал по свободному месту на диване рядом с собой.
Делов-то, от поцелуя в щеку ещё никто не умирал.
Бакуго уже подготовил пару язвительных комментариев, которые можно будет высказать потом, но Деку его знатно обломал.
— Нет, Каччан, я же вижу, что тебе не нравится эта идея.
— Конечно не нравится, кто в своём уме будет целовать варёную брокколи. Ни один человек на свете, наверное.
Изуку вспыхнул и резко обнаглел:
— Только громкие брехливые собаки, — уронил он.
Бакуго поперхнулся соджу. Сглотнул и швырнул в Мидорию недопитой бутылкой. Тот среагировал мгновенно, увернувшись.
— Ребята, хватит! — вскрикнула Урарака.
Бакуго прищурился и встал. Спиртное заволокло рассудок фривольной дымкой.
— Хренов. Деку. Заслужил. Штрафной.
На каждое слово приходился шаг, и последнее Бакуго выдохнул в лицо Мидории. Отметил, что тот вытянулся, но Кацуки все ещё выше, и Деку пришлось смотреть слегка вверх.
Странно, что Бакуго раньше этого не заметил, видимо, давно не сцеплялись они так, чтобы окружающая действительность фокусировалась только на сопернике. Чтоб кровь шумела в висках, чтоб едва дышалось, словно и не дерутся они…
Нетрезво покачнувшись, Бакуго обхватил лицо Мидории ладонями, вздохнул и широко, развязно, поцеловал. Совсем не в щеку. Неправильно.
Изуку испуганно дернулся. Приоткрыл губы. Бакуго успел огладить его рот изнутри, но Мидория уверенным движением убрал от себя чужие руки и разорвал этот жгуче-неправильный поцелуй.
— Киришима-кун, проводи, пожалуйста, Каччана до его комнаты, ему уже хватит.
Голос Мидории был почти ощутимо жёстким. Если бы он всегда говорил таким голосом, то все преступники бы сразу залегали на дно и молили Провидение о пощаде.
Кацуки тогда позволил себя увести и не позволил себе вспоминать об этом инциденте целый месяц.
Он не спрашивал об этом Мидорию. Не спрашивал и себя. Этот случай был слишком неправильным, а неправильностей в его жизни и так более чем хватает.
Мидория закончил с молоком и яйцами и наклонился достать сковородку.
В горле засвербило. Бакуго прикрыл глаза.
Очень неправильно.
И дело было совсем не в том, что для омурайса нужно сначала обжарить рис, а потом уже делать омлет.
Бакуго мягко спрыгнул со стола, неслышно, как кот, подошёл к Мидории и толкнул его бедром, отняв сковородку.
— Съебись.
— Но Кацуки, Мидории нельзя помогать! — заныл Киришима.
— Тц, хочешь жрать дерьмо? Если нет, то захлопнись!
Тсую оторвала взгляд от телефона и улыбнулась.
— Редко выпадает случай попробовать омурайс от Бакуго-куна.
— Ну, мы все равно не сможем ему запретить, так что ладно, — протянула Очако.
— Режь овощи, я займусь рисом.
Мидория кивнул и приступил. Обиды за вмешательство он, похоже, не держал.
Кацуки, пользуясь моментом, залип на его пальцы. Да, пожалуй, проблема реально заключалась именно в Деку. В его крепких руках, мягком характере, нежных губах и этих его взглядах. Кацуки почти чувствовал, как горло щекотали лепестки.
— Как закончишь, выйдем, разговор есть, — едва слышно произнёс Бакуго, отсекая себе путь назад. Ответа он не услышал, но ему и не надо было. Кацуки и так знал, что Деку его услышал и захочет выяснить, в чем дело.
Дожарив рис, он торжественно заявил, что оставляет ребят наслаждаться плодами его трудов и ретировался в ванную. Только там он позволил себе дрожащими руками взяться за раковину и вытолкнуть из себя сдавливающие горло изнутри побеги.
— Каччан, ты в порядке?
— Гребаный же ты нахуй, я же не говорил немедленно бежать за мной в приказном порядке, козлина! — Бакуго вытер рот и поднял голову.
Деку смотрел на него одним из этих своих неправильных взглядов. На этот раз в нем было сочувствие.
— Ты в порядке? — повторил Изуку своими невозможным губами. Бакуго подумал, что это самая по-дурацки-стремная-и-немного-гейская ситуация, в которой он бывал.
Он поманил Изуку пальцем и указал на цветы в раковине. Тот послушно подошёл.
— Это что? Похоже на плющ… О… Ооооооууу, Каччан…
— Завали, пожалуйста.
Бакуго вздохнул и вдруг почувствовал себя беспомощным и жалким. Наверное так же чувствовал себя Деку, когда не мог дать ему отпор. Кацуки прочистил горло.
— Это полностью моя проблема, но я подумал, что тебе тоже следует об этом знать. Только не надо сраных утешений, не устраивай из этой хуйни сопливую сцену, я не жду твоей жалости или снисхождения. — Бакуго не выдержал и отвернулся. — Я реально не знаю, что мне с этим делать, Деку. И не знаю, что с этим будешь делать ты. Можешь забить. Но я должен был это рассказать. Хоть что-то верное среди моей злоебучей тучи неправильных поступков.
— Я не могу на это забить, Каччан. Но я могу попробовать тебе помочь.
— Ты че, блять, издеваешься, что ли?!
Кацуки яростно обернулся и растерялся.
Неправильный Деку был совсем рядом. Улыбался слегка смущённо, но радостно. Всем своим видом изучал тепло и доверие.
— Ты все-таки издеваешься. Валяй, смейся, ублюдок.
Мидория улыбнулся ещё солнечнее.
— Ты ведь жутко боишься на самом деле, Каччан, да? Потому что я боюсь, — признался он.
Кацуки помотал головой.
— Мне воспринимать это как согласие на…
— Да! — выпалил Изуку, будто опасался, что Бакуго передумает, и тут же пошёл в авангард, — Я могу тебя поцеловать?
Кацуки стоило большого усилия отказаться.
— Я блевал пять минут назад.
— А… Ладно, но будет правильно, если я спрошу тебя об этом чуть позже?
— Пожалуй, это действительно будет правильно.