Слабость сильных — это откровенье

We're on fire, we're on fire, we're on fire now

We're on fire, we're on fire, we're on fire now

Eliza Gilkyson — Promises to Keep

В тире тоже были движущиеся мишени.

И на стрельбище.

Раз. Два. Три.

Всегда расположенные там, где и должны. Раз. Два. Три.

Потому что слабы. Если бы они не были слабы, то не находились бы здесь. Раз. Два. Три.

И он здесь, потому что был слаб. Но больше не будет. Раз. Два. Три.

Меньше суетливых выстрелов навскидку. Раз. Два. Три.

Выше процент попаданий. Раз. Два. Три.

Выше точность — меньше боли. Раз. Два. Три.

Один единственный верный маршрут. Раз. Два. Три.

У мишеней нет лиц. Раз. Два. Три.

Меньше вопросов. Раз. Два. Три.

Только ты. Ты один решаешь, как правильно.

Редкие хлопки. Ладони сухие. Ни капли сомнений.

— Это я называю результатом.

И музыка начинает стихать.

Неуловимо. Как сходящая вода.

Крови много. Крови всегда много. Даже когда он пытается быть аккуратным.

Брызги растёкшихся по деревянному полу мозгов. Вытекший глаз. Чёрные обожжённые от выстрела дробью куски.

Но Пратт сильный, он не теряет сознание, когда песня заканчивается. Раз.

Ставит пистолет на предохранитель. Два.

Смотрит на перешагивающего через тела Иакова, идущего к нему. Три.

— И всё же ты можешь лучше. Так ведь?

— Да, сэр.

У мишеней нет лиц. Лицо Иакова перед ним. Не мишень.

— Я вижу это в твоих глазах.

Он должен сказать, что именно. Потому что Стейси ничего не чувствует. В его глазах, он уверен в этом, ничего нет.

Даже бесконечной усталости. Не давайте им спать больше двух часов. Даже голода. Урезать рацион в половину. Даже противления. Этот ресурс даст тебе выжить. Ты должен выжить. Ты ведь хочешь быть сильным? А выживают только такие.

Еда без вкуса, потому что его нос забит засохшей кровью.

Вода без вкуса. Так мало, что он только сильнее ощущает жажду.

— Ещё раз.

Тихие щелчки завода. Пружина скручивается. Два.

Он сжимает зубы. Три.

От музыки раскалывается голова.

Схватить. Вскинуть. Прицелиться. Раз. Два. Три.

Если он справится — сможет поесть. Если поест, у него будут силы продолжать. Если он продолжит — станет сильнее.

Он обязательно станет сильнее.

Раз. Два. Три.

***

Когда клетку открывают, он пытается встать.

— Давай, идём, остальные тоже голодны.

Другое задание. Мужчина, идущий перед ним, держит в руках консервный нож и пустые миски, с которых капает вода.

Другое задание. Консервный нож. Банки. Миски.

Поддеть крышку. Потянуть. Вытряхнуть содержимое. Раз. Два. Три.

Не думать — делать.

— Надо разнести их по клеткам. Еда до проповеди. Мытьё после. Понял? Повтори.

— Еда до проповеди. Мытьё после.

Его практика в окружной тюрьме была похожа на это. Не подходи к клетке близко. Не дай схватить себя за руку. Действуй быстро, но не суетись. Они почувствуют твоё сомнение и попытаются это использовать.

Он знает, что большинство смотрит на него с подозрением. Потому что чаще всего он получает свою порцию — стреляя, стреляя и стреляя — выполнив то, что требуется.

Он не знает, стараются ли они лучше, видя к чему приводит этот «успех».

Дни, когда его оставляют без еды, почти не наступают.

Дни, когда Иаков подходит к его клетке, держа в руках шкатулку, наступают всё чаще.

Раз. Два. Три. Он сгибает пальцы, позволяя цифрам держать его в реальности.

Вдвоём они разносят еду между четырнадцатью заключёнными меньше чем за десять минут. Это хорошее мясо, миски становятся пустыми очень быстро.

А затем возвращаются в свои клетки. Потом начинается проповедь.

Колонки громкие, но вкрадчивый и спокойный голос Отца совсем не оглушает.

Стейси обнимает колени руками, закрывает глаза и слушает.

Патрулирующий территорию эдемщик осматривает камеры по орлиному цепким взглядом.

Иногда Пратт может слышать, что он говорит «это шанс».

Что-то внутри него леденеет при мысли, что этот человек уверен в том, что происходящее им на благо.

Он вздрагивает, когда с другой стороны решеток металл ударяет о металл. Грозный окрик. Нельзя спать во время проповеди.

Но не стрельба. И не удар.

Он слышал, что они обсуждали это между собой. Иногда стоило больше прислушиваться, не важно как больно или страшно было. Потому что теперь он хотя бы знает некоторую информацию.

Бауэр, клетка напротив — самый стойкий из всех заключённых.

Кто-то в долине жёг поля и теперь Иоанну придётся повременить с крещением новых людей.

Вера привела заплутавших судей.

Нужно быть терпимее к будущим братьям.

Мэлори, который обычно сидит в будке за рацией, возражает, что терпимость и послабление сделают лишь хуже. Незачем позволять слабой крови прорастать в новом саду.

Про сад он уже слышал в проповеди. Стейси заставляет себя выпрямиться, сесть на ноги и сложить руки на коленях. От смены положения болят рёбра и спина. Заставляет себя закрыть глаза и слушать. Сжимает пересохшие губы, сдерживая болезненный стон.

За голосом из колонок он может различить шум лопастей вертолёта. Далёкий волчий вой. Может быть даже треск горящих полей. И определённо шум машин. Усиливающийся по мере приближения.

— Ибо Господь милостив.

Он знает, что суета вокруг связана с приездом Иакова. А приезжает он всегда после проповеди.

Запах мокрой волчьей шерсти преследует его.

Он осматривает занятые клетки и называет имена. Бауэр в их числе. Пратт нет.

Их увозят в отель. Испытание продолжается.

Опустевшие клетки заполняются новыми заключёнными. Во время вечерней молитвы они молчат. Стейси хочет прошептать им «повторяйте, не сопротивляйтесь». Но он знает, что не должен.

Уступки только сделают их менее внимательными. Сделают их расслабленными. Снизят их шанс на выживание. А он не хочет, чтобы они были... слабы.

К вечеру начинает идти дождь и клетки накрывают брезентом.

Он лишается возможности видеть звёздное небо. Ему приходится сосредоточиться на собственном дыхании и падающих каплях.

Он может вспомнить что когда-то давно Стейси Пратт хотел защищать людей. В своём родном городе. В своём родном штате. Во всём округе.

Вспомнить и ужаснуться тому, что этого человека больше нет.

Никого он не защитит.

Никого не спасёт.

Он был слаб и глуп.

У него нет слёз, чтобы оплакать этого человека.

Та влага, что ему удаётся собрать с дождя, заставляет его хотеть пить ещё сильнее.

Господь ничего не знает о милосердии, иначе позволил бы им всем умереть.

***

Это случается один единственный раз.

Но Стейси навсегда это запоминает.

После первого выстрела механизм заклинило. Раз.

Тяжелое тело, которое он бы мог остановить парой пуль, сбило его с ног. Два.

Он опёрся пятками в пол и вытянулся из-под него, игнорируя хватку пальцев, правой рукой обхватил чужое запястье, а левой надавил на голову, освобождая себе больше места для манёвра. Ему не понадобилось много времени, чтобы обхватить чужую руку двумя ногами и тянуть на себя изо всех сил, пока не раздался слышимый треск. Три.

Он нащупал рядом рукоять пистолета и ударил им. Раз.

И бил до тех пор, пока не почувствовал что тело обмякло. Два.

Потом он услышал голос Иакова. Громоподобный. Злой. Отчитывающий кого-то. Три.

А потом песня оглушила его он потерял сознание.

***

— К испытаниям следует относиться серьёзно!

Лёжа в клетке, он может слышать, как и весь лагерь, как Иаков повторяет это.

— Одинаковые условия. Для всех.

Стейси думает о том, что это не имеет смысла. Но, видимо, Сид не собирается сдаваться.

— Если он погибает по вине тех, кто должны его направлять, то что это значит? Это значит, что ты плохо справляешься со своими обязанностями! Приказ — исполнение. Не в меру своих сил, не спустя рукава, не с жалостью. Что говорит Отец?

Стейси не может расслышать ответ. Потому что, очевидно, сломанная челюсть не даёт возможности сделать его разборчивым.

— Отец говорит о том, что будет нуждаться в нас. В каждом. В нашей силе. В нашей вере. И что ты ему предложишь? Веру вполсилы? Служение вполсилы? Тогда чем ты будешь отличаться от того мяса, что я отдал Судьям?

Должен быть выстрел. Должен быть удар. Но снаружи тишина. А ему не хватает сил покинуть нагретое место, чтобы заглянуть под брезент.

— Проверь каждое оружие. Проверь, чтобы оно было готово. Если требуется, проверь его на себе. Но не думай, что такое может сойти тебе с рук второй раз.

Он звучит почти так же требовательно, как сержант Митч.

Это воспоминание такое неожиданное, что Стейси едва может сдержать глупый смешок. Если бы не так сильно болящие рёбра, что заставили его пожалеть об этом.

Да, в академии не было мокрых клеток или лишения сна. Были изнуряющие тренировки. Было много лекций. Был курс скорой медицинской помощи. Была стрельба. Было вождение в соответствии с требованиями для погони в полевых условиях Монтаны. И было испытание на себе всего стандартного набора будущего правоохранителя.

Возможно, это от воспоминаний о том, как в его глаза попала струя перцового баллончика, их начинает щипать.

Но никто и ничто не могли подготовить его к Иакову Сиду.

И всё же.

Он думает, что не сдался там, не сдастся и здесь. Подтягивает колени к груди, на сколько может, не смотря на тугую перевязку груди, и закрывает глаза, слушая как ветер за пределами лагеря шелестит в кронах деревьев.

***

Вода тёплая. Напор сильный, но ему удаётся устоять, уперевшись ладонями в стену и широко расставив ноги. Когда напор становится слабее, он поворачивается лицом, подставляет ладони, чтобы смыть засохшую грязь с лица.

Его нос наконец снова дышит. Он может чувствовать металлический запах вымытых клеток и совсем слабый запах крови.

Когда воду выключают, он вытирается насухо холщовым полотенцем и следует к своей одежде на скамейке рядом. Не поднимая глаз, не соприкасаясь ни с кем. Не прикрываясь.

Стыд бесполезен.

Впрочем, надзирателям всё равно. Они следят за тем, чтобы распорядок не нарушался. и чтобы не возникало давки.

Сегодня всё идёт не по плану, хотя бы потому что один из заключённых падает на пол и сотрясается в конвульсиях. Остальные, и Стейси в их числе, отшатываются, от него, освобождая пространство.

Один из надзирателей поворачивает его на бок и помогает не прикусить собственный язык. И даже зовёт Рика, который здесь кто-то вроде врача.

Заключённого уносят в здание. Не стреляют. И не кричат. Хотя, больных ведь не должны здесь держать, да?

Остальные возвращаются в клетки. Пратт старается проследить за тем, что будет дальше, но времени на сон и так слишком мало, чтобы он мог позволить себе тратить его так.

Через пару дней он узнаёт, что заключённого звали Форд. Но что с ним стало он так и не слышит. Как будто у надзирателей есть повод не говорить об этом.

Произошедшее не выходит у него из головы. Он ожидал выстрела. Он думал о том, что эдемщики — утратившие всё человеческое звери в людских шкурах.

Он не хочет думать, что они всё ещё люди.

Он не хочет думать, что рано или поздно может стать одним из них.

***

Другое задание.

— Давай.

Другое задание. Возьми краску и нанеси её на морду волка, с которой капает розовая пена.

Он знает, что воняет для волков чем-то, что не даёт им сжать свои зубы на его горле.

По правде говоря, это единственное, чем он воняет. Даже его одежда чистая. Их специально отметили чем-то перед заходом сюда.

В большом вольере он и Форд занимаются тем, что наносят краску. Должно быть в ней тоже Блажь, или какая-то её разновидность, потому что на руках у них обоих толстые перчатки, но от сладковатого запаха никуда не деться.

Они стараются действовать вместе, чтобы один зажимал волка, а второй наносил краску. Но это сложно. Животные, привыкшие слушаться только Избранных или самого Иакова, бестолково мечутся из стороны в сторону.

На разговоры нет времени, но Стейси всё же полушёпотом спрашивает Форда о том, как он.

Это не имеет большого значения, ведь они всё равно находятся в заключении. Но это всё ещё отличает его от эдемщиков. Он надеется.

Они перекидываются едва ли парой слов, когда он поднимает голову, услышав свист. Иаков смотрит на него. Без усмешки или угрозы. Просто смотрит.

Стейси замирает.

— Сказал бы, что у вас много времени на развлечения, но это не так.

Он вздрагивает, когда Гарри стучит по вольеру.

— Давайте живее! Их пора кормить.

Когда Стейси снова бросает взгляд туда, где стоял Иаков, его уже там нет.

На то, что бы покрасить всех волков, у них уходит чертовски много времени.

Может всё дело в том, что волки его пугают. Но ещё больше его пугает чёртов Иаков Сид.

***

Спираль закручивается. Щелчок. Щелчок. Щелчок.

Музыка становится всё громче и громче.

Схвати. Раз.

Прицелься. Два.

Выстрели. Три.

Дальше. Вглубь. Доски скрипят под ногами. Раз.

Дальше. Подтягивается на руках. Локоть разодран о гвоздь. Два.

Дальше. Пол скользкий от крови. Быстрее. Беги. Три.

Дальше. За стальными коробками. Цели мельтешат перед глазами. Раз.

Дальше. Присесть. Прицелиться. Выстрелить. Два.

Дальше. Лицо Форда белое. Он целится в собственный висок. Три.

***

Из центра его выволакивают на свет. Под тёплое августовское солнце. Там много людей, но лиц он не различает. Один из больших белых судей тычется мокрым носом в его руку.

— Вот что я называют «звериной хваткой».

Иаков обходит его по кругу.

— Тот, кому хватит сил пережить Коллапс. Кому хватит сил, чтобы защищать новый чистый мир.

Иаков останавливается напротив него.

Кивает. Констатирует. Не хвалит.

Потому что правильное действие в этом не нуждается. Он усвоил этот урок.

И всё же, Пратт заслуживает его внимания. Плохо это или хорошо, он понять не может. Его руки не связаны. Он сидит в джипе, пачкая обивку кровью и грязью, оставшимися на его одежде. Но Иаков насвистывает незнакомую мелодию и держит руку на руле, а не на рукояти пистолета и не на ноже.

— Билл сказал, что ты справляешься с делами. И что ты слушаешь проповедь. Как и положено.

— Да, сэр.

Иаков кивает.

— Слова. Слова хорошо даются моему брату. Но давай я тоже спрошу тебя. Считаешь ли ты нашу цель достойной?

Он не отвлекается от дороги.

Ловец снов на зеркале дальнего вида раскачивается из стороны в сторону.

Нет-да. Раз. Нет-да. Два. Нет-да. Три.

— Да. Защищать тех, кто переживёт Коллапс.

— Веришь в это? — Иаков бросает на него быстрый взгляд.

— В Коллапс или защиту, сэр?

— И то и другое.

Стейси замолкает, не зная что ответить. Он никогда не верил, что человечество окажется не на грани, а далеко в бездне ядерной угрозы. Выживание? Да, это он мог понять. Бункеры и защита. Но то, что он застанет последние дни мира — нет.

— Разве ядерная война может стать внезапной? Сэр.

— Мир рухнет в бездну очень быстро, — улыбается мужчина. — Ты просто не представляешь себе как.

И от чего-то его уверенность кажется слишком искренней. Словно бы он был одной из причин конца всего.

Стейси должен был ужаснуться. Но только мысль, мысль что он заслужил пережить Коллапс — воодушевляет. Он в списке выживших. Какого-нибудь Бауэра в их числе нет. Пратт есть.

— Я всегда хотел защищать, сэр.

— Значит ты сможешь. Солдат исполняет приказ. Только не забудь, для чего всё это.

Мужчина словно хочет сказать что-то ещё, но одёргивает себя.

Всю оставшуюся дорогу они едут в тишине. В машине не слишком тепло и Стейси изо всех сил пытается сдержать дрожь, его промокшая потом одежда липнет к коже. Ему удаётся это игнорировать и не стучать зубами, но Иаков, даже не взглянув на него, включает обогрев.

Они едут довольно продолжительное время и в какой-то момент сворачивают с дороги в сторону леса, под тень высоких сосен.

Стейси думает о волчьих угодьях, о лагере для тренировки Судей. О запахе крови, сливаемой с оленьих туш.

Но это не лагерь подготовки, и не полигон. Больше похоже на обычный двухэтажный дом. Посреди зелёных деревьев видно вышку связи, сигнализацию. И больше никого. Это не очередное испытание. Это не испытание.

— Это мой дом, — заметив его волнение, говорит Иаков.

Стейси думает, что у таких монстров как он, не может быть нормального дома. Это всё же ещё один тест. И это его успокаивает. Лучше знать о проверке, чем провалить её по незнанию.

— Идём.

Бросает, даже не оборачиваясь. Как псу. Но Пратт хорошо усвоил уроки первых дней. Он послушно вылезает из машины и идёт следом.

В конце концов, все псы подчиняются. В конце концов, Иаков натаскивает даже волков.

А Стейси в лучшем случае чувствовал себя не больше, чем испуганной болонкой, которая научилась кусаться.

В доме тихо и, судя по всему, никого нет. Пахнет свежим деревом и немного лаком.

Слишком чисто. Как будто здесь никто не живёт.

Иаков оставляет на полу грязные следы. 

Поднимается на второй этаж, перешагивая через две ступеньки. И терпеливо ждёт, пока он поднимется следом. Бёдра болят из-за последнего забега, но Стейси изо всех сил старается не подавать виду.

Последние, что ему надо, так это разочарование Сида.

На втором этаже тоже никого. Они останавливаются около одной из дверей, такой же непримечательной, как и все остальные.

Прежде чем открыть её, Иаков останавливается и оборачивается. Кладёт ладонь ему на грудь. Стейси удаётся не вздрогнуть от этого прикосновения. Широкая ладонь ощущается горячей даже через одежду.

— Смысл сильных — защищать. И не сдаваться. Несмотря ни на что.

Пратт не может осмыслить его слова. Его сердце стучит в груди огромным набатом. Он понимает, что за дверью его не может ждать ничего хорошего.

Но там лишь ванная комната. Совсем небольшая. Аккуратные бежевые занавески. Тёплый свет. На шторке росчерки голубых волн.

Никаких выстрелов.

Никакой крови.

Пахнет душистым мылом.

И ещё более странно, что на краю ванной сидит Иосиф Сид. Так, как сидел бы в своём приходе, среди ровно расставленных скамеек. Рукава его рубашки закатаны, и из-под них видны татуировки вместе с вырезанными на коже буквами.

Он мягко улыбается, глядя на Пратта.

Протягивает ему руку.

Даже если это неправильно, Стейси хорошо научился соответствовать ожиданиям. Даже если внутри он в замешательстве. Не думать — делать. Он берётся за протянутую руку.

У него есть представление, что Иаков хочет подчинения. Но он не совсем понимает, что от него может хотеть Иосиф. Злится ли он после того, как они ворвались в его церковь и пытались арестовать? Сколько времени прошло? Пара недель? Месяц?

«Они называют его Отец».

Эти слова звучат и звучат у него в голове, когда вертолёт теряет управление. Какофония звуков, мигающие на панели управления лампы. Статический шум.

Удар. Он помнит, что задыхался. Помнит, что осколки стекла были повсюду, рассыпанные словно конфетти. Помнит, что его выволакивали наружу. Как слепил свет фар подъезжавших машин.

Он мог видеть то, как сектанты протягивают руки к своему предводителю.

Лицо Иосифа было залито кровью. Но оставалось таким же безмятежным, как и в тот момент, когда его посадили в вертолёт.

Его последователи вокруг плакали и молились, и пели. Счастливые от того, что могут видеть его, касаться его.

Оглушенный всем произошедшим, Стейси только и может наблюдать за этим.

Он не сразу понимает, кого видит рядом с Иосифом, потому что людей так много. Но он конечно же запомнил досье. И знает, что это старший из братьев Сид. Который выглядит как проблема, очень большая проблема.

Если угроза Иосифа скрыта за жесткой обложкой с крестом, то угроза Иакова проявляется во всём что он делает, как двигается и как смотрит.

Стейси отвлекается на болезненные стоны и неразборчивый шепот. Осматривается. Он не знает, кто ещё выжил. Он видит только других таких же растерянных людей, стоящих на коленях в мокрой грязи, с заведёнными назад руками, крепко стянутыми стяжками.

Он смотрит в землю, пока изо всех сил старается избавиться от давления вокруг запястий. Он не готов сдаваться. Он видел, что кто-то бежал. Только после аварии никак не может начать ясно мыслить, чтобы понять кто и куда.

Когда он поднимает голову, оба брата идут к ним.

— Ты уверен?

Он слышит слова, но не понимает их. То, о чём братья говорят между собой, не обращая внимание на пленников, обретает смысл намного позже. Может быть, слишком поздно.

— Да, я уверен. Мы дадим нашему вестнику немного времени. То, что случится, избавит тебя от сомнений.

Иосиф обнимает брата. Оставляет на нём свою кровь. В золотистом свете фар он кажется наживую нарисованной иконой. Есть что-то в спокойствии, которое он излучает всем своим видом. Как будто что-то навсегда укоренило в нём это. Как будто это сделал их приезд сюда.

И когда он исчезает вместе с большей частью своих последователей из круга света, среди темноты и шелестящих на ветру трав, в эхе всё ещё звучащей песни — возвращается холод августовской ночи. И старший из братьев вместе со своими людьми.

Иаков подходит ближе, садится так, что их лица оказываются на одном уровне.

Он протягивает руку, пальцами расправляет нашивку на его груди.

— Пратт. Заместитель шерифа. Славно.

Смотрит в его глаза. Словно что-то пытается в них отыскать.

— Я скажу это один раз и надеюсь, что ты услышишь. Для твоего же блага.

Ему кажется, он не уверен, что слышит в отдалении голос Хадсон. Как она что-то кричит. Ему хватает ума не отводить взгляд от покрытого кровью лица Сида. Кровь брата, что он несёт на себе, как очередное доказательство его...

— Может быть ты поймёшь, что заслужил это. Когда-нибудь.

Другой голос. Громче. Проклятия. Удары. Кашель. Глаза Иакова напротив такие же спокойные, как если бы всё происходящее было нормой.

— У слабости есть своя цель.

У Стейси пересыхает во рту. Болезненно пульсирующий нос, сломанный должно быть при падении, немного затихает на холоде. Кровь всё ещё идёт и он чувствует влажное пятно на своей рубашке.

Иаков всё ещё смотрит на него. Как будто решает, что же с ним делать. То, что он не кричит и не торопится, пугает Пратта сильнее, чем могло бы. Ведь очевидно, никто не станет закрывать глаза на пропажу шерифа и маршала. Так ведь? Тогда почему чёртов Сид так спокоен?

— Я уважаю ваше право на смерть, — он повышает голос, поднимается на ноги и осматривает остальных пленников. — Кто-то хочет отказаться от щедрого предложения? Кому-то хватит сил отказаться?

Из всех встаёт только один. С трудом поднимается на ноги.

Стейси не может рассмотреть его лицо. В слепящем свете фар он видит до ужаса мало.

Иаков срезает путы с его рук своим ножом.

— У тебя есть фора в десять минут. Потом я спущу Судей. И у них будет свой приговор.

На поляне так тихо, что он может расслышать частое дыхание человека, бегущего от своей гибели в руках культистов.

Иаков неторопливо возвращается к своей машине, достаёт винтовку и через прицел всматривается в темноту. Сегодня нет луны, а в свете звёзд Стейси не может разглядеть ничего дальше нескольких футов. Но он очень надеется на то, что у бегущего хватит сил.

Он думал, что услышит выстрел, но Джейкоб Сид негромко свистит и в темноту устремляются два больших белых волка. Должно быть именно их он назвал Судьями.

Какое-то время ничего не происходит, только громко стучит его собственное сердце. А потом...

Крик разносится по долине внизу.

Всё.

Охота завершена.

Стейси обещает себе, что выживет. Он не хочет умирать так.

Пусть это и значит — стоять на коленях перед Иаковом Сидом.

Пусть это и значит — стоять на коленях перед Отцом.

Но в маленькой светлой комнате это не кажется таким ужасным. Он опускается на пол.

Ладони Иосифа тёплые. Не держат, но поддерживают.

— Здесь ты не встретишь осуждения или порицания. Только принятие. Так чего ты боишься, сын мой?

— Быть слабым. — Он отвечает даже прежде, чем успевает подумать. Он знает правильный ответ.

— Ибо только сильные будут готовы пройти через Врата, — понимающе кивает Отец. Его глаза, не скрытые за желтыми линзами очков, полны искренней благожелательностью. — Но у слабости есть своя цель. Ты знаешь к чему мы готовимся?

— Да, сэр.

— Ты знаешь для чего мой брат тренирует вас?

— Да, сэр.

— И тебе страшно.

Стейси хотел ответить. Но его слова застряли в горле. Вместе со слезами на глазах. С вернувшейся дрожью.

Мягкость обращения Отца слишком неправильна. Он должен кричать, должен злиться, должен ударить за то, что произошло, за то, что они оказались здесь. Должен с отвращением оттолкнуть руки, цепляющиеся за его колени, пачкающие его. Должен ударить, должен сказать Иакову пристрелить слабого.

Но он не делает ничего из этого.

Только гладит ссохшиеся от крови и грязи волосы. Только вытирает пальцами слёзы из уголков покрасневших глаз.

— Не бойся. И если ты увидишь страх в собственном сердце, я помогу тебе его принять.

Не думать — делать.

Хороший солдат выполняет приказ.

Стейси думает, что хороший солдат заслуживает жизни. Но в этом нет ответа.

— Я... не понимаю.

— Мой брат всегда защищал меня. Я не знаю никого, чтобы мог быть сильнее его, когда он противостоял отцовскому кулаку.

Он говорит это тихо, но уверенно. И в его глазах, это Пратт может сказать наверняка, виден отпечаток старой закостенелой боли. Навсегда оставшейся там, наряду со спокойствием. Наряду с его мягкостью. И его силой.

— Но мой страх оставался со мной, даже когда угрозы не было. Потребовалось немало сил, чтобы увидеть его и отпустить. Мы все проходим через это. Своим путём. Иначе нам не выжить.

Стейси знает, что рядом стоит Иаков. Но не слышит даже его дыхания. Всё что здесь есть — успокаивающий голос Отца. Готовый, кажется, уделить всё своё внимание заблудшей душе. Всё своё время. Бесконечно сострадательный.

— Принятие. И мы примем тебе. Любым.

Тонкий ломкий голос говорит — ложь. Они похитили тебя. Они отобрали твою жизнь. Они хотят убить тебя. Они — голодные волки, а ты — их мясо.

Но его мысли другие — сдайся, больше не будет боли, её было слишком много. Просто сдайся.

— Радость избавления. Теперь тебе нечего опасаться и незачем бежать.

Он кивает, хотя даже не знает с чем соглашается.

«Просто прими это. Чтобы он не предложил. Только так можно выжить. Только так получится найти выход отсюда».

— Стать частью нашего проекта.

«Сделай вид, что сдаёшься».

— Быть готовым пройти через Врата Эдема.

«Сделай вид. Ты сможешь саботировать это, находясь внутри системы. Ты сможешь бороться. Только сделай вид».

Он снова кивает.

«Сделай вид, что ты их. Заслужи доверие. А потом ты сможешь вгрызться в глотку и...»

— Я знаю. Так часто бывает. Эта маленькая скользкая мысль, — Иосиф положил ладонь ему на плечо. — Она даёт семя. И это семя отравляет. Но я знаю, что ты найдешь в себе силу отличить его и не дать ему прорасти.

— Да, Отец.

Иосиф качает головой.

— Ещё рано. Но ты поймёшь. Со временем. Я верю в тебя.

«Что мне хватит сил. И никакой бог не защитит тебя».

— Станешь ли ты частью нашего проекта? Будешь ли защищать? Будешь ли служить делу церкви? Хочешь ли ты этого?

Здесь не может быть другого ответа.

— Да, Отец.

Наступи ему на спину, и он будет подчиняться. Но дай ему доброе слово, и он вспомнит, что имеет если не клыки, то умения. Он выберется из этой передряги. Он сможет.

Вода холодная, но это не имеет значения. Раз.

— Чтобы иметь в руках силу прорежать.

Отец придерживает его за шею сзади, а ладонью давит на грудь. Два.

— Чтобы иметь умение видеть слабых.

Стейси не приходит в голову цепляться за бортики ванной. Если бы его хотели убить, использовали бы более простой способ.

— Чтобы иметь знание о том, как поступать правильно.

Он смотрит как движутся его губы, как между закрытыми глазами пролегает морщинка.

— Готовый к перерождению.

А потом вода смыкается над ним. И он не успевает испугаться, что в воде Блажь. Потому что всё заканчивается слишком быстро. Три.

Иосиф бережно берёт его лицо в ладони.

— Теперь тебе больше ничего не грозит. Теперь ты очищен. Теперь ты готов следовать с нами к Вратам Эдема.

Он вряд ли может сказать «да, Отец», потому что Иосиф прижимается к его лбу своим.

— Я бы помолился, чтобы ты не был тем, кем являешься. Но не могу перечить Господнему замыслу.

И в этом ещё меньше смысла, чем было в остальных его словах. А затем...

Иосиф Сид обнимает его.

— Никто не придёт спасти тебя. Потому что ты уже спасён.

И он вряд ли может что-то на это ответить.

Он получает чистую одежду и тёплую воду. Что, несомненно, ценнее, чем всё остальное. Почти норма. От мыла жжёт некоторые не до конца зажившие раны. Никто его не торопит. Он оставляет кровавые следы на белоснежном полотенце. Никто не следит за тем, чем он занят. Он не может расслышать за шумом воды голоса. Зубная щётка и мятная паста. Он впервые за всё время может избавиться от вкуса мяса и крови во рту. Слишком нормально.

Что-то не так.

Он догадывается, что это не просто точно отмеренная порция милости. И конечно же, никто не верит в то, что он действительно стал частью их кружка верующих. Значит, он им для чего-то нужен. И это способ показать, что сотрудничество имеет преимущества.

После дней, проведённых в клетке, это действительно кажется таковым.

Но... бледное, словно обескровленное, лицо Форда всё ещё стоит перед его глазами.

Позади него белой краской написано «ЖЕРТВА». Потому что это последнее испытание. Потому что это часть дрессуры. Потому что он не должен думать — он должен подчиняться. И не нужно спрашивать «как высоко?» если Иаков позади него приказывает прыгать. Его выживание зависит от того, как он выполняет приказы.

Форд не успевает выстрелить. Пратт убивает его первым.

Потому что Иаков говорит — стреляй.

Потому что только покровительство Иакова даст ему шанс остаться в живых.

Даже если он будет себя ненавидеть.

Он думает о том, что вступил в клетку с волками. Он думает о том, что даст им себя пожрать.

***

Одежда такая же, как и у остальных культистов. Он не позволяет нерешительности проявиться сейчас, натягивает её на ещё немного влажную кожу. Торопится, не зная, какой запас терпения у Иакова, раз уж это его дом.

Но за дверью никого не оказывается. Никто его не сторожит.

Он проходит вниз по лестнице, мимо оставленных следов от армейских ботинок.

Странно, что не слышно голосов.

Не то что бы он представляет себе дом совсем без охраны, но видимое отсутствие других людей с оружием создаёт впечатление, что...

— Привет.

Он оступается, заметив в гостиной Веру.

Она улыбается и тут же встаёт, чтобы встретить его объятиями. И пахнет он неё сладко—сладко, полевыми цветами после дождя.

— Я заварила чай. Хочешь?

Её дружелюбие кажется ему чем-то сродни жестокой шутке. Обманчиво не опасная. Очевидец и потерпевшая. Он не мог точно вспомнить дело, но что-то ему подсказывало, что если она и присоединилась к ним добровольно, то осталась лишь потому, что была достаточно сильна. Или достаточно жестока.

— Да.

Вера обходит его, напевая о благодати и направляется на кухню. Ему остаётся только идти за ней.

Там же, на совершенно пустой кухне, где явно никто и никогда не готовил, она оставляет его с кружкой горячего чая. И ищет по ящикам что-то, явно не обеспокоенная тем, что он просто пленник.

Заливает в найденные кружки заварку и кипяток.

Ставит на стол яблочный пирог, разрезанный на несколько частей.

— Брат Иоанн привёз его сегодня. Ешь, не бойся, — она кладёт руку поверх его ладони и искренне говорит. — Он не отравлен.

— Спасибо.

Он греет руки о чашку и никак не может понять, что происходит. Он должен быть сейчас в клетке. Он должен ждать вечерней проповеди. Голодный, если Иаков так решил.

Но вместо этого, он сидит на кухне в его доме и пьёт горячий чёрный чай, обжигая губы.

«Они чего-то от меня хотят».

Но Вера качает головой, явно продолжая напевать что-то про себя, и ест свой кусок пирога.

И это никак не вяжется с тем, что он мог представить.

«Она не может считать тебя угрозой. Ведь тогда это будет значить, что старший брат не справился со своей задачей. А такого, наверное, никогда не было».

Не то чтобы он уверен, что ей хватит сил дать ему отпор. Но в этом не будет смысла. Скорее всего, раньше его настигнет чья-то пуля. Или нож, что некоторые Избранные носят на поясах. Нет, нападать сейчас не было никакого смысла.

Через некоторое время в кухню заходит Иаков, выключая шипящую рацию. И тут же попадает в дружелюбные сестринские объятия.

Он выглядит несколько сбитым с толку. Но гладит Веру по волосам широкой ладонью.

И даже немного улыбается, когда она говорит, что рада его видеть.

— Ты опять плохо спишь.

— Так бывает.

Вера протягивает ему самодельный ловец снов. Такие обычно продают на заправках, только сделанные более аккуратно.

— Спасибо.

Она улыбается как счастливый ребёнок.

— Обещаю, там нет ни грамма Блажи.

— Конечно, — он сжимает в руках ключи и ловца с белыми перьями и наконец обращается к Пратту. — Меня не будет два часа. Не делай ничего, что могло бы привести к наказанию.

— Да, сэр.

— Вера, часть фильтров я должен буду забрать. Твоя новая партия, в этот раз они должны быть мощнее предыдущих...

Они уходят, и он ещё какое-то время может слышать, как они что-то обсуждают, но закрывшаяся дверь лишает его подробностей.

Это последний раз, когда он видит Веру.

Некоторое время он сидит в тишине.

Яблочный пирог это всё ещё не полноценная еда, но он съедает два больших куска и чувствует насыщение.

Дверь на кухню приоткрывается и внутрь заглядывает мужчина, который, завидев замершего на месте Стейси, улыбается и подмигивает ему. Видимо, не найдя того, кого искал, он снова исчезает, так и не сказа ни слова.

Он с запозданием понимает, что это был Иоанн.

Он не помнит его рядом с вертолётом.

Что-то заставило всё семейство собраться вместе. Может быть, они к чему-то готовились?

В тот момент, когда он начинает раздумывать остаться ли на месте или выглянуть из кухни, внутрь заходит Иосиф.

Такой же невозмутимый, как, видимо, и всегда. Излучающий ауру принятия и доброты.

Наверное до тех пор, пока не решал, что это переставало работать.

Стол достаточно широкий, но он садится недалеко от Пратта. Кладёт на стол рядом листок, текст на котором с места разобрать невозможно. И тоже какое-то время наслаждается чаем и пирогом.

Как будто для него это тоже естественно.

Как будто для Сидов в норме вещей сидеть со своими пленниками за одним столом. Показывая не то своё бесстрашие, не то сомнения в том, что у него хватит сил противопоставить им что-то.

И, может быть, они правы.

Может быть, он должен был бороться дольше. Может быть голод и обезвоживание на десятый, на двадцатый, на сороковой день могли перестать быть проблемой. Может быть, ему должно было хватить храбрости пройти весь этот путь до конца, но он сдался слишком рано. Может быть, он не заслужил ничего этого, ни сочного яблочного пирога, ни горячего чая, ни спокойного обращения. Ведь предал своим послушанием всё, что раньше защищал, и всех, кто страдал там наравне с ним. Может быть, он нужен Сидам лишь для того, чтобы помочь сломать остальных? Да и остался ли кто-то ещё?

Никто не придёт их спасти. Никто не придёт.

Тогда к чему борьба?

Он так сильно был погружен в свои мыли, грея руки об уже опустевший стакан, что не заметил как Иосиф сосредоточил своё внимание на нём.

— У меня есть небольшая просьба, — его голос остаётся таким же тихим и мягким, как если бы он говорил с ребёнком. Наверное, именно обращение сбивает Стейси с толку больше всего остального. Тихий голос заставляет прислушиваться. И этот взгляд в глаза, который, кажется, удерживает его на месте. Всё вместе это словно делает из Иосифа, обычного человека, Отца. Отцу не отказать. — Ты сможешь прочесть это для меня?

Он двигает по столу листок, оставляя его перед Праттом.

Написано от руки. Ровный аккуратный почерк. Никаких исправлений или клякс. Тщательно составленное обращение. Он пробегается глазами по строчкам. Нет, покаяние.

— Как думаешь, ты справишься?

— Да, Отец.

Как будто у него может быть другой ответ.

Так он и оказывается здесь, перед диктофоном. Листок перед ним. И Отец за его спиной, держащий руки на его плечах.

Другого выхода всё равно нет.

Он понимает, что это нужно для одной единственной цели, показать оставшимся (шериф Уайтхорс, маршал Бёрк, Хадсон и помощница Эбигейл, жив ли кто-то из них ещё?) что в итоге все они сдаются. Что все они уже принадлежат тому лагерю, который пытались уничтожить. И, может быть, для того чтобы подвергшиеся испытанию люди, слышали его голос, его покаяние, и понимали, что им нужно сдаться. Что сопротивление ни к чему не приведёт.

Он знал об этой тактике достаточно, чтобы запомнить — по одиночке все эти методы бесполезны, но вместе, вместе они сломают кого—угодно. Убедят в тщетности борьбы.

Но он просто не может сказать «нет».

Он нажимает на кнопку записи и начинает:

— Меня зовут...

Тренируйся. Убивай. Жертвуй.

Раз. Два. Три.

***

Когда его впервые заталкивают в небольшое помещение, которое среди эдемщиков носит название «разговорная», он даже не может представить себе, что должно произойти. Но то, что внутри, на единственном свободном стуле, сидит Иаков, заставляет его кишки сжаться.

Возможно, потому что он уже два дня не получал полной порции. Несмотря на то, что прошел всю полосу. Несмотря на то, что песня уже не звучала.

Иаков ничего не говорит. Он сидит, уперевшись локтями в колени и внимательно смотрит на Стейси.

— Ты боишься Судей. Почему?

— Они выглядят опасными. Сэр.

На самом деле, он боится, что станет их пищей. Точно так же, как тот мужчина в долине.

— Они хищники, они должны выглядеть опасно.

— Я... — Он проглатывает слово «боюсь». — Они знают вкус человеческого мяса.

— Они инструменты, — просто говорит Иаков. — Они не нападают без приказа. Не кусают и не разрывают на куски. Животные не наслаждаются жестокостью. Блажь перебивает их чувство самосохранения, но это не значит, что они ослушаются и нападут.

Пратт искренне пытается понять к чему всё это. То, что он должен быть послушным мясом в клетке, когда в очередной раз окажется в вольере? Или у Иосифа есть план создать из него дрессировщика? Зачем всё это? Какая разница, чего он боится?

Иаков встаёт со стула и жестом указывает на него Пратту.

Не думать — делать. К этому он привык. Это единственное, к чему он действительно привык. Хотя бы, потому что приказы Иакова всегда простые. Над ними не нужно раздумывать. Услышал — выполняй.

Так что он садится, сложив руки ладонями на коленях, как послушный ученик.

Его, с одной стороны, беспокоит то, что в комнате больше ничего нет, даже плафона на единственной свисающей с потолка лампочке. С другой стороны, он догадывается, что Иаков сможет с лёгкостью сделать болевой, не особо беспокоясь о том, как приложить усилие. Ему, должно быть, было известно не мало способов допроса. Или пыток для получения нужной информации.

Должно ли успокаивать, что на серых бетонных стенах нет кровавых разводов? Но Стейси и без того знал, как тщательно вымываются все клетки. Должно быть тут было тоже самое. Иаков не терпел грязи. Особенно там, где он хотел что-то донести. Будь это клетки, или, видимо, пыточная.

Боже, он даёт своей фантазии слишком много пищи. И это хуже всего. Он даёт своему страху быть таким сильным.

Иаков обходит его по кругу, насвистывая любимую мелодию.

Стейси ждёт удара. Но его нет. И он теряется в догадках, что должно произойти. Подсознательно он уже готов к боли, хоть к чему-то, чтобы не ощущать этого напряжения.

— Ш—ш—ш, — Иаков сжимает его плечи пальцами, разминая. — Я знаю, о чём ты думаешь. Но насилие — это такой же разговор, как и тот, что происходит сейчас. И если ты уверен, что его язык тебе не подходит, что ты готов действовать иначе, то так мы и поступим.

Стейси пытается сдержать дрожь.

— Если Иосиф скажет мне сунуть руку в капкан, а затем отгрызть её, чтобы выбраться — я это сделаю, не сомневайся. Без вопросов и жалких оправданий.

«Да к чему он это, чёрт бы его побрал?!»

— Сэр?

— Я знаю, что бывает желание использовать свою слабость, чтобы не исполнять приказ. Но слабость должна быть преодолена. Слабость становится целью. С ней можно работать. — Негромко говорит Иаков. — Мне нужно знать, исполняешь ли ты приказ или сомневаешься, ищешь оправданий и пытаешься ускользнуть. Мне нужно знать, не руководствуешься ли ты слабостью, принимая решения.

— Я исполняю приказ, сэр.

— Хорошо, — он обходит стул, встаёт напротив, широко расставив ноги и сложив руки на груди. На его лице ни усмешки, ни скучающего ожидания. — Тогда раздевайся.

И Стейси это делает. Сначала разувается. Потом последовательно оставляет всю свою одежду на стуле. Не уточняет, не переспрашивает, делает так, как было сказано. И остаётся стоять, глядя в глаза Сида. Не дёргает бесполезно руками, делая вид что хочет прикрыться.

Потому что стыд не имеет смысла. Потому что это слабость. А слабость должна быть преодолена. Так сказал Иаков?

— Душевые в конце блока. Одежду Сэм принесет тебе чистую. В десять ты должен быть у главных ворот.

Он кивает и идёт к двери. Конец блока, это значит, что он пройдёт через большое количество последователей, которые в это время находятся в центре. Стыд не имеет значения. Но есть кое-что ещё. Он оборачивается, уловив как Иаков наклонил голову, глядя ему вслед.

— Сэр?

— Пратт, — с явным неудовольствием выдыхает Иаков. Очевидно, думая, что он будет задавать глупые вопросы, но Стейси не собирается.

— Сколько времени?

Мужчина усмехается и демонстративно смотрит на часы на широком запястье.

— Без семи минут десять.

До душевых он почти бежит, потому что не представляет себе, сколько времени это может занять. И ему всё равно, сколько культистов видят его голое тело, покрытое синяками и порезами. По крайней мере, их намного меньше, чем у остальных. Что, наверное, показывает, как хорошо он справляется.

В любом случае, все его мысли занимает только лихорадочный счёт, разбитый на секунды. И, может быть, пристальный взгляд.

Наклонил голову, как будто смотрел на его задницу, оценивая.

Странная и глупая мысль.

И он не может оставить её.

На скамейке в душевой его старая форма помощника шерифа. Даже ремень на месте. Как и кобура. Он берёт одежду в руки и принюхивается. Но пахнет чистыми выглаженными вещами. И даже его обувь кажется вычищенной. Возможно, именно такой она и является, но у него нет времени проверять.

Вода горячая, слабо пахнущая тиной. Он старается не намочить волосы. Тщательно смывает с лица липкий пот. Быстро ополаскивается, тщательно вытирается и одевается.

Его значок. Он на секунду замирает. Его значок теперь кажется не меньше, чем насмешкой. Но он заслужил его. Когда-то давно, в другой жизни. Заслужил. Поэтому крепит его обратно и поспешно направляется к воротам.

Но там никого нет, кроме патрулирующих эдемщиков в длинных плащах и с автоматами в руках. Они разговаривают между собой, не обращая на него внимания. Как и на то, что он стоит в нескольких шагах от шлагбаума. Единственной преграды перед недоступной свободой.

Он не знает, стоит ли спросить у них. Может быть, он опоздал. Может быть Иаков всего лишь хотел узнать, что он будет делать, если оставить его предоставленным самому себе. Но нет. К шлагбауму подъезжает грузовик. И Стейси даже приглядываться не надо, он видит, что за рулём сидит Сид. Тот высовывает голову из окна.

— Давай в машину, Персик.

Он забирается в кабину, заметив прикреплённые к стеклу сложенные карты округа с пометками и стрелками. Чёрные цифры, красные точки.

Он старается не выглядеть слишком заинтересованным, но надеется, что чем бы это ни было, любая информация, которую он сможет получить, потом принесёт пользу. Иаков всё равно не слишком обращает на него внимания, сдавая назад.

Он не включает музыку и не насвистывает мелодию. Стейси предполагает, что это значит возможный разговор, но они так и едут в тишине под звук мотора. Проезжают несколько патрулей. Иаков отдаёт несколько приказов в рацию, не слишком заботясь о том, чтобы получить подтверждение. Видимо, это люди Веры или Иоанна.

В какой-то момент он указывает Стейси на бардачок:

— Там ключи. Возьми их.

Связка на кольце кажется слишком разнородной.

— Это то, что тебе лучше иметь при себе, когда мы приедем. Хочу, чтобы ты занялся ими сам.

— Ими, сэр?

В этот момент в фургоне раздаётся какой-то звук. Как будто что-то врезалось в клетку.

— Слабыми.

Стейси вздрагивает, понимая, что в фургоне люди.

И, кажется, их цель не исправительный лагерь, не казармы и даже не шале. Дорога сворачивает, покосившийся знак о снижении скорости с кровавым отпечатком, и начинает подниматься в гору. Следующий знак, предупреждающий о сходе камней, отмечен дробью.

Ничего хорошего. С ним не может быть ничего хорошего, когда он находится рядом с Иаковом Сидом.

Хотя последний выглядит абсолютно расслабленным, везя кого-то на убой.

Для чего-то решивший показать Пратту, где и как это делается. Что ж, очевидно, это не простая пуля в затылок. Потому что у всего есть цель. Стейси лишь остаётся понять, какая она на этот раз.

Он думает о том, что из-за этого человека были замучены и убиты множество людей. Что они все мертвы благодаря ему и его приказам. Потому что старший Сид однажды решил, что способен разглядеть слабость и лишить её. Даже тех, кто не хотел. Даже тех, кто не был готов.

Стейси думает о том, готов ли он сам.

И есть ли слабость для Иакова, которую он не смог победить?

Осталось ли ещё что-то от человека под кожей и мышцами? Под военными нашивками и жетонами? Осталось ли то, чему он верен?

Верен. Он верен брату. Братьям и названной сестре. Но это ничего не даёт Стейси.

И какую черту он никогда не пересечёт? Его предел? Что-то кроме убийств?

Нет. Это всё бесполезно.

«Человеку уготована вода. Человеку уготован огонь. Нам лишь остаётся выбирать».

Он помнит старого шамана резервации. Его покрытое морщинами лицо. И перо на красной повязке в волосах.

Стейси думает о том, что Иаков выбрал огонь. И, должно быть, никогда не жалел о выборе.

То есть, это достаточно очевидно.

Стейси думает о том, что так и не сделал свой выбор.

Должно быть слабые боятся его делать. Должно быть слабых нужно к нему принуждать.

В тот день Иаков отвозит его в горы, где работает один из его людей.

Он называет его имя, но Стейси запоминает лишь кличку и то, с какой неприязнью она звучит. Повар.

Кажется, Иакову не по душе то, что он делает.

Но до тех пор, пока он не выходит из машины, пока он не слышит крики, пока не видит сколько крови разлито на земле — Стейси не понимает почему.

Он знает о том, что Иаков жесток. Но теперь это знание и в половину не такое страшное, потому что его жестокость имеет цель и причину. Да, это не лучшие методы, но у них есть цель.

То, что делает «Повар»...

Стейси тошнит. Он не хочет этого видеть. Он не хочет об этом знать. Он хочет закрыть уши руками. Он хочет закрыть глаза. Но это теперь навсегда с ним.

Он — свидетель. Он, в глазах других людей, теперь соучастник.

И всё это из-за Иакова Сида! Всё это из-за него. Всё эта бесчеловечность из-за него. Все они для него, должно быть, куски мяса. Иногда чуть умнее других. И всё же одинаковые для того, чтобы их перемололо жерновами.

Что-то человеческое для Иакова? Стейси ещё никогда не был так наивен. Должно быть сон в клетке на земле, голодание, обезвоживание, и убийство людей сделали его таким слепым.

Если животные и не наслаждались насилием, то Иаков был хуже них. Гораздо хуже.

— Пратт!

Он вздрагивает и переводит взгляд на приближающегося Сида. Другой мужчина, с которым он разговаривал, возвращается к своим пленникам. К своему мясу.

— Ты слушаешь меня? — Иаков подходит к нему в плотную и держит за шею сзади так, чтобы он не вздумал дёрнуться. Закрывает весь обзор, становится единственным что он видит. — Я хочу, чтобы ты решил, что мы делаем со слабыми. У тебя ключи от клеток. У меня это.

В его руке пистолет.

Это не первый раз, когда Стейси предоставлен выбор. Это первый раз, когда он не может понять, увидел ли Иаков в нём эту слабость или просто решил его проверить. Не то чтобы он собирался раздумывать. Оставить их здесь, значит отдать на мучительную медленную гибель, которой не заслужил ни один человек.

Он берёт пистолет и забирается в кузов. Вскинуть. Раз. Прицелиться. Два. Выстрелить. Три. До тех пор, пока обойма не опустеет. У мишеней нет лиц.

Теперь он не может считать, что не знает правильно ли это. Теперь он берёт на себя ответственность. Теперь это смерть его людей. Пусть лучше так.

Он пытается заставить себя выбраться наружу. Он знает, что Иаков будет недоволен тем, что он медлит. Но не может заставить себя двинуться с места. Кровь растекается под его ногами грязными разводами.

Тёплые ладони накрывают его плечи.

— Давай, пора ехать.

Он дёргается, просыпаясь в гостиной чужого дома, укрытый пледом.

В комнате темно.

Иаков стоит, склонившись над ним. Жетоны на его груди ловят лунный блик за окном. Он едва заметно улыбается, заметив, как Стейси вздрагивает.

— Я говорю — пора ехать. Вставай.

Он поднимается с дивана, еще дезориентированный после сна.

И ему остаётся только следовать за мужчиной, поймав на ходу брошенный дождевик. На улице только начинает капать, но собравшиеся тучи уже не оставляют других вариантов, будет сильный ливень. Холодный ветер, скрывший за облаками луну, заставляет Стейси закутаться плотнее. Тепло от сна пропадает так быстро.

Должно быть, он уснул после того, как они закончили с записью. И это Иосиф укрыл его. Бессмысленно.

Делать вид, что все они умеют заботиться или притворяться нормальными. Так им проще сосуществовать друг с другом?

Он знал, что уговаривает себя. Что было проще не считать их людьми. Потому что тех, кого ты не считаешь людьми — убивать всегда проще. Фостер сказал ему это после того, как впервые использовал табельное оружие и застрелил человека. Фостера больше не восстановили в должности. И в дальнейшем, ему запретили работать в правоохранительных органах.

Но Стейси так же не мог игнорировать их отношение друг к другу. Семейную привязанность. Само понятие семьи, которое никто из них не был готов отпустить.

Чёрт возьми, он слышал, как их окружение называют друг друга семьёй. Как они называют друг друга братьями и сёстрами. И, как послушные дети, делают то, что принято в их семье. Пусть даже это значит — выбраковывать стадо, держать людей в клетках без еды и воды неделями. Натаскивать для того, чтобы они были... сильными. Чтобы семья была сильной.

Они хотели. Они хотели, чтобы он стал частью их семьи.

Они? Хотели, чтобы он защищал их наравне с другими, кого Иаков выбрал. Наравне с самим Иаковом.

Эти мысли тяжелые и неприятные. Эти мысли слишком опасны.

Поэтому, занимая место на пассажирском сидении и защелкивая ремень безопасности, он старается выкинуть это из своей головы. Только смотреть за тем, как дворники справляются с каплями на стекле. Слушать, как дождь стучит по крыше.

Иаков молчит.

Он не любитель говорить. Стейси понимает это с сильным запозданием.

Его лицо сосредоточенное, как будто какие-то мысли не дают ему покоя. Или поменявшиеся планы. В любом случае, он выглядит так, как будто что-то его беспокоит. И это явно не гроза и дождь, дорога впереди ровная и не представляет собой опасности.

Что-то похожее на злорадство согревает Стейси изнутри. Кто бы не доставлял проблемы Сидам — он был союзник. Чёрт возьми, где-то же должны быть люди, готовые противостоять этой семейке. Он надеется, что удача будет на их стороне.

Он снова бросает взгляд на Иакова.

— Вопросы, Пратт?

Его голос спокоен и, на сколько Стейси может судить, мужчина довольно редко позволял себе гневные вспышки. Не было похоже, что у него проблемы с самоконтролем.

Значило ли, что спрашивать безопасно?

— Кто-то ещё выжил?

— Что заставляет тебя думать, что в проекте убивают? — Криво усмехается Иаков. — Такое представление у тебя сложилось о тех людях, которые тебя приняли?

— Нет, сэр. Но это было бы справедливо, разве нет? Мы пришли с оружием и...

— Отец даёт приют всем. Даже заплутавшим грешникам.

«Никто не убивает без надобности» — слышит Стейси.

Так же как никто не обращает в свою веру с помощью наркотика и вырезания грехов на их теле, думает он.

Но главное, он получил ответ. Они живы. Иаков дал бы ему подсказку, если бы это было не так. Или. Иаков бы оставил его с надеждой, что с ними всё хорошо, когда на деле, их давно не было в живых.

— Бёрк находится у моей сестры.

Должно быть, накаченный Блажью. Стейси помнил эти пустые глаза и застывшие, будто маски, лица особо погруженных в наркотик последователей Веры.

— Шериф у Отца.

Конечно. Кто-то должен давать ему приказы. Кто-то должен наставлять его, чтобы в Монтану больше никто не сунулся.

— Брюнетка. Я забыл её имя. У моего брата Иоанна.

Их было двое. Джоуи и Эбигейл. Кто из них двоих? И где была последняя?

— Спасибо, сэр.

Иаков бросает на него короткий взгляд.

— Спасибо, что рассказали о них.

Он пытается быть вежливым и благодарным. Он надеется, что это поможет.

Иаков кивает, не отвлекаясь от дороги.

— Спасибо, что сохранили им жизнь.

— В этом нет моей заслуги, Пратт. — Просто говорит Иаков. — Думаю, ты понимаешь, что среди моих людей им не место.

Как и в клетках. Никто не должен быть в клетках. Кроме, может быть, преступников.

— Да, сэр.

Он отвечает, но запинается на собственном противоречии.

Клетки не предназначенные для людей и клетки предназначенные для людей. Ведь смысл сильных был защитить, и огородить от остальных тех, кто оказался слаб перед своими... Иосиф бы назвал это «грехами».

И это то, чем Стейси занимался бы, помогал охранять людей. И это то, чем он должен будет заниматься?

Никаких отличий?

Они едут точно больше часа. Яркий свет фар освещает мокрую дорогу впереди. Дождь прекратился и согнанные ветром тучи перестали закрывать луну.

Уже глубокая ночь и единственные машины, которые им попадаются, являются патрулями.

В остальном они остаются одни.

Стейси вспоминает то, как они ездили к горе и надеется, что в этот раз не будет ничего подобного.

Он откидывает голову назад и смотрит на руки Иакова, лежащие на руле.

Он думает, что когда-нибудь этот человек отвезёт на убой и его.

***

Он просыпается от того, что машину встряхивает. Не сильно, просто что-то попало под колесо.

Ночь сменилась серыми утренними сумерками и на востоке, за горами уже была видна розовеющая полоса. Должно быть, он проспал всю ночь. Не удивительно, что его тело так затекло.

Он тут же бросает взгляд на Иакова.

— Сэр?

— Ты можешь продолжать спать. Ехать ещё около двух часов.

Это первый раз, когда он почти с удовольствием выполняет приказ. Ещё ненадолго закрывает глаза и проваливается в дрёму.

И когда просыпается второй раз, его слепит солнце. Он сдерживает желание потянуться и широко зевнуть. Только трёт лицо ладонями.

Иаков на водительском сидении смотрит только на дорогу. Он не выглядит сонным, несмотря на то что они провели большую часть ночи в пути.

Он вспоминает слова Веры.

Это, нашивки, военные жетоны, ожоги и недоверие ко всем, кто не является его семьёй. Его настоящей семьёй.

«ПТСР?»

Возможно, теперь Стейси может понять откуда это желание оставить их в клетках на долгие дни. Иаков протаскивает их через то, к чему привык сам.

Эта мысль кажется в какой-то степени утешительной.

Одинаковые условия для всех.

Один общий критерий — выживание Иакова Сида. И его жертва.

Мясо, которое он добыл. Условие для сохранения жизни. Необходимая жертва. Цель, имеющая лицо.

Может быть поэтому последним, кого видел Стейси в своём испытании — был Форд?

Ведь это не могли быть те, с кем он оказался в руках Сидов. Все они нашли свои собственные клетки.

Он рад, что ему не пришлось стрелять ни в кого из них. Он чертовски рад этому.

Но смог бы?..

Он поворачивает голову, глядя на Иакова.

Смог?

Или получил бы свою собственную пулю?

Он знает, что ему бы не хватило смелости поднести оружие к собственному виску. Он бы не смог. Он бы не смог. Не смог бы. Не смог.

— Персик, тебя сон напугал? Или предстоящая встреча? — Со смешком спрашивает Иаков.

— Сэр?

— Выглядишь напуганным.

— Простите, сэр.

— Бояться не плохо. И видеть сны, которые не дают покоя тоже.

Он что, удостоился утешения от самого Иакова Сида? Мир, должно быть, сошел с ума.

— Спасибо, сэр.

Он не отвечает.

Стейси присматривается к баннерам, стоящим у дороги.

Мы любим тебя.

Мы примем тебя.

Иоанн.

Что они делают в округе младшего из братьев Сид?

Что Иаков может здесь делать, без охраны, с одним единственным... последователем? Так далеко от своих ополченцев.

Один. Хотя, может поэтому никаких дополнительных машин сопровождения. Он не должен дать знать остальным, что покинул регион?

Стейси хотел бы знать, что у него есть враги, которые воспользуются шансом.

Теперь он видит вывески и плакаты. Видит висящих вниз головой распотрошённых грешников на столбах, украшенных белыми цветами Блажи. Видит патрульную машину чёрного цвета со знаком эдемщиков, но она не следует за ними. Должно быть, они предупреждены.

На развилке Иаков сворачивает в сторону завода, украшенного большим чёрным баннером с крестом. Вся собственность Сидов помечена ими. Чтобы ни у кого не возникало сомнений.

Люди Иоанна окружают грузовик, когда они заезжают на территорию завода.

Иаков вылезает из машины, не говоря ни слова, Стейси выбирается следом за ним, оставив дождевик на сидении. Он почти ожидает увидеть враждебность или недовольство, но на него никто не обращает внимание.

Иаков говорит им выгрузить ящики и загрузить припасы. Он не говорит о времени и Стейси теряется в догадках о том, почему этой поставкой он занимается лично. Для этого у него достаточно людей. Это что-то специальное?

Он остаётся стоять неподалёку, сложив руки перед собой. Солнце начинает изрядно припекать. Он чувствует, как над верхней губой выступает пот и слизывает его. Солоноватый вкус на языке. Вчерашние два куска пирога это последнее что он ел и голод, но не такой сильный как до этого, снова возвращается.

Не такой сильный, как по прошествии пары дней. Но такой сильный, что наполненные яблоками ящики и их запах, заставляют его глотать слюну. Снова и снова.

И чай. Пусть это была только одна чашка, заставляет его думать о том, как спросить разрешения. Тянет внизу живота так, что это гораздо сложнее игнорировать, чем всё остальное.

Он видит, что Иаков занят, он что-то говорит и переспрашивает, отмечает в документах. Снова спрашивает и следит за погрузкой.

Он совсем не обращает внимание на Стейси. Так может, ничего не случится, если он на секунду отойдёт?

Он едва дёргается в сторону, это даже не шаг, когда Иаков поворачивает голову в его сторону, остановившись на полуслове. Его брови высоко подняты, как будто он удивлён тому, что Стейси куда-то собрался. Он едва заметно качает головой и возвращается к разговору.

«Сукин сын!»

Стейси сжимает челюсти. Он старается дышать медленнее, потому что кажется каждый вздох делает только хуже.

Он был дураком, раз позволил Иакову увидеть своё нетерпение. Потому что, конечно, это слабость и она должна быть преодолена. Обмочиться на виду у людей его брата. Конечно. Почему нет.

Низ живота болезненно тянет. Он старается не думать об этом и сосредоточиться на чём-нибудь ещё. Но, как не пытается, ничего не выходит.

Он чувствует, как его футболка и форменная рубашка на спине становятся влажными. Стоило мёрзнуть в клетке ночью, чтобы страдать от жары днём. Всё в Монтане решило его испытать.

Он следит за тем, как быстро заполняется грузовик, но в этот момент ему кажется, что все эти люди работают как можно медленнее специально. Что Иаков сказал им не торопиться. Что у них есть весь чёртов день. Что у них будет новое развлечение.

В какой-то момент он жалеет, что стоит так широко расставив ноги. Ему хочется свести колени, чтобы облегчить давление. И расстегнуть ремень. Ширинка давила на член, он мог почувствовать каждый зубчик. Это было ужасно.

Он не двигается, хотя часть его умоляет о том, чтобы он наклонился, согнулся или просто присел, уменьшая давление на мочевой.

— Пратт, ящик.

Он дёрнулся, выходя из своего транса.

Шагнул вперёд, пока не увидел на что указал Иаков. Небольшой ящик без подписи, стоящий в тени около ярко—красных бочек с горючим.

Да, ладно, он может справиться с этим.

Когда он нагибается, это чёртово облегчение. Он мог бы оставаться в такой позе ещё очень и очень долго. Но Иаков, подошедший к нему сзади, конечно, не даёт ему этого. Он кладёт руку ему на плечо и направляет в сторону большого здания, которое кажется цехом, судя по гулу, который оттуда раздаётся.

Стейси старается поднимать ноги выше, потому что почти не видит дорогу перед собой из-за ящика. Потому что если он споткнётся, то будет плохо. Будет очень и очень плохо.

Они заходят внутрь основного здания. Там шумно. И Стейси проклинает то, что дрожь пола от работающих конвейеров заставляет его чувствовать себя ещё хуже. Эта слабая вибрация отдаётся в его теле, в каждом натянутом нерве. Он сжимает свои бёдра при каждом шаге так сильно, что почти готов вытерпеть ещё пару лишних минут, но не больше. Если только эта пытка не продолжатся. Она должна кончиться. Точно должна. Он почти верит в то, что она закончится вот—вот. Пока они не доходят до лестницы наверх, ведущей к комнате управляющего.

Он всхлипывает, зная, что это будет тяжелый подъём, но Иаков держит его твёрдой рукой и направляет вперёд.

Стейси кожей может почувствовать его внимательный взгляд.

«Ублюдок наслаждается этим!»

Он почти не прикладывает усилий, чтобы тащить его наверх. Заставляет свои мышцы работать, когда Стейси готов стечь на пол. Просто уже наконец перестать терпеть это ужасное давление.

— Ещё нет, Пратт, — угрожающе выдыхает ему на ухо Иаков.

Тепло. Чёрт. Слишком тепло. Слишком близко.

— Я больше не могу, — одними губами шепчет Стейси.

Он не уверен, что Иаков его слышит. Но, видимо, это так, потому что следующее что он видит, когда ступени наконец заканчиваются, — знакомый символ мужского туалета на белой двери. Это почти заставляет его скулить. Он никогда не был близок ни к чему подобному.

«Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста».

Там едва ли хватит места для двоих, но Иаков встаёт вплотную к нему, позволяя двери за собой закрыться. И Стейси, вцепившийся в ящик обеими руками, может чувствовать его ладони на своих бёдрах.

Иаков сам освобождает его член.

Так, как справился бы с собственной ширинкой. Ничего больше.

— Не стесняйся, Персик. Никакая помощь не должна быть отвергнута.

— Да, сэр.

Его ответ выходит таким задушенным.

По крайней мере, в нём больше нет стыда. И Иаков Сид это последний, перед кем ему следовало бы испытывать это чувство; он видел его абсолютно разбитым, он чёрт возьми ломал его своими методами, как и всех остальных.

Он не уверен, что не хнычет от высвобождения, и острой рези в животе, потому что терпел слишком долго. Он не заставит себя прикоснуться к воде, больше никогда в жизни.

— Пратт, остановись.

Приказ — исполнение.

Он всхлипывает.

Приказ — исполнение.

Но подчиняется.

Он просто надеется, что Иаков больше не принудит ничего делать, не дав облегчиться.

«Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста».

Но, кажется, ему достаточно проверить его послушание. Во всём.

— Хорошо. Можешь продолжать.

Стейси требуется время, прежде чем заставить себя мочиться.

И он ничего не может поделать с тем, что опирается назад, на него. Ноги чувствуются ватными после того, как сильно он их сжимал. Прикрывает глаза, чувствуя себя слишком расслабленным.

И Иаков позволяет ему это.

— Вот так.

Потому что он шире в плечах. Он сильнее. Для него вес бывшего помощника шерифа едва ли кажется существенным.

Его мысли слишком блуждают. Он чувствует себя ужасно больным после всего произошедшего.

Иаков стряхивает его и заправляет обратно в штаны. Ничего больше.

— Теперь нужно отнести ящик в комнату управления.

Это близко и всё что нужно Стейси, следовать за ним. И иметь возможности не смотреть ему в лицо после инцидента.

Иаков открывает перед ним дверь и пропускает вперёд.

То, что он замирает на пороге, совсем не его вина.

— Пратт, — предупреждающе говорит Иаков, прежде чем толкает его сделать ещё пару шагов и заходит следом.

Впрочем, похоже он наконец видит причину. Стейси очень надеется, что во всех подробностях, как и он сам.

— Оу, — выдыхает Иоанн, обернувшись к ним и останавливаясь. — Вы дадите мне ещё пару минут?

— Определённо, — посмеиваясь отвечает Иаков и дёргает Стейси на себя, сжимая ладони на его плечах.

Несмотря на то, что на улице солнце, смех и разговоры других людей, что-то сродни нормальности, у Стейси перед глазами до сих пор стоит эта чертовски яркая картина. Он мог спокойно жить, не зная, как выглядит член Иоанна Сида, когда он трахает кого-то на своём столе, держа за загорелые бёдра. Он действительно не знает, кто это был — мужчина или женщина. И какая-то его часть задаётся вопросом — почему это его волнует, другая вспоминает строчки их проповедей, и они звучат разочарованным голосом Иосифа. В общине были запрещены отношения. Что ж, похоже, юрист мог обойти эти ограничения.

И с большой отдачей погрузиться в дело.

Стейси уверен, его лицо всё ещё красное. По крайней мере, он чувствует, как горят щёки.

— Ох, Персик, перестань. Ты в первый раз видел подобное?

Иаков всё ещё посмеивается, используя колонку. Моет руки и трёт шею мокрыми ладонями, оставляя на футболке капли.

Ничто не мешает Стейси солгать. Он этого не делает лишь потому, что теперь между всеми его действиями и осознанием стоит приказ Иакова. Единственный фильтр — отсутствие фильтра.

— Нет, сэр.

— Тогда в чём проблема?

Он действительно собирается объяснять понятие частной жизни Иакову Сиду?

Впрочем, от неловкого диалога его спасает появившийся во дворе Иоанн. Выглядящий так, будто всё нормально. В своём плаще, авиаторах и распахнутой рубашке.

Он без промедлений обнимает Иакова, как будто только и ждал, когда сможет это сделать.

И Иаков обнимает его в ответ, приподнимая так, как будто тот совсем ничего не весит.

Стейси не слышит, что он говорит, потому что его голос заглушен тканью, но его брат громко смеётся.

— Да-да, именно так.

Иаков наконец отпускает его, но выглядит так, словно готов растрепать бережно уложенные гелем волосы брата. Он впервые выглядит почти нормально, на памяти Стейси. Не так, словно готов в кого-то вогнать нож, говорить о слабости или заставить есть из собачьей миски.

— Стейси Пратт, — Иоанн переключился на него, положил руку ему на плечо. — Джоуи говорила о тебе.

— Сэр?

— Можешь звать меня Иоанн, — улыбаясь, сказал он, не выпуская его из своей хватки.

Его улыбка и взгляд пронзительных светлых глаз совсем не похожи на того, кого в округе зовут Крестителем. И Инквизитором. Но Стейси не сомневается в том, что кровь льётся по его рукам так же легко, как и вода.

— Сэр? — Он поворачивает голову к Иакову.

— Если мой брат так хочет.

— Я знаю, что ты хотел бы её увидеть, — продолжает Иоанн, словно не было это небольшой заминки. — Но последние дни она ведёт себя неподобающе. Я думаю, ей просто нужно немного времени.

Стейси понятия не имеет, что это может значить. Клетки и?..

Он невольно цепляется взглядом за ярко—красные рубцы на груди Иоанна. Но, конечно, тут же поднимает взгляд выше.

Должно быть, это похоже. То, через что проводил их старший из братьев. То, что делал младший. Они вели своих людей единственным знакомым путём.

Может быть, в случае с Верой всё было несколько проще? Он не знал. И не хотел знать.

Какая-то его часть задаётся вопросом что творит Иосиф за пределами своего образа Отца? Но он не может себе представить.

— Я потерял тебя ненадолго? — Иоанн снова улыбается. — Нет, ничего страшного. Думаю, тебе просто нужно хорошенько позавтракать. Уверен, мой любимый брат тоже к нам присоединится.

Иоанн ведёт его, не выпуская из рук. И командует. Наверное, потому что это его округ, и он здесь главный. Иных причин, почему Иаков уступает, Стейси представить не может.

Небольшой дом, явно непредназначенный для чего-то вроде семейных завтраков, заставлен коробками и каким-то оборудованием. Единственное, что кажется здесь действительно лишним — маленький стол, втиснутый между стремянкой и деревянными досками, стянутыми верёвкой.

И это настоящий завтрак, с яичницей, с беконом, вафлями и сиропом. И кофе в открытом желтом термосе. Это всё пахнет так хорошо.

И там накрыто на троих.

Место в углу достаётся Иакову. Стейси Иоанн сажает напротив, отобрав у него ящик, а сам садится посередине, между ними. Наливает дымящийся горячий кофе в большую кружку и ставит её перед братом.

— Я знаю, что ты можешь три дня питаться кофе и тушёнкой, но сегодня время нормальной пищи. — Иоанн двигает тарелку с едой поближе к Стейси и снова ему подмигивает. — Служите Господу с веселием. И на сытый желудок.

— Сэр?

— Ешь, Пратт. — Не поднимая головы от тарелки говорит Иаков.

Разрешение. Приказ. Исполнение.

Раз. Два. Три.

Он принимается за свою порцию, как будто десяток голодных волков претендуют на неё.

Ему требуется время. Это не значит, что он не слышит, как младший из братьев Сид восторженно говорит о завершении какой-то подготовки, или не видит, как он подкладывает еду из своей тарелки брату.

— Знаю, мы могли бы отпраздновать, но все заняты. И я бы пригласил вас на ранчо, но Эбигейл устроила там настоящую бурю. Никогда такого не видел. Она очень старалась.

«Эбигейл? Помощница шерифа?»

Он поднимает взгляд на Иоанна, но тот смотрит только на брата.

— Теперь я только и делаю, что жду. Меня это будоражит. Не могу себе представить с чем она захочет вернуться. — Иоанн улыбается, возбуждённо потирая ладони, как будто готовился получить заветный подарок. — Иметь на себе мишень. Брат, ты должен был раньше сказать мне, как это волнительно.

— Ты сказал, что она направилась в регион Веры.

— Это не значит, что она избежит своей исповеди. Пылая праведным гневом. В ней так много гнева. Я почти уверен, что мне не придётся прилагать больших усилий, чтобы получить этому подтверждение.

— Но ты их приложишь.

— Не сомневайся во мне. Очищу её со всем своим рвением. — Иоанн накрывает ладонью его руку. — Но я так рад тебя увидеть. Тебя давно не было видно. То, что я опоздал на общую встречу, меня не оправдывает. Надеюсь, Мэйсон передал яблочный пирог. В этом году отличный урожай. Ты не рассказал о своих делах. Они всё ещё мешают, верно?

— Белохвосты? — Иаков отпивает из дымящейся кружки и усмехаются. Он не отнимает руки, позволяя Иоанну за него держаться. — Разве похоже на то, что они могут мне мешать?

— Конечно нет. Я сказал «мешать»? Прости мне мою оплошность. Эта мошкара может лишь надоедать. Надеюсь, они не сильно тебе надоедают.

— Нет, Иоанн, не сильно.

Стейси не может сказать, что его удивляет больше — восторг, с каким Иоанн смотрит на брата, или то, как Иаков избегает его взгляда. Как будто...

И тут он понял.

Это было то, что Иаков не хотел показывать.

Потому что он сам смотрел на Иоанна с той же преданностью. С теплотой.

Он заботился о своём младшем брате. Он защищал его. И, конечно, это значило, что Иоанн его уязвимое место.

«Тогда зачем брать с собой меня?»

Это не имело смысла. Из клетки он бы точно не сбежал. И не пришлось бы становиться свидетелем этого семейного воссоединения.

Было ли что-то подобное в доме Иакова, когда они все были там?

Стейси попытался вспомнить то, как он смотрел на Веру. Что-то сродни радости, когда она обняла его. Что-то сродни привязанности.

И когда он говорил о Иосифе... Нет. Стейси был слишком поглощён тем, что боялся и тем, какой трепет испытал, оказавшись перед Отцом. Он не видел взгляда Иакова, обращённого к нему.

Но он уверен, он уверен в том, что если бы его семье это понадобилось, Иаков был бы их мясом. Потому что первое и последнее, что было для него важно — семья.

Для неё он тренировал их, для неё готов был волочь людей через всё, что бы их закалило. Пусть это были лишения. Пусть это были клетки. Пусть это были преодолённые слабости. Раз. Два. Три.

Но ведь это так же значило — преданность, разве нет?

Стейси мог поклясться, что методы Иакова могли быть эффективны, могли сломать, могли подчинить. Но это было подчинение лишь ему. Потому что это делал он — стоял рядом с клетками, говорил с ослабшими и голодными людьми, заставлял их проходить одним и тем же кровавым путём, вкладывая в их руки оружие. Давал им цель.

Это не значило — любить и защищать братьев Иакова. Это даже не значило — испытывать привязанность к тем, кто проходил эти испытания рядом, выходя из соседних клеток.

— Что скажет наш милый помощник шерифа?

Стейси поднимает взгляд от тарелки.

Они оба смотрят на него.

— Да, Персик, что скажешь?

«Вот дерьмо».

— Простите, сэр. Я не слышал.

— Это всё воздушные вафли с яблочным сиропом, не так ли? — Снова улыбается Иоанн. — У Адама они всегда получаются вкусными. Но мы говорили о твоём грехе.

— Грехе, сэр?

— Да. Я спрашивал — хочешь ли ты исповедоваться в чём-то? — Иоанн выжидательно посмотрел не него своими светлыми глазами. — Да шучу я. Спрашивал про татуировку. У тебя есть хоть одна?

— Нет, сэр.

— Хочешь?

Стейси бросает взгляд на Иакова, но тот занят вафлями.

— Д—да.

— Ты его пугаешь.

— Я само дружелюбие, разве нет? Ох, прости... Персик? Брат, тебе когда-нибудь придётся признать, что ты всё же начал использовать телефон, который я тебе подарил.

— Не придётся, — качает головой Иаков. — Я использовал его дважды. И оба раза только потому, что ты что-то мне присылал.

— То есть, — Иоанн закрывает себе рот ладонью, смеясь. — То есть ты правда имел в виду фрукт? И это никак не связано с его задницей?

Стейси не знает, кто краснеет сильнее — он или Иаков. В любом случае, это происходит.

— Иоанн, — предупреждающе говорит Иаков, но в этом даже не слышно угрозы, даже укора.

— Ладно—ладно, я понял. Просто дай нам пару—тройку часов. И вон там, за коробками, есть очаровательная односпальная кровать, которой ты можешь воспользоваться в наше отсутствие. Твои ручные волки проживут без тебя ещё немного.

Даже если у Иакова были какие-то возражения, он их не высказал, только отсалютовал Стейси кружкой с кофе, потому что Иоанн уже вёл его за собой.

Потому что, очевидно, Сиды слишком привыкли, что их слушаются без возражений.

— Я знаю, что это не самое честное «да», — говорит Иоанн, когда они выходят на улицу, под палящее солнце. Он снимает плащ и перекидывает его на руку. — И тебе не обязательно соглашаться. Можешь подремать пару часов, если хочешь.

— Что?

— Мне нужен был повод, чтобы вытащить тебя оттуда, — наклонившись к нему, заговорщически шепчет Иоанн. — Потому что он не спал большую часть ночи. И, я почти уверен, несколько ночей до этого. Ему нужен отдых. И что я буду за брат, если не дам ему отдохнуть?

Стейси не может перестать на него смотреть. Он пытался вспомнить что-то из досье, что-то, что бы показывало какой монстр Иоанн был внутри. Но у него ничего не выходит.

— У меня нимб появился или ты вдруг вспомнил о том, как грех соблазнителен? Я шучу. Можешь не краснеть. Ты снова это делаешь. Так что на счёт татуировки?

Добровольно выбрать компанию одного из семьи Сид? Который может быть достаточно разговорчив и неосмотрителен. И, может быть, выдаст какую-нибудь информацию.

— Да.

— Ты можешь сказать это ещё раз? — Улыбается Иоанн.

— Да.

— Чудесно. Пошли. Тату-машинка осталась наверху.

Стейси догадывается, что обманывается на его счёт, но ничего не может с этим поделать. К тому же, это шанс разговорить его о Хадсон и остальных. Может быть, узнать о том, какой подготовкой сейчас они заняты. Может быть узнать о людях, которые приносят им неприятности.

Иоанн предлагает ему стул, а сам садиться на стол, где ещё недавно нарушал правила их кружка верующих. Буквы на его груди выглядят болезненно—яркими, и пока он занят подготовкой, Стейси рассматривает их.

Это уж точно не нормально.

— Не бойся, тебе такое уже не грозит, — не отвлекаясь от набирания краски в машинку, говорит Иоанн.

— Сэр? — Он наблюдает за тем, как мужчина закатывает глаза и поправляется. — Иоанн?

— Да, так лучше. Я говорю, что на тебе уже нет смысла вырезать грехи. Отец тебя крестил, очистил, принял. И значит, что ты уже исповедовался. И значит, мне не нужно заботиться о тебе.

— Искупление через боль?

— Ты знаком с концепцией очищения? — Спрашивает Иоанн, откладывая тату-машинку. — Принять свой грех. Показать его всему миру, неся на коже. И избавиться от него.

Раз. Два. Три.

— Избавиться?

— Вырезать из себя. Или дать это сделать тому, кто принимает твою исповедь. Тому, кто отпускает твой грех. Те, что я нашу на коже — моё доказательство пастве и тем, кто обратиться за крещением. Доказательство того, что свой грех я преодолел. Что был очищен. Что готов показать это им. Чтобы они не боялись.

Иоанн смотрит в никуда, потирая пальцами буквы на коже. Праздность прячется за его ладонью, украшенной татуировками.

— Ты сам сделал это? — Спрашивает Стейси, наблюдая за ним.

— Это? — Иоанн указывает на свою грудь. — Да. С другими мне помог Иосиф. Принял мою исповедь. Принял моё покаяние. Очистил меня.

Он замолкает, словно вспоминая как именно это происходило.

— Иаков тоже?

Иоанн стряхивает головой, словно отгоняя морок.

— Мой старший брат? Нет. Думаю, в его жизни было достаточно боли. И достаточно всего остального, чтобы он был очищен.

«Достаточно огня».

— Какими бы не были его грехи, мы их разделим. Этого достаточно. Бог не потребует от него большего. Но если так, то он не будет один. Мы будем с ним. А ты, бывший помощник шерифа? С кем будешь ты?

— Я один.

«Вы забрали даже тех, кого я едва знал».

— Нет, Стейси Пратт. Теперь ты с нами. Теперь мы твоя семья. Теперь мы разделим с тобой всё, что Бог нам пошлёт. — Иоанн мягко улыбается. — «Вразумлю тебя, наставлю тебя на путь, по которому тебе идти». И Он направил тебя, верно? Открытое сердце и помощь другим. Направил тебя к нам, потому что мы нуждались в твоей защите. В твоей силе. Ведь всегда приятнее отдавать, заботиться и защищать.

— Ты делаешь это, да? Отдаёшь им свой опыт.

— Такой сообразительный. Церкви повезло, нашим братьям и сёстрам повезло, что ты теперь с нами.

Стейси думает о том, как спросить. Не разозлит ли это его? И всё же решается:

— Почему я должен быть вам предан?

Иоанн слезает со стола и садится перед ним на колени. Кладёт ладони поверх его.

— Потому что мы хотим сохранить твою жизнь. Открой нам своё сердце. Тебя никто не осудит и не оставит. Ты будешь услышан. Ты будешь нашим, и мы будем твоими.

— Я этого не хотел, — шепчет Стейси. — Всего этого.

— Я знаю. Но это возможность. Это шанс выжить. И это путь, которым Господь привёл тебя к нам. — Иоанн протягивает к нему руку и большим пальцем рисует крест на его лбу. — Это не наказание. Это спасение.

Стейси думал, что подобное должно звучать заученно, фальшиво. Но это не так.

Иоанн искренне верит в свои слова. В слова своего брата. В слова Отца.

— А Хадсон? И остальные? Они заслужили спасения?

Он надеется, что Иоанн может сказать больше, чем просто их местонахождение. Может быть, он знает подробности.

— Конечно заслужили. Не сомневайся в этом. — Он встаёт, отряхивая штаны. — Джоуи несколько упиралась. Но всё же, она поняла силу «да». К сожалению, мы с ней не пришли к выводу, какой грех тяготит её так сильно. Но я работаю над этим. Не всем так легко признаться, но я не проигрываю в битве за душу. Я спасу её. Я тебе обещаю. Она будет готова пройти через Врата.

Это звучит как угроза.

Стейси надеется, что своими словами не сделал хуже. Не подал Крестителю какую-то новую идею, как её сломать. Он уверен в том, что Хадсон сопротивлялась. Что была не готова сдаться какому-то парню, возомнившему себя ещё одним спасителем. Но что если она была там же, среди запертых людей, подвергавшимся пыткам? Могла ли она сопротивляться тогда?

Он смотрит на Иоанна, занятого поиском чего-то в ящиках.

Клетки? Нет. Не тот характер. Он бы не стал ждать. У него явно не было такого терпения, как у его брата. Лишение пищи и воды? Нет. Он говорил об исповеди, и должно быть, ему нужны были те, кто не терял сознание от голода.

Оставалось слишком мало вариантов.

— Краска гипоаллергенная, но я обязан уточнить. У тебя есть на что-нибудь аллергия?

— Нет.

— Хорошо. Тогда, скажи мне, что бы ты хотел увидеть?

Это всё было для того, чтобы вытянуть информацию. Стейси никогда не думал, что будет набивать себе татуировку. Но вот он был здесь.

— Что-то простое? Что-то не простое?

— Слишком много вариантов, — он пытается улыбнуться.

— Начни с простого. Поверь, ты захочешь ещё. Рано или поздно всё равно придёшь за второй. Так это и бывает.

Второй. Конечно. Если выживет в ближайший день. А затем следующий. И следующий.

Так какая разница, что на нём будет изображено? Какая разница, если он всё равно лишь будущее мясо? Нет. Он не дастся им так просто. Нет. Он будет жить. Убивать и охотиться по приказу Иакова.

Да, Коллапс ведь должно быть оставит их без нормального оружия. И они снова будут использовать копья и лук.

— Стрела. Я хочу, чтобы это была стрела.

Иоанн улыбается и кивает.

— Хочешь, чтобы я сделал набросок или набил рисунок так?

Стейси посмотрел на его руки.

— Ты набил их сам?

— Да.

— Тогда я доверюсь рукам мастера.

Иоанн посмеивается.

— Ладно. Тогда покажи, где я должен сделать тебе больно.

В итоге Стейси выбирает участок от запястья до локтя. На внешней стороне. Чтобы её было видно не только ему.

Он позволяет Иоанну болтать о типах краски, различных стилях и техниках. Всё, чтобы усыпить его бдительность. И похоже это работает.

— Обычно ты набиваешь их своей пастве?

— Иногда. «Большая подготовка» занимала много времени. Теперь, кажется, не смотря на её завершение, его всё же не прибавится. Эбигейл устроила большой переполох. И, не то чтобы это похвала, но этой женщине удалось вмешаться в мои планы, а это всегда неприятно. Опять же, пострадали невинные.

— Эбигейл действительно устроила беспорядок?

— О да, она это сделала. Ты хорошо знаешь её?

— Всего пару недель. С тех пор, как она получила должность в офисе шерифа.

— Академия, проект по чему-то там, курсы криминологии. Собиралась получать степень бакалавра по программе уголовных расследований. Или как это должно называться.

«У него был доступ к её личному делу? К личным делам других сотрудников департамента? Откуда? Кто-то сливал им данные?».

Это было странно.

Если семейство Сид знало о том, что за ними выслали федерального маршала, то почему допустили это? Почему не попытались уйти от закона? Ведь, должно быть, делали это не в первый раз.

— Почему вы не спрятались?

— Спрятались? — Иоанн продолжал увлечённо заниматься рисунком. — А, когда пришли люди со значками и ордером на арест? Ты разве не слушал проповедь Отца?

— Слушал. Но там ничего про это не было.

— Даю подсказку. Та, кто сломает печати. И возвестит нас о начале Коллапса.

Да. Об этом он слышал в проповеди.

— Но как? — Он морщится, когда игла попадает по чувствительному месту. — Она просто помощница шерифа. Она не может.

— Конечно нет, — Иоанн качает головой и протирает кожу влажной салфеткой, убирая часть краски, прежде чем продолжает. — Она лишь часть того пророчества, что дал нам Отец. И значит, последние дни настали. И значит, она должна явиться к его вестникам. Ты и твои коллеги, гарантия того, что она придёт.

Стейси замирает, не обращая внимание на возобновившееся жужжание машинки.

То, о чём говорил Иосиф. Молился, чтобы он не был тем... Не был мишенью на груди его брата.

Его тянет рассмеяться.

Чёртова мишень на груди Иакова Сида. Иначе и быть не могло.

Так что, ему оставалось ждать, что Эбигейл придёт за ним? Она все в это верили? Что она в одиночку будет противостоять захваченному округу? Нет, что-то было не так. Возможно, она нашла союзников. Точно нашла. Какой бы не была её подготовка после полицейской академии, этого явно недостаточно. Но если ей помогали, это имело смысл.

Ополчение. Здесь должны были найтись недовольные. Те, кто готов был сражаться. Те, кто умел держать оружие в руках для защиты своей земли. И своей жизни.

И, похоже, Сиды беспокоились. Значит, что-то у неё определённо получалось.

Это похоже на надежду. Он впервые за всё время чувствует воодушевление. И может быть, может, он всё же сможет вырваться отсюда.

Нужно было только дождаться.

Если он эта чёртова мишень, то пусть Эбигейл наконец её разглядит и попадёт прямо в центр. Центр Святого Франциска.

Это первый раз, когда Стейси надеется, что Иосиф прав. Он должен быть прав, чтобы наконец это всё завершилось.

Он будет хоть Верным, хоть Судьёй, хоть только кровью. Он будет рядом с Иаковом Сидом, будет так близко, чтобы прицел был направлен ему точно в сердце.

***

Это довольно успокаивающее занятие; под звук работающей машинки и тихие баллады Кэти Сагал из старого приёмника.

Незаметно пролетевшие часы.

Иоанн больше не отвлекается на разговоры, сосредоточившись на работе. А он, ободрённый новостями об Эбигейл, позволил себе расслабиться.

Они не были друзьями, но хорошо общались. И иногда у них были совместные смены. Он знал, что она не любила бейсбол. И что по выходным ездила на рыбалку с матерью. И что дартс ей не давался ни до бутылки пива, ни после. Ну и они довольно много смеялись во время общих часов в офисе.

Он просто не может представить, что она осталась здесь, в Монтане, одна. Или даже с несколькими поддерживающими её людьми. Это она жгла поля Веры?

Что ж, устраивать Сидам проблемы, это было логично.

Но идти за своими коллегами, не имея ни преимуществ в количестве людей, ни в вооружении — она не могла. Он догадывался, что она может рискнуть. Но не с ним.

Было логично спасти маршала или шерифа, чтобы потом выбраться и призвать кавалерию.

Но она бы точно не пришла за ним. Он был ей совсем никем.

Чего ради ей соваться к старшему из братьев Сид?

Так должен ли он ждать её? Должен надеяться?

Иаков верил в это. А значит, у него были причины. И Стейси нужно было верить.

Что ещё ему остаётся?

Дотянуть до спасения.

И не отвлекаться на слова Иоанна, когда тот предлагает ему рассказать что-нибудь о том, что нравится его брату. И это включает в себя какие-то подробности о сексуальной жизни Иакова Сида, которые Стейси знать не хочет.

Но похоже, Иоанн всего лишь дразнит его, наслаждаясь произведённым эффектом. Потому что он смеётся и снова замолкает, возвращаясь к работе.

Послеполуденное солнце заглядывает в пыльные окна. Отражается на машинке и отбрасывает блики на потолок. Стейси следит за тем, как они движутся.

Когда Иоанн углубляет рисунок, добавляя краски, боль даёт о себе знать. Но это не более чем слабые вспышки. Её довольно легко игнорировать.

— Ещё пару минут, и я заканчиваю, — он поднимает взгляд от рисунка. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо.

— Славно.

— Ты повёлся на миленькую мордашку, брат?

Они оба вздрагивают, услышав голос Иакова.

Иоанн оборачивается к нему, стоящему в дверном проходе.

— По крайней мере, ты согласен что она миленькая. Полюбуйся, что я успел сделать.

Он последний раз протирает рисунок, убирая излишки краски и достаёт какую-то мазь.

— Выглядит хорошо.

Иоанн улыбается, довольный, пока распределяет мазь по руке Стейси, а затем достаёт кусок плёнки, тщательно распределяя её поверх воспалённой кожи.

— Думаю, её лучше оставить до завтра. Это не будет лишним. Это мазать ещё три дня. Не тереть, не позволять грязи попасть внутрь, не мыть в горячей воде. И это всё. Я надеюсь, что ты будешь к ней внимательным.

— Спасибо, — Стейси поворачивает руку так, чтобы рассмотреть рисунок.

Это выглядит лучше, чем он мог представить. Рисунок простой, но деталей достаточно, чтобы понять, что это деревянная стрела, с перьями на конце и острым наконечником. Сделанная вручную. Именно то, что ждёт их после конца света. Или то, что должно в итоге поразить Иакова Сида.

— Метка охотника. Хорошо. Сам выбрал?

Стейси кивает. Иаков с интересом рассматривает рисунок.

— Тебе подходит.

— Если вы закончили флиртовать, — Иоанн закладывает свои инструменты обратно в сумку, выкидывает кучу испачканных в краске влажных салфеток и выключает приёмник. — То предлагаю перейти к главному блюду.

— Ты обещал до этого рассказать мне в чём оно заключается.

— Узнаешь в процессе. Давайте, баклажан и персик, пора немного поработать. Стейси, возьми ящик, он нам пригодится.

И это звучит не хорошо. Но он не может себе представить на сколько на самом деле прав.

Башня бывшего зернохранилища, теперь, видимо, предназначенная для чего-то другого, расположена за заводом.

Иоанн пропускает его вперёд, придерживая врезанную дверь, которой явно не должно быть здесь.

Внутри темно и, хотя всё вычищено, пахнет злаками. Светит единственный прожектор на стойке, помещение большое и всё остальное тонет в темноте. Но низко висящую цепь Стейси всё равно видит.

Очень и очень нехорошо.

— Давай, — Иоанн забирает у него из рук ящик, снимает крышку и Стейси может видеть внутри какие-то ремешки. — Вытяни руки вперёд.

Ему нужно было бежать отсюда, пока он мог. Ничего хорошего для Стейси Пратта.

Он бросает взгляд на закрытую дверь.

Иаков заглядывает через плечо брата внутрь коробки.

— Пратт. Руки.

Крепления не похожи на наручники. На инструмент для пыток тоже. Он смотрит за тем, как Иоанн управляется с пряжками и ремнями. Особенно осторожно с плёнкой поверх татуировки, подкладывает свой платок с символом Врат Эдема из кармана.

Он смотрит на всё это как будто со стороны и, должно быть, Иоанн видит это.

— Нет, Стейси. Не надо. Не отключайся. — Он говорит спокойно, тихо, так, чтобы приходилось прислушиваться. Даёт ему свой взгляд, своё прикосновение, и свой голос. — Что бы ни было сейчас в твоей голове, это только твой собственный страх. Не держись за него. Кричи, плачь, если это поможет. Тебя никто не осудит.

Он вздрагивает, когда Иаков начинает расстёгивать на нём рубашку.

— Это проявление доверия, — мягко говорит Иоанн. В его руках полоска ткани. Он взвешивает её в руке, прежде чем протянуть брату.

— Если ты так говоришь. — Иаков забирает её и встаёт позади Стейси. — Закрой глаза, Персик.

Повязка плотная и достаточно тяжелая, что непривычно ощущается на лице. И полностью непрозрачная. Так, что даже если он откроет глаза, не будет ни одной просвечивающей детали. Иаков возится с узлом, но Стейси не чувствует даже слабого натяжения.

— Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчёт, — явно цитируя говорит Иоанн и гладит его по плечам, не давая потеряться в наступившей темноте.

Стейси поворачивает голову, слыша, как Иаков что-то делает позади него. Звук спускаемой цепи сложно с чём-то перепутать.

Они делают это вдвоём, но кто-то, скорее всего Иоанн, не перестаёт касаться его рук и плеча. И в тот момент, когда Стейси это теряет, как теряет и опору под ногами, будучи подвешенным, он понимает, что это плохо. Это очень и очень плохо.

Его мысли лихорадочно возвращаются к ящику. Он слишком маленький, чтобы вместить в себя какие-то действительно страшные штуки, но это ведь не значит, что у Иоанна не припасено что-то ещё.

Всегда есть что-то ещё.

Стейси не чувствует явного давления на плечи или руки, хотя бы потому что крепления распределяют вес так, чтобы он смог висеть в таком положении продолжительное время.

При желании он может потереться о своё плечо, чтобы попытаться снять повязку с глаз. Стоит только дождаться, чтобы они ушли и оставили его здесь. Зачем? Что они на самом деле хотят сделать? На сколько это будет больно?

Он вспоминает прибитых к билбордам распотрошённых грешников, над которыми написано «мы любим тебя. мы примем тебя».

— Ш-ш-ш. Дыши, Пратт.

Иаков. Касается ладонью его груди.

Дыши. Приказ — исполнение.

Ладонь широкая и тёплая.

— Никто не заставит молоток решать математическую задачу. Ты инструмент, Пратт. И я знаю на что ты способен. Я знаю твой потенциал. Я знаю, как тебя использовать. Тебе нужно только исполнять приказ.

— Д-да, сэр.

Иаков даёт ему только голос и прикосновение. Раз. Два.

Стейси старается дышать полной грудью, но ему требуется время. Иаков не торопит, дожидаясь, пока его дыхание выровняется.

— Один укол. В левое плечо. Готов?

Он сглатывает, но в горле словно встаёт ком.

— Пратт, ты готов?

— Да, сэр.

Это больно. Больнее, чем он думал. Хотя то, как быстро боль проходит, должно значить что это шприц не более чем на пару кубиков. Там может быть Блажь? Её вводят под кожу?

Не смотря на противоречивость ситуации, то, что боль проходит, заставляет напряжение оставить его. Он мог с этим справиться. Или может наркотик начал действовать.

— Хорошо, Пратт.

Иаков гладит его по голове, не убирая руку с его груди.

Он подвешен не высоко. Хорошо. Хорошо.

— Ты мой инструмент, Пратт. Повтори.

— Ты мой инструмент, Пратт.

— Хорошо. Ещё раз.

— Ты мой инструмент, Пратт.

— Ещё раз.

— Ты мой инструмент, Пратт.

Иаков замолкает, но теперь Стейси может чувствовать его дыхание. Близко. Почти рядом.

Чувствовать его запах.

Чувствовать его тепло.

Раз. Два. Три.

— Я вернусь за тобой, Пратт. Жди. Это понятно?

— Да, сэр.

У него нет других ответов.

— Хорошо. Отклони голову назад.

Он делает это. Мягкие плотные наушники полностью закрывают его уши.

Он почти готов услышать песню для испытания, но этого не происходит. Вместо этого Иаков трогает их, проверяя как плотно они сидят. А потом убирает руки.

Стейси вздрагивает, понимая, что больше его никто не держит. Это странно.

Он понимает, что Иаков рядом. Но тепло от прикосновения на груди постепенно исчезает. Ткань становится холодной.

И он не может слышать, ушли ли они оба или смотрят на него, чего-то ожидая.

Он напоминает себе, что он на заводе Иоанна. В зернохранилище. Рядом есть люди. Никто не оставит его здесь навсегда.

Но... надолго?

Сколько он должен будет провести здесь?

Это наказание?

Нет. Он не сделал ничего плохого. Он не сделал. Иаков не был недоволен им. Не был зол.

Нет-нет-нет. Он делает это с какой-то целью.

Стейси сжимает и разжимает кулаки. Он не чувствует креплений, не может за них схватиться. Но может впиться ногтями в свои ладони. Почувствовать это.

Может попытаться подтянуться на цепи, ощущая как после долгого перерыва мышцы живота отзываются болью на это усилие.

И повиснуть в темноте и тишине над бездной. В невесомости.

Нет. Он в зернохранилище. Он здесь не один. Ему нечего бояться.

Если бы его хотели убить, то уже бы сделали это.

Он нужен. Он мишень. Он мишень на груди Иакова.

Раз. Два. Три.

Татуировка. Он ещё может чувствовать, как пульсирует воспалённая кожа. Этого немного, но всё же.

Дыхание.

Он не должен позволять себе бояться.

Вдох. Задержка. Выдох.

Раз. Два. Три.

Он вздрагивает и поворачивает голову, когда, как ему кажется, рядом вздрагивает воздух. Но это быстро проходит.

В тишине он может слышать своё дыхание и биение собственного сердца.

Он старается не терять остальное, ощущение собственного языка на пересохших губах. Ощущение зубов, когда он прикусывает щёку изнутри.

Это совсем не помогает с этим парением в невесомости. Он старался сосредоточиться на твоём теле, но это не помогало держаться. Это не помогало. Как будто ничто его не удержит и он свалится в глубокую бездну, что была у него под ногами. Как будто он уже в ней. Как будто он будет в ней вечно.

Нет. Он в зернохранилище. Он рядом с людьми.

Если что-то случится? Его оставят здесь? Они забудут о нём?

Если вдруг кто-то нападёт? Он останется здесь навсегда? Они не заберут его с собой?

Другие люди. Они могли не забрать его. Потому что он не был важен. Потому что он не был им предан. И они это знали.

Но другие. Они были в его жизни. Люди, которые его знали. И, может быть...

«Они меня любили».

Но они не могли прийти за ним. Они не могли спасти его.

Мог Иаков. Только он.

Ты мой инструмент, Пратт.

Ты мой инструмент, Пратт.

Ты мой инструмент, Пратт.

Раз. Два. Три.

Да, Иаков не оставит его здесь. Иаков так сказал.

Жди.

Приказ — исполнение.

Он будет ждать.

Он будет ждать столько, сколько потребуется.

Потому что Иаков придёт за ним.

Вернётся.

Заберёт его отсюда. И бездны.

Ему кажется, что он видит золотые вспышки перед глазами. Как будто кто-то открывал дверь. Как будто солнце ненадолго попало на кожу. Нет. Наверное, солнце уже зашло. Сколько времени он был здесь?

Ему кажется, что он слышит. Нет. Чувствует. Движение воздуха, когда кто-то говорит. Или ходит рядом.

Он прислушивается и прислушивается. Тишина выматывает его. Он чувствует себя таким уставшим. Он может отдохнуть. Он может отдыхать всё оставшееся время.

«Лучше бы это была боль».

Нет. Он не должен так думать.

Боли было достаточно. Пусть лучше ничто. Пусть?

Он считает про себя. Сбивается и начинает снова. Сгибает и разгибает пальцы, когда доходит до первой сотни. Второй. Третьей.

Это час? Это больше часа?

Может Блажь свести его с ума? Заставить его видеть то, чего нет?

Он старается игнорировать эти странные вспышки перед глазами. Не смотря на повязку, он держит их открытыми. Это не помогает. Он не может ничего увидеть.

Ждать.

Иаков хочет, чтобы он был терпеливым. Иаков хочет, чтобы он был сильным. Он будет.

Он никогда не обманывал.

Он сдержит слово. Он придёт.

Время закручивается, как петля. Щёлкает завод шкатулки. Если прислушаться, он может это услышать. Щелчок. Щелчок. Щелчок. Раз. Два. Три.

Но музыка так и не приходит.

И время идёт. И идёт. И идёт.

И идёт.

И идёт.

Он открывает рот, но не может заставить себя сказать ни слова. Что если он не услышит свой голос? Что если никто больше не услышит его голос?

И он останется здесь.

Останется здесь.

Здесь.

В невесомости. Тишине. И пустоте.

Один.

И не важно, любили ли они его действительно. Здесь никого не было. Они бы не пришли за ним. Никто бы не пришел.

Кроме Иакова.

Он обещал.

Дыхание?

Он поворачивает голову влево, ощущая рядом движение воздуха.

Тепло. Тепло напротив его груди.

Он дёргается всем телом, надеясь получить хоть что-то. Так сильно. До рези в мышцах.

И наконец получает это. Ладонь. Тепло.

Он выдыхает с облегчением. Старается податься ближе. Не потерять это ощущение.

Дыши.

Он выполняет приказ. Заставляет себя дышать медленнее. Он выполняет приказ.

Раз.

Он может чувствовать, как пальцы едва заметно подрагивают. Как будто Иаков что-то говорит.

Ему нужно слово Иакова. Ему нужен приказ.

Говорит ему.

Но он не может услышать.

Он не выполнит приказ?

Тепло снова пропадает.

Нет! Нет! Нет! Он будет хорошим. Он справится. Он должен. Он обязательно сделает так, как сказали.

«Пожалуйстапожалуйстапожалуйстанеоставляйменяздесьпожалуйста».

С него снимают наушники.

— Дыши, Пратт.

Ладонь возвращается на место.

Иаков даёт ему свой голос. Своё тепло. Своё слово.

Раз. Два. Три.

Он вернулся. Как и обещал.

И Иаков не оставит его здесь.

— Хорошо, Пратт. Ты молодец.

Он справился. Он ждал. Он выполнил приказ.

Иаков держит ладонь на его груди, а другой рукой поддерживает под спину.

Он не может понять почему. Пока его ноги наконец не касаются пола. Звук металлической цепи. Он может опустить руки.

Он находит край куртки Иакова и держится за неё изо всех сил.

Хотя не может удержаться на ногах. Они оба опускаются на пол.

Стейси чувствует, как он возится с ремнями. Слышит его дыхание. Спокойное. Размеренное. Вдох. Выдох. Вдох.

Раз. Два. Три.

Самый успокаивающий звук на свете.

Даже когда его руки свободны, Иаков позволяет ему держаться.

— Я сниму повязку, Пратт. Хорошо?

— Да, сэр.

Стейси может почувствовать его так близко. Упереться головой в его плечо. Но он этого не делает. Только слушает дыхание. Только держится за его куртку.

— Вот так.

Он открывает глаза, чувствуя влагу на своих щеках. Откуда она? Он бы потрогал её, чтобы убедится, но не может расцепить пальцы.

Иаков делает это сам. Берёт его лицо в ладони и вытирает влагу платком Иоанна, прежде чем оставить его кармане Пратта. Спокойный. Сосредоточенный.

— Ты хорошо справился, Стейси.

— Я выполнял приказ, сэр.

— Да, Стейси. И ты его выполнил. — Иаков протягивает руку и заправляет выбившиеся пряди ему за ухо. — Как ты себя чувствуешь?

«Как будто ты пришел за мной».

— Хорошо. Ты ведь больше не оставишь меня?

Иаков смотрит на него. Не оценивания. Не так, словно выискивал в нём ложь. Не так, словно решал, можно ли ему доверять. Смотрит безо всякого выражения.

— Держись за меня. Я отнесу тебя к машине.

И Стейси делает так, как ему сказали. Он несколько теряется, когда исчезает опора под ногами, но тут же цепляется пальцами за куртку Иакова. Чувствует биение сердца под своей щекой. Чувствует надёжные тёплые руки, которые держат его.

Раз. Два. Три.

Шум вокруг оглушает. И ему требуется время, прежде чем понять, что вокруг всё то же. Ничего не изменилось. Разве что на улице не видно людей Иоанна. И солнце уже садится, заставляя небо гореть ярко-рыжим, почти красным.

Он не хочет казаться слабым. Он может идти сам. Он может это сделать.

Но Иаков крепко держит. Иаков не даёт ему упасть в бездну. Сажает на пассажирское сидение в машину. Накидывает дождевик ему на ноги. Трогает его щёку, поворачивая лицом к себе.

— Пратт.

— Сэр?

— Ты подождёшь меня здесь?

— Да, сэр.

Иаков кивает и отходит к подошедшему брату.

Не пропадает. Остаётся в пределах видимости Стейси.

Сидя в машине, он может только наблюдать за тем, как браться разговаривают стоя в отдалении. Иаков держит руки на плечах брата.

Он не уверен, что понял бы хоть слово, если бы они говорили с ним.

Его мысли путанные, как клубок пряжи, что была на коленях матери. И он не можешь вернуться к ним. Он не хочет больше ими тяготиться. Он не хочет, чтобы спокойствие заканчивалось.

Он изо всех сил сжимает пальцы на дождевике, оставленном на его коленях. Ему нужно хоть что-то, за что можно держаться. Он больше не хочет терять ощущения. Он бы прошелся босиком по земле...

— Я хочу, чтобы ты был в безопасности.

Стейси утомлённо прикрывает глаза на пару секунд. Он знает, что слова Иакова предназначены для его брата. Но всё же.

Теперь темнота не такая страшная. Теперь она лишена тишины; он может слышать другие голоса последователей, занятых своими делами, движимые ветром лопасти флюгера, пение птиц и даже гудение машин. Чей-то свист. Смех. Что-то нормальное. Что-то настоящее.

— Я буду, брат. Буду. Мне не нужно быть на поверхности всё время, чтобы контролировать происходящее в округе.

— Но тебя так же легко выманить наружу, — почти мягко возражает Иаков. — Просто убедись, что ты не заглатываешь наживку. Не дай ей ни одной возможности. И если будет нужно...

— Ты придёшь на помощь. Как и Иосиф. Как и всегда, если бы мне нужна была помощь. Как приду и я, если буду нужен тебе или ему. Я знаю это, брат. Хоть ты и никогда не позовёшь меня.

— Это не так.

— Конечно.

— Я пришел к тебе.

— Когда это коснулось помощника шерифа. Из-за суматохи в этом месяце я почти лишен радости видеть вас обоих. И это мне не нравится. Я хочу быть рядом со своими братьями. Не важно, угрожает ли им опасность или нет. Ты слышишь, Иаков?

Стейси открывает глаза.

Иоанн знает, что брат придёт за ним. Что бы не случилось. Он знает.

Иаков защитит его.

Иаков будет его щитом.

Потому что это, кем он является. Защитник. Потому что не все могут быть сильными. Потому что это его миссия.

Стейси не нужно защищать, но Иаков придёт за ним. Потому что Иаков обещал. А он верен своему слову.

— Лиам и Кайл. Иосиф сказал, чтобы я позаботился о том, чтобы у тебя были люди, которые смогут помочь нашим братьям и сёстрам быть твёрдыми в своей вере. И это люди, которые не подведут тебя. Чтобы не случилось.

— Хорошо.

— Я знаю, что ты против ангелов Веры и её проповедников.

— Мне не нужны безумцы. И зависимые от Блажи.

— Я знаю. А ещё знаю о новостях. Обещай, что будешь осторожен.

— Иоанн.

— Обещай. Мне. Что. Будешь. Осторожен. Мне всё равно, сколько людей должно погибнуть. Если это случится... Если это случится, я залью север кровью.

— Иоанн. Если это случится, то я буду ждать тебя у Врат.

— Не говори так. Обещай мне. Обещай, что больше не оставишь меня. Не оставишь Иосифа.

Стейси смотрит за тем, как Иаков прижимается лбом к его лбу.

Он не отвечает.

Почему он не отвечает?

А затем возвращается к машине, забирается на водительское сидение и ждёт, пока двое последователей Иоанна устроятся сзади. Сам он подходит к машине и наклоняется к Стейси, не сводя взгляда с Иакова.

— Присматривай за моим братом, Стейси Пратт.

— Да, сэр.

Это последний раз, когда он видит Иоанна Сида.

Они выезжают с завода в тишине. Тёплый ветер из открытого окна касается его волос. Пахнет яблоками. Вся долина сладко пахнет яблоками.

Ловец снов качается на зеркале заднего вида.

Да. Да. Да.

Раз. Два. Три.

— Пратт.

— Сэр?

— Просто убеждаюсь, что ты ещё здесь.

Он здесь. Он рядом с Иаковом. Рядом.

Он не спит. Всю дорогу он не спит. Иаков не говорил ему этого. И он просто наблюдает за пейзажами. В Монтане красиво даже ночью. Карта звёзд, застывшая над ними. Шум работающего двигателя. И одна бесконечная дорога.

Но так много деталей, чтобы он точно знал, что время идёт. Наслаждался тем, что мог видеть, вдыхать и слышать.

Иаков выжимает из грузовика максимум. И его рация оживает, когда они пересекают границы региона.

Стейси не прислушивается к словам, только слушает голос.

Этого достаточно. Сейчас ему этого достаточно.

Они подъезжают к странному строению. Свет прожектора освещает машину.

Стейси, сбросив сонное оцепенение, садится на своём месте нормально, осматриваясь.

— Это бункер, — заметив его оживление, говорит Иаков. — Кайл, Лиам, ждите здесь. Пратт за мной.

К машине никто не подходит, что заставляет Стейси оглядываться по сторонам, не понимая, где все. Разве они не должны забрать груз?

Он идёт за Иаковом, лишь на пару шагов позади.

Первое, что он видит внутри помещения, это большую стальную дверь. Потом уже замечает оборудование и ящики, как будто просто сваленные здесь без всякого порядка.

Иаков снимает с шеи ключ и отпирает бункер.

На лестнице внутри горит свет.

Достаточно тихо, не считая работающей вентиляции и гудения ламп.

— Сейчас здесь дежурят четверо. Мэтью проверяет системы здесь, внизу. — Он спускается по лестнице, звеня ключами. — Остальные наверху. Следят за тем, чтобы всё было спокойно. Если что-то произойдёт, они доложат мне. Я единственный, с кем они держат связь. И если случается что-то непредвиденное, я узнаю об этом первым. И принимаю решение.

Стейси старается не отставать от него.

Он слушает и запоминает, но пока это какие-то бесполезные отрывочные знания.

Он не может понять, как глубоко они спускаются. У него нет проблем с бункерами или клаустрофобии, но он осторожен. Это не зернохранилище. Но он осторожен.

Пахнет цементом и совсем слабо каким-то моющим средством.

Когда они достигают нижнего яруса, на развилке, где открыты массивные бронированные двери, он почти готов увидеть, что часть помещений скрыта в темноте, но везде горит свет. Как будто здесь были люди. Но повсюду по-прежнему тишина.

Иаков сворачивает направо.

Его шаги по металлическим пластинам звонко отдаются в переходах.

— Мэтью составил график, но сейчас здесь его некому соблюдать. Мне нужно, чтобы ты взял у него чистую одежду. И занялся отчётами, которые он подготовил. Нужно проверить, что здесь, внизу, всё на своих местах.

— Да, сэр.

Ничего сложного. Он мог справиться с этим.

— Не сейчас, Пратт. — Иаков остановился, обернулся к нему и кивком указал на что-то. — Выбирай любую.

Стейси видит ряды двухъярусных кроватей, застеленных тёмно-зелёными покрывалами. Много. Наверное, даже больше, чем было людей в центре.

Он выбирает ту, рядом с которой они стоят.

— Эта, сэр.

— Верх или низ, Персик?

— Низ.

— Хорошо, — Иаков пожимает плечами. — Давай, ложись. Проверь, на сколько она удобная.

Приказ—исполнение.

Стейси устраивает голову на подушке и неловко подтягивает ноги, не собираясь забираться на кровать в обуви.

— За этим следишь ты сам, — Иаков достаёт тюбик, который дал ему Иоанн и бросает на кровать рядом с ним. — А теперь спи, Пратт.

— Да, сэр.

Он закрывает глаза, держится за край одеяла и слушает, как шаги Иакова гулким эхо раздаются по комплексу. И стихают. И стихают. И стихают.

Раз. Два. Три.

Он даже не засыпает, а просто отключается.

Слишком много для одного дня. Слишком много.

***

Ему что-то снится, но смутные образы, как и остатки сна, исчезают мгновенно.

Кто-то повторяет его имя. Незнакомый голос.

— Стейси Пратт.

Он поднимает голову от подушки. Сколько времени прошло?

— Я здесь.

Он встаёт, уронив на пол тюбик с мазью. И когда поднимает его, наклонившись, видит приближающиеся ботинки.

Он поднимает взгляд.

Парень не сильно старше его. У него нет бороды, даже намёка на неё. На его майке масляные разводы. Это, и крепления с инструментами на его ремне, дают Стейси представление о роде его деятельности здесь.

— Мэтью, верно? — Он протягивает ему руку.

— Можно просто Мэтт, — у него крепкое рукопожатие, приятная улыбка и калифорнийский акцент.

— Просто Мэтт? — Он не пытается сделать это странным, но часть его всё ещё остаётся там, он всё ещё слишком хорошо знает свою работу в правоохранительных органах. Что-то, что в него вбили не так давно, чтобы так быстро от этого отказываться.

— Наверное, можно сказать, что все мы тут Сиды, да? — Он пожимает плечами.

— Наверное.

«Стейси Сид».

Он фыркает.

— Я должен показать тебе что-как и дать одежду, я помню. И завтрак.

Еда. Это слово заставляет его внутренне сжаться.

Стейси старается не думать о предыдущем дне, сосредоточиться на том, что здесь и сейчас. Потому что дать мыслям блуждать — значит дать слабину, а он хочет быть далёким от срыва. Максимально. У него ещё есть за что держаться, так?

Пока они идут коридорами и переходами, всё кажется несколько нереальным. Под землёй ничего не меняется с наступлением утра, поэтому ощущение, что он лёг всего лишь пару минут назад — никуда не исчезает. Может быть, всё дело в том, что одной ночи сна мало, чтобы он почувствовал себя отдохнувшим.

Он пытается понять логику помещений, по которым они идут, ведь в конце концов хорошо ориентировался на местности, что его здорово спасало во время сдачи нормативов по стрельбе, но бросает это занятие. Либо помещений слишком много, либо он слишком вымотан, но после очередной галереи коридоров, переходов, невысоких лестниц и чего-то вроде складов, одинаково освещённых приятным теплым светом, он окончательно перестаёт понимать, где они.

Он делится наблюдением с Мэтью, но тот смеётся.

— Тут будут висеть планы с обозначениями, не переживай. Они, на самом деле, уже готовы, но мне не хватает рук. Я говорил об этом боссу и вот ты здесь.

— Это так?

— На самом деле, понятия не имею, — Мэтт взъерошивает свои и без того растрёпанные волосы. — Иаков сказал, что возьмёт это на контроль и следующее, что происходит, это новый парень в нашей семье.

«Семья».

— Так, — он опережает Стейси на пару шагов и открывает дверь. — Это душевые. И будь осторожнее с горячей водой. Я не говорю, что ты можешь свариться, но определённо нужно быть внимательным. А эта дверь, и эти ряды с одеждой, то, где ты должен разобраться без меня. Потому что Мэгги могла бы что-то соображать в размерах, не зря она занимается этим в Центре, но я в этом бесполезен.

— Ты дашь мне пару минут? — Он заглядывает внутрь, глядя на полки и знак креста на ближайшем свитере.

— Шутишь? У тебя есть целых полчаса. Мне всё равно нужно позвать всех на завтрак и заставить эти ленивые задницы что-то приготовить. Я вернусь, чтобы ты не потерялся, не переживай.

Мэтт машет ему рукой и едва ли не вприпрыжку направляется дальше, скрываясь за ближайшим поворотом. Стейси ждёт какое-то время, слушая как затихают его шаги.

Он оглядывается по сторонам, как будто впервые действительно осознав, что находится глубоко под землёй и единственный человек, который мог показать ему дорогу, только что ушел.

Но на самом деле, это не то, чтобы пугает. Гул, который он уже научился игнорировать, оставляет его наедине с тишиной. И она делает пребывание здесь несколько более жутким.

Он прочищает горло и поспешно проходит к душевым. Мэтт прав в том, что касается горячей воды. И он тратит время, чтобы это не было его последним приёмом душа в жизни. В конце концов, есть более простые способы покончить с собой, чем свариться заживо.

Этот ужасный смешок срывается с его губ.

Наконец руку перестаёт жечь, и он думает, что, наверное, стоит взять одежду прямо сейчас, чтобы не бегать потом голышом.

Одежда вместе с ботинками выставлены так, чтобы их было удобно оставлять и брать после душа. Очевидно, этому было уделено внимание. Стейси может разглядеть за последними стойками настоящие промышленные стиральные машины. Продуманность. С учётом того, что бункер рассчитан не меньше чем на две сотни человек, он может себе представить, что строго ограниченное пространство используется с максимальной эффективностью.

«И, зная Иакова, он проследил за каждым этапом. Принципиальный».

Ты не знаешь Иакова.

Он качает головой и смотрит, что здесь есть.

Одежда в большинстве своём одинаковая. Вся с метками Врат Эдема. Он выбирает исходя из размера обуви. Потому что это кажется важнее. Берёт её с собой в душевую.

Полностью раздевшись, он позволяет воде жалить его ноги, привыкая, прежде чем полностью встаёт под душ.

Это чертовски здорово. Не торопиться. Он ненадолго прикрывает глаза, но это заставляет его нервничать и озираться, как будто сзади может кто-то быть. Это не так. Он здесь один.

Он сгибает пальцы.

Раз. Два. Три.

Успокаивается. И когда закрывает глаза снова, он оставляет перед мысленным взором залитые солнечным светом поля Монтаны. Ничего горящего. Ничего кричащего. Ничего кровавого. Он не сломался.

Потому что с ним это сделал Иаков.

«Это так легко?»

Он старается игнорировать этот голос.

«Но будь ты сильнее, он бы ничего не добился».

— Нет.

Он запускает пальцы в свои волосы, откидывая их назад и подставляет лицо под горячие струи.

Здесь нет мыла или чего-то похожего, но Стейси берёт свою футболку, мочит её и трёт кожу до красноты, пока не чувствует, что достаточно чист.

Среди одежды есть даже нижнее бельё, но он не готов носить что-то на столько принадлежащее не ему. Пусть даже на его боксёрах остались бурые пятна крови, просочившиеся через штаны. Которые ему тоже приходится оставить, потому что они хотя бы не висят мешком. Но на нём теперь футболка с крестом. Как у чёртового фаната любимой фолк—группы.

Похоже, этого достаточно здесь. В бункере тепло, чтобы он не думал натягивать обратно свою форменную рубашку, пропитанную потом.

Теперь время заняться рукой. Он снимает плёнку и тщательно промакивает кожу с рисунком влажным полотенцем, прежде чем наносит слой мази.

Похоже, всё хорошо заживает. И он определённо может сказать, что это выглядит довольно впечатляюще. Не самое плохое, что у него появилось с тех пор, как Бёрк принёс орден на арест.

Он занимается шнуровкой на обуви, когда возвращается Мэтт.

— Надеюсь, ты голоден. — Полушутливо говорит он, но у Стейси не хватает сил на остроумный ответ, и он просто кивает. — Сегодня просто королевский пир. Дядя подстрелил лося. Вечером будет лучший стейк из тех, что ты когда-либо пробовал.

Стейси приглаживает влажные волосы руками, радуясь, что здесь нет зеркал, и идёт следом за ним.

Он может почувствовать запах еды ещё до того, как они приближаются к столовой.

— Обычно мы едим здесь. Ну, когда нас больше, чем четверо. Но сейчас все в горах, заняты поиском, и на завтрак обычно спускается только папа, иногда с Линдси. Остальные едят наверху.

— Иосиф?

— Что? Нет, мой папа. Адам. Не обращай внимание на то, что он хмурится. Просто не доверяет новичкам. А Линдси... — Мэтт бросает на него быстрый взгляд и понижает голос до шепота. — Она глухая. Но всё нормально, если ты умеешь говорить медленно. Она хорошо читает по губам.

Столовая так же ярко освещена, как и все остальные помещения. И он может видеть ровные ряды столов и скамеек. Это несколько напоминает окружную тюрьму, только никаких хромированных поверхностей или запаха. А запах внутри тюремный стен он бы ни с чем не перепутал.

Двое людей, которые сидят в самом отдалении, должно быть те, о ком говорил Мэтт.

Линдси кивает ему и возвращается к своей тарелке с кашей. Стейси старается не пялиться на белые пятна на её открытых руках, на тёмной коже они выглядят странно болезненно, не естественно, как химические ожоги.

Адам, темноволосый и с густой каштановой бородой, совсем не похожий на Мэтта, не кивает, не протягивает руку и не делает вид, что готов играть в дружелюбие, как его сын.

Но Мэтт и не смотрит на него так, как будто знает.

Адам делает это; прищуренные серые глаза внимательно следят за ним. Стейси не нужно делать ничего, чтобы быть под подозрением.

Очевидно, мужчина смотрит на него так, оценивая склонность к побегу или другой выходке.

Смотрит на него так, как будто прикидывает, сколько дней в клетке он провёл.

Потому что, очевидно, большинство либо проходили это испытание, либо были свидетелями.

Все знают, что Иоанн отбраковывает слабых.

Но Стейси доказал, что может справиться. Тем более, академия дала ему опыт, чёрт возьми, даже дежурства в окружной тюрьме дали ему опыт. И каким-то взглядам с неприязнью он мог противопоставить своё «не задирай меня и всё будет нормально».

Впрочем, Адам и Линдси уходят почти сразу, оставив пустые тарелки. И он несколько рад этому.

— Каша на завтрак, это пока всё, что я могу предложить, — Мэтт ставит перед ним дымящуюся тарелку и высыпает сверху щедрую порцию земляники. — Всё остальное запасается исключительно для хранения и...

— Коллапса, — тихо говорит Стейси, устраиваясь за столом. Он принюхивается к чашке чая, что Мэтт ставит рядом, пахнет травами.

— Ага. И всё остальное нам привозят обычно с фермы Смиттов. Рори или его жена, Мэгги.

Болтовня Мэтта на фоне, пока он занят едой, это почти что-то нормальное. По крайней мере, он действительно дружелюбен и не расспрашивает ни о чём. Этого много, намного больше, чем было у Стейси за всё время здесь.

Это похоже на послабление. Это похоже на перерыв. Какую-то намеренную отсрочку.

«Перед чем?»

Он думает о том, для чего Иаков делает это. Но, очевидно, у него не может быть ответа.

Скольким счастливчикам из тех клеток дали что-то подобное? Шанс. Только ему?

«И чем ты такой особенный?»

Он исполняет приказ. Он ни разу не ослушался. Может быть это?

Он вообще не должен об этом спрашивать, но Мэтт выглядит как парень, которому хочется поболтать.

— Любимчики? Ну, я точно могу сказать, что Иаков Сид нормально относится ко всем. Я не знаю никого, кто бы выделялся. Чёрт, да я даже не знаю никого, кто бы пострадал, вызвав его гнев.

— Правда? — Недоверчиво переспрашивает Стейси, вытирая вымытую посуду.

— Мы присоединились к проекту пять лет назад, — Мэтт говорит это так, словно это что-то должно объяснять. — Добровольно. Никто не гнал нас сюда силой.

— Ты был в Центре ветеранов?

— Это тот, где много охраны и оружия?

«Тот, где много клеток и мёртвых людей».

— Ага.

— В основном я занимаюсь техникой здесь. Был там раз или два, когда устанавливали системы с камерами. А что?

«Как много людей оттуда попали сюда? Как много выжило?»

— Просто любопытно, — говорит он осторожно. Почти правда, это ведь тоже сработает. — Остальные не слишком разговорчивы.

— Не могу их винить, — Мэтт вытирает руки полотенцем и вешает его обратно на крючок, явно придерживаясь привычного порядка. — Некоторым сложно открыться. А доверие, оно требует времени. И честности.

Это не его слова. Они, должно быть, сказаны тем, чьё мнение для него важно.

— А кто-нибудь когда-нибудь покидал проект?

— Я о таком не слышал, — Мэтт трёт щёку, задумавшись. — Как правило, знаешь, мы все ждём одного конкретного события.

— Когда Пумы выиграют чемпионата мира по бейсболу?

Мэтт смеётся.

— Я болею за них столько лет и когда-нибудь должен это увидеть. Надеюсь, до конца света.

Он говорит это так легко, как будто ни секунды не сомневается. Ни в победе Пум, ни в Коллапсе.

Какого чёрта эта вера даётся им так легко?

Стейси может себе представить очарование отчаянья, довлеющий страх или беспричинную надежду, когда они слушают проповедь Отца. Быть под влиянием его голоса, соглашаться с ним, подкрепляя все его слова собственными сомнениями в том, что с миром вокруг всё в порядке.

Он мог понять типичных сектантов, верящих в конец света. После НЛО это было второй по популярности волной общего сумасшествия.

Десять, двадцать людей. Но не две сотни. И это только территория Иакова. Невозможно всех держать на одном страхе. Они действительно верили в это. Верили в семью. Верили Отцу.

Он думает о том, что Иосиф может что-то знать.

Эта уверенность не похожа на сумасшествие.

Эти бункеры не похоже на план безумца.

И... они считают, что Стейси Пратт должен быть спасён с ними?

Как сказал Иаков? Он заслужил это? Тем, что был сильным? Тем, что проявил себя?

Иаков не похож на того, кто повёлся бы на простую мистификацию. Нет, он верил брату. Он должен был что-то знать.

«Помаши хвостом и попробуй у него спросить».

— Ладно, пошли. У нас сегодня ещё куча дел.

Он начинает с простого, проводит для Стейси большую экскурсию; что включает в себя и центр управления, центр связи, систему водоснабжения, и систему очистки воздуха.

— Ты следишь за всем этим один?

— Ну на самом деле, я слежу за этим последний месяц или что-то около того. Когда бункер Иоанна был полностью готов и они начали заселение, я вернулся сюда.

— Почему?

— Что? Почему я помогал в бункере Крестителя?

— Почему они начали заселение?

— Ты разве не был на проповеди в последнее воскресенье? — Удивлённо спрашивает Мэтт, делая в блокноте отметку посещения и откладывая его обратно на стол.

— Должно быть, моё приглашение затерялось.

Ему интересно, многих ли людей Иаков отпускает на воскресную проповедь. Или Отец приезжает к ним? Утешает тех, кто находится вне клеток?

— Ну, Отец сказал готовиться. Не в смысле ждать чего-то в будущем, а быть готовыми к скорым переменам. Самым скорым.

Связано ли это с деятельностью Эбигейл?

«Торопится ли она помочь своим коллегам, не зная, что её действиям уже приписан какой-то мистический смысл?»

Мэтт, не замечая его задумчивости, достаёт две большие стопки распечаток, одна из них — это схемы бункера, другая — расписание.

— Ты представляешь себе, где их нужно размещать или мне сначала пройтись с тобой?

— Я занимался подобным, — кивает Стейси. — Вешать на уровне глаз, в коридорах посередине, в больших помещениях рядом с выходом. Если здесь нет аварийных. Нужно отмечать точки на схемах в тех местах, где они размещены.

— Вау. Ты действительно в этом разбираешься. — Мэтт протягивает ему красный маркер.

— Помощник шерифа, привет.

— Оу. Да, это многое объясняет. Ну, то что я техник, наверное и так понятно.

— Да, я догадался, как только ты сказал, что болеешь за Пум.

Мэтт толкает его плечом.

— Эй, за них болеют и ребята с белыми воротничками.

— Как будто они что-то понимают в бейсболе.

— Если кто-то из них купил Джерсийских тушканчиков, это ещё не значит, что тень падает на всех.

Он впервые за долгое время смеётся. И чувствует себя почти нормально. Чувствует себя живым.

Мэтт отправляет его развешивать всё это по бункеру и даёт ему на пояс рацию. Она короткого охвата, и они могут переговариваться без случайных слушателей.

Потом они поднимаются к деревянным ящикам наверху и Стейси может рассмотреть это место при свете дня. У него не появляется неправильных мыслей. На самом деле, он почти с восхищением осматривается, понимая, сколько труда в это вложено. Ещё одна пометка к тому, что это всё не план безумца. Это не напрасная трата денег. Это тщательная подготовка к настоящему исходу до лучших времён.

«Они хотят, чтобы ты был с ними».

Мэтт протягивает ему лом, чтобы он поддел крышку ящика со своей стороны.

Внутри запасные детали для электроники бункера, некоторые инструменты и толстые пачки инструкций к чему-то.

— Это надо отнести в блок B2, это я отложу на склад, а это, видимо, отправится в библиотеку.

— Здесь есть библиотека?

— Ну то, что книги до сих пор лежат в ящиках в помещении с пустыми полками, может и не делает её библиотекой...

— Я понял. Там то, что прошло цензуру Отца? — Стейси усмехается, но тут же поправляется, видя замешательство Мэтта. — Извини.

— Да не за что. Просто это не то, что кто-либо стал бы контролировать. Всем всё равно, что ты читаешь.

«Конечно. Вряд ли Иаков следит за этим. Ты просто хочешь представить его контрол—фриком. Но, конечно, он должен делать послабление для своих людей хоть в чём-то».

Они переносят всё это вниз в несколько заходов. И Стейси успевает попасть под тёплое полуденное солнце. Несмотря на то, что ощущает на себе довольно враждебный взгляд Адама, стоящего на вышке.

Потом Мэтью поручает ему сортировку консервов, большие ящики на складе рядом с кухней, которые нужно разложить согласно сроку хранения. Промаркировать. Провести ревизию. Проверить, чтобы ничего не протекало, не было помято или вздуто.

Это занимает у него большую часть дня. Несмотря на то, что они прерываются на обед.

Мэтт рассказывает о том, как его семья присоединилась к Вратам Эдема и, к удивлению Стейси, это звучит более чем мило. То есть, когда-то это было дружелюбным сообществом с помощью друг другу и поддержкой (его мать была зависимой от наркотиков и церковь поддерживала их всё то время). Он не уточняет, чем именно, но похоже и деньгами тоже. Его мать это не спасло. Мэтт не говорит от чего именно она умерла, но потом они с отцом и дядей решили, что отправятся вместе с общиной в Монтану. И с тех пор они ни разу не пожалели об этом.

Он с большим уважением отзывается об Отце. Некоторых других членах общины, чьи имена Стейси всё равно ничего не говорят. И о Иакове.

Говорит о том, как они ходили на охоту.

Говорит о том, что Иаков никогда не уходил без добычи.

Говорит о том, что идёт по следу он не хуже чем его отец, а он дважды получал Соснового Лося.

— А те, кто не соглашаются с Иаковом, становятся добычей? — С усмешкой спрашивает Стейси, подписывая ящик с заготовками.

— Те, кто-то не может отличить правильное от неправильного.

Он не может понять сколько в этом шутки.

Но, видимо, приняв его молчание за немой вопрос, Мэтт добавляет:

— Говорят, что Иаков освобождает грешников.

Стейси тянет рассмеяться.

Да, определённо, быть сожранным волками — то ещё освобождение. Даже не чёртова пуля. Пули только для тех, кто либо пытался сбежать, либо отказались выполнять приказ. Остальное — мясо судей. Или мишени. Или добыча кого-то вроде Повара.

Освобождает грешников.

Конечно.

Так просто.

Не похоже, что Мэтью представляет, что такое Иаков Сид.

Стейси думает, что Мэтт никогда не чувствовал, как раскалывается голова от сильного обезвоживания. Не слизывал чужую кровь, натёкшую с соседней клетки. Или воду, если до этого клетку вымыли. Не был счастливчиком, который нашел в кармане обрывок заполненного талона о неправильной парковке, которую не забрали после обыска, потому что она приклеилась внутри его кармана из-за попавшего на неё яблочного сока.

Сладкая целлюлоза, казавшаяся на его языке чем-то сродни пропитанной раствором марки. Ничего вкуснее он точно не ел за все те дни.

Иаков усмехнулся и одобрительно похлопал ему, находясь по другую сторону клетки.

— Небрежность сослужила хорошую службу. Не так ли, Персик?

— Да, сэр.

— Так быстро учишься, — Иаков говорит тихо, так, что спящие в клетках рядом не могут его услышать. Но Стейси слышит.

Потому что отползти от края он не может, у него не хватает сил сдвинутся, его тело болит после испытания. И ещё одного. И ещё.

Иаков присаживается и протягивает руку между прутьев. Приглаживает его волосы, как будто уделяет внимание одному из судий.

— Так скажи мне, Пратт, кто был так небрежен?

— Сэр?

— Понимаешь, если труба подтекает, то будут проблемы потом. И мне нужно, чтобы ты указал на течь. Кто-то где-то дал слабину, и я должен знать кто и где.

— Я не знаю его имени, сэр.

— О, я, должно быть, дал тебе плохую мотивацию. — Иаков качает головой и, наклонившись немного ниже, почти шепчет. — У тебя будет полная порция. Завтра. До испытания.

Его живот болит так сильно, при этих словах.

И он не знает имени. И, возможно, он не отличит одного из последователей от другого. Он был не так внимателен.

Он смотрит не в силах отвести взгляд от лица Иакова, надеясь не то на подсказку, не то на жестокую ухмылку, чтобы понять, что это всего лишь игра.

— Пратт?

— Я не знаю, кто это был, сэр.

И Иаков улыбается.

— Я знаю, Пратт. Но что ты сделал? Ты не стал выбирать любого, да? Ты не стал обвинять невиновных. Я ценю честность. Ты получишь свою порцию.

Он убирает свою руку с волос Стейси и поднимается.

— К тому же, я знаю, что это был Гарри. Я затяну эту трубу потуже.

Этот случай даёт Стейси Пратту представление о том, что поможет ему выжить. С тех пор он становится лучше. Становится на путь исправления.

И теперь он здесь.

— Вау. Ты действительно хорошо справился, — Мэтт хлопает его по плечу, вырывая из воспоминаний.

Стейси оглядывается по сторонам. Это место действительно выглядит лучше, когда всё на своих местах.

— Думал, в этом и была моя задача.

— Да, но это выглядит лучше, чем я предполагал. Знаешь, идеально. Думаю, ты заслужил свой кусок лося.

Адам присоединяется к ним за столом.

Стейси старается не отвлекаться от своей тарелки с едой. Потому что это точно важнее, чем ссоры или какие-либо разговоры. Он ценит возможность плотно поесть, кто бы не разделял с ним трапезу.

Впрочем, Адам просто желает им приятного аппетита и больше ничего.

Ужин проходит спокойно.

И когда Стейси ложится спать, Мэтт показывает ему как выключить свет в помещении, он чувствует себя странно спокойным. Половина комнаты и пустые кровати дальше, скрыты в темноте, а тот свет что попадает из приоткрытой стальной двери, напоминает ему что тьма не повсеместна. И если он откроет глаза, он не потеряется в ней. Тёплый желтый свет безопасен.

Мэтт не говорит, где он ночует, но Стейси подозревает что рядом с камерами или около каких—то механизмов, чей гул помогает ему уснуть.

Потому что так проще.

Он плохо спит.

Ворочается и бестолково пытается задремать, когда каждое ощущение что он проваливается в сон, только выбивает из него.

Поэтому то, что он делает — спускается с кровати на пол и начинает отжиматься.

Заставляет мышцы работать, оставляет голову пустой.

Устраивает пробежку по пустым коридорам. Это на самом деле довольно приятно. Только его дыхание и глухой звук при беге.

И когда снова возвращается в кровать, ополоснувшись, чувствует приятное гудение мышц и ток крови в них. Возвращение к тренировкам — это здорово. На самом деле, он бы многое отдал за возможность побегать в своё удовольствие недалеко от бункера.

Но это не важно.

Он может вернуться мыслями к последним дням. Он может обдумать немного всё то, что было огромной белой обезьяной всё это время.

Он закрывает глаза и кладёт ладонь себе на грудь.

Дыши.

Раз. Два. Три.

«Не держи его рядом».

С сердцем.

Потому что нельзя бояться того, кто становится простым человеком в твоих глазах.

Так же потеет, ест, истекает кровью и мочится.

Да, может заставить быть в клетке. Да, может заставить голодать. Да, может использовать слом с помощью музыкальной шкатулки и слайдов с естественным выживанием хищников.

«Не делай это личным».

Иаков не мог допустить такую ошибку.

Проблема была в помощнице шерифа, Эбигейл?

Проблема в том, что он необходимая наживка?

Иаков не уделял ему особого внимания, когда он оказался в клетке в первый раз.

Он уделял внимание им всем. Иаков говорил о слабости и о силе, о выбраковке стада. Он слишком много полагался на то, что они начнут думать. Очевидно, запуганные люди, боящиеся за свои жизни, оказавшиеся от всего привычного максимально далеко, были не слишком восприимчивы.

Дезориентация.

Мозг пытается убедить, что всё это сон. Что это не правда.

И сейчас, только сейчас, Стейси на самом деле понимает, что это первая ступень. Действительно понимает. Те, кто смог сосредоточиться и услышать, это первые, кто попадают в программу.

Те, кто начинают учиться.

Потом, с особыми случаями, Иаков проводит время в «разговорной».

До этого тоже надо добраться.

Его люди внимательные. Это сейчас Стейси видит, что их разделяют по группам почти сразу. Те, кто склонны к побегу, как правило, размещены по периметру лагеря. Всё, чтобы у них создавалось впечатление, что побег возможен.

Иаков оценивает их возможности. Их умения. Ещё до тренировок и испытаний.

Те, кто пытается привлечь внимание охранников, помещены в центр, просто потому что это создаёт у них впечатление, что они с кем-нибудь смогут наладить контакт. Потому что в лагере достаточно людей и они меняются. Вдруг удастся кого-то разговорить, что-то пообещать.

Так Иаков смотрит и за своими людьми в том числе.

За проявлением слабостей.

Стейси впервые задумывается над тем, что никто из лагеря так ни разу и не причинил им вред. Не считая окриков и, может быть, каких-то высказываний в сторону особо резвых заключённых. Но он не может вспомнить ничего больше. Ни стрельбы, ни ударов прикладом.

И все свои синяки и порезы он получил исключительно во время тренировок и испытаний. Был ли он такой один? Или остальным везло так же?

Он помнит, когда Иаков остановился перед ним, перед его клеткой, в первый раз.

— Хороший день, чтобы начать тренироваться. Так ведь, Пратт? Пройти всё это до конца. Быть готовым. Быть сильным.

— Для чего? Зачем?

Он был так глуп в начале. Он задавал неправильные вопросы. Он неправильно себя вёл.

— Пратт, тебе не нужно меня понимать, чтобы исполнять мои приказы. Я говорю — ты делаешь.

— И ради кого я это делаю?

Боже, он был таким дерзким. Кажется, ему что-то отбили на тот момент. Возможно, чувство самосохранения.

— Ради семьи.

Но он не называет имён. Не то что бы на тот момент Стейси мог их сходу вспомнить, как и папки с делами, возмутительно пустые, учитывая всё.

Он не называет имён, потому что даже их порядок может дать намёк. Показать маленькую брешь. Щель в доспехах.

«Тебе не нужно знать о моих слабостях» — вот что слышит Стейси сейчас.

А потом Иаков Сид впервые использует на нём музыкальную шкатулку.

***

Второй день похож на первый; Стейси занимается фасовкой, маркировкой и проверкой. Мэтт позволяет ему разбираться с этим одному, очевидно, впечатлённый получающимся результатом.

В бункере всё готово и работает как часы. Никаких сбоев. Мэтт говорит, что проверка систем подошла к концу и всё, что не используется постоянно, теперь может быть отключено. Это значит больше тёмных мест или полностью не освещённых помещений.

Но Стейси, занятый всё время на складе, не может оценить перемены.

Он очень сосредоточен на деле, даже если при этом находит возможность болтать по рации.

В основном то, что он делает — помогает ему переключаться. Это довольно большой проект, чтобы он был занят целый день.

И если у него начинают дрожать пальцы, он закрывает глаза и сжимает в руках край футболки. И дышит.

Проблема в том, что он знает.

Это не армейская куртка.

Но это всё, что у него есть.

И он справляется. Занять руки — занять голову. За исключением того, что это не работает ночью.

И он не может перестать гонять мысли в голове. Гнать дальше мысли о доме. Иначе, это окончательно его добьёт.

Гнать дальше мысли о том, что даже если Эбигейл придёт, она может не справиться со всем этим. Он будет последним в её испытании? Но он не поднесёт оружие к собственному виску. Он не попытается из этого выйти. Он будет сопротивляться. В конце концов, пусть лучше она будет сильной, чем погибнет из-за одной маленькой слабости. Послабления.

Гнать дальше мысли о том, что Иаков зачем-то среди них всех выбрал его. Вгрызся в него и не отпускал. Даже сейчас, даже посреди тишины этого бункера. Почувствовавший вкус крови Стейси, его страх, его подчинение. Забирающий себе всё, что Стейси мог отдать. Всё, что не собирался отдавать.

«Не бойся. Отпусти этот страх».

Это звучит в его голове голосом Отца.

Боже. Ты этого хотел? Чтобы Стейси Пратт был сломан? Чтобы в нём не осталось больше ничего? Чтобы он стал частью Врат Эдема?

Он сползает с кровати и становится на колени, кладёт локти поверх одеяла и складывает ладони вместе.

Он вспоминает слова молитвы, но все они обрывочны, и он просто говорит то, что первым приходит в голову. Исступлённо шепчет в темноту, так сильно зажмурившись, что перед глазами плывут цветные пятна.

Только у Него нет для Стейси ничего. Ни тёплого прикосновения. Ни успокаивающего дыхания. Ни одного приказа.

И он чувствует себя слишком... одиноким. Каким не чувствовал себя, находясь в клетке рядом с другими.

Для чего Иаков оставил его здесь? Помощь, правда?

Иаков никогда не врал ему.

Только Стейси постоянно сомневается. Подозревает. Колеблется.

«Неблагодарный».

Нет. Он не должен так думать. Они забрали его жизнь. Забрали его волю. И за это он должен быть благодарен?

«Разделили с тобой свой кров и свою пищу».

К чёрту! К чёрту всё это!

Он не в состоянии оставаться на месте. Он чувствует необходимость двигаться. Он бродит по переходам, лестницам и помещениям. Даже те, которые остались без света. Особенно они. Чтобы закрыть глаза и оказаться в полной темноте. В почти невесомости. Так, чтобы ждать только одного. Так, чтобы ждать.

Он забредает туда, где есть отдельные комнаты. Несколько совмещённых, видимо, для Верных. И отдельная для Иакова. С одноместной кроватью, заправленной так же, как и все остальные. В комнате ещё нет ничего, чтобы указывало на её владельца, но это достаточно очевидно.

Стейси не рискует оставаться там дольше необходимого.

Хотя, наверное, Мэтью не следит ночью за камерами. Не похоже, что у него есть проблемы со сном.

Так или иначе, он выходит к центру связи. Смотрит на мерцающие лампы и нетронутые пылью рации. На самом деле, он довольно хорошо знаком со всем этим, чтобы найти способ послушать, что происходит в горах. Или, может быть, даже в долине. Или у реки, где, должно быть, уже перестали гореть поля.

Просто послушать.

Голос.

Глубокая ночь.

Разве в это время может быть что-то ещё?

Он надевает наушники, щёлкает тумблером и крутит ручку, долго вслушиваясь в помехи.

«... если она доберётся до вышки, высылать подкрепление будет бесполезно».

Он вздрагивает, когда усталый голос Иакова, заглушенный шумами, раздаётся вокруг него.

Он прикладывает ладонь к груди.

Дыши.

Заставляет себя сделать вдох.

«... поднимите в воздух... кра... патруль. Конец связи».

Дальше идут только передачи Избранных, координирующих передвижение. Иаков больше не выходит на связь.

— Не спится?

Мэтт, зевая, садится на соседний стул.

— Я просто хотел узнать, происходит ли что-то сейчас.

Это почти правда. Стейси с запозданием понимает, что об этой выходке Мэтт должен будет доложить. А ещё, что отсюда он мог попытаться связаться с кем-нибудь за пределами округа. Или с Эбигейл. Или со всеми, кто мог бы слышать. Это не пришло ему в голову.

Он выключает аппаратуру.

— Всё нормально, — Мэтт устало трёт глаза. — Я несколько раз засыпал здесь даже под помехи. Это лучше, чем всю ночь считать овец.

— Почему ты не спишь наверху?

— Вне бункера? Ну, а какой в этом смысл? Скоро всё равно придётся привыкать. Я думаю, что лучше сделать это раньше, чем потом мучиться и сходить с ума.

— Ты ничего не принимаешь? — Стейси делает неопределённый жест рукой. — Для сна.

— Иногда выхожу проветриться наверх. Это обычно помогает. Знаешь, долгий подъём, долгий спуск.

— Выматывает.

— Ага. Как пробежки.

Стейси хмыкает. Он догадывался, что остаётся под присмотром.

— Так что? Хочешь подняться со мной наверх?

— Почему нет? Дай мне только штаны натянуть.

И, конечно, ему нужно ещё обуться.

Когда они выходят в ночную прохладу из тепла бункера, его открытые руки покрываются мурашками. А холодный ветер, уже так похожий на осенний, заставляет поёжиться.

Он видит незнакомых ему людей на вышке. Линдси сидит около ограждения, перекрывающего дорогу, занимаясь своей винтовкой. А Адам подходит к ним.

— Полуночникам не спится?

— Знаешь, просто решили проветриться немного, — Мэтт обнимает себя за плечи, покачиваясь с пятки на носок.

— Да-да. А одеться перед этим вам в голову не пришло? — Адам накидывает свою ветровку на плечи сына и кивает Стейси. — Я принесу тебе плед.

Не то чтобы он ждал подобного. В конце концов, он им никто.

«Ты часть их общины. Ты часть проекта».

Как будто признать это, значит принять их заботу.

Они стоят там какое-то время, продуваемые ветром, и разговаривают. И Стейси слушает про атаку на блокпост около западной границы, о том, что сожжена ферма Смиттов, и повреждена одна из вышек связи. От чего, возможно, в ближайшее время им нужно будет выбраться для починки. Очевидно, Иаков здорово полагается на умения Мэтта.

Ему приходит в голову, что находясь по другую сторону, он может понять ту неприязнь, с которой они отзываются об Эбигейл.

Они ничего ей не сделали. Они лишь защищали своё. И не заслуживали ни сожжённой земли, ни смерти.

Но в таком противостоянии всегда бывают случайные пострадавшие. Так ведь? Так?

Когда он снова ложится в свою кровать, эта мысль всё ещё преследует его.

И снится ему раскачивающийся маятник ловца снов. Белые перья звенят как армейские жетоны. И оставляют его одного в невесомости.

Он просыпается ещё до того, как Мэтт приходит его будить. Лежит расслабившись, позволив тишине окутывать его. Плотной и густой. Кокон одиночества.

Он не может понять тех, кто бы выбрал это добровольно. Но. Он знает, что это закончится. Может быть дело в этом?

Знать, что тишина закончится, потому что Иаков придёт за ним. Даст ему своё дыхание. Даст ему свой голос. Даст ему свой приказ.

Раз. Два. Три.

Я вернусь за тобой.

Обещание, кипятком стекающее по его позвоночнику.

Он выбрал огонь.

Прикосновение к волосам, так чтобы обжигало болью.

Царапающие ногти поверх затылка.

— Что внутри? Бардак из мыслей, а? — Иаков удерживает пистолет в его руке, ведя по маршруту. — Давай наведём в этом порядок, Пратт. Ты хорошо стреляешь, но. Ты слишком много думаешь.

— Сэр?

— Ты следишь за целью так, как будто хочешь избежать выстрела. Это неправильно.

Иаков стоит вплотную к нему. Не поправляет его стойку или то, как он держит оружие.

Ни одного чёртового раза, пока цель пересекает заготовленную площадку.

Он дышит Стейси в затылок, хрипло считает «Раз. Два. Три» после каждого выстрела.

Мягко направляет голову Стейси обратно, если он пытается отвернуться, чтобы избавиться от ряби в глазах.

Ему тяжело удерживать фокусировку на цели так долго. И ослабшие руки стали слишком чувствительны к отдаче пистолета. И он чертовски сильно хочет пить.

Иаков даст ему это. После трёх успешных попаданий.

Стейси достаточно упрям, чтобы сделать это.

Стейси достаточно хорошо натренирован, чтобы справиться.

Он никогда не стрелял по живым мишеням.

Он никогда, за всю свою практику помощника шерифа, не стрелял в людей.

Он промахивается. И промахивается. И промахивается.

Иаков мягко посмеивается, как будто знает его мысли. Он не злится, не угрожает ему и даже не повышает голос.

— Помощник Пратт проявляет милосердие, — он выходит на несколько шагов вперёд, не волнуясь о том, что Стейси направит оружие на него. Отпивает из фляги. — Знаешь, кто этого не делает? Мать-природа. Или отцовский кулак. Разит всё и всех, без разбора. В этом преимущество силы. Ты делаешь то, что должен. Или то, что хочешь. Знаешь, кто выживает, противостоя? Сильные.

Он переминается с ноги на ногу, чувствуя, как пот течёт по его лицу. Чувствуя, как немеют поднятые для стойки руки.

И продолжает слушать.

И продолжает промахиваться.

— Потому что ты либо сильный, либо мёртвый. Ты можешь разозлиться, Пратт. Или, если тебе так захочется, ты можешь разозлиться на них, — Иаков указывает на людей в загоне. Пробежка тоже стоит им сил, хотя выигрыш они не получат в любом случае. — Потому что они занимают твоё время. Они заставляют тебя стоять здесь на жаре, мечтая о холодной воде в этой фляге. Эти капли, стекающие с неё, доказательство того, какая она ледяная. Видишь? Красиво. Чертовски красиво.

— Что они сделали, чтобы это заслужить? Сэр.

— Ничего, — Иаков разводит руки. — В этом их главный грех. Они не сделали ничего, Пратт. И ты сегодня мать-природа, которая принесла им воздаяние.

Он даёт знак своим людям, чтобы они продолжили гнать мишени.

И Пратт продолжает стрелять.

И промахиваться.

Он думает, что терпение Иакова кончится, что он взбесится, что он приставит нож к его горлу и заставит.

Но этого не происходит.

Он лишь меняет обойму в пистолете Стейси, не давая ему сменить положение. И продолжает наблюдать.

Это противостояние упрямства и бескомпромиссности.

Выстрел. Выстрел. Выстрел.

Солнце начинает клониться к закату. Все эти часы он сопротивляется. Он думает, что потеряет сознание. Он почти надеется на это.

Из-за того, что вечереет, в лагерь возвращаются дневные патрули, и происходящее привлекает их внимание. Они следят за тем, как происходит эта борьба, негромко переговариваясь.

— Пратт, я должен поблагодарить тебя, — Иаков опирается на изгородь, лениво осматриваясь. — Это хорошая тренировка для моих людей.

— Я рад, сэр.

— Ну конечно ты рад. Потому что ты проявляешь характер. Ты показываешь, что можешь быть упорным. Но ты забываешь, что сейчас твоими действиями руководят слабые.

Иаков делает паузу, словно надеется на укол, на ответный выпад Стейси.

Но у него не хватает на это сил.

— Так сильный умрёт из-за слабых? Из-за жалости? Так будет, Стейси Пратт?

Он не хочет умирать здесь.

— Нет, — он едва шевелит пересохшими губами.

Он не хочет умирать.

— Я что-то слышал. Ветер? Или далёкая гроза?

— Я сказал — нет. Сэр.

— Что?

— Нет!

Раз. Два. Три.

У него трясутся руки, но он стреляет. И стреляет. И стреляет.

Он поражает достаточно мишеней, чтобы получить свою чёртову воду.

Сержант Митч мог бы им гордиться.

Пистолет падает у него из рук.

Он опускается на колени, поднимая пыль.

— Вот так, Пратт. — Иаков присаживается рядом с ним, запрокидывает его голову и приставляет флягу к его губам. — Пей.

Стейси знает, что проиграл. Но ему всё равно.

Он выпивает всё что есть в фляге.

Даже сейчас, лёжа в теплой постели, он может вспомнить какой ледяной была это вода. Чистое благословение. Без привкуса крови.

Стейси смотрит на свои руки. Сжимает и разжимает кулаки.

Он делал то, что Иаков приказал.

Он был сильным. Был? Был ли?

Он не даёт сомнению проявиться и поспешно вылезает из постели.

Днём они с Мэттом занимаются тем, что проверяют герметичность некоторых из дверей. Они были заменены после выявления каких—то проблем с механизмом замков, от чего несколько людей были заперты внутри в течении нескольких часов.

Стейси не сомневается в том, что это мелочи, по сравнению с тем, сколько проверок уже было проведено здесь.

Но он не против эти заниматься. Это помогает ему убедиться, что здесь безопасно. И что бы не произошло снаружи, тут всё будет так, как они оставят. Чисто, светло и всё на своих местах.

К вечеру они заняты на кухне. Смеются, нарезая заготовки для завтрака, подкалывают друг друга. Это что-то несерьёзное, что-то ребяческое.

Он давно не чувствовал себя так спокойно.

Это приятный момент.

До тех пор, пока он не видит, как в столовую входят Верные с Иаковом во главе.

Внутри Стейси что-то обрывается. И в желудок падает глыба льда.

— Мэтью, хватит еды для моих ребят?

— Конечно, Иаков. Нам пока заняться разгрузкой?

— Никто не торопится. Олли, помоги ему на кухне. Пратт, идём — Иаков кивает ему на дверь.

Он покрывается мурашками, слыша своё имя. И послушно направляется следом.

Иаков не уходит далеко, только до комнаты, где много сложенных стульев, предназначенных для слушания проповедей Отца. Он расправляет один из них и садится, откинувшись назад. И смотрит за тем, как Стейси встаёт напротив него, сложив руки перед собой. Кожа на руке, покрывшаяся корочкой, чешется.

Иаков осматривает его снизу вверх.

Что он видит?

Свою мишень?

— Хорошо провёл время, Стейси?

— Да, сэр. Мы проверили всё, как вы и приказали.

— Так? — Он хлопает себя по ноге.

Это одна из тех вещей, что Иаков делает.

Потому что смущение, стыд, замешательство — это вещи для преодоления. Каждая слабость имеет цель. И должна быть преодолена.

Стейси садится на его колени. Тёплая ладонь ложится на его бок, придерживая.

— Сиди спокойно, Персик. Твой вес всё ещё слишком несущественный. Что там с проверкой?

У него получается звучать так же спокойно, как и до этого.

Стейси чувствует, как рядом с его плечом бьётся чужое сердце. Как его щеки касается чужое дыхание. И как внимательно голубые глаза следят за ним.

Раз. Два. Три.

Он вздыхает и начинает доклад.

Иногда Иаков что-то уточняет или переспрашивает, но в остальное время слушает.

— И те помещения, которые сейчас не используются, отключены от общей сети. Это всё, сэр.

— Как ты спишь, Стейси?

— Сэр? — Он поворачивает голову к нему, задохнувшись от того, как близко оказались светлые глаза. И не может отвести взгляд.

— Сон, Пратт. Как ты спишь?

Нет. Нет-нет-нет. Не надо.

— Если могу заснуть — плохо.

— И что тебе снится?

Не заставляй. Не снова. Ты же знаешь.

— Ничего, — он почти шепчет. — Мне снится ничего. И...

— И? — Иаков заправляет волосы ему за ухо.

— Ты вернёшься за мной. Если я буду ждать. Ты скажешь, что я могу делать. Ты прикажешь мне.

Когда Иаков вытаскивает это из него, он чувствует себя ещё хуже.

«Ты сломал меня».

Он чувствует себя уязвимым.

Какая-то часть него думает о том, что мужчина засмеётся. Скажет, что его хребет тоньше тростинки. Скажет, что догадывался о том, что он не справится.

Этого не происходит.

— Стейси, — он наклоняется, касаясь носом его щеки и шумно дышит. — Стейси. Тебе страшно?

— Нет. Потому что ты здесь.

Лицо Иакова хорошо освещено, но Стейси не знает, что он видит. Отчаянье? Смятение? Боль?

— Иоанн... Ты... Проклятье. Стейси, не говори так.

Так вот в чём дело.

— Он сказал тебе, как это сделать. У тебя получилось. — Он говорит, глядя в эти светлые глаза. Потому что кроме слов у него больше ничего не осталось. Ему нечем больше давать отпор. — Ты сломал меня. Ты сделал. Ты ответственен. И ты не можешь убежать от этого.

Он чувствует себя слабым. И больным. Смирившимся.

— Освободи грешника, Иаков.

Но он качает головой.

— Прекрати сражаться, Стейси.

— Я не сражаюсь.

— Сражаешься. Я вижу это. Ты считаешь что подчинившись — сломался. Но это не так. Это тебя освободило. Тебе не нужно сражаться со мной. Теперь я тот, кто даёт тебе цель. Тот, кто избавил тебя от всех твоих слабостей. И страхов, какими бы они ни были. Стейси. Ты мой солдат. Ты принадлежишь мне.

Иаков держит его лицо в своих ладонях. Его глаза почти чёрные.

— Ты слышишь меня, Стейси?

— Я твой солдат. — На выдохе, едва слышно.

Раз.

— Ты принадлежишь мне.

— Я принадлежу тебе.

Два.

— Ты не будешь один, потому что...

— Ты всегда придёшь за мной.

Три.

— Именно так, — Иаков прижимается к его лбу своим и Стейси устало закрывает глаза. — Я сказал, что приду за тобой. И я это сделаю.

Стейси знает, что проиграл. Но — отпусти это, отпусти, отпусти — он вздыхает. Это больше его не тяготит. Ему ведь больше не надо бороться.

«В смирении ясность».

Он чувствует жар в своей груди и знает, что горло перехватило из-за того, что он сдерживает слёзы. Он может это сделать. Он не собирается рыдать только потому, что позволил себе что-то сказать. Он не сделал этого раньше, когда находился в клетке, и он не сделает этого сейчас.

Но как будто это может помочь.

— Эбигейл направляется в наш регион.

Стейси поднимает на него взгляд. Да, это определённо помогает.

— Что?

— Думал, тебе будет интересно узнать, — Иаков наклоняет голову, следя за его реакцией. — Она придёт за тобой.

— Нет.

— Придёт. За моим верным Праттом.

Стейси теперь часть Верных. Какая головокружительная карьера.

— Я... ты хочешь, чтобы я её убил?

Иаков молчит, разглаживая футболку на его плечах. Он выглядит задумчивым.

— Нет. Мне не нужно, чтобы ты её убил. У меня есть задание от Иосифа. И это не включает смерть вестницы Коллапса. Но я не дам её уйти с гор Уайтейлла.

Облегчение. Он точно знает, что чувствует облегчение. У него нет приказа убить её. У них обоих нет этого приказа.

— Почему?

— Хорошо находиться вне новостей, да? — Иаков усмехается. — Она отбила почти все аванпосты в долине Холланд. И если она решит вернуться, то ничего хорошего не будет.

«Она доберётся до Иоанна».

— Тогда, — Стейси прочищает горло. — Тогда мы должны поймать её.

— Ухватываешь суть.

— Я всегда был смышлёным, — он позволяет себе быть немного дерзким, хотя его грудь всё ещё горит.

И в этот раз Иаков улыбается.

— Так и есть, Персик. Так и есть.

Они продолжают так сидеть и Стейси с запозданием понимает, что Иаков даёт ему время. Даёт ему время успокоиться и взять себя в руки. Не приказывает. Просто ждёт.

Даёт Стейси идти в своём темпе.

— Спасибо.

Теперь у него получается звучать правильно.

Иаков кивает и позволяет ему встать.

Это всё ещё неловко. И он боится запутаться окончательно. Поэтому, дождавшись, пока Иаков уберёт складной стул на место, он делает эту ужасную попытку объятий. И со стороны это кажется, как пытаться обнять гризли — опасно, безрассудно и, главное, нужно убежать первым.

Его сердце колотится как бешенное, а щекой он ещё чувствует шершавую армейскую куртку, когда идёт быстрым шагом до столовой.

Он жутко рад, что не слышит шагов за спиной.

В столовой переговариваются и смеются. Он берёт свою порцию и садится со всеми. Это даже не важно, что его не вовлекают в разговор. На самом деле, он доволен тем, что не приходится выдавливать из себя что-то.

Когда Иаков присоединяется к ним, Стейси бросает на него быстрый взгляд, и ему кажется, что он может заметить красноту его ушей.

Он пытается сдержать улыбку. И надеется, что никто не обращает на него внимание.

Иаков не поднимает головы от тарелки. Должно быть, его люди, по крайней мере те, с которыми он проводит больше времени, привыкли к этому. Никто не пытается спросить его о чём-то. И так же никто не отвлекается от шуточного спора или пересказа сплетен, или чем бы то это не являлось. Мэтт смеётся со всеми и машет вилкой, что-то рассказывая. Кажется, он тоже знает их, или может быть, ему просто легко идти на контакт.

После ужина Иаков и Мэтт уходят осматривать бункер. Верные, на самом деле он просто не слышал ни одного имени, чтобы хоть как—то сориентироваться, уходят. Должно быть в ту комнату, что находится отдельно. И Стейси более чем рад занять себя мытьём посуды и уборкой.

Всё, чтобы странное ощущение в его животе прошло.

Всё, чтобы оставаться в безопасном и спокойном месте. Нескольких дней хватило, чтобы придать этому месту если не красную пометку «дом», то хотя бы «убежище».

Но вот Иаков был здесь и...

«Прекрати сражаться».

Он возвращается к своей кровати, застеленной, как и все остальные. Он может держать это дерьмо в порядке. Потому что, очевидно, вещи, которые он может контролировать, заземляют.

Назовите что-то, что находится рядом. Назовите что-то, что влияет на вас сейчас. Назовите то, что помогает вам держаться.

Иаков. Иаков. Иаков.

Нельзя быть по другую сторону забора, когда не выбрал это самостоятельно.

Он раскручивает эту мысль как завод в музыкальной шкатулке. Раз. Два. Три.

Одно дело, позволять им делать это с ним, потому что они этого хотят.

Другое, добровольно стать частью всего этого.

Врата Эдема.

Он даже не был никогда особо религиозен.

Никто не требовал от него следовать плану спасения своей души или чего-то подобного.

Он думает о ночной дороге. Куртке, оставленной в машине. О том, что до границы штата было не так далеко. О том, что однажды он думал сбежать. Просто ехать дальше, пока не доберётся до города. И следующего. И следующего. Остановится там, где захочет. Не остановится вообще.

Он был достаточно молод, чтобы попытаться сделать что-то ещё. Большой город? Участок на несколько сотен человек? Форма полицейского? Дополнительное образование? Снова заваленные учебниками по праву и криминалистики стол и всё место до кровати?

И достаточно умён, чтобы так не поступить. Остаться здесь, где рос всю свою сознательную жизнь. Где собирался поддерживать порядок.

Или всё-таки труслив?

— Эй.

Он вздрагивает, оглядываясь на подошедшего Мэтта.

К его облегчению, Сида с ним нет.

— Ты зашел за вещами?

— Что?

— Ну, вроде как, ты теперь в другой лиге, — Мэтт кивает куда-то в сторону.

Иаков не даст ему привыкнуть к чему-либо, так ведь?

— Да, я просто вернулся за вещами.

По правде говоря, там только мазь для его татуировки и значок, который он прячет в карман. Всё остальное, почти всё, даже не является его вещами.

Когда он входит в помещение Верных, они замолкают, как будто кто-то разом выключил звук. Большинство из них носят одинаковую одежду, и длинные бороды, что на самом деле делает их больше похожими на бездомных, которые каким-то образом получили достаточно хорошую одежду для жизни в горах.

И, видимо, они раскладывают личные вещи. По крайней мере, он видит, что тут и там над кроватями и свободными тумбочками лежат мелкие личные предметы.

— Ты Пратт, верно? — Один из них протягивает ему руку.

Большинство из них одного возраста, тридцать-тридцать пять. Возможно, всё дело в бородах. Но голоса не дают ему обмануться.

— Быть новичком сложно, но просто не позволяй Гилмору рассказывать про бигфута.

Это звучит достаточно дружелюбно, чтобы он попытался, так ведь?

— Кто из вас Гилмор? Потому что у меня новости о том, что я определённо видел одну особь в лесу около дамбы.

— О нет, теперь их двое!

Он присоединяется к общему смеху. И это заставляет его чувствовать себя слишком... Как будто ему здесь самое место.

Что, конечно же, не так.

«Их оружие. Ты можешь использовать их оружие».

Потому что арсенал заперт. Он знает, он проходил мимо него несколько раз.

Он, вероятно, успеет убить одного или двух. Трёх, если будет достаточно быстр. Их здесь пятеро.

«Ты был на коленях и чуть ли не клялся в верности».

«Не недооценивай себя, ты сможешь лучше. Четверо. До того, как Иаков ворвётся сюда, услышав выстрелы».

На его коленях.

«Сдайся».

«Мы примем тебя любым».

«Не бойся».

Раз. Два. Три.

Они на самом деле убеждают его остаться. Потому что Коллапс близок. Но что, если он не произойдёт ни сегодня, ни завтра и никогда?

Он держится за эту мысль.

Наверное, будет странно, если он спросит об этом напрямую. Но Иосиф говорил о скорых изменениях, так?

— Пратт?

Он, наверное, слишком задумался и даже не заметил, как Мэтт присоединился к ним.

Кто-то из Верных на него смотрит, кто-то по—прежнему занимается своими вещами.

— Я...

— Отнесёшь это Иакову? — Как будто не замечая его заминки, спрашивает Мэтт, передавая ему комплект свежего постельного белья. Остальные он раздаёт мужчинам. — Душевые свободны.

Конечно, он стучит, прежде чем войти. И дожидается ответа.

Но Иаков сам выходит. В руке у него рация.

— Поехали, Пратт. Помощницу шерифа поймали. Посмотрим, какая кровь течёт в её венах.

Доказать свою верность. Наконец выбрать сторону.

Так ведь всё идёт к концу, верно?

***

Подсознательно он готов к тому, чтобы увидеть Эбигейл отчаявшейся, израненной и несущей на себе явные доказательства того, что аванпосты долины были не самым простым испытанием.

Но, на самом деле, единственную кровь, что он может на ней увидеть в полутёмной комнате с прожектором, это пропитавшие бинты кровавые буквы на её груди.

Исповедь Иоанну?

Иаков даёт ему время плотно привязать её руки к стулу.

Стейси не слишком заботится об узлах, зная, что так или иначе, Иаков даёт ей фору. Он может понять это по тому, что она будет находиться ближе всех к оружию.

И смотрит он на неё так, словно ему интересно, что ещё она бы сделала. Или что бы сделала на его земле. Была бы охота за ней увлекательной?

Стейси думает, что, возможно, не знает чего-то ещё. В конце концов, Иаков не давал ему подробностей. И мало ли что ещё она в действительности успела сделать. Особенно, если была не одна. Особенно, если люди сопротивления вышли на неё.

Он может заметить, как она начинает приходить в себя; осознанность, появившаяся в её глазах. Движения становятся более суетливыми, она дёргает руками, прежде чем понимает, что связана. И смотрит на него, как будто не может узнать.

— Ты зря пришла за мной. Нам не сбежать.

Он успевает сказать это до того, как Иаков начинает говорить.

И ему остаётся только стоять и слушать. Снова и снова.

И ему остаётся только смотреть, как взгляд Эбигейл мечется между ним, привязанным к другим стульям людям и ходящим между ними Сидом.

И ему остаётся только надеяться, что она справится. И что она проиграет. Иначе, ей придётся идти до конца. Что будет слишком слаба. Иначе её сила заставит Иакова желать большего. Желать вгрызться в неё так же. Так же? Как он сделал это с ним. Заставит ли это сменить?.. Нет. Он сказал, что она нужна Иосифу. И нужна ли она Отцу сильной и способной защищать?

И что значит её искупление греха? Чего они хотят от неё? Хотят видеть её спасённой? Или хотят от неё спасения?

А потом начинает звучать музыка.

Иаков даёт ему знак вернуться в комнату наблюдения.

Стоя там, Стейси по—прежнему может слышать его голос. Насмешливое «ты слаба». Несмотря на то, что она справляется с тренировкой. Снисходительное «не теряй время». Несмотря на то, что на первых развилках путаются почти все. Вкрадчивое «ты не должна дать им шанса». Стейси слышит его усмешку.

Если она будет достаточно сильна, он заменит Пратта ею?

Ведь ему больше не надо будет держать Стейси рядом с собой. Так?

Стрельба заканчивается. И не заканчивается. Музыка стихает. Но продолжает играть.

Потому что одного цикла недостаточно. Обычно недостаточно.

Когда Иаков присоединяется к нему, кровавые следы ярко выделяются на потёртом деревянном полу.

— И так, слабые были устранены. Достаточно справедливо, не находишь?

Он кивает.

У Иакова своё понятие справедливости.

— Стейси?

Вопрос подразумевает ответ.

Иаков смотрит на него, сложив руки на груди.

— Если она будет достаточно сильной, ты оставишь её?

— Не помню, когда вдруг начал сдавать свои отчёты тебе, — говорит Иаков после небольшой паузы. — У тебя особое положение среди наших братьев и сестёр?

Это горит в нём так ярко. Признание. Я твоя погибель. Я должен был быть приманкой. Эбигейл должна была тебя убить.

«Она должна была убить меня следом за тобой».

Чтобы он больше не хотел ничего этого. Ни нужды слышать его. Ни нужды быть необходимым ему. Ни нужды подчиняться.

Горит и греет кончик языка.

Но если он скажет это, то вернётся в клетку. Не важно, что он в любом случае не сможет сбежать. Главное — быть рядом с Иаковом Сидом. Быть его чёртовой мишенью.

Быть. С ним. Рядом.

Раз. Два. Три.

— Нет, сэр.

Иаков рассматривает его, прищурившись. Но ухмыляется.

— Я уже говорил о сопротивлении. И твоём упрямстве. Приятно знать, что они всё ещё с тобой.

«Потому что ты найдёшь способ сломать и это».

— Давай, пошли. Надо вернуться в Центр. Оставим подарок здесь.

— Подарок?

— Не забивай себе голову, Пратт. Пошли. В Центре ещё куча дел.

Стейси не должен это чувствовать, но когда Иаков на пороге бросает:

— Она может быть слаба. Но у слабых своя цель. Отличная от нашей.

В его груди скапливается тепло.

«Ты останешься здесь. Со мной».

Вот что он слышит.

Он ненавидит себя за то, что это признание его так успокаивает.

Они покидают отмеченное кровью место. К которому, он почти уверен в этом, в ближайшее время будет приковано внимание выживальщиков Уайттейла. Судя по тому, как ярко горят сигнальные огни.

Стейси может предположить, что это сделано намерено. Должно быть, Иаков хочет им показать, что если с помощницей шерифа не справились люди его брата, то уж его-то людям это под силу.

Хотя, если она переживёт оставшиеся часы... то выживальщики получат себе ещё одну причину бороться?

Нет. Сид бы не оставил её так просто. Он сказал, что она нужна Иосифу живой. Она точно не умрёт там. А значит, музыка стихнет?

Стейси не представляет себе, чтобы Иаков сделал подобное послабление. Нет. Значило ли это, что выживальщики рядом? Значило ли это, что поэтому они уезжают в такой спешке?

Словно подтверждая его слова, Иаков берёт рацию, не сводя взгляда с дороги. Машину изрядно трясёт.

— Лимо-4, убедитесь, что рыцари в сияющих доспехах прибыли. Не дайте им себя засечь. И возвращайтесь так быстро, как сможете.

Он получает подтверждение и больше не говорит ни слова. Не то чтобы Стейси ждал пояснений, но он мог ожидать, что заслужит насмешку или выговор. Хотя, похоже, всё, что волнует Сида сейчас — остаётся далеко позади, в залитой кровью комнате, где оглушительно играет музыка.

«Для чего отпускать её?»

Он пытается понять, какой смысл Иосифу оставить её в руках своего брата. Что он хотел получить?

В Центр они въезжают к десяти. Стейси может сказать точно, потому что в это время заканчивается обход и выключают уличные светильники возле клеток. Одно единое расписание для всех.

Пар из его рта напоминает о том, что скоро осень. И ночи становятся холоднее.

Чужая кровь согрела бы его.

Иаков идёт впереди, не особо обращая внимание за тем, идёт ли он следом. Те, кто обходят клетки или занимаются какими-то делами, кивают, когда он проходит мимо.

Внутри Центра всё не лучше, чем снаружи. Если зелень и ночь могли сделать из старого заброшенного здания что-то не столь пугающее, то внутри всё намного хуже. Бледно—желтые стены и потрескавшаяся краска. Расколотая плитка на полу. Видно, что это место держат в чистоте. Но то, что здание было много лет заброшено, заметно ещё сильнее по тому, как здесь стараются поддерживать порядок.

Он может видеть над бывшей стойкой регистрации написанное поверх прежнего «Мир в наших сердцах» знакомые слова — «Слабость имеет цель».

Это так похоже на Иакова. Мир, что он, должно быть, так хотел ощутить, в итоге привёл его к уничтожению всего человеческого в себе. <i>Слабости.</i>

Он может слышать, как разговаривают и шумят посудой люди за двойными дверьми слева. Должно быть, это столовая. На втором этаже, по периметру вокруг главной лестницы, ходит охранник. По крайней мере, Стейси может сделать вывод о том, что внутри тоже дежурят.

Он поднимается следом за Иаковом, и они идут вдоль длинного коридора. Двери, что им попадаются, имеют смотровые окна. И следы пребывания здесь людей. Отметины и вмятины. От этого места веет чем-то болезненным. Кошмарами. Непрекращающимися мыслями о боли. О суициде. И страхе.

За свою практику Стейси только однажды столкнулся с нарушением порядка со стороны ветерана. Проходил ли он по программе реабилитации в месте подобном этому? Проходил ли её сам Иаков? Нет. Не похоже.

Он пытается сдержать мрачную усмешку, представив себе Иакова на групповом психотерапевтическом занятии.

Меня зовут Иаков Сид и я собираюсь использовать свою травму, чтобы изломать стольких людей, сколько смогу.

Здравствуй, Иаков. Тебе уже ничто не поможет. Дайте мистеру Сиду пистолет и патроны...

Странный выбор места для тренировок новобранцев. Хотя, должно, Центр был единственным большим местом для того, чтобы вместить всех его последователей. И здесь было достаточно комнат.

Достаточно комнат. Есть ли здесь камеры? Мэтт говорил о чём-то подобном. Камеры. Он мог узнать что-то, добравшись до центра наблюдения. Найти слепые зоны. Это мог быть его шанс.

Иаков приводит его в свой кабинет. Это можно понять по количеству бумаг и большой карте с отметками. Четыре рации с ровно подписанными названиями групп лежат на столе слева. Ключи на крючках около пробковой доски. Фотографии и прикреплённые бумаги с пометками. Фотографии. Он может узнать только одну, кажется это листовка из офиса шерифа. Только вместо надписи «приветствуем новичков», под фотографией Эбигейл написано «грешница».

Он надеется, что выживальщики нашли её.

Он надеется, что она жива.

Он надеется, что ей хватит ума держаться подальше от Центра ветеранов.

«Одна пуля решила бы твою проблему».

«Хватит сражаться».

Иаков бросает ключи на стол, щёлкает выключателем настольной лампы и трёт лицо, словно уговаривает себя не переключать внимание, сосредоточиться.

Он достаёт термос и две кружки.

— Кофе?

Стейси кивает, когда понимает, что он не может этого видеть, добавляет «да, сэр».

Металлические походные кружки чистые, но видавшие виды. Как будто из комиссионного магазина. Хотя, должно быть, это так. Вряд ли у культа есть возможность тратиться на что-то помимо своих бункеров. Не считая земель. Да, земли, люди и оружие, а также большая стройка трёх крупных бункеров. Странно, что он ничего не помнил о том, чтобы кто-то видел большие перевозки материалов.

Должно быть, они делали закупки в Чото или Шелби. Может быть ближе или дальше. Может быть, через подставные фирмы. Но в тихом уединённом Хоуп, никто не обратил внимание на масштабную стройку.

Он почти уверен, что не пропустил бы во время патруля ничего, чтобы указывало на огромный котлован или кучу бульдозеров и самосвалов для вывоза взорванной породы. А то, что это должны быть взрывы, чтобы создать бункер внутри скалы, он не сомневался. И разрешения. Они должны были получить разрешение в офисе шерифа. Разве нет?

Он пытается вспомнить регламент, касающийся подобных работ с взрывчатыми веществами в Монтане, но не может. От всего этого болит голова.

Да и какая разница, если всё уже готово?

— Пей, — Иаков двигает к нему кружку.

Кофе горячий, но не настолько, чтобы обжечь губы или язык. Совсем не похож на то, что он привык пить перед двенадцатичасовой сменой. И по вкусу совсем не то, что давали в забегаловке напротив участка. Джоуи брала два, когда не могла справиться с бессонницей. И всегда отвечала «я знаю» на взгляд Джоли, которым она сопровождала её попытки залить в себя больше. Пратт мог подкалывать её тем, что флирт с официанткой — это не то, что она должна себе позволять, сидя здесь в форме и со значком.

По крайней мере, так было до Денни.

Кофе горький. То есть, возможно, там был когда-то сахар. Ложка или две на термос. Это не помогает.

Но, по крайней мере, он понимает, что держит Сида за рулём, когда он не вырубается после двух-трёх бессонных дней. Это самый крепкий кофе их тех, что он пил. И сердце не скажет ему спасибо.

— Это должны признать запрещённым в церкви, наряду с табаком и алкоголем.

Он сказал это вслух.

Но Иаков усмехается, залпом допивая остатки.

— Иоанн привозит его.

«Для меня», остаётся не сказанным.

Потому что, конечно, Иоанн делает это. Заботится о брате там, где может. И так, как это было бы уместно.

Должно быть, это что-то дорогое. И качественное. Зерно для кофе. Забота в мелочах.

В дверь стучат. Иаков отвлекается на доклад одного из охранников, Стейси может это понять по плащу, который обычно использует только охрана для долгих смен.

В основном, доклад состоит из имён и краткой сводки по прохождению ими тренировок.

Иаков не переспрашивает, но торопливо делает какие-то пометки на пустом листе с кофейными следами, оставшимися от горячей кружки.

— Олли, свяжись с холмом Оза, мне нужны ящики уже завтра. И это не вопрос их возможности.

— Да, Иаков.

— Кто сегодня на дежурстве рядом?

— Эхо-1. Они патрулируют местность начиная с семи часов.

— Дай мне знать, если у них появятся новости. Это всё.

Стейси может сказать, что Олли бросает на него заинтересованный взгляд, прежде чем выйти.

Он понятия не имеет, какие слухи должны ходить. То, что каким-то образом вчерашний пленник вдруг стал носить их цвета и находиться в компании Вестника всё время... Или, может быть, верный их семье? Верный делу церкви? Кем его считают? Внезапно прозревшим?

— О чём задумался, Пратт?

— Это странно, что ты держишь рядом человека, который ещё не так давно был одним их тех, кто пришел...

— Всем всё равно, — Иаков пожимает плечами. — Сплетни — это весело, но эти люди готовятся к выживанию после Коллапса. Это занимает их намного сильнее.

— Звучит так, словно я не один такой. Был. Сэр.

— О нет, ты такой определённо один. — Он усмехается. — Больше нет никого, Стейси. Это только ты.

Это звучит странно. Но достаточно ясно. Иаков не держал бы с собой рядом кого-либо, если бы не приказ Отца. Должно быть так.

— Пошли. Есть ещё дела.

Стейси понятия не имеет, что он должен делать. Просто сопровождать его? Или для него тоже найдётся задание? Сид достаточно хорошо осведомлён о том, что не следует оставлять бывшего законника без присмотра. Должно быть, слишком хорошо. Но отчасти, это означает, что он даёт Стейси знать слишком много о внутренней кухне Центра.

Они спускаются по другой лестнице. Это что-то вроде пожарной лестницы. Или что-то такое. Он несколько путается в однотипных коридорах. Но то, что их цель это местная «разговорная», становится понятно, когда они уходят достаточно далеко.

На сколько Стейси может понять, многие комнаты здесь это не используемые помещения со всяким хламом, что раньше был внутри основного здания. Отсюда сложно бежать. И отсюда отлично слышны крики.

Внутри только один человек. Судя по его лицу, залитому свежей кровью, он был здесь относительно недавно. И, скорее всего, очень не хотел здесь быть. И, кто бы не приволок его сюда, они явно справились со своей задачей не слишком хорошо.

Потому что, когда Иаков открывает дверь, этот человек пытается толкнуть его плечом снизу вверх, чтобы свалить. Если бы у него были свободны руки, это могло бы работать. Но стяжки, удерживающие его запястья сзади, не дают ему и шанса.

Иаков ловит его, не прилагая к этому больших усилий, как будто ожидал чего-то подобного. И вталкивает обратно, опрокидывая на пол.

Стейси может догадаться, что ему следует зайти и закрыть за собой дверь. Последнее, чего бы он хотел. Но он это делает.

Встаёт рядом с дверью, сложив руки перед собой.

Впрочем, Иаков его игнорирует, уделяя всё своё внимание мужчине, хрипящем на выдохе и мажущем кровью пол.

— Сэм, это не уважительно. Бежать от своих братьев, когда их настигла беда. Должен ли я тебе напомнить, что они твоя семья?

— Лучше один выживший, чем ни одного, — хрипло выдыхает Сэм.

— Да. Но выживших было двое. — Иаков садится на единственный свободный стул, рассматривая мужчину, лежащего на полу и заходящимся кашлем. — И угадай что? У твоего брата хватило ума пойти сразу ко мне.

— Это не значит, что он сказал правду.

— Конечно, не значит. Но ты наверняка можешь вспомнить то, о чём говорит Отец в своей проповеди.

— Защищать в меру своих сил.

— Ещё.

— Поступать правильно.

— Увлекательно. Ещё.

— Разделять со своей семьёй все невзгоды.

— Близко. Ещё.

— Больше ни черта! — Вдруг кричит Сэм. — Я не хотел умирать, ясно? Только потому, что Уиллу нужно было обязательно нарваться на приключения, я не хотел подыхать в канаве со стрелой в кишках!

Иаков поддевает его носком сапога.

— Бежать, Сэм, это не значит остаться в живых. Бежать, значит предать всё, чему ты учился долгие годы. Семью не бросают. И они бы не бросили тебя.

— Нет. Они бы это сделали, — Сэм поднимает голову с пола, глядя ему в глаза. — Они бы не умерли за меня. Я знаю это.

— Что заставило тебя так думать?

— Потому что я это знаю.

— Знание должно быть чем-то подкреплено, — Иаков чешет щёку. — Знаешь, подозрения не делают чужие намерения правдой.

— Я знаю. Знаю, что они бы оставили меня там.

— Уилл, это ведь сын четы Смиттов, да?

— Да, сэр.

— И ты говоришь, что он намеренно нарывался на внимание выживальщиков?

— Да.

— И он знает, что дом его родителей сгорел не из-за них. Верно?

— Просто убей меня, чёрт возьми.

— Какие отчаянные слова, — Иаков складывает руки на груди, металлические жетоны звенят, потревоженные. — И почему ты вдруг так резко решил отказаться от всего, что было твоей жизнью последние годы?

— Новости из долины.

— Как кучка испуганных защитников вдруг пошатнула твою веру?

— Слухи о том, что она займётся бункерами. Что всё это будет уничтожено. И лучше... — Сэм сплёвывает кровь. — Лучше найти себе надёжное место. До того, как она решит заняться нами.

— Удивительные слухи. И действия одной девчонки сделали тебя таким безрассудным? Заставили Уилла быть таким неосмотрительным? В районе, где патрули постоянно сталкиваются с...

Стейси, слушающий их, наконец понимает к чему всё идёт. Должно быть до Эбигейл люди Иакова не сталкивались с настоящим отпором. Только если со стороны отдельных людей. Или сопротивления Уайттейла. Но теперь она не просто призрак в соседнем районе, а угроза. Смерть до волшебного всеобнуляющего Коллапса.

И, достаточная сила, чтобы они задумались о своей жизни? Забеспокоились о ней?

Должно быть, Иаков думает о том же. По его лицу Стейси не может понять, что действительно у него на уме.

— Уилл пытался связаться с сопротивлением. Спасибо за информацию, Сэм. И спасибо им, что стреляют не задумываясь, не так ли?

Судя по молчанию Сэма, это близко к правде.

— Ты в любом случае попытался сбежать. Поняв, что нет возможности перейти на другую сторону. — Иаков качает головой. — Предатель среди предателей. Разве этому я учил тебя? Разве этого хотел от тебя Отец? Разве предателей мы можем считать своими братьями?

— Я знаю, что ты меня убьёшь. Не делай из этого трагедию. Просто сделай это. Отдай Судьям или распотроши и повесь на ворота. Просто сделай, чёрт бы тебя побрал!

Стейси знает, что так звучит отчаянье.

Потому что, очевидно, Сэм знает, что бывает с теми, кто предаёт доверие Сида.

Участь хуже смерти.

Иаков не сводит с него взгляд.

— Кто-то ещё знает?

— Попробуй выяснить.

— Спросить у Гвен? — Спокойно предполагает он.

И как бы Сэм не пытался держать лицо, а Стейси видит только его спину и стянутые вместе запястья (кулаки сжимаются на этом вопросе), Иаков что-то находит. Подтверждение.

— Понятия не имею о ком ты.

— Сплетни, Сэм, развлечения для тех, кто не слишком занят. И они бывают так кстати. Если нужно съездить в Бокс Элдер, чтобы помочь моему брату Сэму вспомнить о том, кто такая Гвен, то я конечно это сделаю. Может быть даже с помощником шерифа. Чтобы быть очень убедительным.

Стейси не представляет себе, что это значит. И делали ли Сиды что-то подобное раньше. Но это звучит как угроза. И кем бы не была Гвен, очевидно, её жизнь была для Сэма важна. Но, может быть, недостаточно важна, раз она не оказалась здесь?

— Не надо.

— Почему? У Гвен тоже должен быть шанс быть спасённой.

— Это были только мы четверо.

— Я уверен, если она дочь своего отца, то найдёт утешение среди полей моей сестры Веры. Или, может быть, в церкви Отца. Потеряв одного, обретёт другого.

— Олли не знал. Мы побоялись сказать ему, зная что он может доложить об этом.

— А если достаточно сильна, то сможет занять и твоё место.

— Я говорю правду. Только мы четверо. Пришлось ждать, пока наши графики совпадут. Мы никого больше не хотели с собой брать. Знали, что это привлечёт внимание.

— Ты был убедителен, — Иаков ухмыляется, но не меняет своего положения, только шире расставляет ноги, откинувшись назад. — Только проясни одну маленькую деталь. Тот, кто сказал, что сопротивление будет готово принять людей Иакова Сида, он сказал, что присоединится позже или уже ждал вас там, у Палмера?

— Нет, он не...

Сэм замолкает, очевидно понимая, что попался на такую простую уловку.

— Какая странная преданность. То есть, ты выдал своих мёртвых братьев, и одного живого. Но почему-то решил не говорить о том, кто же стал этой волшебной ниточкой, что должна была вывести вас отсюда. Очень странная преданность.

Сэм смеётся. Это даётся ему с большим трудом, судя по тому, сколько крови он выплёвывает после этого.

— Попробуй спросить у Илая. Вдруг он расскажет.

— Спасибо за совет, Сэм. Именно так я и поступлю. И, возможно, тогда я пойму, что лучше сделать.

— Убей меня, — он говорит это достаточно тихо, но Стейси его хорошо слышит.

— Я тренировал тебя все эти годы не для того, чтобы ты в итоге умер на ноже, как простое мясо. Вполне возможно, что ты хорошо послужишь моей сестре. Как один из её ангелов.

— Нет! Прошу! Не надо! Просто убей меня. Убей, если это нужно, в назидание другим. Лучше так, чем безмозглый ангел.

Иаков поднимается, разом потеряв интерес к мужчине, лежащему в луже собственной крови, и кивает Пратту на дверь.

Они доходят до единого центра связи. Там двое людей с символами Врат Эдема, которые даже не отвлекаются на них. Стейси осматривает чёрно-белые изображения с камер, пока Иаков листает какой-то журнал с метками и датами.

Здесь почти нет слепых зон. К большому сожалению, кажется Мэтт или кто-то ещё, может быть сам Сид, хорошо знали своё дело.

Даже дублирующие камеры, даже камеры видеонаблюдения для ночной съемки. Центр может быть и не защищён на сто процентов, но о появлении любой угрозы они узнают задолго до того, как она станет явной.

Хотя... ни одна из камер двора не направлена вверх. На площадку перед тем офисом, где они были. Оттуда, видимо, Сид наблюдал за лагерем время от времени. Уязвимый в тот момент?

Иаков отвлекает его от раздумий, с характерным звуком вырывая один из листков и направляется к двери. Стейси только и остаётся следовать за ним. Впрочем, он держит в голове эту опасную мысль.

— Олли, пусть кто-нибудь подготовит первую смотровую. Хочу, чтобы Уилл ждал там, — Иаков кидает Пратту ключи и кивает на навесной замок. — Там остались ещё дротики с Блажью?

Стейси первым вылезает на крышу здания, из-за скрипа двери он не слышит ответ. Но, должно быть, будет ещё один допрос. Похоже, мысль о других предателях среди своих людей, заставляет Иакова действовать как можно быстрее.

Он подходит к краю крыши, доставая рацию дальнего охвата и настраивает частоту, сверяясь с цифрами на клочке вырванной бумаги. Стейси сомневается, что убежище сопротивления расположено так близко, что он может связаться с ними напрямую. Иначе, поймать их не было бы для Сида проблемой.

Но, очевидно, он чего-то не знает.

— Виски-2, приём. Это Иаков Сид. У меня есть информация для Палмера.

Он повторяет это ещё несколько раз, с интервалом в несколько минут.

Стейси передёргивает плечами и отступает поближе к двери, где не так сильно чувствуется порывистый ночной ветер.

Наконец, через помехи пробивается голос. То, как напрягаются плечи Иакова, даёт Стейси представление о том, что на связи и есть Илай Палмер. Лидер выживальщиков Уайттейла.

— Это Виски-2, приём.

— Уилл, Нахо, Дерек и Сэм нашли человека, который, как они считали, приведёт их к сопротивлению. В данный момент все они мертвы. Убиты твоими людьми около озера Сильвер. Приём.

— Сид, ты говоришь мне искать крота? Приём.

— Либо так, либо ты научился играть грязно. Приём.

— Пошел ты, Сид. Пошёл ты.

Иаков выключает передачу, посмеиваясь.

Стейси не может понять для чего ему привлекать внимание Илая к возможным внутренним проблемам внутри обоих лагерей. Что бы что? Отвлечь его? Чтобы дать ложную наводку? Чтобы заставить сомневаться в преданности своих людей? Не проще ли было оставить всё как есть?

Иаков берётся за свою рацию.

— Альфа-4, квадрат 8-16, ищите грузовики сопротивления. Они где-то рядом. Скорее всего, не успели ещё поставить ловушки. — Он получает подтверждение и вешает её обратно на пояс. Поворачивается к нему. — Мысли, Пратт?

— Сэм не знал его имени. Это мог быть человек не из сопротивления? Кто-то внутри Центра, кто хотел избавиться от него? Или, кто-то мог бы убедить его, что надо бежать.

— Хотел бы я знать, — Иаков смотрит в одну точку, поглаживая бороду. Происходящее явно ему в новинку, и он ищет пути решения загадки, не зная всех деталей. — Может быть Уилл что-то держит в секрете.

— Его родители живы? — Стейси неосознанно копирует его позу, скрещивая руки на груди. — Адам в бункере говорил о том, что их ферма сгорела.

— Да, они живы. Отец дал им другой надел, но весь урожай с их земли, все животные в загоне, это всё сгорело. И, скорее всего, в этом году это всё уже бесполезно.

— Уилл сам пришел в Центр? Он виделся с родителями?

— Да и да. Вне патрулей он занимается тем, что проводит тренировки рукопашного боя здесь.

— Испытание?

— Нет, — качает головой Иаков. — Когда он присоединился, испытаний ещё не было. К тому же, у него был обширный послужной список. Мне не нужно было учить его верности.

«Когда всё пошло не так? Почему ты стал это делать?»

В смотровой пахнет кровью. Большой белый волк лежит на металлическом столе с распоротым брюхом с хирургическим расширителем, виднеющимся из раны.

Уилл стоит там, не связанный, без следов какой-либо борьбы. Он не выглядит испуганным или нервничающим. Его открытое светлое лицо отмечено старым шрамом. На вид ему точно не больше сорока.

Стейси задаётся вопросом о том, как сильно он доверяет Иакову. Хотя, очевидно, он это делает.

— Уилл, что бы ты сделал на моём месте, — без промедления начинает Иаков. — Поверил бы одному сбежавшему и пойманному или вернувшемуся? Кому бы ты поверил?

— Не знаю, что мог бы сказать Сэм, пытаясь себя оправдать. Но одно то, что он бежал, говорит о нём намного больше, чем мог бы я.

Уилл говорит спокойно, как будто тренировался перед этим. Он говорит не задумываясь, но будь Стейси с ним на допросе, он бы попытался вывести его со знакомой тропы. Заставить его отвлечься. И потом вернуться к вопросу снова. Он может и не собьётся, но изменит слово или два. Начнёт снова. Изменит ещё больше деталей. И посыплется на этом.

По крайней мере, во время учёбы это работало.

Но Иаков поступает иначе.

— Надел рядом с хижиной Купера. Отец дал твоим родителям намного больше, чем они потеряли из-за этой, скажем так, неприятности.

— Да. И спасибо Отцу за его щедрость. Мои родители обживаются на новом месте. Я рад, что никто не пострадал несмотря на то, что сгорело несколько полей.

— Да, знаешь, я просто хотел убедиться, что с тобой всё хорошо. Что ты не будешь переживать, что далеко от них. — Иаков кладёт руку ему на плечо. — В конце концов, мы семья, мы не дадим им пострадать. Только от того, что какая-то дурёха с помощью пары самодельных взрывных устройств...

— Коктейлей Молотова.

— Да, точно. Прямо посреди дня. Ведь должна была знать, что внутри никого нет. Спалить пустой дом просто так. Что за человек, да?

— Кто знает, что происходит в её голове.

— Да, точно. — Иаков посмеивается, но делает это так наигранно, что Уилл должен это понять. — Я вот только думаю, для чего использовать взрывчатку на парочке стариков? Ей что, крови в долине не хватило? После ночных вылазок на аванпосты моего брата, вдруг решила посреди дня взорвать очаровательную ферму Смиттов.

— Она её не взрывала, а подожгла. Как делала это с силосными башнями в долине. Наверное, этой суке доставляет удовольствие что-то сжигать. У Бошоу те же проблемы. Чёрт, да я не удивлюсь, если выяснится, что они работают вместе.

— Ты прав. Что ж, отдыхай, — Иаков хлопает его по плечу и поворачивается к Пратту. — Я же говорил тебе, Персик. Божественное провидение, что Смиттов в этот день не было дома. Должно быть, она так увлеклась своим крестовым походом, что раскидывала взрывчатку как пирожки.

— Коктейли Молотова, — в спину ему бросает Уилл, но Иаков не обращает на него внимание.

— И, удивительное дело, что ей понадобилось два трупа стариков, чтобы показать какие мы тут плохие. Ведь, конечно, людям Палмера нужно подтверждение. Иначе же они её не примут.

В следующее мгновение происходит несколько вещей сразу: Уилл толкает Иакова в спину, бросаясь вперёд. Дверь позади Стейси с оглушительным стуком врезается в стену. А сам он врезается в Уилла плечом, стараясь не дать ему добраться до выхода.

Иаков хватает Уилла сзади, оттаскивая от Пратта. Выворачивает его руку и с силой впечатывает в поверхность стального стола, едва ли не в белую шерсть мёртвого Судьи.

Стейси поднимается на ноги, следя за тем, чтобы держать вбежавшего внутрь мужчину в поле зрения. На тот случай, если он тоже решит броситься на Иакова. Хотя, не похоже, что он собирается что-то предпринять.

— Не сопротивляйся, Уилл, — говорит он.

— Да, спокойно, Уилл, — выдыхает Иаков, усиливая хватку на его плече. Должно быть так, чтобы сустав горел от растяжения.

— Идите к чёрту! Все вы! — Шипит Уилл, бесполезно дёргаясь. Вены на его шее вздулись от напряжения.

— Рори, мне жаль.

Иаков вытаскивает пистолет. Он не сводит напряженного взгляда с лица мужчины.

— Пратт, заправь шприц. Ампулы для дротиков позади тебя.

Приказ — исполнение.

Руки Стейси трясутся. Две или три ампулы падают на пол, но не разбиваются, прежде чем он заправляет шприц для подкожных инъекций. Жидкость в них мутная бело-зеленноватая.

Он останавливается рядом с Иаковом, несколько позади, не зная что делать.

— Рори, он конечно хороший солдат. Положа руку на сердце, он лучший из тех, кто мог бы положить меня на лопатки. И чёрт бы с тем, что он хотел перейти к сопротивлению. Даже чёрт бы с тем, что он позволил своим братьям по оружию погибнуть. Но это... Рори, ты понимаешь, что он пытался вас убить? Просто чтобы выдать им красивую историю о том, что мы монстры, от которых он бежал. Для нас была история про помощницу шерифа. Красивая. Если бы она не была уже поймана к тому моменту. И в совершенно другом месте. Вот ведь незадача. Я дам тебе выбор, как поступить с предателем. Он предал свою семью и за это он не может не понести наказание. Так что? Пуля?

— Он мой единственный сын, — заламывая руки говорит мужчина. — Я не могу его потерять. Не так.

Иаков смотрит на него, его челюсть так напряжена, словно он сдерживается чтобы не сказать что-то.

— Церковь была к нему благосклонна. Никто не требовал от него больше, чем простой верности. Выживальщики могли его убить ещё вчера.

— Но Господь не дал им этого сделать.

— Блажь не оставит в нём ничего человеческого.

— Пусть так.

Стейси думает об отчаянии, в котором должен пребывать человека, теряющий своего сына так или иначе. Делающий выбор, которого нет.

Он думает, что Уилл начнёт кричать или дёргаться в конвульсиях, когда Блажь проникает в его кровь, но тот только тихо стонет и затихает. И падает мешком на пол, когда Иаков его отпускает.

— Спасибо. Спасибо, Иаков. Спасибо. — Рори приподнимает сына, гладит по волосам, качая на руках. — Уилл. Уилл. Всё хорошо. Теперь всё хорошо.

Иаков берётся за рацию.

— Олли, отряд Дельта вернулся с патруля? Мне нужно, чтобы они сопроводили Смиттов в регион Веры.

Стейси помогает мужчине поднять тело его сына. К тому моменту, когда они спускаются вниз, машина патруля уже на месте. Рори устраивается позади и Стейси помогает ему. Они укладывают Уилла на расстеленный плед.

Он не реагирует, но когда Стейси бросает взгляд на его лицо, то видит совершенно белые глаза под приоткрытыми веками. И влагу, текущую по его щекам, хотя даже его дыхание не становится глубже. Словно теперь всё, что происходит с организмом, больше не под его контролем.

Он спрыгивает на землю, не дожидаясь, что Рори захочет сказать что-то и ему.

Он чувствует себя ужасно паршиво.

Он не представляет, чтобы выбрал сам, оказавшись в такой ситуации.

Иаков стоит около двойных дверей, наблюдая за тем, как грузовик уезжает. Прислонившись к кирпичной кладке, он крутит в руках яблоко.

Стейси становится рядом, сложив руки позади себя.

— Ты был прав. Сэм не знал его имени. Это и заставило меня подозревать.

Стейси не отвечает.

— Убить его было бы правильнее?

То, что он спрашивает, должно значить, что он сомневается?

Стейси пытается себе представить, что если бы Уилл был тем, кому он доверял. В ком не сомневался. Смог бы он тогда решить, что более правильно? Смог бы смотреть в глаза его отца, сделав тот или иной выбор?

— Хороший человек не поступил бы так, — всё что он говорит.

— Считать себя хорошим человеком или плохим — это не то, о чём действительно стоит думать.

— Потому что человека определяют поступки? — Наугад стреляет Стейси.

— Они и умение видеть общую картину, — говорит Иаков, работая ножом и протягивает ему половину яблока.

Оно сладкое и сочное.

Хороший урожай.

Иаков показывает ему то, что можно назвать общей спальней. Здесь не включают свет и не разговаривают. Очевидно, это единственное место, где отсыпаются после патрулей. Совсем не похоже на то, что было в бункере. Только раскладушки, стоящие едва ли не вплотную. И открытые окна, чтобы внутри не было душно.

Иаков указывает ему на одну из кроватей и уходит.

Стейси думает, что он слишком устал, чтобы беспокоиться о том, где спать. Он разувается и ставит свою обувь под кровать, устраивается в одежде поверх скрипучего каркаса.

Закрывает глаза, слушая чужое дыхание и редкие шумные выдохи.

У него есть большое домашнее задание.

Он не может вспомнить есть ли у этого медицинское объяснение, но, с тех пор как он перестал голодать (а голод та ещё сука) и получать воду в достаточном количестве, его воспоминания об этом месте очень яркие.

И это не может быть проблемой.

«Просто перещёлкивай каналы кабельного, просто перещёлкивай воспоминания».

Телек это последнее по чему он мог бы скучать, но аналогия всё равно не идёт из головы.

Он вытаскивает информацию из своих воспоминаний. Как шипы.

Он может вспомнить это достаточно хорошо, потому что голос Иакова долгое время было тем, что было с ним в клетке. Это и голод.

Отец. Он упоминал отца. И его стремление защищать.

Очевидно, он защищал своих братьев.

Эта просьба Иоанна. Он боялся, что брат уйдёт. Он очень хотел, чтобы он остался.

Иаков тогда сбежал? Нет, в папке с его делом значилось ведь что-то о нарушении... нарушении чего? Общественного порядка?

Нет. Вряд ли. Должно быть он что-то сделал.

Стейси знает такие случаи. Достаточно много, если подумать. Может его практика в правоохранительных органах и не так обширна, но он видел достаточно дрянных историй.

Потом армия, как единственный выход. Небольшой выбор между тюрьмой и чем похуже.

Потом Миллер. Стейси слышал эту историю достаточно часто, чтобы понимать, что это всегда свежая рана. Иаков не изменил ни одной детали с тех пор, как рассказал её впервые.

То, как он говорит, что в итоге всё это привело его сюда. Чтобы защищать.

И не сдаваться. Несмотря ни на что.

Стейси думает о том, что он защищал братьев.

Стейси думает о том, что он писал им письма на старый адрес, но никто не мог их получить с тех пор, как их забрали в разные семьи.

Стейси думает о том, что Иаков позаботился о нём. Так, как если бы позаботился о ком-то из своей семьи. Своей настоящей семьи.

Это не... ничего больше.

Он, должно быть, в какой-то момент увидел в нём тот же страх, ту же боязнь остаться одному. То, что он мог в последний раз увидеть в глазах своих братьев.

Может быть, он совсем не хотел ломать его. Но Иоанн предложил, Иоанн сказал как сделать это правильно. Иоанн заботился о том, чтобы рядом с его братом были надёжные люди. Он не хотел снова его потерять.

Был ли Иаков тем, кто нашел их? Нет, должно быть это сделал Иосиф. И он же считал, что Пратт будет гарантией того, что Иаков столкнётся с Эбигейл. Надеялся ли он на то, что Иаков сломает её? Сделает верной Вратам Эдема? Какой план был у Отца? Позволить братьям и названой сестре рисковать своими жизнями из-за какой-то никому неизвестной помощницы шерифа? Предвестницы конца привычного мира?

Всё это в итоге ради чего? Ради спасения? Вся эта кровь, смерти и разговоры о перерождении для нового мира.

«Защищать. И не сдаваться. Несмотря ни на что».

Раз. Два. Три.

Даже если это значит превращать кого-то в марионетку из Блажи.

Он ворочается.

Иаков не хотел этого делать. Иаков бы выбрал смерть. Иаков освободил бы грешника.

Он думает о пустых белых глазах Уилла.

До утра он так и не может уснуть.

***

Так и не уснув, и только бесполезно проворочавшись большую часть ночи, он встаёт ещё до того, как окончательно светлеет. Здесь нет часов, но он представляет себе, что достаточно рано.

За двойными дверями, как он и предполагал, столовая. Здесь тоже работают посменно, на сколько он может предположить. Чтобы для тех, кто приходил, в любое время была горячая пища.

Тарелки, подносы и ложки с вилками в отдельных контейнерах рядом с кастрюлями с дымящейся едой.

Это почти так же хорошо, как и импровизированный завтрак Иоанна.

Никто не обращает на него внимание. Хотя он точно может различить нескольких людей, которые сидят особняком, жадно поглощая пищу. Должно быть новички. Они держатся отдельно, но всё же ближе друг к другу.

Он садится за дальний стол, ближе к окну, закрытому старыми проржавевшими листами.

«Ешь».

Ему требуется заставить себя сунуть ложку в рот. Но потом он ест так быстро, как может, стараясь не обжечься. Глядя в одну точку и не думая ни о чём конкретном.

И конечно несмотря на то, что большую часть он провёл без сна, мысль о горьком кофе заставляет передёрнуть плечами.

«Как только Сид его пьёт?»

Как будто он не может не возвращаться к нему снова и снова. Причина всего.

В подтверждение его мыслей, Иаков показывается в дверях. Он ни на кого не смотрит, что, наверное, должно успокоить Стейси. Он не искал его. Хотя, конечно же, если бы была совершена попытка побега, он бы знал.

Он не осматривается, но это не значит, что не смотрят на него.

Когда Иаков оказывается здесь, Стейси может заметить, как остальные бросают на него взгляды. Они... рады видеть его здесь. Они хотят видеть его живым и здоровым, они верят в то, что он делает. И что он делает с ними, очевидно.

Стейси интересно, как сам Сид относится к этому. На сколько ему важно и важно ли их признание? Хотел ли он быть для них кем-то вроде Иосифа? Того, чьи слова они хотят слышать всегда?

Ему не нужно что-то делать, чтобы они так смотрели.

Ореол невозмутимости и спокойствия вокруг него. Не такой, как у его брата. Но всё же.

И то, как он движется. Стейси против воли вспоминает их первую встречу после крушения.

Опасность. Что-то тревожное, что выдают в нём человека привыкшего убивать.

«Освобождать грешников».

Иаков хмуро смотрит на свой поднос, как будто вспоминая голоден ли, но в итоге решительно наполняет свою тарелку. И оглядывается, теперь явно ища его глазами. Ни секунду не сомневающийся, что найдёт его. Садится рядом и так же молча принимается за пищу.

Это что-то вроде негласного мира?

Стейси думает о том, что Иаков держит его рядом. Что тоже привыкает.

После завтрака его настроение заметно улучшается. Стейси может это различить в его глазах и тому, как он ухмыляется. Морщинка между его бровей исчезает.

— Пратт, готов к небольшому преобразованию?

Не то что бы его ответ что-то значил.

— Да, сэр. — Он едва ли сдерживает тяжёлый вздох.

— Мне нравится твой неиссякаемый оптимизм.

Они поднимаются наверх в его комнату, на сколько может предположить Стейси. И проходят в ванную. Если это можно так назвать. Это большое помещение раньше явно предназначалось для больных, которые не могли мыться сами или для проведения каких—то медицинских процедур. Или это могло быть частью терапии. По крайней мере, здесь всё ещё остались кое—где крепления на стенах и около жёлтых эмалированных ванн.

Стейси достаётся раскладной стул. На стене позади него есть зеркало, что, наверное, указывает на место, где раньше была раковина.

Он не совсем понимает, что всё это значит.

На другом стуле, рядом, стоит миска с горячей водой, судя по тому, что от неё поднимается пар. И там замочено полотенце.

Иаков хлопает его по плечам и направляется к миске.

— Когда-нибудь брился опасной бритвой?

— Нет, сэр, — Стейси следит за тем, как он тщательно отжимает полотенце.

— Ножом?

— Нет, сэр.

— Главное, хорошо распарить кожу. — Он кладёт всё ещё влажное полотенце на его лицо. Так, как будто это-то что-то привычное. Так, как будто он часто делал это для кого-то. Хотя, очевидно, это не так.

Почти у всех его людей, из тех, кого Стейси видит, кустистая и неопрятная борода, это отличительный признак.

— И важна твёрдость ножа. Охотничий для этого подходит гораздо лучше, чем кухонный. Хотя, опять же, зависит от привычки.

Иаков насвистывает мелодию музыкальной шкатулки, пока распределяет пену по его лицу.

— Наточки. И правки.

Он кладёт сухое полотенце на его плечо, и склоняется сверху, примеряясь.

Стейси старается держать глаза открытыми, но вид внушительного лезвия рядом со своей щекой, нервирует.

Он догадывается, что Иаков не собирается причинять ему вред, но это не значит, что ему не хочется вжаться в стул, уходя от ножа как можно дальше.

Он сглатывает и закрывает глаза.

Но, к собственному удивлению, он едва чувствует нажатие лезвия. Только прикосновение пальцев к своему лицу и сосредоточенное дыхание рядом. Иногда Иаков отвлекается на то, чтобы править нож, прежде чем вернуться к работе. Или снять пену с лезвия о полотенце на его плече.

Это не тот опыт, что он мог получить на центральной улице, заходя за Уайтхорсом в парикмахерскую, где на фоне сводки новостей старик Мидфорд начисто выбривает кого-то из завсегдатаев, оставляя мыльные разводы и собранную пену на своих пальцах...

— Теперь против роста волос. И этого будет достаточно.

Стейси слышит, как он снова правит нож, прежде чем вернуться к бритью.

Он думает о том, что едва отрастающая к концу второй недели щетина это тот максимум, который он мог себе позволить. Поэтому отрастить бороду это было долго и мучительно, несмотря на то что волосы на голове приходилось подравнивать достаточно часто. Даже если Джоуи подкалывала его, ему нравился итоговый результат.

Сейчас, должно быть, после ножа, его кожа будет раздраженной и покрытой красными пятнами. И кровью.

Чёрт, возможно часть шрамов на лице Иакова появилась именно так.

— Побольше веры, Пратт.

Он открывает глаза, удивлённо глядя на Сида.

— Ты напрягся. Расслабь плечи.

Он делает как было сказано. И всё равно, его пульс резко подскакивает, когда лезвие оказывается рядом с яремной веной.

И всё же — ничего.

Когда Иаков стирает с его лица остатки пены мокрым полотенцем, он всё ещё жив и цел. И кожа не кажется воспалённой.

Иаков даёт ему встать и поворачивает лицом к зеркалу в облезшей раме.

Он выглядит довольным своей работой, касаясь гладко выбритых щёк. Наносит что-то вроде крема на чувствительную кожу.

— Должно быть, в школе девчонки за тобой бегали.

Стейси не отвечает.

— Понимаю. Красивый парень с необычным именем. Не задира. Приходилось драться, да Пратт?

«Несложно было догадаться».

— Отец сказал про... никакой жизни «до».

Иаков в отражении наклоняет голову вбок.

— Никто не может избавиться от прошлого и воспоминаний по щелчку пальцев. Думаю, ты это знаешь. И забыть о прошлом значит только то, что не стоит больше за него цепляться. Важно лишь какие знания ты смог пронести через них. Умения. Навыки.

— Всё то, что поможет выжить.

— Схватываешь налету. — Иаков ухмыляется и кивает ему на дверь позади себя. — Форма там. Переоденься.

Он возвращается в комнату. Здесь мало личных вещей. Как будто она и не является жилой. Три лампы на столе, переплетённые друг с другом чёрными шнурами. Почти полностью закрытые окна, оставляющие только полумрак. Какие-то стальные скобы, о назначении которых он не может подозревать. Несколько листов с заметками неаккуратным почерком, где буквы расползаются в стороны под разным наклоном. Этого слишком мало. Ничего об Иакове Сиде, на самом деле.

Потому что всё своё время он находится вне этой комнаты?

Винтовка Джейкоба на соседнем столе. Рядом.

Стейси не знает, какую философию оружия он разделяет. Наверное, достаточно того, что Иаков ни разу не использовал винтовку при нём, предпочитая широкий армейский нож. Но, возможно, ещё не пришло время охоты.

А в том, что Иаков любит охоту, у него нет сомнений.

Кровать выглядит нетронутой. Форма заместителя шерифа лежит на ней.

Идеально выглаженная. Чистая.

Он не раздумывая скидывает пропахшую потом футболку и натягивает ещё тёплую, словно её только что отгладили, ткань на голое тело. Он торопится, не зная, когда Иаков вернётся. Трясущимися пальцами застёгивает пуговицы до самого верха.

— Красивый парень в форме помощника шерифа.

— Зачем? — Он оборачивается к Сиду, видя что-то вроде удовольствия в глазах и морщинках вокруг них.

— Потому что они внимательно следят за тобой. И это возможность дать им понять, что есть к чему стремиться. Это работает, Пратт. Ты убедишься в этом сам.

Стейси не нужно смотреть на себя в зеркало, чтобы ощущать эту метку.

«Предатель».

Иаков использует его. Точно так же, как использовал Отец.

И что он может этому противопоставить?

— Пойдём, Пратт. Надо проверить как проходят тренировки.

В утренней дымке и тянущимся от озера тумане, местами заколоченные окна Центра, выглядят зловеще. Тревожно. Колючая проволока, решетки и проржавевшие стальные листы.

На улице тихо, даже ночные сверчки смолкли. Он может различить разве что стоны от огороженных клеток. И негромкие разговоры на площадке.

Некоторые тренируются с ножами, некоторые врукопашную, некоторые отрабатывают удары.

Иаков какое-то время наблюдает за ними. Стейси отвлекается, чтобы посмотреть на ворота, которые широко раскрыты, за ними видно озеро и дорогу к лесу. Свобода кажется совсем близко. Пересечь открытое пространство, идеально просматриваемое охраной и дозорными и укрыться в тёмной листве. Или добраться до воды и пойти на дно в ледяной воде озера. Получить пулю. Быть загнанным Судьями. Столько вариантов для того, чтобы покинуть это место. Как выбрать.

Будет ли Иаков разочарован?

Вернётся ли за винтовкой, чтобы проследить его путь в перекрестье прицела?

В него ни разу не стреляли. Как больно это будет?

Но он не побежит. Он хочет жить. Он хочет знать, что будет дальше.

Его отвлекает болезненный вскрик одного из бойцов, рухнувший на землю. Его оппонент улыбается, сплёвывая кровь и помогает ему подняться.

Людей становится больше. Как будто они подтягиваются сюда, норовя показать себя Вестнику.

Среди прочих, Стейси может узнать только Олли, потому что он выделяется на фоне других темноволосых мужчин. Его светлая борода блестит от воды, когда он выливает её из фляги себе на лицо.

— Ты умеешь драться, Пратт?

— Да, сэр.

Он предполагает, что Иаков поставит его против кого-нибудь, что сможет прихлопнуть его быстро и достаточно болезненно. И даже быстро осматривает тех, кто может стать его потенциальными противниками. Но Иаков не делает этого, видимо довольный ответом. И чёрт знает, что толкает Стейси спросить:

— Нужна демонстрация, сэр?

— Пратт, ты достаточно долго был вне тренировок. Не думаю, что дополнительные синяки и растяжения сегодня предадут твоей работе скорости или аккуратности. А у меня нет времени ждать, пока ты отлежишься в палате.

«Вау. Он действительно проговаривает всё это, чтобы ты не выглядел слабым на фоне его людей?»

Прежде чем он успевает как—то среагировать на это, к ним подходит Олли, зачёсывающий мокрые волосы назад. Как будто демонстрируя несколько тёмных синяков на груди, покрытой мурашками. Хотя, очевидно, тренироваться без рубашки его никто не заставлял.

— Сэр, я могу подготовить его, если хотите.

Иаков смотрит на Стейси, который поднимает подбородок, сжимая челюсти. И что-то вроде довольства появляется на его лице.

— Сэр?

— Я слышал тебя. — Иаков одной рукой опирается на деревянный ящик, другой показывает на Стейси. — Ты надеешься выстоять после того, как он прошёл моё испытание? Думаешь, я плохо его подготовил? Думаешь, его тренировки недостаточно?

— Нет, сэр. Но всегда можно лучше.

— То есть, — Иаков снимает куртку, жетоны с ключом и кроличьей лапой, оставляет всё это на ящике. — Ты сомневаешься во мне. В том, что я правильно его тренирую.

Олли не отступает, но сглатывает, глядя на его приготовления.

— Нет, сэр. Это не то, что я сказал.

— Так у меня проблемы с пониманием информации? — Иаков поднимает брови и неожиданно смеётся. — Олли, я шучу. Просто покажи мне, что у тебя есть.

Они привлекают внимание, остальные люди освобождают им место и наблюдают.

Отсюда Стейси не может видеть лица Иакова, только его спину, но он хорошо видит движения Олли — неторопливые, напряженные. Он как натянутая струна, готовая лопнуть.

Они не кружат по импровизированной площадке, Олли сразу бросается вперёд, метя ударом в челюсть, но Иаков подставляет плечо, не давая удару достичь цели. Шагает вправо вперёд, сокращая между ними расстояние, и перехватывает его левую руку, тут же скручивая запястье, прежде чем отпустить и легко толкнуть в спину.

Олли по инерции проходит пару шагов, но тут же с разворотом бросается к нему.

Стейси отвлекается на грузовик, подъезжающий к главным воротам. Он может видеть много вооруженных людей в открытом кузове, и это не похоже на патруль. Кто-то из них со свежими перевязками, белые повязки слишком заметны на тёмной форме.

«Дело рук Эбигейл?»

Она действительно занялась ими.

Ему интересно, как далеко она может быть. Или как близко. Но вид машины, покрытой дорожной пылью, не даёт ему подсказок.

«Смирись».

Когда люди рядом с ним взрываются одобрительными криками он снова смотрит на площадку. Иаков смотрит прямо на него, держа в локтевом захвате Олли за шею. Шрамы ожогов на его руках, поверх чистой кожи Олли выглядят болезненными. Его глаза такие яркие и он не отпускает взгляд Стейси. И он что-то говорит, наклонившись к уху поверженного оппонента.

То, что не могут услышать другие.

И отпускает его. И отводит взгляд.

Стейси позволяет себе глубоко вздохнуть, осознавая, что задержал дыхание. Сбрасывает оцепенение.

Сид забирает свои вещи с ящика, не обращая внимание на поощрительные возгласы рядом. Но Стейси смотрит на Олли, не сводящего взгляда с Вестника. Что-то беспокоит его в этом взгляде. Но он не может объяснить себе что.

Глаза Олли словно затянуты поволокой. Он будто оглушен.

Мысль о том, что он просто добивается внимания Сида — кажется абсурдной. Но она есть, как и взгляд Олли, скользящий по его плечам и рукам.

Пратт думает на сколько сильно нужно быть долбанутым, чтобы находить привлекательным Иакова Сида. И дело не во внешности. Он не может вытравить из себя воспоминания о том, как Иаков стоит по другую сторону клетки. Как отдаёт приказ. Как заводит музыкальную шкатулку. Раз. Два. Три.

Как говорит: «Никто не придёт спасти тебя. Потому что ты уже спасён».

— Идём, Пратт, — Иаков хлопает его по плечу. — У нас ещё много дел.

Он ни разу не оборачивается назад.

Следующее, куда они идут, это клетки. Их меньше, чем он ожидал. Показавшееся солнце даёт ему рассмотреть то, что он не видел вчера в темноте: натёкшая с кого-то кровь, свернувшиеся на холодной земле люди, иногда по двое-трое, неубранные пустые миски. В лагере где был он, было иначе.

— Раздай порции всем, кроме Келли.

Приказ — исполнение.

Стейси кивает и направляется к стальному ящику. Обычно, в таких хранятся инструменты, но сейчас там только несколько банок с мясом и пустые миски. Он оглядывается на клетки, пересчитывая людей. Всего пятеро. С приходом Иакова они стараются держаться от него дальше, на сколько можно это делать в ограниченном пространстве. Но вид еды так или иначе привлекает их внимание к Стейси.

Он действует так быстро, как может. Знакомый запах против воли заставляет глотать слюну. Он, наверное, никогда не сможет забыть этот вкус. Даже если сейчас сыт и в относительной безопасности.

Поддевает крышку, открывает и вытряхивает содержимое в миску. Раз. Два. Три. Язычок остаётся в его руках, когда он дёргает крышку слишком сильно.

— Давай помогу.

Он старается подавить дрожь, когда Иаков останавливается позади него. Протягивает руки, придерживая банку одной, второй держит нож и поддевает крышку. Так близко, что это похоже на объятие. Так близко, что Стейси чувствует его дыхание на своём затылке.

Он замирает до тех пор, пока Иаков не отходит обратно к клеткам. И, наверное, наблюдая за ним. Он не поднимает глаз, пока не наполняет четыре миски, но это не значит, что он не чувствует этот взгляд.

Когда он подходит к первой клетке, человек в ней выглядит так, словно готов броситься вперёд, чтобы выхватить еду у него из рук. Но он этого не делает.

— Имя? — Ровным, он старается, голосом спрашивает Стейси.

— Марвин, сэр.

Он оставляет миску на земле внутри клетки и отходит.

Обращение. Так в последний раз его назвали, когда он остановил водителя за превышение скорости на сто девяносто первом шоссе. Когда-то давно. В другой жизни.

Это повторяется ещё три раза, за исключением того, как невысокая блондинка с потрескавшимися от обезвоживания губами прошептала «Келли» в ответ на его вопрос. И он чувствует себя последним монстром, когда проносит еду мимо неё.

Закончив, он встаёт позади Иакова, сложив руки за спиной.

«Ручной помощник шерифа».

— У нас с вами остаётся не так много времени, чтобы решить — достойный вы или нет. Я могу дать вам ещё один день тренировок перед испытанием. Если это поможет. — Он достаёт шкатулку из кармана. — Если кто-то хочет пройти испытание прямо сейчас, я не против. Если вы уверены в собственных силах, то вот ваш шанс. Но знайте, волки всегда голодны.

Иаков осматривает их долгим взглядом.

— У меня нет целого дня.

Келли поднимается со своего места, цепляясь за решетку.

— К чёрту тебя и твои тренировки. Лучше пристрели меня.

— Значит, испытание. — Иаков кивает. — Остальные?

Остальные выбирают тренировку и Стейси может их понять. Даже если это продлевает их мучения, это так же даёт им возможность прожить ещё один день.

Иаков говорит ему принести воду.

Она достаётся Келли, торопливо выпивающей всё после того, как Стейси ставит миску внутри клетки.

— Это не будет легко. — Иаков останавливается рядом, наблюдая за ней, склонив голову. — Это никогда не бывает легко. Но ты уже проходила это. Раз. Два. Три. Ты справишься.

Стейси впервые видит то, как это происходит при свете дня. Как у женщины закатываются глаза, как она падает навзничь, как всё ещё пытается закрыть уши руками, как кровавая пена выступает на её губах, открытый в немом крике рот...

Иаков с щелчком закрывает музыкальную шкатулку.

— Пратт.

Он вздрагивает и направляется следом за Иаковом. Дальше от клеток. От земли пропитанной кровью.

На выходе оттуда уже ждёт один из последователей.

— Тренировки для остальных. Оз, проверь, чтобы к вечеру те клетки, что останутся пустыми, были вымыты. И пополни количество мяса, в ближайшее время будут новички.

— Да, Вестник.

Стейси следует за Иаковом на расстоянии в несколько шагов.

Он может заметить, что народу вокруг стало значительно больше. В Центр прибывают новые грузовики. И возвращаются патрули. Наверное, судя по тому, что никто из них не обращается к Иакову напрямую, они сдают свои отчёты кому-то вроде Олли. В остальном это налаженный процесс, который не требует постоянного контроля.

В офисе, который снова завален бумагами, пахнет кофе.

— Пратт, — Иаков протягивает ему листок с именами. — Где-то в этом беспорядке на этих людей есть досье. Найди их. По возможности все, но сложно сказать, что из лагеря уцелело.

— Да, сэр.

Должно быть оттуда приехали люди с ранениями. Эбигейл или выживальщики? Кто-то начал зачищать район?

Он роется в папках, пока Иаков связывается по рациям с патрулями и отдаёт приказы о перегруппировке. И о сборах.

«Они готовятся».

Фраза Мэтью про Коллапс не идёт у него из головы. Это не страх, но предчувствие чего-то ужасного, заставляет его живот болеть.

«Мир на грани гибели», мягко говорит в своей проповеди Отец.

Имена. Имена. Имена. Данные о страховке. О месте проживания. О родственниках. О питомцах. Какие-то листы заполнены полностью, какие-то почти пусты. Что-то дополнено от руки. Заметки об аллергии. О вакцинах. О переносимости Блажи.

Стейси становится на одно колено, поддевает обвязанную бечёвкой кипу документов и перебирает листы, сверяясь со списком.

Бауэр.

Имя из его лагеря.

Клетка напротив. Выносливый.

Он всё ещё жив.

Иаков ходит по комнате, всё ещё отдавая приказы и делая заметки на большой карте.

Когда Стейси заканчивается с первой кипой, по возможности вернув всё, что не было ему нужно, на место и крепко перевязав, он ловит на себе внимательный взгляд. Иаков продолжает говорить в рацию, и смотрит не куда-то мимо или в пустоту, он смотрит на него, сидящего на полу.

Это нервирует.

Стейси придерживает бумаги одной рукой и второй быстро пролистывает остальные. Как делал это в архивах, когда искал информацию для реферата. Так давно, что не стоило и мечтать о появлении компьютеров с электронными базами данных.

Он пытается не отвлекаться, но раз или два ловит себя на том, что краем глаза пытается посмотреть, наблюдает ли Иаков за ним до сих пор.

Здесь даже нет оружия, чтобы он мог что-то сделать. Или что, в одной из папок волшебным образом оказался Глок-19? Он выстрелит и?.. Побежит к выходу, молясь, чтобы за ним не бросились остальные сектанты?

Эта картинка в его голове такая яркая.

Он не может сдержать смешок.

Но нет, Иаков не смотрит на него, он чертит что-то на бумаге, сидя к Стейси боком.

Когда он занимается повседневными делами, выглядит почти нормально. Внимательный и сосредоточенный. Спокойный. Стейси помнил, как легко он среагировал на бросившегося Уилла, как без особой спешки поймал почти выпавшего на его руки Сэма. И его лицо не изменилось, его движения не стали резкими, как от воздействия адреналина. Он как будто всегда был готов к чему-то, что может угрожать его жизни.

Под армейской курткой не видно ожогов, хотя два или три переходят на внешнюю сторону рук, выглядывая из—под рукавов. Как и веснушки. Там, где кожа не обезображена. И на левой ладони отчётливо видна паутина белых шрамов, как будто он закрывал рукой дуло пистолета, ловил пулю...

— Что-то интересное?

Иаков не поворачивает головы, но Стейси понимает, что он перестал листать и выдал себя. Сколько он так на него пялился?

— Нет, сэр. — Поспешно отвечает он и возвращается к бумагам.

— Так и думал.

Стейси находит ещё два дела. И ещё два. Некоторые из них в обгоревшими краями. И, судя по запаху, это произошло совсем недавно. Он думает о том, видно ли было из Центра этот пожар. Он надеется. И что Иаков его видел. И знал, что это дело рук людей, которые не могут перестать бороться, как бы он и его семейка не старались.

Он думает о том, что если Эбигейл добралась до лагеря, где их держали, то люди оттуда могли быть свободны. Если их не убили при штурме. Если их не убили сами культисты, загнанные в угол.

Он мог быть среди них.

Но он здесь.

Рядом.

Рядом.

Рядом.

Раз. Два. Три.

Он складывает папки по списку, чтобы знать, кого нашел, а кого ещё нет. Не хватает троих. Уиллоу, МакГрэт и Хенли.

Стейси кладёт папки на стол рядом с Иаковом.

— Здесь всё, что я смог найти, сэр.

— Хорошо, Пратт, — он не поднимает головы от начерченной от руки схемы. Там нет обозначений, но Стейси так много раз следовал этим маршрутом, что не может его не узнать.

Смутные образы. Чтобы рассмотреть всё вокруг, не хватает времени. Оглушающая музыка. И только большие буквы, находящиеся перед самыми дверьми. Центр Ветеранов святого Франциска.

Изломанная геометрия помещений. Приторно—сладкий запах разложения и Блажи.

Слова, написанный краской. Слова, написанные кровью. Тренируйся. Убивай. Жертвуй.

Раз. Два. Три.

Он вздрагивает, когда дверь позади открывается.

— Сэр, ящики привезли.

Иаков смотрит на него. Не на Олли, стоящего в дверях. Смотрит, склонив голову набок. Ищет.

— Скажи мне, что там вся партия.

— Так точно, сэр.

— Славно. — Он поднимается с места. — Распредели ящики по трём складам. И оставь парочку для меня.

— Да, сэр.

Дверь за ним закрывается.

— Стейси, — Иаков поправляет его воротник, разглаживает пальцами зелёную ткань. — Как на счёт того, чтобы заняться делами?

— Да, сэр.

Идя за Сидом, он думает, что тот приручает его. Как дикое животное. Постоянно прикасается к нему. Смотрит на него. Заставляет привыкать.

Ничего подобного он не делает с остальными здесь.

Впрочем, Стейси не видит никого, кто бы прошел испытание и сразу оказался среди других последователей. Должно быть, существует ещё какой-то промежуточный этап. Ведь те, кого он видел в столовой, точно были новичками. Но теми, кто выжил. Может быть, Иаков оставлял с ними кого-то для наблюдения. Подставное лицо. Для того, чтобы он следил за внутренним порядком. И докладывал, если кто-то из них задумывал что-то.

Никого больше Иаков не держал рядом с собой.

«Особенный. Приманка. Мишень».

Так что если Стейси нужно лишь стать последним в её испытании? Что если так?

Когда он думал об этом в первый раз, было сложно представить, что это действительно будет правдой. Что она действительно будет бороться. Что её поймают.

Но вот они были здесь.

Иаков ведёт его к складу. Куда, очевидно, есть вход только отсюда. Он вытаскивает из кармана ключи и снимает навесной замок. Заходит внутрь и включает в помещении свет. Галогенные лампы одна за другой загораются, тихо гудя.

Помещение заполнено почти полностью; некоторые стеллажи даже придвинуты друг к другу и, наверное, чтобы протиснуться к ним, сначала надо убрать всё стоящее рядом.

— Пратт, тут много ценного оборудования для обеспечения функционирования бункера, — Иаков оборачивается к нему. — Сейчас, после проверки, самое время перевезти их туда. Я хочу, чтобы ты проконтролировал этот процесс.

— Да, сэр.

Значило ли это, что он станется без вездесущего надзора?

— Это ещё не всё. Хочу, чтобы ты не отвлекался на расписание, работа здесь важнее. И я выделю тебе кого-нибудь для помощи. Не жди многого, потому что остальные склады не менее важны.

— Да, сэр.

Один надзиратель. Это не так уж плохо. К тому же, подчинённый.

— Машина будет приезжать к воротам в четыре часа дня. Не стесняйся привлекать их к погрузке, они так же заинтересованы в быстром выполнении поставленной задачи. Оставайся здесь, я займусь ящиками.

— Да, сэр.

И так, у него не было плана, но он определённо знал, что это не шанс на побег. Он осматривается по сторонам. Склад. Тут не было камер. Ну, по крайней мере, это значило — чуть меньше контроля.

Или чуть больше времени выяснить о возможности покинуть это место. Он догадывался, что Эбигейл рано или поздно будет здесь. И не важно, с сопротивлением или будучи пойманной. Ему лишь останется выйти за пределы этих стен. Может быть, запомнить маршруты охраны. Может быть сделать небольшие пометки поверх чего-то, чтобы она знала, отсюда есть выход...

«Он забрал тебя с собой. Он больше не причинял тебе вреда. Для чего бороться?»

Он ненавидел себя за сомнения. Нет другого выхода, кроме как продолжать бороться. Да, может быть, он сдался Иакову. Да, может быть теперь он делает так, как ему приказали. Но это не значит, что он должен хотеть здесь оставаться. Хотеть быть частью той толпы, что с ликованием ждёт приближающегося Конца Света.

Иаков возвращается, неся в руках большую деревянную коробку.

Стейси наблюдает за тем, как он едва входит в дверной проём со своей ношей. Ему интересно, почему Иаков занимается этим сам, хотя в Центре полно людей, готовых сделать то, что он скажет.

Следом за ним идёт женщина с таким же деревянным ящиком.

Они оставляют свою ношу на единственном свободном пространстве, от чего остаются стоять едва ли не вплотную. Иаков кивает ему и оставляет их, прикрыв за собой дверь.

— Стейси Пратт.

Лицо этой женщины кажется ему очень знакомым. Как, наверное, и бывает, когда встречаешь свою бывшую одноклассницу спустя много лет после окончания старшей школы.

— Хелен?

Она улыбается.

— Рада, что ты всё ещё помнишь, — она хватает его за руку, интенсивно пожимая. Как будто они всего лишь встретились где-нибудь на улице, а не в центре сектантов.

Боже, он мог вспомнить как она ходила с брекетами. И как танцевала с ним на выпускном балу, хотя туда он пришел один и просто собирался весь вечер провести где-то в углу, прежде чем ускользнул бы подальше от немного пьяной толпы подростков.

Кажется, тогда она поцеловала его в щёку.

— Что ты здесь делаешь?

Это ведь самый логичный вопрос, который он должен задать, видя на ней одежду секты.

— Я обратилась за спасением, — как будто это очевидный ответ. — А ты разве нет?

— Спасение?

— Да. Амелия тоже здесь. Ты представляешь, она прошла испытание почти через неделю, как мы прибыли сюда! Поверить не могу, что она пошла за мной. И, ну конечно могу, но я не заставляла её. Это всё как-то само собой сложилось.

Да, он помнил её старшую сестру. Она выпустилась за год до них.

— Мы, конечно, не так здорово устроились, чтобы быть тенью Вестника... — Она улыбается и многозначительно ему подмигивает.

— Я...

«Его пленник».

Должно быть, это прозвучит абсурдно. Но она же должна видеть людей в клетках, должна знать, что происходит внутри стен Центра.

— Догадывалась, что красивые парни вроде тебя, находят себе кого-то постарше.

— Это не...

— Он на тебя едва слюну не пускает.

Стейси издаёт этот глупый смешок.

— Потому что он...

«Садист и психопат».

Ничто из этого, наверное, не правда. Но у него нет других слов для Иакова Сида.

— Не знаю, как называются эти ваши мужские игры, но ты первый и единственный, кого он постоянно таскает с собой. И слухи ходят.

— Что? Что он меня трахает?

— Нет, — Хелен закатывает глаза. — Что ты присоединился к нам, потому что ты без ума от громадных рыжих шрамированных мужчин. Но я не осуждаю. Ладно, у нас тут дело, да? Это всё нужно распихать по ящикам?

Стейси кивает. На самом деле, ему всё равно. Слухи, развлечение для тех, кому нечем заняться, так?

В ящиках с отпечатанным индексом Грейт-Фолс — достаточно сена, которое можно использовать в качестве прослойки между коробками с деталями. Для того, чтобы заполнить первый из них, им приходиться работать по одному, Стейси подаёт ей коробки с верхних полок, проверяя их содержимое, а Хелен пишет маркером сверху название и количество, прежде чем отметить это в списке и уложить в ящик.

Слухи. Как будто никто не знает, что он был в одном из лагерей, прежде чем оказаться здесь.

Иаков смотрит на него, чтобы отыскать слабость. Чтобы исправить его.

«Чтобы сделать сильным».

Иаков ничего не делает без причины.

Они занимаются заполнением ящика до, наверное, самого полудня. Почти не разговаривая. Он не представляет, о чём они могут говорить. Она чувствовала себя здесь явно на своём месте и наверняка нашла бы оправдание для того, что происходило с пленниками. Или ослушавшимися. Или всеми теми, кто был здесь убит благодаря музыкальной шкатулке.

Это всё казалось таким бессмысленным.

К тому же, воспоминания о школьных днях, те что у них были общими, так же не делали их кем-то вроде друзей.

Хотя Хелен и порывается спросить о чём-то, его односложные ответы в конце концов остужают её пыл.

Они забивают крышку первого ящика поочерёдно работая молотком.

— Ладно, я позову Дэ и громилу Джо, мы отнесём это к воротам. Я послежу, чтобы «братья» были осторожны.

— Спасибо, Хелен.

Оставшись в одиночестве, он сдвигает с прохода пустой стеллаж, и смахивает пыль с небольшой картонной коробки. Судя по отметки с характеристиками на наклейке сбоку, это должно быть частью фильтрационной системы. Он заглядывает внутрь. Это журналы. И совсем не о воздушных фильтрах.

Он должен был догадаться, что последователи где-то прячут запрещёнку. Но здесь?

Рыжеволосая модель в камуфляжной куртке на голое тело склонилась над ручьём, где в отражении можно было заметить треугольник волос между её ног.

Рыжий.

Боже. Они не должны были оставлять это здесь. Как если бы кто-то из них всерьёз мог себе представить Иакова в этом.

Или, может быть, это всё совпадение. Вроде того, что на его адрес тогда пришла посылка с журналами и он не мог разобрать обратный адрес, написанный явно с несколькими дополнительными ошибками.

Он собирался доехать до офиса почтовой службы, чтобы вернуть её. Но так этого и не сделал. Посылка валялась в его машине, наверное, до самого июля. К тому моменту, когда он собирался произвести полную чистку, посылка оказалась извлечённой из—под смятых пакетов доставки и флаеров на пиццу.

Внутри было несколько тщательно запечатанных глянцевых журналов.

Это явно были мужские журналы. И, судя по азиатским моделям, у необнаруженного владельца были определённые предпочтения.

Мужчины, смотрящие в камеру, держащие ладони поверх потяжелевших членов. Мужчины, прячущие возбуждение под влажной просвечивающей одеждой, не оставляющей места воображению. Мужчины со связанными руками и широко разведёнными ногами, как будто предлагающие себя кому-то по ту сторону объектива. Обычные и тематические фото. Чёрно—белые и цветные. Семя, изливающееся на покрытую мурашками кожу.

Может быть, может быть, он несколько раз использовал эти фантазии для удовлетворения себя в душе.

Это не было чем-то конкретным.

Он мог подумать о том, как бы чужой член ощущался в его руке. Или что-то подобное. Он никогда не заходил в этих фантазиях далеко.

Чёрт, да даже когда он впервые попытался вставить в себя пальцы, это было больше похоже на мысль о тёплом рте вокруг его члена, о слишком любившей эксперименты девушке.

Ему этого хватило. Впустить в себя пальцы на пару фаланг, нетерпеливо сжимая пальцы под головкой, оттягивая оргазм.

Журналы так и остались лежать в ящике под одеждой. Он не собирался к ним возвращаться...

Он думает, что делать с находкой (мысль о том, чтобы показать их Иакову — кажется абсурдной) и решает просто оставить их где-нибудь на стеллаже. Так меньше шансов, что ему придётся разбираться с последствиями этого.

Он возвращается к обмотанным скотчем стальным решёткам и непонятного назначения деталям, сваленным внутри коробки. Сортирует то, что не имеет названия. Он сможет спросить про это позже. Пока может заниматься тем, что имеет маркировки и выглядит хотя бы знакомо.

После полудня он чувствует, что сосредоточиться на деле ему всё сложнее. Глаза от яркого света галогенных ламп и весящей в воздухе пыли болят так, будто в них насыпали песка.

Он чувствует, что очередная бессонная ночь рано или поздно заставит его вырубиться.

Но это не значит, что он должен игнорировать приказ. Так ведь?

Он должен будет проверить время и к четырём часам вытащить второй заполненный ящик к воротам.

Усталость всё равно берёт своё; он замечает, что всё чаще перечитывает одну и ту же строчку, прежде чем наконец понимает о чём идёт речь. Но названия не задерживаются в памяти.

Наверное, всё дело в том, что сегодняшняя встреча так сильно выбила его из привычного подвешенного состояния, где теперь всё было так знакомо. Осколок прошлого.

Он мог быть в отношениях с кем-то вроде Хелен. Может быть, далеко отсюда, за сотни миль. Продолжающий обучение где-нибудь в Гранд-Форкс, называющий Северную Дакоту своим новым домом.

Его последние отношения были ещё в колледже и продлились едва ли больше полугода. Не то чтобы Кэтрин и он собирались быть вместо до конца своих дней, но он определённо думал, что у них всё нормально и разрыв отношений это последнее, что мог ожидать. Так просто, как будто он в них и не участвовал.

Потом... было много чего, но ни повышение квалификации, ни разъезды по стране, ничего из этого не подталкивало его найти кого-то ещё. Пытаться кого-то узнать. Просыпаться рядом с кем-то по утру, заботиться о ком-то. Ничего конкретного.

Блёклые нереализуемые мечты.

Может быть, он просто не создан для этого?

После смерти Денни, Джоуи сказала ему, что больше никогда не будет искать себе кого-то. Это не то, чего от неё хотела слышать семья или с чем работал психолог. Поэтому она сказала ему, как будто надеялась на не осуждение. И это то, что он мог ей гарантировать.

Это не значит, что она не посылала ему хитрый испытующий взгляд, когда замечала, что он задерживает на ком-то взгляд дольше положенного.

Но он был ей благодарен за то, что она не пыталась навязать ему кого-то.

Он скучал по ней.

По дурацким запискам, которые они оставляли на столах друг у друга в офисе. По совместным сменам.

Все эти маленькие воспоминания. Вся эта жизнь, переставшая быть его. Совсем всё. Чужая одежда, чужие люди, чужой мир. Ожидания, которые он должен разделять. Ожидания, которым должен соответствовать. Роль, которую он не выбирал.

Это напоминание разом делает его таким беспомощным.

Он бездумно перебирает детали на полках, чувствуя, как глаза заволакивает пелена. Его грудь горит от сдерживаемых слёз. Он знает, что не может себе это позволить. Не здесь. Точно не здесь.

Он должен быть сильным. Сильнее этого.

— Пратт, другие ящики оставляю снаружи. Как думаешь, управишься за сегодня?

«Чёрт! Почему сейчас?»

— Да, сэр.

Он знает, что голос его выдаёт. Но ничего не может с этим поделать. Зажмуривается, яростно вытирая лицо, надеясь, что Иаков не будет к этому цепляться.

Но Сид уходит без лишних вопросов.

И Стейси благодарен ему за это.

Хелен так и не возвращается, но он справляется сам, пересчитывая и запаковывая всё обнаруженное на полках. Он почти заполняет ещё один ящик, закончив пересчитывать сменные фильтры, когда в его руки попадается изрядно измятая коробка.

Он догадывается, что так быть не должно. Содержимое почти полностью уничтожено. Как будто кто-то намеренно изорвал, судя по надписи на наклейке — фильтры. Особо важные детали для обслуживания бункера.

«Это определённо не хорошо».

Он должен доложить об этом?

Он думает о Мэтью, который должен будет получить всё это на склад и проверить за ним.

Он думает о людях, которые будут зависеть от этих деталей. Даже если для них есть замена, это всё ещё важные вещи. Которые он не имеет права игнорировать.

Он поднимает коробку и толкает плечом дверь.

Иаков должен быть где-то в Центре, ему нужно лишь спросить у кого-то. Или для начала подняться в его офис, если это можно так назвать.

Никто не спрашивает куда он направляется. Кто-то так же таскает коробки и ящики — все готовятся к переезду. Никому нет дела, что он свободно перемещается по зданию.

— Спасибо, — говорит он, когда охранник рядом с дверью из внутреннего двора, открывает её перед ним.

Он поднимается по лестнице, едва не столкнувшись с куда-то бегущим эдемщиком, оставляющим за собой кровь на полу.

Жертвуй. Жертвуй. Жертвуй.

Раз. Два. Три.

В офисе только Олли.

Он недоумённо приподнимает брови, видя Стейси.

— Мне нужен Иаков.

— Он в третей смотровой, — он закладывает ручку за ухо и возвращается к бумагам от которых отвлёкся. — Это в правом крыле на первом этаже.

— Спасибо.

Стейси думает о том, что может отвлечь его от очередного допроса. Или чего похуже. Может, от разделывания туши Судьи, чтобы понять, что пошло не так. Занимался ли он этим сам? Он вполне может представить Иакова с руками в крови, небрежно работающим скальпелем.

Недостаток сна заставляет эти мысли яркими образами вспыхивать перед глазами.

Сонливость делает его неаккуратным, он чуть не падает с последней ступеньки, запнувшись на ровном месте. К его счастью, коридор первого этажа пуст.

И он может слышать голос за нужной дверью.

Он стучит, прежде чем войти.

Помещение разделено на две части находящейся посередине стальной решеткой. Прожектор, направленный внутрь, заставляет кровь на мокрой белой плитке выглядеть неестественно яркой, как будто тут раздавили ягоды.

— Пратт? — Иаков опускает шланг, с которого ещё капает вода. Там, где рукава его куртки закатаны, Стейси может увидеть больше старых шрамов и ожогов. Как будто кто-то просто не мог остановиться.

— Сэр, эта партия испорчена.

Он старается не поскользнуться на влажной плитке, подходя ближе.

Иаков бросает шланг и заглядывает внутрь, двумя пальцами приподняв край коробки, игнорируя надсадный кашель мужчины по ту сторону клетки.

— Молодец, Пратт.

— Такими ты хочешь меня видеть? Твои псом?

Они оба смотрят на мужчину за решеткой.

Стейси видит его опухшее и мокрое лицо, но не может найти в себе сил на сочувствие. В конце концов, нужно было не так много усилий приложить к тому, чтобы не попадать в помещение подобное этому. Всего лишь исполнять приказ.

— Да. Именно таким, Эмметт — Иаков забирает коробку из рук Стейси и отставляет в сторону, там, где сухо. — Что ты имеешь против псов? Против их верности? Пратт, сядь.

Он почти падает на пол, чувствуя, как джинсовая ткань пропитывается ледяной водой. Опускается на колени без промедления.

Приказ — исполнение.

— Вот так, Эмметт. Ничего сложного.

Заключённый что-то говорит, но Стейси, прикрыв глаза, сосредотачивается на ощущении тёплой ладони Иакова на своих волосах. Подаётся немного вперёд, прижимаясь щекой к его бедру. В полусне, в падении в невесомость.

Тепло. Тепло. Тепло.

Раз. Два. Три.

— Стейси, сходи в медицинский отдел. Пусть напишут, какие медикаменты нам нужны в первую очередь. И сколько времени им понадобится на то, чтобы перевезти всех, кто сейчас получает лечение.

— Да, сэр.

Он с трудом поднимается на ноги, едва ли понимая, что Иаков придерживает его под руку, помогая встать.

Ему хватает сил выйти из комнаты, забыв уточнить, где именно находится медпункт. Но он слышит позади закрывшуюся дверь.

— Пратт?

— Сэр?

Он не устал. Он мог справиться с этим. Он мог.

Сид прислоняется к двери, сложив руки на груди и осматривает его с ног до головы. Снова и снова. Как будто может увидеть что-то новое.

— Я должен этим заняться, не так ли?

— Сэр?

— Пошли, Пратт.

Они поднимаются в комнату Сида. Иаков направляет его к кровати.

— Сэр? — Стейси оборачивается к нему.

— Вопросы, вопросы, вопросы. Давай, Пратт, раздевайся и ложись. — Иаков тяжело вздыхает. — У меня нет целого дня.

Приказ — исполнение. Он делает так, как ему сказали («ты можешь оставить бельё, просто уже ляг, чёрт возьми»). Его голос всё ещё остаётся спокойным, не смотря на сказанные слова.

В полумраке Стейси не может различить эмоции на его лице.

Он забирается под одеяло. Ладонь Иакова касается его обнажённого плеча. Обжигает.

Голос. Прикосновение. Тепло.

Раз. Два. Три.

— Спи, Пратт.

Иаков добр к нему.

Он закрывает глаза и даже не слышит удаляющихся шагов и щелчка закрытой двери.

***

Он просыпается, когда слышит треск рации.

Ворочается в тёплом коконе одеяла, зарываясь носом в подушку.

На столе горят две лампы из трёх и жёлтый свет почти достигает его кровати. Не его. Кровать Иакова. Комната Иакова.

Стейси подавляет желание натянуть одеяло до макушки и продолжить спать. Судя по его ощущению, прошло несколько часов. И он точно пропустил погрузку. И не сходил в медпункт.

Он, должно быть, крупно проебался и Иаков заставит его всё наверстать в ближайшее время.

Рация на столе продолжает трещать, и он уже думает подняться, чтобы взять её, когда из ванной выходит Иаков. С его волос капает вода и на серой футболке остаются тёмные следы. Ремень на его брюках расстёгнут, свободно свисая.

Он берёт рацию.

— Дельта-1?

— Мы везём последнюю партию, сэр.

— Принято. Конец связи. — Он упирается руками в стол, низко опустив голову.

Стейси видит только его спину и напряжённые плечи.

— Завтра я уеду. На два дня.

Очевидно, Сид говорит это ему.

— Сэр?

— Ты закончишь со складом к тому моменту. Если будут ещё какие-то сломанные или испорченные детали, я хочу, чтобы ты принёс их сюда и оставил на столе. Чтобы ты спал здесь после отбоя и до самого утра. Это ясно, Пратт?

— Да, сэр.

Его голос хриплый после сна. Словно сорванный.

— И не забывай посещать столовую. Как взрослый мальчик. Мне же не нужно заставлять кого-то вроде Олли нянчиться с тобой, так?

— Нет, сэр.

Он вспоминает о том, что не ел вчера почти весь день. Не считая завтрака.

Иаков тяжело вздыхает и опускается на стул. Теперь Стейси может видеть его профиль, часть шрамов на его щеке из-за тени кажутся глубже, чем есть.

Он кажется уставшим. Просто уставшим.

Лёжа в его кровати, и наблюдая за ним, Стейси может почувствовать что-то вроде сочувствия. Что-то, что никогда бы не смог объяснить самому себе. Здесь, в полумраке комнаты, Сид остаётся просто человеком.

Обычно они говорят «Вестник», иногда «Иаков», иногда «сэр».

Никто не зовёт его «монстр», «убийца» или «палач».

Никто ни разу, должно быть, не слышал сомнения в его голосе. Или промедления в исполнении поставленных задач. Или изменения собственным принципам.

Они ему доверяли. Может быть, не все. Как Сэм или Уилл. Может быть, что-то иногда ускользало от его внимания.

— Сэр?

Иаков мычит что-то утвердительное.

— Что будет с Сэмом?

— А что, у тебя есть идеи?

— Нет, сэр.

Иаков не двигается, глядя куда-то перед собой. Он молчит так долго, что Стейси кажется, разговор закончен.

— Блажь сделает из него безмозглого ангела. Все его умения и знания станут бесполезны.

— Он хороший солдат?

— Отличный солдат, — Иаков всё поворачивает голову, но не для того, чтобы посмотреть на него. Он разминает шею, сжимая её пальцами. Похоже, ему нужно высказаться. Не то что бы он ожидает видеть своим собеседником Пратта, но выбора нет. — Видимо, слишком пугливый, для того чтобы обратиться ко мне, и достаточно пугливый, чтобы решиться на предательство. Из него нужно сделать пример.

Да, так. То, что Иаков не ценил жизни слабых, не значит, что их он не использовал. Всё, чтобы добиться желаемого. Все — ресурс. Малое для большего.

— Знаешь, кто находятся на последнем круге ада, Стейси?

— Предатели.

Иаков кивает.

— Нет ничего хуже предательства.

Он выключает лампы. Остаётся тёмным силуэтом на фоне просачивающегося света фонарей и прожекторов из-за не до оконца прикрытого окна.

Стейси наблюдает за ним, прежде чем снова закрыть глаза. Сжимает пальцами простынь, зная, что это не армейская куртка. Вдыхает запах нагретой ткани. И слушает его тяжелое дыхание. Где-то совсем рядом. Но протяни руку и не достанешь.

Рядом, но недостаточно близко.

— Спи. Я разбужу тебя утром.

Иаков поднимается, сделав несколько шагов по комнате, что-то перебирает на столе. Шорох по деревянной поверхности. И уходит в ванную, тихо прикрыв за собой дверь.

Стейси прислушивается к его шагам, шуршанию одежды, звону металлической пряжки, коснувшейся плитки.

Он думает о том, что вызов по рации прервал его в самый неподходящий момент?..

Несколько минут для уединения? Иаков не искал кого-то среди своих людей, как это мог делать его младший брат. Не мог позволить этому быть его слабостью.

Стейси фыркнул.

Кровать не пахла Иаковом. Как будто он даже не спал здесь.

Так может быть общая койка с Олли? Или кем-то ещё? Или только свой кулак и несколько минут перед сном? Дурацкий кодекс.

Дурацкий Иаков. Он — как сказала Хелен? — громадный рыжий великан. Массивная скала, о которую они все разобьются. По-медвежьи обнимающийся. Рёбра Иоанна должны были это почувствовать.

Иаков не видел никого, кроме своей семьи. Дело было не в правилах общины. И не в запретах.

Иаков вряд ли представлял себя главой какой-то ещё семьи, отцом кучки рыжих детей. Готовился только к тому, чтобы защищать своих братьев. Может быть, помогать своим людям в этой защите. Но ничего больше. Ничего и никого больше.

Приглянувшийся кому-то вроде Олли. Хотя, тот должен был знать, что единственное, к чему мог проявлять симпатию Сид, это отлично прожаренный стейк. И, может быть, человеческое мясо.

Снится ли ему этот человек каждую ночь? Или Иосиф нашел слова, которые помогли его брату видеть в своём выживании только один правильный смысл? Облегчил его душу? Смыл его грех?

Как сказал Иоанн? Если Бог пошлёт ему ещё испытаний, они будут с ним рядом? Разделят меж собой всё? Одна большая сумасшедшая семейка.

Они?.. Действительно сделали бы всё для него? Такая преданность для людей, которые не ценят чужие жизни и весь остальной мир. Но готовые сделать что угодно для своей семьи.

Это было безусловное принятие. Чёрт возьми, возможно, это единственное, что было важным.

Он мог ощутить это. Зависть.

У Сида были люди, что готовы были сделать для него всё.

Но у Стейси было его обещание. Возможно, это тоже что-то значило.

Он засыпает, думая о том, что клетка давала ему возможность не видеть в Иакове человека. И так было гораздо проще ненавидеть.

Он просыпается ещё до того, как Иаков приходит его будить. Лежит, наблюдая за тем, как в комнате становится светлее. Под его щекой влажно. Должно быть, он пустил слюни на подушку. Как будто ему было пять.

А ещё голод снова даёт о себе знать. Когда-нибудь он должен вернуться хотя бы к подобию режима. Иначе это рано или поздно его желудок перестанет нормально работать.

Он ведь может выйти отсюда, да? Пойти принять душ? Или позавтракать до того, как Иаков проснётся?

Иаков сказал ему позаботиться об этом. Он не должен разозлиться на это. Не должен.

Стейси встаёт, натягивая одежду так быстро, как может. Заправляет постель, разглаживая малейшие складки.

— Приятное рвение.

Он вздрагивает, услышав голос.

— Доброе утро, сэр.

Иаков кивает.

Его излюбленная поза — сложенные на груди руки. Стоящий там, прислонившись к косяку, наблюдающий. Выжидающий.

— Чем ты занимался вне работы, Стейси?

— Сэр?

— Что-то для себя, — Иаков разводит руками. — Походы?

— Походы тоже.

Иаков явно ждёт чего-то ещё.

— Приставка. Иногда местные соревнования. Чтение. Статьи на сайт «досуг Хоуп». Или в местные газеты. Иногда на сайт нашего департамента.

Он не представляет, какую ещё информацию из этого Иаков хочет получить.

— Пишешь? Мой брат любит писать.

Он замолкает, но это как будто... как будто он ждёт вопроса от Стейси. Имитация разговора?

— А ты? Что-то для себя?

— Мне нравится охота, — пожимает плечами Иаков. — Сейчас на это нет времени.

— Мэтт говорил, что вы ходили на охоту все вместе, — пробует он снова. Это похоже на пасс мячом. И Иаков явно этого ждёт, но он не слишком хороший игрок, так?

— Да. Его отец отличный охотник и мы заготавливали большое количество мяса. Ты охотишься?

— Я не... Меня некому было обучать. Кроме может быть поиска следов и умения выйти из леса, но этого недостаточно для охоты, верно? — Он пытается улыбнуться.

— Для начала уже неплохо, — словно ободряюще говорит Иаков.

Молчание, повисающее между ними, он может назвать неловким.

— Трофей? — Стейси кивает на его грудь.

— Он был первым, кого я поймал здесь. Чертовски быстрый засранец. — Иаков обхватывает пальцами кроличью лапку. — Может быть, он сулил удачу нам в этом месте, да?

— Перед вылетами я всегда брал с собой фигурку безумного кролика. Это из одной игры, — ухмыляется Стейси. — Мне тоже казалось, что пока он со мной, ничего плохого не произойдёт.

— Сколько у тебя лётных часов? — Он выглядит заинтересованным. Хотя точно ведь знал всё из досье, Стейси не сомневается.

— Около двух тысяч.

Иаков присвистнул.

— Изменения климата усиливают разрушительные пожары в Монтане?

— Не только. Погони, воздушное патрулирование, розыск пропавших людей.

— Звучит достаточно серьёзно. — Взгляд Иакова становится цепким, словно он нащупал то, что искал. — Что именно помешало тебе закончить подготовку в академии с отличием?

— Сэр?

— Твои показатели и оценки выглядят так, как будто ты очень старался. Ты бы не сдался, не тот характер. Так что?

— Смерть матери, — негромко говорит Стейси, не глядя на него.

Потому что это был паршивый год. И, несмотря ни на что, он справился. Не Иакову его было судить. Точно нет.

Но Сид заканчивает разговор по—своему, как и всегда.

— Сначала душ. Потом завтрак. И потом склад.

— Да, сэр.

Он подходит к двери, и Иаков пропускает его. Его лицо не сменяется на фальшиво-участливое, как это было с другими людьми. Он лишь принимает информацию.

Сам закрывает за ним дверь, оставляя Стейси подобие уединения.

Он ведает одежду на край пустой ванны. И быстро осматривается. Что Иаков делал здесь всю ночь? Спал? На полу? В ванне?

В этом отчасти есть смысл. Застеленная кровать, на которой нет его запаха. Почти идеальный порядок в комнате, где он не бывает. Разве что принять душ и сменить одежду.

Стейси включает воду, не желая терять время, но всё же ещё раз осматривается. Здесь чисто и нет пыли, чтобы он мог понять что-то по оставленным следам.

И всё же. Пол или ванна? Сжавшись, чтобы в ней поместиться? Нет, определённо пол. Вон там, в углу. Чтобы иметь возможность среагировать на открывшуюся дверь. Или на рацию, оставленную на столе в комнате.

На полу. Подложив куртку под голову. Плитка недостаточно холодная, чтобы ему нужно было что-то ещё. Как часто? Постоянно? Он запирается? Щеколда на двери выглядит крепкой и относительно новой. Он установил её самостоятельно?

Стейси думает о том, мог ли он что-то услышать? Нет. Он спал слишком крепко, чтобы различить какие-то звуки за закрытой дверью.

Да и что бы он сделал, услышав что-либо? Утешил своего надзирателя?

Он фыркает, разбрызгивая воду.

Когда он выходит из ванной, приглаживая влажные волосы, Иаков говорит по рации. И это голос... Эбигейл?

Стейси замер на месте.

— Я не собиралась сокращать численность твоего стада. Но, это то что я сделала.

Она звучит дерзко, но похоже, Иаков доволен этим фактом.

— Кто-то внимательно слушал проповедь, да? Ты хочешь услышать похвалу? — Его голос глубокий и тихий. Как если бы он заигрывал с ней.

— Держи грязные мысли при себе, Сид. — Она отвечает с задержкой, как будто её сбил с толку его тон. — Я сказала, что убила твоих людей.

— И? Надеялась выманить меня? Это что, свидание? Ну так всё готово. Всегда можешь вернуться, — он поворачивается, держа рацию в одной руке, усевшись на краю стола, и другой рукой подзывает Стейси. — Я буду ждать.

— Чтобы послушать ещё больше проповедей? Мне это не интересно.

— Я больше, чем уверен, что с этим бы справились другие.

Стейси останавливается рядом, почти стоя между его бёдрами.

— Ты думаешь, что теперь их героиня. Но что ты делаешь? Убиваешь. Ты не даёшь этим людям шанса. Так чем ты отличаешься от меня? Ты лучше? Гуманнее? Я не бросаю своих людей в горящий дом, я учу их гасить пламя. — Иаков поглаживает его затылок, привлекая ближе, и подносит рацию к его губам. — Стейси, передай привет.

— Привет, Эбигейл.

Что ещё он должен был сказать? Держись подальше отсюда? Не пытайся играть с Сидом? Беги, пока у тебя есть шанс?

— Пратт? Отпусти его, Сид!

Он может слышать волнение в её голосе, разбиваемым помехами. Как будто она действительно переживает за него.

— Отпустить? Мне это не интересно. — Иаков улыбается и обрывает связь. Он не убирает руку, заглядывая в глаза Стейси. — И что мне с ней делать?

Такая простая проверка. Но здесь не может быть другого ответа. Если она собиралась противостоять людям Сида, ей следовало знать, как они действуют. Он хорошо понимал это.

Пусть это значило — усложнить ей жизнь.

— Пусть патрули проверят местность рядом. Она не может быть далеко. Даже если они не поймают её, это заставит Эбигейл избегать основных дорог. Меньше рисков для людей.

Иаков выглядит довольным таким ответом. Но всё же уточняет:

— Разве мы не должны быть более терпимыми? Пусть пташка полетает ещё немного?

— Нет, сэр. Так мы дадим слабости проявить себя.

— Слышал бы тебя Эмметт. Ты прав. Послабления позволяют слабости пустить корни. Тогда как ты должен быть сильным.

Но будет ли когда-нибудь он сильным? Как именно Иаков оценивает его прогресс? Что он считает за силу?

— И она должна быть сильной. Если она нужна Отцу, то он должен видеть её подготовку. Нашу работу.

— Да, сэр.

Иаков отпускает его.

Это значит, что он может идти, так?

Он доходит до двери, когда Иаков спрашивает:

— Что стало с кроликом?

— В тот день я забыл его дома.

Очевидно, ему не нужно уточнять, что это был за день. Они разбились не так далеко от церкви.

Он уходит в столовую, думая о том, что эта попытка в общение... Это не слишком согласуется с тем, что он мог ожидать. Общение. Как будто Иаков пытался его узнать.

Это не могло быть просто так. Что он хотел? Найти ещё одну слабость? Или ещё какое-то применение для «своего Пратта»?

За день он успевает заполнить ещё два ящика. Чем дальше он забирается вглубь склада, тем больше поломанных или испорченных деталей он находит. Тем больше ему приходится относить наверх, в комнату.

Он оглядывается, но здесь ничего не поменялось с тех пор, как он вышел отсюда утром. И всё же. Запах на одежде, которую он носит. Как будто Иаков всё ещё рядом, когда его даже нет в комнате. Это заставляет его нервничать.

Он осматривает те коробки, которые оставляет на столе.

Как будто кто-то очень тщательно готовил диверсию. Эти детали не могли поступить сюда сломанными. Иаков бы этого не допустил.

К четырём часам он перетаскивает все заполненные ящики к воротам. И его руки болят от непривычной нагрузки. Но он чувствует приятное ощущение от выполненной работы. Больше свободных полок, меньше времени проведённого рядом с другими людьми Центра. Он ещё раз выходит в столовую, но во время обеда сосредоточен только на том, как скоро сможет вернуться на склад. В столовой шумно и слишком много незнакомых лиц. Как будто они медленно стекаются сюда. Готовятся.

Он прикидывает сколько времени им должно хватить на то, чтобы перевезти всё в бункер. Но, вероятно, у него слишком мало данных, чтобы делать такие предположения. Ему интересно, значит ли их передвижение и перевозка то, что патрулей на дорогах стало меньше? Заметит ли Эбигейл их перемещения? Или Илай и его люди?

Он надеется, что теперь охрана бункера стала серьёзнее. Он думает о Мэтте и его отце. Он просто надеется, что они не пострадают.

Грузовик, который приезжает за ящиками, не имеет маркировки Врат Эдема. Но двое бородатых мужчин, один из которых представляется Гарри, слишком явное доказательство обратного. Гарри помогает ему погрузить всё внутрь, пока его молчаливый напарник остаётся в кабине.

Стейси допускает мысль, что этот мужчина не бывает в Центре. Или не слушает сплетни, потому что ему есть чем заняться кроме как слушать всякую чушь. Но всё же, он не смотрит на Стейси как на кого-то... кого «использует» Иаков. Помогает с одной неплотно прибитой крышкой и говорит, что приедет завтра в это же время. Ничего больше. Никаких насмешек, никакого яда или подколок.

Он наблюдает за тем, как машина покидает двор и вместо дороги съезжает в лес, теряясь среди деревьев. Должно быть, у них есть ещё какая-то дорога, чтобы не привлекать внимание сопротивления. Это логично. Меньше рисков.

— Пратт!

Его окликает Олли, стоящий около дымящегося капота помятой машины. В одной руке у него рация, а в другой разводной ключ.

— Иаков ждёт тебя у клеток.

Он кивает и направляется к забору, закрытому зелёным брезентом. Всё, чтобы у пленников не было возможности наблюдать за происходящим вокруг. В его лагере всё было иначе. Он почти рад, что не оказался здесь в первую очередь.

Летающие над Центром вороны, которых он раньше не замечал, таскают что-то в клювах. Приглядевшись, он может различить кусочки плоти. Наверное, остатки того мяса, что заготавливают для пленников.

Или нет.

Когда он входит внутрь, запах не даёт ему ошибиться. Он слишком часто сталкивался с ним по работе. Не всегда это были сбитые животные.

Мёртвый Сэм висит напротив клеток. Мух слишком мало, должно быть смерть произошла недавно. На нём остались только армейские штаны, потемневшие от крови. Свисающая лоскутами кожа обнажает ещё кровоточащую плоть. Всё ниже шеи, кроме тех мест, где в кожу впилась удерживающая его стальная проволока, исполосовано ножом. Кровь с его босых ног, так же плотно связанных проволокой, капает в ведро.

Когда одна из птиц хватает кожу, свисающую с его руки, он вздрагивает и Стейси дёргается от неожиданности.

Боже. Этот человек был ещё жив!

— Как думаешь, это достаточно наказание для предателя? — Спрашивает позади него Иаков.

— Я... — Он ещё раз оглядывается на Сэма. Раны недостаточно серьёзные, чтобы он умер быстро. — Да, сэр. Это пример.

— Это отличный пример. — Сид кладёт ладони ему на плечи. От него всё ещё пахнет кровью. Стейси с запозданием понимает, что наказанием он занимался сам. Зная, как сделать раны недостаточно опасными, но достаточно болезненными. Делал это на виду у пленников, с большим умением работая охотничьим ножом, игнорируя все возможные крики и проклятия.

Потому что предатели так же должны служить для какой-то цели. Хотя бы и быть примером.

— Я хочу, — Иаков разворачивает его, держа руку на его плечах, а второй указывая на клетки. Новые лица. Новая партия. О них он говорил ночью. — Чтобы ты посмотрел на них и сказал мне, кто выглядит достаточно сильным, чтобы пройти испытание сегодня. А кому ещё нужно время. Может быть, кого-то ты захочешь потренировать сам? Выбери себе кого-нибудь.

Иаков вытаскивает ключи и цепляет их к ремню Стейси, а затем мягко толкает его в спину, направляя к клеткам.

То, что Келли здесь нет, его не удивляет. Марвин ещё на месте. Двое рослых мужчин из общей клетки смотрят на него со злобой. И страхом. Должно быть, его форма — черт возьми, весь его вид! — вызывает у них смешанные чувства. Представитель шерифа здесь, на стороне Сида. Никакой помощи. Никакого спасения.

Что ж, может быть, если они поймут это — подойдут к своей подготовке серьёзно. Это даст им шанс выжить.

Иаков установил сроки. Это значит, что они здесь последние? Что больше не будет людей в клетках? Или у него не будет времени, чтобы возиться с ними? А он не занимался ими спустя рукава. Значит, времени больше не будет. Да, должно быть так.

Он мог попытаться спасти их. Пусть это и значило, дать им больше тренировок. Больше мотивации для получения пайка. И заставить их пройти испытания так, чтобы они все выжили.

Это много. Это больше, чем он может себе представить. Он никогда не занимался тренировками других людей. Он понятия не имеет, что нужно делать.

Хотя. Нет, он точно знает, что даст им шанс выжить в большинстве случаев. Исполнять приказы.

Синяя рубашка, порванная у запястья. Загорелое лицо. Серая щетина.

Сколько же он времени здесь провёл?

Выносливый?

А может он просто придурок, раз за такое долгое время не научился простому правилу — исполняй ёбаный приказ?

На нём почти не видно синяков или порезов, он выглядит достаточно сытым. Тогда почему всё ещё внутри клетки?

Стейси не помнит, когда последний раз так сильно злился. Это заставляет его быть таким безрассудным.

— Почему ты всё ещё здесь? — Спрашивает он, не особо заботясь о том, что другие пленники слышат его. — Выносливый, но достаточно тупой?

— Сэр, я не...

— Выполнять приказ! — Стейси бьёт по клетке, заставив Бауэра вздрогнуть. — Очень просто. Слушать и выполнять. Так какого чёрта ты всё ещё здесь?!

— Я не могу. Сэр. — Почти выплёвывает он сквозь зубы.

Злость? Злость — это хорошо. Это может быть хорошим топливом. Это может быть вариантом.

— Ты получил грёбаный шанс. У остальных не было даже этого. Ты понимаешь? — Стейси не отпускает его взгляд. — Ты получил шанс стать сильнее и выжить! И я протащу тебя через это! И ты не сдохнешь здесь как мясо!

Бауэр смотрит на него с недоверием. Но что-то есть в его глазах. Что-то, что не даёт ему окончательно сдаться. Стейси надеется, что этого хватит.

— Пратт, — ладони Иакова ложатся на его плечи.

Он только и может идти туда, куда его направляют. У него в груди клокочет от злости. От того, что этот Бауэр не видит. Это же так просто! То, что его не убили. То, что он всё ещё жив. То, что он должен сохранить свою жизнь, наконец начав делать что надо. Стейси заставит его. Помоги ему бог, он заставит его выжить в этом аду.

Он отвлекается от своих мыслей только когда слышит, как захлопывается дверь, и оборачивается к Иакову. Полуулыбка, которую он дарит ему, заставляет Стейси только сильнее сжимать кулаки.

Как будто он был доволен. Доволен им. Пылкостью, с которой он так кричал, не обращая внимание на всё остальное.

Этого Сид от него ждал, да? Что он начнёт тренировать его людей? Что он будет таким же надзирателем, как остальные? Что будет их держать в клетках и учить быть сильными?

Тепло скапливается внизу его живота. И держит его в этом. Как будто он наконец приблизился к чему-то.

Он почти ждёт, что Иаков скажет что-нибудь. Едкое, как похвала. И Стейси не хочет, не хочет, не хочет слышать его больше. Быть зависимым от его снисхождения. Доброты.

Безнадёжно застрявший между наградой и наказанием. Становящийся кем-то, кого Иаков хотел видеть. Видеть рядом с собой.

«Мой верный Пратт».

Его глаза держат, не давая отступить. Такие чертовски яркие.

Он протягивает ладони к его лицу, но Стейси не даёт ему этого сделать.

Верный.

«Заткнись. Заткнись. Заткнись!»

Он толкает Иакова обратно к двери. И к собственному удивлению, чувствует, как тот уступает. Легко, без сопротивления.

Как будто в огонь плеснули горячительного. И пламя взвилось к небу.

Стейси хватает за его за воротник, сжимает в кулаках, шагает ближе. Грудь к груди. Он так часто дышит, не в силах отпустить его взгляд. Полный беспорядок против ледяного спокойствия Сида.

Не умеющий держать себя в руках.

Слабый.

Срывающийся по пустякам.

Не думающий, куда всё это идёт.

Загнавший сам себя в ловушку.

Иаков шумно выдыхает и откидывает голову назад, наблюдая за ним. Снова этот взгляд. Как будто ему интересно, что Пратт сможет сделать. Какое наказание заслужит?

Стейси нужно отпустить его. Нужно извиниться. Нужно быть правильным. Таким, каким его хотят видеть.

«Пошел ты! Пошел ты!»

Иаков всегда будет по ту сторону клетки. Он всегда будет приходить. Он всегда будет смотреть.

«Потому что ты уже сдался».

Смотреть с этой невыносимой усмешкой. С этим спокойствием. С этим...

Удовольствием. Будто только и хотел видеть в нём подобную страсть. Стремление противопоставить себя кому-то ещё. Показать, что он жив. Жив, потому что подчинился. Потому что принял. Потому что сдался. И в этой жизни был благодарен. Был спасён.

Благодаря Сиду.

Вот что делало его таким довольным. Что заставляло его глаза блестеть.

Он не хотел видеть Пратта сломленным. Он хотел видеть его сильным.

Провести его через этот лабиринт.

Иаков, должно быть, понятия не имеет, что значит быть для кого-то определяющим.

Стейси крепче сжимает ткань в кулаках, как будто не может позволить ему уйти.

Тяжело дышит. Грудь к груди. Тепло через несколько слоёв ткани. Запах крови, пота и земли. Всё, что преследует его. Сырое мясо и кровь.

Прижимается к нему в подобии объятий. Это всё извращённая версия человеческих взаимоотношений. Всё исковерканное. Опалённое.

Иаков сглатывает. Стейси следит за тем, как движется его кадык под пробивающейся рыжей щетиной.

Прижаться бы губами, ощутить это движение под колючей кожей.

Зубами. Может быть, наполнить рот его кровью. Может быть, сделать это так, как не смог бы нож. Может быть, слишком нежно. Не так, как должен был.

Это не должно его заводить.

Ничего не происходит, верно?

Он просто должен... должен отстранится. Но ощущение тяжести напротив его собственной — делает его голову абсолютно пустой. Как выстрел из винтовки.

Чертовски опасно было дразнить Иакова Сида. Но это то, что Стейси Пратт делал прямо сейчас, вжимаясь пахом в его.

Убьёт его. Подвесит над воротами. С видом на озеро. Пустит кровь. Сделает из него пример.

«Дурацкий Сид».

Он толкается вперёд.

Снова. И снова. И снова.

Потому что сошел с ума.

Иаков даже не прикасается к нему. Только смотрит. Склонив голову вперёд, как если бы хотел поймать воздух между его губ.

Радужку его глаз почти невидно из-за расширившихся зрачков.

Но это Иаков даёт ему возможность быть сильным. Возможность стоять там, где он стоит. Пусть это и значит дрожать от возможности кончить в своё бельё. Ошибка. Это даже не его бельё. Всё что есть на нём — то, что дал ему Иаков.

И всё что есть в нём — дал ему Иаков.

Одна ёбанная определённость.

Тишина этого места наполнена только их дыханием.

И Иаков смотрит на него так, словно не даст ему выйти из этого никак иначе.

Посылая мурашки по его телу, делая ощущение одежды на ней таким неприятным.

Трение было слишком интенсивным. Он чувствовал, как его зажатый тканью член начинает болеть. Но просто не мог остановиться.

И мысль о том, что Иакову будет больно точно так же, что он будет ходить, ощущая этот болезненный след на себе — заставляет его лишь ускориться. Добиться его ожога.

Задыхаясь.

И Иаков ни разу не облегчает ему задачу.

Чертовски большой и тяжёлый.

Должен был толкнуть Пратта. Уронить. Прижать к полу.

Но он подчиняется. Даёт ему эту отсрочку. Так много противоречий.

Слишком сухо. Несмотря на то, что его бёдра такие горячие. Помочь бы... но он просто не может расцепить пальцы, потому что это единственное, что удерживает Иакова. Это единственное, что удерживает его.

Он не помнит, когда прикасался к себе в последний раз. Судорожно быстро дрочил перед ночной сменой?

То, что даёт ему Иаков — трение ткани и жар где-то под кожей.

Что-то вроде «тебе будет достаточно этого».

И Стейси хочет услышать его голос. Боже, он так хочет услышать его голос. Задушенный. Свидетельствующий о том, что он близко.

Хотя, этого явно недостаточно.

И взгляд Иакова, прожигающий его насквозь, ещё одно подтверждение.

Неряшливый.

Не знающий, как доводить дело до конца.

Потому что нуждается в том, кто бы его направил. Показал, как сделать правильно.

«К чёрту! К чёрту тебя!»

Он шумно выдыхает носом, кусая губы, стараясь сдержать стон.

Слишком мало.

Но что делает Иаков Сид? Заставляет его гореть. Так или иначе. Огонь в его крови. Под его кожей.

Слишком мало. Слишком. Слишком.

— Давай.

Это разрешение. Подтверждение того, что происходит между ними.

Приказ. Всё, что даёт ему Иаков.

Возможность испачкаться.

Судорожно выдохнуть, получив облегчение.

Гипервентиляция. Головокружение. Слабость.

Но Сид даёт ему цепляться за себя.

Смотрит. Нисколько не удивлённый.

Может быть, потому что это то, через что он проходил?

Узнавание.

Что-то, что было раньше.

Никаких больше прикосновений. И всё происходящее ничто иное как...

— Замена? — Его голос тихий, сорванный, как тогда, после дней и дней без воды.

— Стейси? — Иаков протягивает к нему руку, но он отшатывается, загремев чем-то, что лежало на полках позади.

Какой же он дурак.

Ничего более.

Миллер. Точно. Конечно. Кто же ещё? Или кто-угодно? Олли? Хелен? Чёртов Уилл? На самом деле — кто-угодно.

— Пратт.

Предупреждение.

— Ревнуешь, Персик? Хорошая фантазия. Оставь это. — Он шагает вперёд, отрезая все пути к отступлению, и всё же касается его подбородка, заставляя посмотреть на себя. — Тебе нужно привести всё в порядок. И вернись к работе на складе.

Стейси, всё ещё тяжело дыша, поддаётся ощущению тёплых пальцев на своём лице. Почти мягкому голосу. Почти тёплой усмешке.

Раз. Два. Три.

— Да, сэр.

Если он опустит взгляд, наверняка увидит влажное пятно на своих штанах. Как подросток.

Иаков приглаживает волосы на его затылке. Он делает это точно так же, как с Судьями, теперь нет сомнений. Способный справляться только с животными. Следящий за их разведением, как единственное что вообще может себе позволить? Мысль ужасная, но она есть и, если бы кровь всё ещё не была в его чувствительном члене, Стейси бы покраснел.

Как и от этой вспышки... ревности?

Иаков стаскивает с плеч куртку и отдаёт её Стейси, а затем выставляет за дверь.

Сердце всё ещё стучит в его горле. Его руки дрожат.

Больше или меньше от осознания того, что сейчас произошло, он не знает.

На непослушных ногах направляется к главному зданию. Прикрывая пятно армейской курткой Сида.

Привести себя в порядок, да.

Какой порядок? Что он только что сделал?

Иаков убьёт его.

Потом?

Раз. Два. Три.

Он никак не может сосредоточиться на чём-то одном.

Оставляет куртку лежать на кровати и неуклюже стаскивает штаны. Надо замыть это пятно, пока оно не высохло. Его лицо в зеркале с облезшей рамой — красное.

Что он сделал?

Ушел, оставив его там со стояком. Значит ли это, что он прикоснётся к себе?

Стейси упирается руками в раковину, умывается холодной водой и смотрит за тем, как она стекает в сток.

На самом деле, это всё ещё было... Он опустил руку вниз, касаясь себя через боксёры. Ткань не была грубой, но интенсивные движения натёрли кожу. Он с шипением вытаскивает покрасневший член, собственное прикосновение кажется обжигающим. Хотя его ладони холодные от воды.

Крем на полке. Может быть, это поможет. Хуже не будет точно.

Ладно, он просто никогда не сталкивался с тем, чтобы быть возбуждённым и тереться о кого-то. Ни в подростковом возрасте, ни после. Это не имеет смысла. Иаков вернётся, чтобы с усмешкой сказать, что он слишком потерян для их чудесного кружка и убьёт его прямо здесь.

Стейси оглядывается, проверяя закрыта ли зверь. Выключает воду, прислушиваясь к тому, как она шумит в трубе, пока окончательно не исчезнет.

Оставляет свою одежду сушиться и — это единственное, что он может сделать, так? — залезает в шкаф. Потёртые, но чистые джинсы. Он может взять это, да. Определённо не его бельё. Это было бы слишком.

Хотя, возможно, он позже пожалеет об этом. Джинсы достаточно свободны, но при ходьбе он всё ещё может чувствовать ткань на чувствительной коже. Ожог. Остаётся надеяться, что это такое яркое напоминание не для него одного.

Возможно, ему требуется сжать свой член у основания несколько раз, прежде чем он может начать ясно мыслить. В его голове полный бардак.

Вернувшись на склад, он делает пометки об отправленном грузе и начинает заполнять новый ящик.

Если завтра Иаков уедет по делам, это значит отсрочку на пару дней. Возможно, ему нужно поработать сегодня побольше, чтобы не пересечься с ним и... просто дожить до завтра?

Это хороший план. Избавит его по крайней мере от общения.

Он старается игнорировать мысль, что Иаков может вызвать его в любой момент. Или прийти. На самом деле, это несколько раз заставляет его сердце стучать чаще, когда ему кажется, что дверь склада открывается. Но это всего лишь сквозняк.

«Краснеешь как школьник на первом свидании».

Почему в его голове это звучит голосом Иакова?

И всё же. Он позволил этому случиться. Он мог бы оттолкнуть. Он мог быть в ярости. Или?..

Иаков старше его на почти двадцать лет. На целую жизнь.

Должно быть, в армии это не было проблемой. Или фантазия пытается убедить его в этом.

Или же Иаков увидел ещё одну его слабость. Хотел знать, как она глубока. Хотел знать, как она проявится.

Или же показал, какой может быть сила. Какой бывают её проявления. Бери всё, что хочешь. Поступай как захочешь. Что-то вроде этого.

Стейси останавливается, бесцельно прибирая детали в коробке.

«Но стоит ему щёлкнуть пальцами».

Потому что ты исполняешь приказ. И только так можно выжить. Только так можно остаться. Быть полезным. Быть сильным. Заботиться о семье.

Когда-нибудь это разрешится. Или убьёт его. Так или иначе.

«Но они не хотели убить тебя».

Столько шансов, а Сиды упустили каждый?

Потому что он приманка. Только поэтому.

Если он будет достаточно силён, Иаков не избавится от него. Он ценит свои инструменты. Он не оставит Пратта. Он придёт за ним. Он обещал.

Стейси скучает по музыкальной шкатулке. Так просто. Музыка и приказ. Схватить. Вскинуть. Прицелиться. Раз. Два. Три.

Он работает до тех пор, пока голод не становится действительно ощутимым. А затем, пока за пределами склада не становится темно. И ещё до тех пор, пока не замечает, как частично гаснет наружи свет — выключили светильники возле клеток. Десять. Хорошо, возможно ещё немного. Он задерживается в столовой, заставляя себя не торопиться, хотя не может сдержаться. Доступная еда после дней голодания что-то делает с ним — ешь пока есть возможность. С этим сложно бороться. Пусть он и понимает это головой, это сложно.

Но когда он толкает дверь комнаты Иакова, там горят все три светильника. И его сердце пропускает удар. Не то что бы он собирался сбегать.

В ванной шумит вода. Так может, Иаков не заметил, что он пришел? Может быть, поспать внизу? Он отступает назад, задев дверь и она громко щёлкает закрывшись.

Потом стихает шум воды. И если это не время убраться, то что тогда?

— Стейси?

«Блять!»

Он подходит к приоткрытой двери, хотя в ванной темно, он может почувствовать идущий оттуда тёплый воздух.

— Сэр?

Он определённо не должен был шагнуть внутрь не включив свет. Или не вооружившись. Или не написав завещание. Что-то разумное, да, оставшееся в прошлой жизни.

Он может видеть тёмный силуэт рядом с душем. Движения. То, что Иаков промакивает полотенцем своё лицо. И, очевидно, он голый. Никто не принимает душ в одежде. Совсем голый.

Стейси не пытается рассмотреть. Но пытается.

И это <i>почти</i> разочарование, что он не может рассмотреть ничего.

Он слышит усмешку и поспешно отворачивается, оставаясь стоять лицом к двери.

Тёплая влага оседает на его горящем лице.

Мысли мечутся, словно запертые в клетке.

«Он не включает свет, чтобы не видеть свои шрамы? Или чтобы не показывать их?»

Иаков обнимает его сзади. Горячий, как печка. Выдыхает в затылок, прижимается лбом к его голове. Оставляет ощущение зубов над верхним позвонком и от этого по спине Стейси бегут мурашки.

Он должен быть напуган.

Он должен быть чертовски напуган.

Он должен пытаться вырваться.

Но всё что он делает, кладёт свои ладони поверх его.

Касается подушечками пальцев шрамов и ожогов. Проводит по ним с нажимом, запоминая. Рисует их карту на огрубевшей коже. Так много.

И Сид позади него, угрожающе огромный, способный раздавить... он просто стоит, доверяя Стейси действовать. Тепло дышит ему на ухо, касаясь его шеи бородой, как будто что-то говорил.

Но с его губ не срывается ни звука.

Стейси держится за его предплечья, не зная, хочет ли он чтобы эти объятия продолжались или нет. Как будто это не ему тут требуется какое-то успокоение.

Он может ощущать через ткань рубашки тяжелые удары сердца над своим плечом.

— Иаков?

У него вряд ли получается звучать громче шепота.

— Когда с ней будет покончено, ты избавишься от меня?

«Убьёшь?»

Это звучит почти жалко.

Чем бы не закончилось дело Эбби.

Чёрт с ней.

Иаков был его реальностью. Иаков принял его. Иаков сделал его тем, кто он был.

Так давно сделал его своим.

Знал, что ему нужно.

И Стейси сдался. Он ведь уже сдался.

Безнадёжно.

Перед страхом боли. Перед страхом наказания. Перед страхом смерти.

Бессмысленно.

У него не было выхода из этого. У него не было выхода. Ни единого шанса.

Раз. Два. Три.

Он устал жить этой двойственностью. Верить наполовину. Сомневаться. Надеяться.

Пусть Сид решает. Если здесь главный. Пусть. Чёрт с ним. Он этого хотел.

— Стейси.

Глухо. Но не как предупреждение. Скорее как попытка успокоить.

Потому что он дрожит.

И Иаков делает это. Иаков добр к нему. По какой бы причине он это не делал.

— Ты сильный.

Иаков говорит это прямо напротив его кожи, касаясь её губами.

Опьяняюще.

— Ты должен быть здесь. Среди других сильных. Твоё место среди нас. Твоё место рядом со мной.

Так просто.

Ты важен. Важен. Важен.

Раз. Два. Три.

«Твоё спасение».

Может не зря.

— Лобо.

Он мелко смеётся, вздрагивая.

— Стейси?

— Это волк на испанском. У меня... Так меня называли в академии.

— Святой Франциск приручил волка.

— Словами, Иаков.

— На то он и был святым. — Выдыхает Сид тихо. — Я же не такой. У меня другие методы.

Да, Стейси знает. На собственном опыте. Святость Иаков оставил для своего брата. Сам же делал их подобием себя. Из лучших побуждений.

Они пройдут через врата в свой Эдем новыми, совсем непохожими на себя прежних.

— Коллапс грядёт, да?

— Ближе, чем ты думаешь. — Иаков поднимает руку выше, держа ладонь прямо над его сердцем. — Но мы готовы. Нам нечего бояться.

Мы. Он был частью этого. Золотой билет в один конец. Достался ему с таким трудом. То, о чём он никогда не просил. Но, может, Иаков никогда не просил об этом так же. И вот они были здесь.

— Тебя никогда не было страшно?

— Дело не в отсутствии страха. — Стейси чувствует, как его грудная клетка вибрирует, когда он говорит. — Дело в том, ради чего его стоит преодолевать.

«Семья».

Теперь они его семья.

Так просто. Просто позволь этому случиться. И семья позаботится о тебе. И ты позаботишься о них.

Он гладит пальцы, лежащие на своей груди.

Он думает, что никто не давал ему так много. Долгие годы никто не нуждался в нём. И не заботился. Но теперь всё это у него было.

Стоило только увидеть.

Может быть, у бога действительно был план?

Иаков убирает руки, мягко сжимая его плечи, прежде чем отпустить.

— Давай, ты должен лечь.

Пока он устраивается в кровати, может слышать, как в ванной снова несколько раз включается вода. Что-то звенит, как будто сталь соприкасается с плиткой.

Стейси не представляет как он ориентируется там почти в темноте, но кажется, для него это что-то привычное. И обычно, наверное, никто не тревожит его. По крайней мере, Олли ни разу не заходил сюда. Это личное пространство. Иаков позволяет здесь быть только ему?

Семья?

— Я выключаю свет? — Он нерешительно останавливается, держа палец на переключателе.

— Да.

Он выключает все три лампы на столе и возвращается к разложенной кровати. Армейская куртка ещё здесь. Стейси сжимает её в ладонях.

Он слышит шаги.

— Спокойной ночи, — ему почти удаётся не звучать это вопросом.

Иаков в темноте шумно выдыхает, что похоже на усмешку.

Он прикасается к его голове широкой ладонью. Легко, как будто не знал, стоит ли пригладить взъерошенные пряди.

— Спи, Стейси.

Это заставляет его улыбнуться в подушку.

Может быть, волк так же чему-то научил святого Франциска?

***

Два дня должны были стать ещё одной отсрочкой. По крайней мере, от того... что происходило.

И, по началу, так и было: он закончил со складом и даже разобрал все стеллажи, полностью освободив помещение. Гарри, забирающий последние ящики, сказал, что это может пригодиться им позже.

Второй день был почти свободен и Олли разрешил ему вывести Бауэра на стрельбище. Под присмотром нескольких эдемщиков, которые там были. Это всё равно больше, чем он мог ожидать.

Ещё сильнее его удивляет то, что ключи, которые Иаков оставил ему, были, кажется, почти для всех основных помещений. По мимо клеток.

Он старается не держать эту мысль дольше необходимого.

У него нет фактической возможности поговорить с Бауэром. Он даже не спрашивает его имя, в конце концов. Но что он делает — заставляет его стрелять по банкам и чёрным треугольникам, что здесь вместо мишеней. Потому что одной злости мало, у него должна быть привычка. Рутина. Раз. Два. Три.

Стейси думает о том, что если бы ему пришлось тренировать людей, он бы не стал промывать им мозги. Каким бы проверенным этот путь не казался. Блажь и рефлекс на музыку не должны были затуманивать им мозги. Не должны были делать их покорными.

Может быть, он бы стал плохим дрессировщиком.

Но Бауэр выглядит спокойней рядом с ним. Он выглядит сосредоточенным.

Вероятно, Иаков был прав. Отсутствие на нём синяков и порезов, его чистая форма, его положение. Это имеет роль.

Может быть, больше чем он предполагал. Потому что, когда он возвращает Бауэра в клетку, другой мужчина из клетки напротив тихо спрашивает, может ли он потренировать и его.

Но что он может ответить?

— Если Иаков так решит.

Ведь, очевидно, только Иаков знает кого из них и как следует тренировать. В конце концов, он проводит с ними много времени, когда не занят остальными делами. Так же преданный делу, как и его брат. Так же преданный своим людям, даже если пока они не совсем его люди.

Знающий, из кого сделать пример.

Стейси старается не смотреть на висящего Сэма. Он не уверен, жив ли ещё мужчина, но... Он не может заставить себя посмотреть на него.

Когда он выходит оттуда, тот же мужчина, которого он видел вместе с Иаковом, начинает наполнять миски едой. Оз, если Стейси помнит правильно, кивает ему, соглашаясь на помощь.

Он даже себе не может объяснить, почему спросил, но ему становится несколько спокойнее, когда он знает, что все получили еду и воду.

Может быть, таким образом, он успокаивает собственную совесть.

И тогда может направиться в столовую в относительно хорошем настроении.

Вокруг гораздо меньше народу, чем он привык за последние пару дней. И, наверное, большинство уже отправляются в бункер, не задерживаясь здесь. Вероятно, из-за этого, Олли находит его в столовой, когда Стейси уже заканчивает свой обед.

— Мне нужна твоя помощь. Сейчас.

Он едва не говорит «что угодно», но вовремя прикусывает язык.

Когда он успел стать таким угождающим?

Они идут через коридоры и переходы в самую дальнюю комнату. Олли каждые несколько шагов отвлекается на рацию, кого-то координируя о перемещениях разных групп. Стейси слабо представляет, как он держит это в голове, но, кажется, для него это не проблема.

— Помощница шерифа навела шороху в округе. — Наконец говорит Олли, открывая очередную дверь, пропуская его вперёд. — Вестник послал охотников.

— Хочешь сказать, что надо подготовиться к тому моменту, как её доставят?

— Не совсем. Иаков возвращается и к тому моменту, как будет здесь, охотники уже её привезут. Но вечером здесь так же будет Отец.

— Я не понимаю.

— Надо подготовить место для проповеди, — поясняет Олли, подталкивая его внутрь помещения.

Там несколько женщин, которых Стейси до этого не видел и пара совсем молодых парней, которых он возможно видел на тренировке. Или в клетках.

— У меня голова забита переездом и другими вещами. — Олли заглядывает ему в лицо, отвлекая от осмотра. Трёт лоб, как будто пытается успокоиться. — Ты сможешь справиться здесь сам?

— Да, конечно.

На самом деле, подготовка заключается в расставлении скамеек и подготовки чего-то вроде трибуны. И, очевидно, им приходится проветрить и немного убраться здесь, потому что большое помещение явно использовалось для каких—то других целей. Что это было раньше? Место для групповой терапии? Комната отдыха?

В любом случае, он уже работал с чем-то подобным. Как и остальные мероприятия, где нужно было просто перераспределять людей, чтобы руки не путались с хвостами. Немного контроля, немного упорядочения.

Когда на нём форма, это буквально знак для большинства людей, что он готов помочь. Может быть, разрешить конфликт. Может быть, помочь кому-то, кто не слишком надеялся на карту местности где уже не ловит связь. Иногда, может, это странный флирт, но не то чтобы он пользовался этим. Так или иначе, обычно форма значит, что ему доверяют.

Здесь они могут сделать не слишком много, но когда все смотрят на него, он хотя бы не теряется. Единственное, что действительно несколько вгоняет его в ступор, это когда они завершают приготовления. Он должен их отпустить? Или они и сами знают, к чему им вернуться?

Странным образом, это разрешается само собой, потому что в двойных дверях показывается Отец. К которому сразу же приковывается всё внимание.

И за ним, склонив голову, следует Келли.

Он не сразу узнаёт её. То есть нет, он совсем не узнаёт её. Большой контраст с женщиной в клетке и за её пределами.

— Спасибо, что всё подготовили, — говорит Иосиф и это, должно быть значит, что они свободны.

Когда они направляются к выходу, он может заметить, как Келли цепляется пальцами за его рубашку. Как будто прячется за него.

Он понятия не имеет, что это должно значить, но он рад, что она жива.

— Стейси, — Иосиф касается его плеча, — Пожалуйста, принеси воды.

Он кивает и поспешно направляется в столовую. И, когда возвращается, может наблюдать сцену того, как Иосиф успокаивает дрожащую Келли. Он не может расслышать слов со своего места, но слышит мягкий тон. Видит осторожные прикосновения к её рукам и голове.

Он не делает это формально. То есть, Стейси буквально видит как она перестаёт дрожать и, когда поднимает лицо, на её глазах нет слёз. Что значит, Иосиф находит верные слова.

Стейси и сам начинает дышать медленнее, как будто заставляет себя успокоиться. Заземление. Не... приказ.

В движениях Отца нет спешки. Как будто он просто не умеет быть суетливым или спешащим. Как будто всё беспокойное, тревожное и нервное уходит, растворяется в его тихом голосе. Все страхи становятся не существенными.

«Он примет тебя любым».

Наконец, Келли уходит. Она кивает Стейси, проходя мимо, прежде чем скрыться за двойными дверьми. А он так и остаётся стоять со стаканом воды в руках.

— Стейси Пратт, — он снова мягко улыбается и подходит ближе, протягивая руки, чтобы коснуться его плеч.

— Отец. Я хотел... Я...

Он знает, что Эбигейл почему-то оказалась важна. И знает, что ей, возможно, будет уготовала лучшая участь. Или нет. Но ведь Отец был заинтересован в том, что с ней связано. И, может, он захочет сохранить её жизнь. Не смотря на происходящее. Так ведь?

— Что бы это ни было, — Иосиф поднимает руки выше и касается его лица, внимательно смотрит в глаза, легко находя причину смятения. — Ты волнуешься за неё. Напрасно. Замысел Господа не в том, чтобы её погубить.

— Вы заберёте её с собой?

— Не сегодня. Мой брат настаивает на том, чтобы испытать её.

Стейси кивает.

— Иаков не считает её сильной.

— Он требователен ко всем. И к себе, — мягко говорит Иосиф. — Но я скажу ему, чтобы он был осторожнее.

— Спасибо, Отец.

— Ты знаешь её лучше. Я доверяю твоим словам. И твоему сердцу, способному сострадать.

Стейси хотел бы отвести взгляд, но не может. Ему кажется, что эти светлые глаза видят его насквозь. Тяжело выносить этот взгляд, но невозможно его избежать.

— Сант Мари. Её мать живёт в Сант Мари. Если... это будет важно. Пайн-стрит. Ей. Ей будет важно. У неё больше никого нет.

Хотя, наверное, Иосиф знает всё это из досье.

— Да, Стейси, это важно. Спасибо тебе.

Его лицо горит от такого чрезмерного внимания. И он действительно надеется, что это поможет. Что он не сделал хуже. Ведь Отец заботится о своей пастве. Он не допустит, чтобы ей был принесён вред.

— И я...

«Не хочу быть тем, кто станет мишенью на груди Иакова».

— Я не хочу, чтобы он умер.

Но Сид качает головой, не давая ему закончить.

— Это решать не тебе. И не мне. — Возразил Иосиф и в его голосе прорезалась сталь. — Всё идёт так, как должно. Ты там, где должен быть. Как и она. Как и я. Как и мой брат. Мы не всегда можем разглядеть божий план, но то, что следуем ему — нет сомнений. Нас всегда наставляют. Нас всегда направляют. И всем мы приносим жертвую в своём служении.

Тренируйся. Убивай. Жертвуй.

— Я знаю, что она принесёт много боли. Пронесёт её как своё знамя. И огонь коснётся нас всех, Стейси. Никто из нас не избежит его. Никто не сможет спрятаться. И все мы будем видеть последствия этого очищающего огня.

Иосиф касается его лба своим, тяжело вздыхая, и уходит.

Оставляет Стейси с этим пророчеством наедине.

Так что, даже попытайся он сбежать, божественная рука сдвинет его так, что он вновь будет стоять там? Красной отметкой поверх сердца Иакова? Так? И Отец просто это принимает?

Он выпивает всю воду в стакане, понимая, что его руки вновь дрожат.

Да. Сбеги он (будь такое возможно), Иаков всё равно его найдёт. Иаков придёт за ним. Придёт. Раз. Два. Три.

Он будет идти за своей погибелью.

Сам.

Стейси обнимает себя, стараясь сдержать дрожь. От его одежды неуловимо пахнет той комнатой. Сидом. Как будто он стоит рядом, хотя его тут нет.

Под кожей.

Он чешет кожу на руке. Он чувствует себя слишком потерянным, чтобы принимать решения.

Будь всё куда проще, отдай Иаков ему приказ.

Будь всё куда проще, отпусти Иаков грешника.

Но это он. Он должен быть ответственным за собственные решения.

Всё идёт как и должно, так ведь?

Он поднимается в офис Иакова, просто чтобы дождаться его там. Смотрит на не застеленную кровать и разбросанную на полу одежду (может быть, она принадлежит Олли? в конце концов, он постоянно занят здесь координированием). На оставленную на столе кружку из—под кофе. На заметки на пробковой доске. Воткнутые в мишень ножи. Слишком не похоже на Иакова.

— Привет.

Олли толкает дверь плечом, занося внутрь сумку с вещами.

Да, похоже, эту комнату он считает за свою спальню.

— Ты искал меня?

— Просто хотел спросить, будут ли ещё какие поручения. — Стейси пожимает плечами. Признаваться, что он прохлаждался здесь, наверное, не лучшая идея.

— Иаков с минуты на минуту приедет и, я больше, чем уверен, тебе следует встретить его внизу.

Во дворе Центра теперь почти нет машин. То, что они покинут это место в скором времени — слишком очевидно. Часть машин накрыта зелёным брезентом, как будто они больше не будут нужны. Должно быть, у эдемщиков есть место вроде подземной парковки. Возможно, часть остающихся здесь — просто трофеи, взятые у белохвостов и сопротивления. Но даже они тщательно подготавливаются к будущему исходу. И, может быть, возвращению. Ничто не должно пропасть просто так. Всё должно приносить пользу.

Он выходит к воротам, наблюдая как ранние сумерки делают воду в озере чёрной, а звёзды проявляются на стремительно темнеющем небе. В сентябрьском вечере ощущается слабый северный ветер.

Запах костра и еды, запах леса и прелой листвы. Приглушенные голоса из столовой, которые он может слышать отсюда. Негромко переговаривающиеся патрульные.

Он не сразу понимает, что Иосиф присоединяется к нему. Так же складывает руки на груди, всматриваясь в дорогу, ожидая. Как будто просто ждёт своего брата. Как будто быть чуть более человеком для него так же просто.

Они стоят в тишине. И это что-то умиротворяющее, что-то, по чему он долгое время скучал. Возможность просто побыть самим собой.

Наконец они появляются на дороге: два грузовика без пометок, ничем не отличающиеся от обычного транспорта в штате. Должно быть это Иаков и его люди, вряд ли охотники использовали такие неповоротливые машины для выслеживания. Хотя, он вообще не видел кого именно Иаков называет охотниками. Все ли в Центре являются таковыми? Может это небольшой отряд?

Когда грузовики въезжают во двор, он видит, что у второго вместо кузова оборудована клетка. По—видимому, охотники тоже отправились в бункер, или пока вернулись в свои дома, потому что женщина за рулём грузовика с клеткой не выглядит как охотница. У неё в седых волосах вплетены цветки блажи, и она не выбирается из кузова, и не заглушает двигатель.

Несколько мужчин под командованием Олли вытаскивают из клетки Эбигейл.

Без оружия, с пустым подсумком. С царапинами на плечах, как будто она пробиралась через подлесок в одной только майке. Возможно, так оно и есть.

Он наблюдает за тем, как её уносят в сторону клеток. Иосиф кладёт руку ему на плечо. Это как несказанное — «с ней всё будет хорошо».

Стейси в любом случае оказывается рядом с клетками первым, потому что ему необходимо проследить, чтобы с ней всё был в порядке. Она в сознании. По крайней мере, в том виде сознания, какой может быть под Блажью. Неспособность сосредоточиться на чём-то одном, чудовищная восприимчивость, спутанность. Удивительно, что все воспоминания после очищения крови от Блажи, такие яркие. Никаких провалов в памяти. Никаких физических последствий. Из тех, что он может знать, по крайней мере. Только важно соблюдать дозировку. Видимо, какой бы "естественной" не была Блажь, большое количество делало последствия приёма необратимыми.

Марвин помогает ей подняться, когда клетку закрывают. Эбигейл растерянно оглядывается, часто моргая, как будто пытаясь прогнать морок перед глазами. Или проснуться. Это не помогает.

Он даже не уверен, что она узнаёт его, когда он говорит: «Они хотят, чтобы мы были сильными».

Что бы он не сказал, это вряд ли поможет ей при прохождении новых и новых испытаний. Но он надеется, что это даст ей нужное направление. Или, хотя бы, напоминанием, которое внезапным воспоминанием придёт к ней, когда будет казаться, что всё напрасно.

Это всё, что он успевает.

Ему даже не нужно оборачиваться, чтобы слышать знакомый голос.

— Заключённых сегодня не кормил.

— Новобранцев, Оз. Каждый раз забываешь.

— Да, сэр. Новобранцы сегодня без еды.

— Славно.

Он отступает, оставаясь неподалёку. Как и Иаков.

Стейси бросает на него быстрый взгляд, просто чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. И остаётся стоять, смотря в землю и больше ни на кого. Он не хочет видеть в глазах Эбигейл жалость.

Потому что она здесь лишь для того, чтобы услышать слова Отца. Пусть и сбитая с толку, все ещё онемевшая после дротиков с Блажью, но восприимчивая к словам. Пусть она будет восприимчива к его словам тоже.

Стейси слушает.

Он понимает, что если бы не было клетки, Иосиф бы обнял её. Принял бы её. Как и всех их.

Заботливый. С утешающим словом. С терпением. Дающий увидеть. Всегда первым протягивающий руку.

То, что он говорит, лишь ещё одно напоминание — для новой жизни необходима жертва. Никому не удастся пройти через Врата Эдема прежним. Никому не пронести через них свою старую жизнь.

И жертва никогда не будет чем-то простым.

Так ведь и должно быть?

Должно же?

— Ты хорошо справился, — Иосиф кладёт руку на плечо брата, отвлекаясь от пленницы.

Значит ли, что на этом её испытания закончены? Кажется — нет, ведь музыкальная шкатулка снова звучит.

Стейси направляется следом за Иаковом и Отцом, бросив на Эбигейл последний взгляд. Он надеется, что оставшийся в клетке Марвин приглядит за ней. Может быть, у Бога был план, но перестраховаться не было лишним.

А потом следует проповедь. Это сильно отличается от того, что он слышал раньше, находясь в клетке. Это сильно отличается от того, что он читал в расшифровках, приложенных к делу семьи Сид.

Отец говорит о силе и их видении. О том, что на них лежит ответственность отличать дурное семя и дурную кровь. Но также он говорит об умении помочь найти потерянным верный путь. О любви к своим братьям. О необходимости подставлять плечо.

Иаков не сидит вместе с ними, он остаётся стоять где-то позади, наблюдая. Стейси может видеть его силуэт около двойных дверей.

Он старается не отвлекаться, но мыслями постоянно возвращается к музыке и Эбигейл, запертой в клетке.

Это «стимул и рефлекс», про которые говорит Иаков, прежде чем достать шкатулку. Привычка, закрепляемая самым надёжным из способов — кровью на руках.

Есть вещи хуже, гораздо хуже. Эксперимент. То, что происходит в шале, когда их накачивают Блажью, заставляют слушать музыку и наблюдать за сменой слайдов. Неспособных даже сдвинуться с места. И потом помещаемых в ещё один лабиринт, навсегда ставший причиной ночных кошмаров. Пока последовательность действий не становится отработанной. Пока последовательность действий не остаётся одной единственной возможностью жить. Стрелять в людей, живых или нет. Стрелять по указанным мишеням. Стрелять по одним и тем же точкам. Снова и снова.

Единственный шанс выжить — привыкнуть. Подчиниться. Следовать приказу.

Потому что к Иакову попадают лишь сильные. Лишь те, кто могут выжить. Лишь те, чей потенциал он видит.

Это так далеко от мягкого убеждения Веры или кровавого искупления Иоанна.

Это что-то большее, чем промывка мозгов. Слишком глубоко внутрь. Едва ли не инстинкт — замереть, бежать, драться. Иаков оставляет им только один вариант — драться.

И заботится о том, чтобы они... Заботится о них. О своих людях. О тех, кто смогли доказать свою силу. Нет. Не только. Он позаботился даже о Уилле и его семье. Да, это было достаточно жестоко. Но он сохранил ему жизнь. И он никого не посылал на убой. Зная, что они могут справится со всем, что он им даёт.

Им всем, в будущем пережившим Коллапс, следовало бы быть ему благодарными.

Это всё лишь им на пользу.

Они все теперь знают собственные пределы, они готовы к тому, чтобы выживать. К тому, чтобы защищать друг друга в неизбежно изменившемся мире будущего. В Новом Эдеме.

— Нам не избежать того, что будет. И я призываю вас быть стойкими перед Коллапсом. Потому что то, что мы увидим — будет совершенно иным. Новое небо и новая земля. И это не будем прежние мы. А потому, нам следует укрепиться в своей вере. Потому что это не будет наша сила, это будет сила наших братьев и сестёр. И в этой силе, — Отец осматривает их, протягивая вперёд руки, как будто стремится коснуться каждого. — В этой силе вы могли быть искушаемы. Тогда, раньше. Но не сейчас. И не в тот момент, когда настанет время жатвы.

В одобрительном гуле, который раздаётся вокруг, Стейси с удивлением слышит свой голос.

Отец улыбается.

— Но что бы ни было потом или сейчас — мы семья! Мы есть друг у друга. И всё что Господь даст нам — мы разделим вместе. Позвольте моей уверенности стать вашей. Твоей. И твоей. И твоей. Позвольте мне увидеть, что вы готовы к возрождению!

Теперь голоса громче.

— Есть много слов, которыми люди разделяли друг друга. Цвет кожи. Язык. Акцент. Но мой брат Иаков видел в вас только эту силу. Рвение, которое позволило вам выжить. Которое привело вас к Вратам Эдема. Так позвольте мне услышать, что вы готовы.

Теперь голоса такие громкие, что почти оглушают.

Стейси не знает почему, но кто-то держит за руку его, и он тоже держится за кого-то. Не сводя взгляда с Отца, окруженного светом.

Он может чувствовать это негласное единение. Это стремление быть к нему ближе. Быть согретым его словами, его заботой, его отеческой чуткостью по отношению к каждому.

Разделяя тепло и эмоции друг друга. Объятия. Переплетения рук, голосов, слов поддержки. Он не хочет, чтобы это прекращалось. Как поле белых цветков Блажи, колышущийся на ветру. Опьяняющий и заставляющий улыбаться. Кто-то начинает «Удивительная благодать» и голоса подхватывают её, пока песня не начинает звучать отовсюду.

Когда все постепенно начинают расходиться, а несколько людей остаются рядом с Иосифом, о чём-то говоря, Стейси находит Иакова взглядом и останавливается рядом с ним.

— Был потерян, но теперь найден, — негромко говорит Сид, растягивая губы в улыбке.

Стейси улыбается ему в ответ.

Да. Найден.

Спасён.

Они ждут, пока последний из последователей получит благословение и напутственное слово Отца. Это занимает время, но им некуда торопиться. Иаков со своего места наблюдает за братом и теперь Стейси может видеть. Тепло, с каким он смотрит на брата. Возможно, видя в нём ещё того мальчишку, которого когда-то защищал.

Иосиф выглядит несколько утомлённым, когда они остаются одни. Он устало опускается на скамью, отложив очки.

Иаков присоединяется к нему, и они негромко разговаривают, пока Стейси стоит неподалёку. Он не может разобрать слов, но достаточно того, что Иосиф тихо смеётся и Иаков подхватывает его смех.

Морщинки вокруг глаз, непривычно много тактильности, то как он входит в пространство брата, не оставляя между ними свободного пространства. Будто многое перестаёт его тревожить, когда Иосиф держит его за руку, что-то говоря.

Как легко и естественно он оказывается в объятиях Иакова.

Не лишённый брони, но защищённый.

Оберегаемый.

Стейси не слышит о чём они говорят, но он может видеть тёплую улыбку на лице старшего Сида. И это так, словно он тоже, шутя, хочет дёрнуть его за руку на себя и взъерошить волосы на голове брата. Но не делает это по многим причинам и потому что они не одни, тоже.

У них не слишком большая разница в возрасте, но рядом с братом Иаков кажется моложе. Или, возможно, это образ Отца заставляет Иосифа выглядеть старше. Непоколебимый в своём спокойствии, своём знании, в своей вере. И словно этим несколько отделённых от них всех, даже от любимых братьев.

Стейси думает о том, что его веры, должно быть, хватает для всех их. Потому что он делает всё это из любви к ним.

И он сделает их всех счастливыми, даже вопреки их собственным желаниям, даже если они будут противиться этому. Этой любви.

Потому что это воля Отца.

Хотя, очевидно, его братья и названная сестра идут на это добровольно. И это замкнутый круг — он верит, потому что есть они, и они верят, потому что есть он.

«Одна большая семья».

Иосиф уезжает вместе с несколькими своими последователями ближе к десяти.

Стейси занимается выполнением нового приказа. Вмести с Озом он проверяет новобранцев, раздаёт миски с водой и лёгкие покрывала на ночь (Отец смог убедить брата в небольшом послаблении в «последние дни»). Его несколько успокаивает, что Эбби всё ещё не пришла в сознание. Он следит за тем, как Марвин укутывает её, надеясь, что всё это скоро прекратится.

Что она сможет поступить правильно.

Что ей хватит сил.

Просто как раз, два, три.

И когда поднимается в офис Иакова, чтобы доложить о выполненной работе, застаёт его с Олли за обсуждением планов.

— Я проверил, кто занимался поставкой. И у нас есть запасные детали. На складе.

Иаков присвистнул.

— Это пять часов туда и обратно.

— Могу вызвать группу из...

— Я могу съездить и забрать. — Говорит Стейси.

Они оба смотрят на него.

Олли вертит в руках ручку, словно прикидывая. Иаков приглаживает бороду и кивает.

— Хорошая мысль, Пратт.

Олли берётся за рацию, повернувшись к Сиду.

— Мне подготовить машину?

— Да, займись этим.

Это что-то вроде «оставь нас» и Олли понимает. Он подхватывает листы с заметками и выходит из комнаты, обойдя Стейси.

Иаков подходит к нему. Поддев пальцами за шлевки на джинсах, подтягивает его к себе ближе. Стейси не может не смотреть на его руки. На то, как он снимает ключи с его пояса и небрежно кидает на стол.

— Думаю, пока это тебе не понадобится. — Он говорит тихо и низкий звук его голоса заставляет Пратта покрыться мурашками.

Стейси думает об ошейниках Судей. О маячке. О том, что Сид не оставит его без присмотра.

— Склад в Мелстоне. Это здание без опознавательных знаков недалеко от гаража Джейка. Большую красную вывеску ты не пропустишь.

— Да, сэр.

— Олли оставит ключи и накладную с номерами ящиков, которые ты должен забрать. Это всё для фильтров. Остальное не нужно.

— Да, сэр.

— На машине не будет знака Врат, но посты будут предупреждены. Никто не станет стрелять без приказа. — Иаков держит его за затылок и легко привлекает к себе, прикрыв глаза, касаясь его лба своим. — Мелстон это почти самая граница округа Хоуп.

— Сопровождение, сэр?

— Ты уже взрослый, Стейси, — мягко усмехается Иаков. — Ты со всем можешь справиться сам, без постоянного присмотра.

И это... всё?

Машина готова: там есть карта, лежащая на пассажирском сидении, с нарисованной красным маркером линией маршрута, там есть распечатанный список номеров ящиков, которые он должен забрать, там даже есть несколько мятых наличных.

Иаков наклоняется к окну, наблюдая за тем, как он пристёгивается и протягивает ему флягу с крестом Врат Эдема.

— Не забывай пить в дороге, Персик.

— Да, сэр.

— Рация настроена на частоту Центра. Если радарные вышки ещё не перенастроили, связь будет. Если нет, то связаться ты сможешь только с ближайшими патрулями. Понадобится помощь, они к твоим услугам.

— Спасибо, сэр. — Должно быть, он звучит слишком нетерпеливо, хотя и пытается это скрыть.

Иаков просовывает руку в окно заправляя выбившиеся волосы ему за ухо. Гладит кончиками пальцев по щеке, где, должно быть, уже ощущается едва заметная щетина. Совершенно не заботясь о том, может ли кто-то видеть это. Это или красное лицо Пратта.

— Осторожнее на дороге, заместитель шерифа.

Это звучит так, словно Иосиф ни на секунду не сомневается, что Стейси сорвётся с места, как только ему разрешат.

Он впервые за долгое время садится за руль (страшно представить сколько всего произошло, что даже такое простое действие кажется ему чем-то непривычным). И несколько нервничает, когда выезжает за пределы Центра Ветеранов святого Франциска, готовый услышать позади не то выстрелы, не то сирену. Проезжает по дороге мимо озера, прямо к деревьям, за которыми его машину не будет видно.

Громко сглатывает, прежде чем вдавить педаль в пол и набрать скорость.

Фары освещают небольшой участок дороги перед ним, но он просто не может заставить себя снизить скорость. Дальше и дальше, дальше от всего что могло бы ему навредить.

Ночной лимит на скорость здесь не больше шестидесяти пяти миль в час. Но бескрайние поля по обе стороны от дороги совсем безжизненные и он превышает скорость в несколько раз. Словно весь ад гонится за ним. И вечно лающие гончие.

Он не хочет останавливаться. Он не хочет проверять есть ли в машине следящее устройство. Или следует ли за ним какая-нибудь из патрульных машин. Его грязно-красный пикап достаточно быстр, чтобы попытаться уйти от погони.

Не так быстр, как его служебная машина, недавно появившаяся в парке департамента шерифа. И всё же, этого будет достаточно.

Минуты или часы? Сколько он гнал в темноте, надеясь, что уедет достаточно далеко? Это был порыв, совершенно неоправданное действие, чистый импульс. Бежать. Ехать. Как можно дальше. Так далеко, как только можно. Границы округа? Он сможет их пересечь даже, не имея оружия. Сможет доехать до ближайшего города, где нет секты. Сможет обратиться за помощью в полицию, ФБР или вызвать на помощь национальную гвардию. Что угодно.

И это будет путь в один конец.

Никакого больше спасения.

Никакого больше выживания.

Никакого больше следования приказам.

Раз. Два. Три.

При выезде на трассу он может заметить, как кое-где попадаются фермы, со светящимися жёлтыми окнами. Раз или два он видит людей у обочины, несущих тяжелые походные рюкзаки и ружья. Его фары выхватывают из темноты сгоревшие остовы машин, оставленные на съезде.

Почти против воли он сбавляет скорость до приемлемой. И даже бросает взгляд на отмеченный красным маркером маршрут, но всё равно понятия не имеет, где именно находится.

Когда впереди появляется указатель, он тормозит рядом, почти высовываясь из окна, прежде чем может разобрать в темноте буквы. И затем сверяется с картой. Ему бы ещё служебный фонарик вместо тусклого салонного света.

Судя по карте, он не так далеко от нужного съезда на двенадцатое шоссе. И к утру уже будет в Мелстоне.

Проедет мимо и будет у самой границы округа. Должно быть, сможет поймать полицейскую частоту. Нет, слишком опасно. Сколько людей могут в этом быть замешаны? Много. Чертовски много.

И что они сделают, когда поймут, что он пытается сбежать? Натравят на него патрули?

Должно быть, уже первый час ночи или около того. На дорогах никого кроме него нет и всё, что остаётся, следовать указателям, пока наконец не выезжает на шоссе.

Напряжение, сковавшее его в тот момент, когда он забрался в машину, стало постепенно проходить. Он отвинтил крышку фляги и принюхался, прежде чем глотнуть. Чистая холодная вода. Полученная им почти просто так, без стрельбы и навязчивой музыки. Раньше он мог о таком только мечтать.

Он включает радио и несколько минут вслепую перебирает пустой эфир. Должно быть, все местные радиостанции давно закрыты. Единственное, что ему удаётся найти, это какие-то хоровые исполнения чего-то похожего на песню об одном из Вестников. Он прибавляет громкость, не сводя взгляд с дороги и смеётся, понимая, что это песня про Иоанна.

Что это? Религиозные кантри-песни? Он в шутку подпевает несколько строк, когда припев повторяется.

Он почти ожидает, что дальше будет звучать проповедь, но вместо этого идёт трансляция спокойной музыки. Это и пустая ночная дорога заставляют его чувствовать себя до странного спокойно. Он даже делает одну остановку рядом с перекрёстком, чтобы недолго размять ноги.

Глубоко вдыхает холодный ночной воздух, вылезая из тёплого салона машины. На сколько хватает взгляда — бескрайние дороги и подготовляемые к осени поля, с которых уже убрали урожай. И ни одной живой души.

До первых заморозков ещё далеко, но от его дыхания поднимается пар.

Он обходит машину, в кузове пикапа несколько креплений для ящиков и небрежно свёрнутый брезент, моток нейлоновой верёвки. Груз, точно. Детали для фильтров.

Он сплёвывает себе под ноги и возвращается в кабину, с раздражением захлопывая дверь. Продолжает двигаться по двенадцатому шоссе, слушая музыку и следя за тем, чтобы стрелка спидометра не подходила к красной зоне.

К тому моменту, как небо становится бледно-серым, он проезжает несколько заправок и два крошечных городка, на чьих сонных улицах никого не видно. Всё что он может увидеть, не вылезая из машины, это множество вывесок «закрыто».

Теперь дорогу с ним делят груженые лесом фуры и забитые красными яблоками фургоны.

Ещё через час к ним прибавляются легковые автомобили, чьи владельцы выглядят слишком сонными для того, чтобы превышать скорость. Но Стейси всё равно замедляется, внимательно смотря за тем, чтобы никто из водителей не стал причиной аварии.

«Как будто ты снова на посту, да?»

Может быть, и нет, но он прекрасно знает, что такое. Статистика Монтаны по сравнению с остальными штатами — вовсе не утешительная. И двенадцатичасовые смены научили его отличать опасных участников дорожного движения. Особенно в ранние часы, когда буквально всё умоляет остаться в кровати подольше. Или подержать глаза закрытыми несколько секунд.

Он несколько раз останавливал таких водителей, словно случайно съезжающих со своей полосы движения. Возможно, вид энергичного правоохранителя с начищенным значком и заставлял их взбодриться, но он рекомендовал им остаться отдохнуть на ближайшей остановке и сопровождал машину, если это было необходимо.

Но сейчас, похоже, всё в порядке. Он сам делает ещё одну остановку, просто чтобы не пропустить этот переход от ночи к утру, когда часы без сна могут дать о себе знать. Разминается, разгоняя кровь, прогоняя оцепенение из мышц. Какое-то время наблюдает за мирно пасущимися на холме рыжими коровами. В утреннем дрожащем воздухе зеленый лес за огромными полями кажется сине-серым, как далёкие горы.

«Никогда больше».

Когда появляются первые лучи солнца, он проезжает последний город. А в Гейдже уже в восемь становится достаточно жарко, чтобы он открыл окно и наслаждался запахом кумарина и ветерком. Это достаточно бодрит, чтобы он чувствовал себя лучше, чем нормально.

Чистое голубое небо, солнце и ещё не увядшая зелень по обе стороны от дороги. Маленькие белые дома ферм, почтовые ящики у обочины, зернохранилища с нарисованными на них рожицами. Он просто наслаждается тем, что у него есть.

На радио прорываются и другие песни. Он намеренно избегает новостных каналов и бодрых голосов ведущих, подпевая Шанайе. Постукивает по рулю в такт и качает головой.

Он проезжает холмы, множество сельскохозяйственных построек, ещё фермы. И ещё. В конце концов, на долгие и долгие мили вокруг остаются только поля и редкие встречные машины.

Ещё час или полтора, он не может понять идёт ли время быстрее или медленнее, поскольку некоторые песни по радио обрезаны. Но из-за того, как их много и как далеко успевает продвинуться солнце, он почти уверен, что правильно рассчитал.

Мелстон — слишком маленький чтобы его можно было заметить издали. Он начинает различать постройки только оказавшись достаточно близко. Суда по всему, здесь всегда не слишком оживлённо.

Вывеску «Гараж Джейка» он видит почти сразу. Это одноэтажное белое здание с заправкой, на которой никого нет.

Склад находится несколько дальше. Кирпичное здание с неожиданно массивной стальной дверью. Стейси паркуется рядом, глушит двигатель, и достаёт из бардачка ключ.

Что он делает?

Он смотрит на ключ какое время, прежде чем швырнуть его обратно. Берёт мятые двадцатки и выходит из машины.

Он проходит пару десятков шагов, прежде чем видит одноимённое кафе.

Внутри пахнет свежими тостами и за двенадцать долларов он получает свой завтрак и горячий кофе. Девушка с небрежно собранными рыжими волосами подмигивает ему, наливая напиток в кружку. И показывает куда-то вглубь помещения, когда он спрашивает можно ли отсюда позвонить.

Еда не слишком вкусная, но это гораздо лучше, чем ничего. И здесь довольно неплохой кофе. К сожалению, в добавок к завтраку он получает бесплатное шоу. Парочка за соседним столиком, видимо так же проездом, как и он сам, высказывают друг другу обиды.

Не слишком громко, чтобы его это действительно бесило, но в пустом помещении он может слышать шум на кухне и их, что невольно становится свидетелем.

Он, наверное, никогда не сможет этого понять — отношения, наполненные взаимными обидами. Как будто кроме неприязни и раздражения двух людей больше ничего не связывает, но они просто не могут оставить это.

Что они будут делать, когда нельзя будет избегать друг друга? В бункере на долгие годы. Убьют друг друга? Или начнут ценить то, что останется?

Они — слабы. Большинство из них, если и переживёт Коллапс, будут слишком разобщены. Будут уязвимы. Будут испуганы. Способные только на мародёрство и убийства, доведённые до отчаянья своими слабостями.

Он оглядывается через плечо, глядя на них.

На ярко-красном лице мужчины отчётливо видно раздражение. Женщина, сидящая спиной к нему, закрывает лицо ладонями. Как будто это происходит и происходит так часто, что им лишь остаётся следовать своим ролям. Слова «несчастливый брак» звучат от родственников и друзей, едва ли приглушающих голоса, когда их обсуждают.

Нет, даже бункер не спасёт этот брак. Им следовало давно разойтись и перестать мотать друг другу нервы.

Если бы не страх остаться одними?

Кто будет ждать вечерами с работы? Кто будет готовить картофельное пюре на вечер и оладья утром? Кто будет пытаться пойти на примирение, когда привычная причина для злости станет не такой существенной?

Он думает о том, что его будут ждать.

Никто не будет сомневаться в том, что он вернётся к своей семье.

Потому что бегут только слабые. Но они знают, что он сильный. Иаков знает, что он сильный.

И его место среди них.

Там, где между ними нет места злобе и обидам. Там, где они будут поддерживать друг друга несмотря ни на что.

Рядом.

Он выживет.

Он достаточно силён. И он не один.

«Верный».

Он Верный Иакова. Он его солдат.

А значит, в нём больше нет той слабости и того страха. Потому что он сделал его таким. Сделал его сильным.

Потому что только таким он будет готов пройти через Врата Эдема...

— Кёртис! — Женщина поспешно встаёт из-за стола, оставив деньги за заказ и направляется за мужем.

Стейси может расслышать их крики на парковке перед кафе.

Он качает головой и допивает остатки кофе. На оставшиеся деньги в дорогу он берёт несколько шоколадных батончиков и большую бутылку газировки. И оставляет щедрые чаевые. Потому что не похоже, что когда-нибудь ещё ему понадобятся деньги.

Рыжеволосая официантка посылает ему ещё одну улыбку. У неё на бейджике нет имени, но он думает, что это к лучшему.

Когда он возвращается к машине, желание сбежать окончательно перестаёт существовать.

Он открывает склад и находит нужные ящики среди тех, что стоят на полках. Их всего девять, совсем небольшая партия. На всякий случай он проверяет их содержимое, убеждаясь, что внутри всё цело. И один за другим таскает их в кузов.

Они достаточно лёгкие, но он несколько раз проверяет крепления, чтобы убедиться, что всё в порядке. Укрывает их брезентом, на случай если будет дождь. Запирает за собой склад и какое-то время сидит в машине с раскрытой дверью, лениво жуя шоколадный батончик.

Если он поторопится, то приедет обратно ещё до того, как начнёт темнеть. Не смотря на то, что сентябрьские сумерки теперь будут наступать гораздо раньше. Да, поторопиться.

Он захлопывает дверцу машины, низко опускает стекло, и, выкинув фантик, неторопливо разворачивается. Выезжая в обратный путь, он показывает средний палец знаку ограничения скорости. Ему следует торопиться. Определённо.

Он думает, что обратный путь всегда кажется короче. Особенно, если не сбавлять скорость и не делать остановок. Но он вдруг осознаёт, что очень хочет вернуться. И эта нужда не оставляет его.

Всего пять часов. При желании, он сможет значительно сократить это время, с помощью сельских дорог между фермами. Да, придётся сбавить скорость, чтобы не разбить подвеску, но это даст ему фору, так что он в любом случае выиграет.

Во рту остаётся неприятный осадок.

Да, может быть, газировка была не лучшим вариантом. Как и шоколадный батончик. Но, по крайней мере, у него ещё остаётся вода в фляге, после которой нет ощущения вязкой слюны во рту.

Полуденное солнце разогревает салон машины так, что ему приходится держать окна открытыми, но даже это не спасает от жары. Как будто лето не собиралось покидать гостеприимную Монтану.

Ему удаётся проехать часть пути через лесистую местность, где деревья стоят достаточно близко к дороге и тень позволяет ему отдохнуть от вездесущего солнца.

Но рано или поздно он выезжает к полям, и знакомым домам, за которыми медленно возвышаются горы, становящиеся всё выше и выше за каждым поворотом и холмом.

Он почти дома.

Сумерки действительно ранние и из-за того, что по-осеннему низко висящие тучи закрывают небо, кажется ещё темнее. Он включает фары. Зевая, он думает о горячей пище в Центре. И о том, что, возможно, Иаков разрешит ему потом отвезти груз в бункер и передать Мэтту.

И, может быть, даже разрешит ему потренировать Эбигейл. Даже если под своим присмотром.

Да, это было бы здорово.

За своими мыслями он не сразу понимает, что проехавшая ему навстречу машина резко затормозила, визжа шинами. Звук заставляет его обернуться, наблюдая за фургоном без отметок в боковое зеркало.

Он стоит неподвижно, наполовину свернув у обочины.

А потом разворачивается и начинает преследовать его.

И Стейси с большим опозданием понимает, что это вовсе не патруль Сида. Когда подпускает их слишком близко и первая пуля разбивает боковое стекло, осыпая его осколками.

***

Он думал, что всё закончится иначе.

Рация не работала, в эфире были только помехи. И, может быть, нигде рядом не было патрулей, потому что ему никто не ответил, сколько бы он не пытался. Судорожно выруливая с трассы в подлесок и ломая низкорослые деревья. Автоматная очередь прошила заднее стекло.

Машину заносит на грязи, но он умудряется вывернуть руль так, что вместо того, чтобы врезаться в дерево на полном ходу, только процарапать боковую дверь. За скрежетом коры о металл он слышит, как преследователи что-то кричат, продолжая стрелять.

Одна из фар окончательно затухает.

Он не может сбросить скорость, единственный шанс что есть — оторваться от них или доехать до ближайшего аванпоста. Или до самого Центра, если ему не удастся никого встретить по дороге.

Ветви бьют по крыше и с хрустом ломаются, когда он едет напрямик между небольшой насыпью и чем-то тёмным, похожим не то на дом лесника, не то на местную станцию. Окна не горят и, видимо, тут никто не сможет ему помочь.

За деревьями он не может рассмотреть, что впереди, но в какой-то момент его преследователи отстают.

Он надеется, что это может значить пересечение региона кого-то из Вестников, от чего его перестают считать удачной мишенью.

И это первая ошибка, которую он допускает.

Спустя несколько минут, почти из ниоткуда на него вылетает грузовик, ослепив ярким светом, и врезается в его бок.

Единственная удача, что у него есть, удар приходится со стороны пассажирского сиденья. Дверь отлетает, оставаясь на решетке радиатора.

Если бы не слепящий свет фар, он мог бы разглядеть лица своих преследователей. Он почти уверен, что это кто-то из выживальщиков. И, может быть, что-то выдало его, раз они без промедления решили преследовать ничем не примечательный пикап.

Он со всей силы нажимает на тормоз, позволяя грузовику проехать вперёд, плотно застревая между двумя деревьями. И выворачивает руль, направляясь туда, откуда они выехали. Кажется, это какая-то дорога.

Он может слышать, как мужчины, кричат и стреляют ему вслед.

Он ещё раз пробует связаться с кем-нибудь. И снова ничего не выходит.

Машина скрипит, когда его подкидывает на очередном ухабе. Он оглядывается назад, следя за тем, чтобы рядом никого не было. И смотрит, что закреплённые ящики в кузове всё ещё на месте.

Он прикидывает, стоит ли вернуться на шоссе, прежде чем свернёт в сторону Центра. И это вторая его ошибка.

Очевидно, что если станцию связи захватили, то все его попытки связаться с кем-то — были обречены на провал. Но выживальщики могли его слышать. И могли прислать подкрепление.

Остальное больше похоже на затянувшийся кошмар: едва он проезжает пустой блокпост, чьи кресты Врат перечёркнуты красной краской, за ним увязываются ещё два грузовика. И всё что его волнует с того момента — как быстрее добраться до Центра.

Похоже, что он выбрал неверную дорогу, деревья вокруг не дают увидеть в какую сторону лучше свернуть. А грузовики, нагоняя, пытаются оттеснить его на обочину. Или взять в клещи, но здесь слишком узко для такого манёвра.

А ещё они никогда не сталкивались с помощником шерифа. Это делает его явно намного лучше подготовленным к тому, чтобы заставить их таранить друг друга. Пусть его пикап и не предназначен для того, чтобы соревноваться с ними по мощности, но он заметно легче и резкие повороты с большими заносами ему пройти проще. Грузовики несколько отстают. Это совсем небольшая фора, но достаточно, чтобы немного перевести дух.

Подобную гонку двигатель долго выдерживать не может. Всё, что Стейси нужно, это оставить их на песчаной дороге, где они могут увязнуть, или там, где они останутся неспособными пробраться через узкую колею тропинки. Это риск. Но всё лучше, чем дать им нагнать его на шоссе.

И это третья его ошибка.

Потому что езда в сумерках по местности о которой он не имеет ни малейшего понятия — очень плохая затея.

Его машина катится со склона, камни царапают днище, тормоз не работает и всё что он может — уворачиваться от деревьев впереди.

Каким-то чудом он оказывается внизу без происшествий. Не считая синяков, ледяного пота и бешено стучащего сердца.

Дым из—под капота это меньшая из его проблем.

Он знает, что значит потеряться в лесу. И это точно не вариант для него сейчас.

Поспешно выключает оставшуюся целой фару и глушит двигатель, который точно больше не заведётся. А уже после высовывается из окна, прислушиваясь к тишине. Чахлые кусты у пологого склона, конечно, могут скрыть его машину. Если бы он не проделал впечатляющую колею между всеми смертельными опасностями по пути сюда.

В сумерках это видно достаточно хорошо.

Так хватит ли преследующим его людям желания проверить как он здесь?

То, что он делает в последующие двадцать минут — ещё одна глупость, но на тот момент он так не думает. Прячет ящики, замотанные в брезент, в кустах, изрядно расцарапав руки. То, что к вечеру холодает и у него нет ничего теплее, чем рубашка с футболкой, не кажется большой проблемой.

Но вот замерцавшие фонари на вершине холма — да.

Он продвигается через деревья, стараясь придерживаться одного направления. Если он правильно представлял расположение дороги, то двигаться на северо-восток было верным решением. Рано или поздно он выйдет в район Иакова и уже там сможет решить, как добраться до центра. Главное не дать выживальщикам его нагнать.

Его грудь болит после того, как ремень безопасности несколько раз болезненно врезался в тело, спасая от пробития стекла головой. Ему приходится дышать часто и неглубоко, чтобы каждый раз не тянуло болью. Чем дальше он продвигается, тем сильнее холод заставляет его дрожать. Он может видеть на руках подсохшую кровь, хотя и на чувствует каких—то повреждений. Пальцы так замёрзли, что когда он растирает их, это не особо помогает.

Он замирает, услышав что-то отдалённо похожее на голоса.

Тёмный лес полон самыми разнообразными звуками: ветер в кронах высоких сосен, скрип рассохшегося ствола, ночные птицы и хруст сухой листвы под чьими—то лапами, тихий стрёкот сверчков.

Это повторяется. Голос. Кто-то переговаривается, не слишком заботясь о том, что их могут услышать.

Может быть он уже недалеко от какой-нибудь фермы? Или аванпоста, где ещё остались люди Иакова? Или может быть это местные охотники?

Он замирает, прижавшись к стволу дерева и тщетно вглядываясь в темноту, становящуюся всё более плотной по мере того, как сумерки переходят в ночь. Но не может разглядеть ни костра, ни света фонарей.

В темноте передвигаться по лесу было нельзя, это он знал и без того хорошо. Сколько туристов приходилось искать после таких вот прогулок. Но оставаться на месте, зная, что его, скорее всего ищут, было опасно.

Он глотнул ледяной воды из фляги и вытер губы. На пальцах осталось что-то липкое. Смола. Ну, север он определил верно. Теперь главное было не уйти слишком близко к горам и не попасться хищникам.

В воздухе не ощущался запах дыма от костра или чего-либо, что указывало бы на людей рядом.

«Может это и к лучшему».

Но вдалеке кто-то едва слышно рассмеялся. Из-за шума ветра он так и не смог определить откуда мог идти этот звук.

Ему нужно было идти дальше.

Сколько проходит времени — сложно сказать, но он пробирается медленно, иногда останавливаясь и подолгу прислушиваясь к звукам. Пробираться через густой подлесок, не наделав шуму — достаточно тяжело. Но у него есть вариант либо уйти подальше, пока темно, или дождаться рассвета. И при свете дня им не составит труда его нагнать, ориентируясь по следам.

Это не слишком похоже на выбор.

И это последняя ошибка, которую он допускает.

Долгие годы никто не пользовался «верёвкой дьявола» для охраны своих территорий.

А он жил в округе достаточно давно, чтобы вспомнить последний случай от подобной смерти — сетка из армированной колючей ленты у фермы Нельсонов. Это было большое разбирательство.

Колючая проволока и режущая лента.

Его словно ужалило с нескольких сторон, когда он дёрнулся, осознавая, что застрял. Он замер. Казалось, любое лишнее движение заставляет ловушку сдавливать его ещё сильнее.

Холодная сталь прижалась к лицу: лента плоским краем была у самой глазной впадины, колючая проволока впилась куда-то в подреберье, проткнув одежду, штанину на левой ноге процарапало почти до самого колена, и он мог чувствовать, как тёплая кровь течёт, пропитывая ткань по краям.

Он судорожно выдохнул, стараясь не паниковать.

Никто не натягивал бы подобного рода заграждения просто так в лесу. Должно быть он или забрёл на чью-то частную территорию, либо был на охотничьих угодьях какого-то отбитого реднека.

И единственное, что ему оставалось — звать на помощь, ведь так?

Нет.

Если его найдут другие люди, они могут выдать его выживальщикам. Или просто убить, если захотят. Никто не растягивает режущую ленту посреди леса без цели.

Иаков пошлёт людей. Так ведь? Когда поймёт, что слишком много времени прошло и его Верный должен был давно вернуться.

Да, Иаков не оставит его.

Может быть, слышал его попытки связаться с патрулями? Или кто-то из людей Вестника видел его на шоссе? Такое ведь возможно?

Он сохранил груз, даже спрятал. Так что всё было хорошо. Он сможет его достать оттуда. Да, след от пикапа. Пара поворотов. Он сможет. Он выполнит приказ.

«Дыши, Пратт».

Да, так. Ему просто нужно дождаться утра и вылезти отсюда. При свете дня он сможет это сделать.

— Ты скажешь ему или я?

Он дёрнулся, стараясь повернуть голову так, чтобы увидеть кто говорит, и колючая проволока впилась ему в шею.

Онемевшей от холода кожей он почти не чувствовал порезов, но выступающая кровь ощущалась явно. Почти горячая.

— О, он уронил свою флягу. Как думаешь, стоит её вернуть вместе с... я не знаю, отрезанным пальцем? Или отрезанной головой?

Их было двое. Он мог различить два тёмных силуэта.

— Не знаю. Может быть, мы пошлём симпатичную фотографию, когда он достаточно истечёт кровью. — Обладатель более низкого голоса сплюнул, и что-то добавил на другом языке, после чего вместе со спутником рассмеялся.

Они оставались на расстоянии десятка шагов. Видимо, достаточно хорошо осведомлённые о том, где начинается колючая проволока.

— Эй, птенец, ты там ещё жив?

— Да, сэр.

Они снова смеются.

— Малец, это тебе не поможет. Ты на территории выживальщиков Уайттейла с красной меткой Врат-мать-их-растак-Эдема.

— Да, не самое хорошее место для прогулок. Хотя ночь что надо, да, Чад?

— Отличная ночь.

Стейси наблюдает за тем, как свет от фонариков бросает его тень на землю.

«Вот чёрт!»

Этого достаточно, чтобы разглядеть натянутую проволоку. Даже если бы он попытался выбраться, у него ничего бы не вышло: как будто натянутая без всякой последовательности, в несколько рядов, дьявольская ловушка ярко сияет даже от слабого света. Она выглядит новой, как будто закреплена совсем недавно.

Ему некуда отсюда бежать. Чем больше попыток он будет делать, тем сильнее затянет режущую ленту. Если колючая проволока могла лишь уколоть, то лента исполосует его раньше, чем он успеет высвободить хотя бы одну руку или ногу. И если затянется вокруг шеи, то удавит его ещё раньше.

— Вы из выживальщиков?

Должно быть, он звучит достаточно приглушенно, потому что теперь голос слышатся гораздо ближе.

— Нет, малец. Мы что-то вроде санитаров леса. Которым очень не нравятся всякие парни из сект, снующие по нашим дорогам.

— Я не из секты.

— Чад, как думаешь, он считает нас тупыми?

— Это неуважение, птенец. То, как ты звал на помощь, слышала, наверное, вся округа. Кроме твоих дорогих товарищей. Лживый сектанский говнюк.

— И вы сдадите меня? Или убьёте?

У него ведь не так много вариантов, да?

Глаза защипало.

Они молчат достаточно долго, чтобы он мог понять, что они переглядываются, решая, что делать.

Он даже не может дёрнуться, когда рядом с его скулой появляется нож. Он не чувствует тепла рядом, только около щеки, должно быть мужчине приходится стоять на отдалении.

— Тебе есть, что предложить нам с приятелем, а?

— Что?

— Сведения. Может припасы. Знаешь, секта слишком много взяла себе. А надо делиться.

— Если поможете мне выбраться, я могу привести вас к складу. — «И прямо в руки людей Иакова».

— Нет, звучит как не слишком хорошая сделка. — Нож опускается ниже, легко царапая его челюсть. — Ты, конечно, попал в глупую ситуацию, но это уже на судьбе бога, так? Не нам тащить тебя отсюда.

— Чт?..

Лезвие прорезает его щёку. Режет так легко, что первые несколько секунд он чувствует лишь натяжение кожи и только потом боль.

Стейси думает, что будь он сильнее — оставил бы на этом оружии зазубрины. Не позволил бы ему уйти нетронутым.

Будь он сильнее — сломал бы лезвие.

Но он не может. Он слишком слаб даже для того, чтобы сопротивляться. Слишком слаб.

— Дуайт, что там?

— Чёрт возьми!

Стейси не может понять о чём они, пока нож воткнут в его щёку, даже не может отвернуться, но это уже не требуется.

Яркие снопы огня поднимаются над деревьями милях в десяти от того, где они находятся. Такие яркие, что на какое-то время их становится видно даже сквозь деревья. И затем далёкий гул взрыва настигает их.

— Надо идти, Чед. Это она! Блять, надо идти сейчас. Там может ещё что-то остаться. Давай к машине. Поехали. Скажи ребятам, что нажива почти что сама прыгает к нам в руки!

Стейси слышит, как они уходят.

Он сглатывает кровь и осторожно языком касается пореза внутри щеки. Он не длиннее пальца. Этот сумасшедший должно быть не остановился бы на этом. Псих.

Для Монтаны их что-то слишком много.

Ему бы посмотреть статистику чокнутых и найти место потеплее и поспокойнее. Не думать о боли и затекающих ногах. Начать частную практику полётов. Или работать инструктором. Может быть даже загорать где-нибудь на пляжах Санта-Моники, ведя беззаботную жизнь. Или смотаться отдохнуть куда-нибудь в Кират, покорять снежные вершины.

Режущая лента цепляет кожу около его локтя, вонзаясь прямо через ткань, когда он дёргает затёкшей рукой.

Да, горы. Звучит отлично. Буддийские храмы и молитвенные барабаны. Разноцветные пончо из мягкой шерсти. Конечно.

Он старается не дрожать и не стучать зубами. Он не может перестать, от чего его щека болит ещё сильнее.

Если это горел бункер выживальщиков Уайттейла, то значит, что Иаков их нашел? Так ведь? Никто бы больше не стал взрывать их.

Может быть, если он закричит, то его услышат?

Нет. Этот мужчина сказал, что они едут туда. И они явно рассчитывали, что там никого больше не будет. Почему?

Главное, продержаться до утра. Да, он не должен засыпать. Заснуть в окружении колючей проволоки и не проснуться от того, что истечёт кровью и не сможет позвать на помощь — определённо не лучшая идея.

Вторая бессонная ночь, он об этом только и мечтал.

Не первая в его жизни, всё нормально.

Мэтт будет в восторге от того, что он привезёт новые запасные детали. И они ещё посмотрят чемпионат мира по бейсболу, где Пумы возьмут кубок.

Он правильно разложил всё на складе. Сид будет доволен.

И когда заметит его отсутствие, то точно проверит, где бы он мог затеряться на пути домой.

Стейси обязательно расскажет ему про то, что всё понял. Что они теперь его семья. Что они будут заботиться о нём, и он будет заботиться о них.

Он старается в малейших деталях воспроизвести в голове весь маршрут, что он проделал до Мелстона и обратно. Всё-всё. И даже прикусывает язык, когда чувствует, что вот—вот должен отключиться и провалиться в сон.

Это похоже на действие Блажи, и он на секунду представляет, что ветром до него могло дойти часть этого тяжелого цветочного запаха.

Или нет. Запах действительно есть.

Он поводит глазами, но в ночной темноте ничего не видно.

Очень тихо где-то позади него захрустели листья и мелкие сухие ветки.

— Эй? — Он почти сипит, но поспешно сглатывает слюну с кровью и повторяет громче. — Эй.

Тишина.

Но затем он чувствует, что воздух рядом с его левой ногой становится как будто теплее. Какое-то мелкое животное?

Должно быть даже оно, привлечённое непривычным запахом или кровью, не рискнуло сунуться ближе.

Скосив глаза на сколько это возможно, он может заметить белую шерсть. Судья.

Ему остаётся надеяться, что волк не попытается добраться до истекающей кровью жертвы. Иаков говорил, что у них притуплено ощущение боли из-за Блажи.

Вот почему он почувствовал запах.

Может быть потеря крови и усталость, сделали его ещё более восприимчивым к этой дряни?

Он чувствует, как боль постепенно становится слабее. Так, что её становится легче игнорировать.

И так проще ждать.

Он должен ждать.

Это уже было.

Он просто должен ждать Иакова.

Раз. Два. Три.

«Может быть ты поймёшь, что заслужил это».

Он неловко переминается, почти не чувствуя занемевших от холода ног. Но чувствуя, как что-то сильно сдавливает его лодыжку при его движении. Поясница даёт о себе знать после нескольких часов в таком положении.

Если бы он просто мог немного...

Колючки проволоки входят слишком глубоко в бок, когда он пытается немного согнуть колени, чтобы сменить положение. Он почти повисает на проволоке, со стоном выдыхая от боли и слабого облегчения, что больше не нужно стараться устоять на ногах. Похоже, они натянуты достаточно надёжно и могут выдержать его вес.

Слабое утешение.

Он выдыхает, сглотнув скопившуюся во рту кровь.

Просто ждать. Да. Отличная идея.

Ведь не то, чтобы он куда-то торопился, ведь так?

Прямо как строчки песни.

«Я слышу лёгкие шаги».

Да. Шаги.

Он прикрывает глаза, прислушиваясь.

В ночном лесу так много звуков, но он может себе представить, как Иаков идёт за ним, безошибочно находя след.

Судья бежит впереди него, принюхиваясь.

«Тот, что снится по ночам».

Всегда рядом. Рядом. Так и должно быть.

Он не отпустит. Он обещал.

Рядом. Уже рядом. Нужно просто дождаться.

Он вспоминает разные строчки, стараясь вспомнить как они звучат. И не закрывать глаза надолго. Нельзя отрубаться.

Бауэру, наверное, будет интересно, почему он не заходит.

Они смогут найти ящики там, где он их оставил. Вряд ли эти двое заинтересуются чем-то кроме... как он сказал? Оставшейся наживы?

Союзники выживальщиков не слишком хорошие люди.

Время идёт медленно, но неумолимо. Каждый раз, когда он ненадолго закрывает глаза, а потом открывает их, вокруг становится ощутимо светлее.

Слова. Слова. Слова. Он вспоминает рифмы. И даже пару законов штата, которые в своё время вызывали у него проблемы при тестировании. Какая ирония.

Через какое-то время он совсем перестаёт ощущать онемевшее тело.

Хотя, кажется, небольшая передышка на пару минут (или пару десятков?), окончательно прогоняет остатки сонливости. И он просто водит глазами по сторонам, в предрассветных сумерках различает всё больше: ободранную кору на ближайшем дереве, скобы что удерживают мотки колючей проволоки, на которой висят мотки режущей ленты.

Должно быть выживальщики оставили подобного рода ловушку здесь для того, чтобы дорога через непроходимую чащу была невозможной. Даже для самоубийц, которые слишком сильно хотели добраться до их укрытия.

Они понятия не имели, что Иаков не послал бы своих людей на убой. Иаков заботился о них. Иаков не хотел бессмысленных смертей.

Шум. Может ему показалось?

Как будто недостаточно того, что ветер заставляет его понапрасну надеяться.

«Столько, сколько нужно».

Может быть потом, когда остатки выживальщиков решат вернуться. Они ведь могут проверить свои ловушки. Кто-то же их проверяет.

Как скоро они об этом вспомнят?

Его мысли блуждают, совершенно бессвязные. Как будто всё, что у него есть, это бессмысленное следование одной и той же повторяющейся мелодии.

Она просто звучит и звучит в его голове. Схватить. Вскинуть. Прицелиться. Раз. Два. Три. Тренироваться. Убивать. Жертвовать. Тренироваться. Тренироваться. И снова. Только ты. Только так ты можешь выбраться отсюда. Только так ты можешь стать сильнее. Мир станет правильным. За Вратами. Он будет достаточно сильным, чтобы пройти через них. Достаточно сильным, чтобы Иаков позволил ему оказаться там...

«Дыши, Стейси».

Не отключайся.

Он смаргивает.

Голоса. Слишком далеко, чтобы он мог различить сколько их.

Между деревьями что-то мелькнуло.

Он сглотнул вязкую слюну. Сдавленное горло болело.

— Я здесь.

Получилось слишком тихо. Его не могли услышать! Они могли пройти мимо!

— Здесь!

В этот раз получилось громче.

Он прислушался, но вокруг была тишина.

Они не могли его здесь оставить! Они должны были его найти!

Он кричит снова и снова. Пока наконец не видит Вестника.

Покой снисходит на него с такой силой, что вся боль, если она и была, уходит. Он только и может повторять «здесь, я здесь, здесь».

— Я знаю, Стейси. Потерпи немного и я заберу тебя домой.

Иаков закидывает винтовку на плечо, внимательно глядя не землю, чтобы не попасть в ещё одну ловушку.

Идущий за ним Олли достаёт рацию и что-то говорит, но Стейси может смотреть только на Иакова. Он останавливается в шаге от натянутой проволоки и протягивает руку через неё, ранясь, но касается его лица.

— Всё хорошо, Стейси. Сейчас мы тебя вытащим. Олли, посмотри, что можно сделать.

Иаков проводит пальцами по его щеке, хмурясь.

— Я всё сделал правильно. Я оставил груз спрятанным... я...

— Ш-ш-ш. Ты хорошо справился, Стейси. — Иаков внимательно осматривает его. — Ты сможешь потерпеть, пока мы тебя не вытащим? Или лучше мне сразу это всё обезболить?

— Я смогу.

Иаков кивает и вывернув руку, оставляя на режущей ленте свою кровь, гладит его по волосам.

Стейси сразу же жалеет о том, что тепло прикосновения пропало, когда они оба начинают заниматься его освобождением.

Он может различить голос Олли, когда тот, зажав что-то во рту, ругается.

Голос Иакова спокойный. Он говорит, что нужно снять металлические скобы на деревьях, чтобы расцепить связки и витки. Ножницы и плоскогубцы не помогут.

Стейси, закрыв глаза, слушает его голос. Всё нормально, он потерпит. Ещё совсем немного.

Когда первая из стальных нитей ослабевает, кто-то сзади придерживает его, помогая освободить шею и левую руку.

Он с трудом может сосредоточиться на том, как чьи—то руки рвут не до конца прорезанную штанину, чтобы вытащить запутавшуюся в ткани колючку. Или чьи руки вынимают прорезавшую его предплечье ленту. В какой момент Иаков склоняется над ним (он лежит? когда он успел лечь?) и прижимает к его губам флягу с водой.

— Стейси? Ты слышишь меня? Я вколю тебе порцию Блажи. Кивни, если понимаешь.

Как будто он может не подчиниться. Он кивает. Может быть, слишком интенсивно, потому что Иаков придерживает его голову, как будто опасается, что он навредит себе.

Самого укола он не чувствует, но в груди скапливается тепло и нос забивает сладкий аромат полевых цветов. Так пахло от Веры. Сладко—сладко. И деревья над ним теряют чёткие очертания, покачиваясь следом за ветром. Небо такое яркое, прижимает его к земле, и кружится—кружится—кружится.

Моменты сознания какие-то странные: ему кажется, что он гладит мягкую волчью шерсть, когда перебирает пальцами. Кажется, что его ноги оплели массивные тёплые лианы, которые гладят его колени. Может быть, они были одиноки и хотят подружиться? Жужжащий двигатель машины смешно чихает.

Его глаза сами собой закрываются, когда тепло распространяется от груди к рукам и ногам. Жарко. Очень жарко. Он пытается снять с себя одежду, но кто-то постоянно возвращает его руки на место. Наверное, они хотят, чтобы он был тщательно закутан. Зимы в Монтане достаточно суровы. Снежки с Джоуи, когда его волосы становились мокрыми, а под форменную рубашку стекали ледяные капли...

Когда он снова может осознавать происходящее вокруг, над ним качается небольшая лампа. Чьё—то лицо в маске над ним. Такие красивые тёмные глаза. Потрясающе. И пахнет имбирным печеньем. Он держит чью-то руку, рассказывая, как весь участок пах имбирным печеньем. И цитрусовыми. Мама Эбби, между прочим, принесла им как—то целый набор для праздничного украшения и маленькие такие блестящие. Блестящие. Он сбивается, когда видит Иакова. И это ещё хуже, потому что буквально не может остановиться: говорит о том, какой он добрый, о том какие у него большие и сильные руки, наверняка большой член, и если он знает других великанов—лесорубов, то пусть передаёт им привет. Удивительные создания.

Он понимает, что говорит что-то слишком несвязное, но просто не может остановиться. Его тянет поделиться сделанными открытиями со всеми, кто готов слушать.

В конце концов, на его лице оказывается какая-то маска и голос где-то у него над головой говорит «дыши». А он только и может ему подчиниться.

И всё происходящее постепенно улетает куда-то в большую чёрную трубу. А потом он вырубается.

Когда он второй раз приходит в себя, стены перестают качаться. И, кажется, у него болит всё, кроме головы. Она на удивление ясная, как будто Блажь прочистила его мозги.

Он обводит глазами маленькое помещение без окон. Голые желтые стены и единственная дверь. Капельница, стоящая рядом с его кроватью. И Иаков Сид, дремлющий на стуле в углу.

Стейси думает о том, что впервые видит его спящим. И что неудобная поза для сна для него так же привычна, как и всё остальное. Как будто дискомфорт — это не то, на что стоит обращать внимание.

Его грудь медленно поднимается и опускается. Чёрные резиновые окантовки не дают жетонам звенеть, соприкасаясь с массивным ключом от бункера. Рыжий мех кроличьей лапки едва заметно шевелится от его дыхания.

Его руки сложены на коленях и одна из ладоней забинтована. Потому что он сунул руку через все эти лезвия, чтобы коснуться щеки Стейси.

Это много, так ведь?

Он выглядит уставшим.

Стейси испытывает что-то вроде удовлетворения, зная, что это и из-за него, в том числе. Большой и сильный Иаков Сид искал его в чёртовом лесу рядом с горящей базой белохвостов. Потому что Стейси был его. И он хотел вернуть то, что принадлежало ему, домой. Собственник.

Стейси возвращается к тому, чтобы рассмотреть, что с ним: бинты и швы, больше, чем он мог представить. Должно быть потеря чувствительности лишила его представления о том, сколько в действительности порезов, длинных и не очень, на нём осталось.

Он чувствует себя достаточно плохо, чтобы понять, что это не только синяки и тянущая кожа на месте аккуратных швов, чем-то обработанных сверху. Его спина болит при малейшем движении.

На его щеке, под пластырем не чувствуется стежков, но он может их почувствовать языком изнутри. Может быть, шрам будет совсем не заметен, когда у него снова отрастёт бородка.

Он заглядывает под покрывало, рассматривая бинты и широкие пластыри, как белые заплатки на его смуглом теле. Несмотря на то, что через них не проступает кровь, он чувствует, как глубокие порезы болезненно тянут. Эта боль не такая сильная, чтобы это было единственное, о чём он мог думать, но она становится сильнее, когда он двигается. Как будто режущая лента и колючая проволока ещё в его теле.

Он больше никогда не будет ходить по лесу ночью. Это был худший опыт из возможных. И это была бы неминуемая смерть, если бы Иаков не нашел его так быстро, как смог.

— Постарайся меньше двигаться.

Должно быть скрип кровати или его шипение, разбудили Сида.

Он откидывается обратно на подушку.

— Я долго отсутствовал?

— Всего день, не считая того, когда тебя привезли и ты...

— О боже, — он закрывает глаза руками, не способный покраснеть от количества кучи всего в его крови, но достаточно смущённый. — Я помню, что нёс всякую чушь.

Иаков добродушно посмеивается и Стейси смотрит на него сквозь пальцы.

— Ахига привыкла к подобному. Ты не первый и не последний, кто болтает под наркозом и Блажью. Я тоже прошел через это один раз.

— Что ты говорил? — Стейси убирает руки от лица, наблюдая за ним.

— Рассказывал, как лучше ловить небесных овец или что-то такое.

Он ухмыляется, представляя себе, как Иаков говорит об этом с серьёзным видом. Хотя, наверное, в этот момент он был покрыт кровью и наркоз использовался лишь для того, чтобы обеспечить переход от Блажи ко сну. Небольшими порциями, чтобы он не потерялся в этом дурмане.

Забавная чушь — это единственное приятное событие во всём этом.

— Как, — он прочистил горло. — Как вы нашли меня?

Иаков кивает ему на тумбочку рядом с капельницей, где стоит чашка с водой. Он ждёт, пока Стейси дотянется до неё и попьёт, прежде чем говорит:

— Когда оказалось, что выживальщики всё же отбили станцию и связи больше нет, я послал помощницу шерифа за Палмером.

— Я видел взрыв бункера.

— Это было уже после того, как она его убила. Мои люди сделали всё, чтобы оставшимся выживальщикам некуда было возвращаться. — Иаков отводит взгляд, поправляя жетоны на своей груди. — Я думал, что ты там. Что они забрали тебя туда.

Стейси смотрит на него, пытаясь понять, что это значит.

Иаков рискнул спустить Эбигейл на Илая раньше времени, не проведя полной тренировки, только... Только потому, что подумал, что они забрали Стейси Пратта в своё логово?

— Спасибо?

— Тебя там не было, — Иаков усмехается. — Знаешь, что я подумал?

Да, Стейси знает.

— Что я сбежал.

Они оба замолкают.

Иаков трёт шею, как будто таким образом старается не поднимать взгляд и смотреть на него.

— Я подумал, что ты... Что может быть ты единственный, кто должен был выбраться отсюда. Но ты этого не сделал.

Он выглядит удивлённым, как будто произнеся эти слова вслух, вдруг понял, что они значат.

— Ты хотел, чтобы я сбежал?

Но Иаков не отвечает, только наконец смотрит на него, склонив голову набок. Так, словно увидел в нём что-то ещё. Кого-то ещё. Своего Верного Пратта.

Кончики его ушей покраснели.

— Я бы не сделал этого, — Стейси снова прочищает горло. — Врата Эдема — моя семья. Я бы не бросил их. Я бы не бросил тебя.

Его голос окончательно пропадает, как будто сорванный. И он не сразу понимает, что дело в том, как сильно сжимает его горло.

Он протягивает руку Иакову, растопырив пальцы. Как будто просто хотел коснуться его. Получить утешение. Получить подтверждение. Стейси не помнит, когда бы ещё в жизни был так жаден до простого человеческого прикосновения.

Иаков перехватывает его руку. Держит в своей ладони, прежде чем дать к себе прикоснуться. Разрешение.

И это такое воодушевление, что он не может сдержать улыбки. И болезненного стона, когда тянется к нему, стараясь положить ладонь на его щёку.

— Слишком большое рвение, — со смешком говорит Иаков, прижимает ладонь к его рёбрам, там, где нет бинтов по крайней мере, и не давая двигаться.

И Стейси наблюдает за тем, как он двигает свой стул ближе.

Чтобы он смог его коснуться.

И он смотрит на Стейси так, словно ждёт, что он продолжит. Прикоснётся к нему, как и собирался.

Одобрение.

Его щека несколько колючая, и под пальцами Стейси может ощутить следы как от химических ожогов. Но больше его занимает то, как неверяще на него смотрит Иаков. Как переводит взгляд с его глаз на его губы.

Как будто слишком неуверенный в том, что делать.

Позволяющий Пратту вести его за собой.

Его рёбра, спина и лева нога отзываются адской болью, но Стейси нетерпеливо подаётся вперёд, врезаясь в его губы своими. И Иаков успевает его придержать, чтобы он не свалился с кровати, потому что она несколько выше и ему приходиться нагибаться к сидящему Сиду. Но Стейси понимает это потом. Уже после того, целует его, зажмурившись и, кажется, забывая, как дышать.

Он стонет от боли из-за слишком резких движений, и удовольствия, когда Иаков с большим воодушевлением отвечает на поцелуй, так же нетерпеливо, что они сталкиваются зубами. На вкус он как кофе и кровь. Или это его кровь, потому что щёку жжёт от того, как он работает губами и послушно открывает рот, когда Иаков — он делает это спешно, как будто просто не может остановиться — лижет его губы и проникает между ними языком.

И если в его голове ещё были какие-то мысли, то в этот момент они окончательно пропадают и Стейси, одной рукой держась за кровать, а другой вцепившись в его плечо, сдавленно стонет. Его щека ужасно болит, но, когда они соприкасаются языками, к чёрту всё это. Точно к чёрту. Он просто позволяет этому происходить.

Стейси в ответ сосёт его язык, и Иаков отзывается тихим стоном.

Теперь поцелуй не такой торопливый и в нём больше мягких прикосновений губ и языка, как будто Иаков хочет распробовать его вкус. Кровь и слюна. Может быть, антисептик. Может быть, остатки Блажи.

Он чувствует лёгкое головокружение, и такое ощущение покоя, как будто это всё, что ему было нужно.

Его пальцы путаются в волосах Стейси, придерживая. Вторая всё ещё лежит на его рёбрах, легко поглаживая мозолистыми пальцами участок кожи. Он двигается вперёд, чтобы Стейси больше не приходилось тянуться к нему и оставляет его рот в покое.

Стейси не представляет, как он выглядит со стороны, но Иаков смотрит на него потемневшими глазами, тяжело дыша и облизывает губы. Они красные и влажные от слюны.

Худшего времени для того, чтобы услышать в коридоре шаги, нет.

Иаков заставляет его лечь обратно, и откидывается на спинку стула как раз в тот момент, когда дверь открывается.

Стейси хочет, чтобы он вернул свои руки на него, а свои губы на его губы. И даже если наступит Коллапс, всё это может подождать. Может ведь?

— С возвращением в мир чистых об Блажи, — равнодушно приветствует его женщина и, судя по акценту и иссиня-чёрным волосам, Стейси может догадаться, что это и есть Ахига.

— Спасибо.

— Вестник, я должна поменять капельницу и сменить некоторые бинты. Сможешь зайти пообщаться позже.

Обычно к Иакову относятся более уважительно, но эта женщина определённо старше и должно быть так же латала его время от времени, поэтому Иаков только ухмыляется и кивает.

Когда он уходит, она садится на край кровати, снимая пустой пакет с раствором и заменяет его на новый.

Он всё ещё несколько ошеломлён всем произошедшим, поэтому просто спрашивает:

— Со мной всё будет нормально, да?

— Ещё лет пятьдесят как минимум, — Она берёт его лицо в ладони, оттягивает нижнее веко, осматривая его глаза. — Если воспаления отдельных швов не будет, то через неделю или полторы их можно будет снять. Я поставлю ещё две капельницы завтра. Сегодня только обезболивающее и больше никакой физической активности.

Стейси догадывается о чём она, но просто кивает.

Она даёт ему таблетки и говорит, что выключит свет, чтобы он мог поспать.

Белые таблетки совсем безвкусные, он кладёт их на язык и запивает остатками воды.

Когда свет гаснет, остаётся только тонкая полоса от неплотно закрытой двери. Он наблюдает за ней какое-то время, слушая удаляющиеся шаги. Потом поворачивается на бок, стараясь лечь поудобнее, чтобы не тянуло швы. И расположить ногу так, чтобы она не затекала. Перевязка кажется слишком тугой, и он чувствует, как в ноге пульсирует кровь, когда слабо шевелит ею.

Ему требуется много времени, чтобы уснуть, хотя бы потому что он думает о том, что поцеловал Иакова Сида, и Иаков Сид поцеловал его в ответ.

Настоящее безумие.

Но он думает, что может с этим справиться.

Да, с этим может. Определённо.

***

Видимо, таблетки перестают действовать. Он не знает сколько времени прошло, но даже несмотря на то, что здесь нет окон, что-то подсказывает ему, что сейчас глубокая ночь.

Швы болят, ноют под повязками и пластырями. Так, что ему хочется прикоснуться к ним пальцами, почесать или просто потрогать, несмотря на то что это вряд ли поможет.

Он возится, сбивая простынь, не способный снова заснуть. А затем садится и опускает ноги на бетонный пол. Который, на удивление, не холодный. И в целом, здесь — где бы это ни было — достаточно тепло.

Он сидит так какое-то время, ожидая пока привыкнет к частичной темноте. В слабом свете проводит ладонями по телу, чувствуя каким горячим оно стало. Должно быть его температура поднялась. Но не считая порезов, с ним вроде бы всё было нормально.

Капельницы в его руке уже нет. Наверное, та женщина заходила, чтобы забрать её. Странно, что он не проснулся.

Он думает о том, что может попытаться встать, но идти ему отсюда особо некуда. И Ахига просила его меньше двигаться.

Он трёт глаза и касается щеки, она тоже горячая и определённо воспалённая. Это место ощущается достаточно припухшим, чтобы он мог заметить разницу. И, кажется, отёк немного переходит на его шею.

Он надеется на то, что ему дали что-то от заражения.

— Стейси?

В комнату из коридора заглядывает Иаков. На фоне света он кажется тёмным пятном, выражение его лица разглядеть невозможно.

— Да?

— Как думаешь, выдержишь короткую прогулку?

— Конечно.

Хоть на край света. Если Иакову это будет нужно.

Как бы больно не было.

Иаков заходит внутрь, в руках у него какая-то одежда и ботинки. Он ставит их около кровати и протягивает мягкий свёрток Стейси.

Это не совсем одежда, только одна большая футболка.

— Тебе сейчас не нужно бередить швы, — Иаков забирает её обратно у него из рук и расправляет, прежде чем надеть на него. — Сейчас этого хватит.

Стейси не понимает, но осторожно продевает руки в рукава, по одной за раз. Пока Иаков, присев перед ним на полу, расшнуровывает ботинки и помогает ему их надеть. Он не завязывает шнурки, просто заправляет их внутрь, чтобы они не мешали при ходьбе. И смотрит на него.

Иаков протягивает к нему руку и поправляет воротник слишком большой футболки, приглаживает взъерошенные волосы.

— Это идёт тебе не меньше формы заместителя.

Он говорит в полголоса, как будто важно быть тише.

— Буду знать, что это работает лучше, чем форма. — Так же тихо отвечает Стейси. Его руки лежат на кровати, сжимая покрывало.

Он на самом деле не может не вспомнить идиотскую мысль, которая посетила его, когда он впервые надел свою форму. Что теперь получить внимание ему будет куда как проще. Улыбка, заинтересованный взгляд, доступный секс. Он был очень глуп.

И может быть, может быть, он действительно заслужил всё это?

— Нужно дойти до соседнего помещения. Сможешь? — Иаков поднимается и протягивает ему руку.

Стейси держится за него, сжав челюсти, когда ногу обжигает болью. Как будто лезвие ещё было внутри. Он знает, что это не так. Он знает, что может это вынести.

Иаков держит его, прижав к себе. Держит, позволяя ему делать маленькие неуклюжие шаги. Толкает дверь плечом, помогая ему выйти.

Коридор узкий. Те же желтые стены и висящие вдоль них провода. Яркие светильники за решетками.

— Это подвал, — говорит Сид, замечая, как он осматривается. — Я решил, что здесь будет пока безопаснее для медиков. На тот случай, если какие-то отчаянные белохвосты решат отомстить.

Иаков подумал о том, что они могут пострадать. Иаков хотел их защитить.

Стейси ненадолго прикрывает глаза, опустив голову почти ему на грудь, несколько обессилев после смены положения и движения. Нагретая цепочка касается его опухшей щеки.

Иаков чешет его за ухом, как будто подбадривая. Тепло выдыхает у него над головой, но не торопит.

— Ты не отключишься от болевого шока?

— Это не... — Стейси сжимает в ладони ворот его куртки. — Всё немного кружится. Я сейчас.

— Сколько нужно, Стейси. Но думаю, что ты хотел бы держаться прямо, когда мы войдём.

Он поднимает голову вверх, от чего щеку болезненно дёргает, и смотрит на него снизу-вверх.

— Я буду.

— Конечно. Ведь ты сильнее, чем он мог подумать.

Стейси не знает, о ком они говорят. В помещении, за точно такой же, как у него, дверью, сильно пахнет химией и кровью.

Запах такой сильный, что Стейси мутит. Но его желудок достаточно долго пустовал.

Там, где в соседней комнате его кровать, здесь стоит стол с разложенными на нём какими-то вещами. А перед столом, крепко привязанный к стулу, сидит какой-то человек. Его лицо не кажется Стейси знакомым. Скотч в несколько слоёв закрывает его рот.

Всё что находится ниже, начиная от шеи, это длинные неровные порезы, из которых сочится кровь. Оставленные прямо через одежду, прорезавшие её. Неровные нитки торчат в разные стороны.

Под стулом достаточно крови, чтобы Стейси мог предположить, что пытка уже длится какое-то время.

Но он ничего не слышал.

Он оглядывается на Иосифа, остающегося стоять около двери, сложив руки на груди.

— Я должен его знать?

— Нехорошо оставлять на человеке свои метки, не раскрыв своего лица. — Иаков качает головой, обращаясь к связанному на стуле. Он переводит взгляд на Стейси. — Это Чад. Он порезал тебе лицо. И он, со своим подельником, оставили тебя в лесу.

Иаков озаботился тем, чтобы этот человек был здесь.

Чтобы Стейси мог?..

— Он один, Стейси. А значит, он слаб. Он — твой. Можешь делать с ним что хочешь.

Стейси снова смотрит. Чад. Вздувшиеся жилы на его руках от того, как сильно они сдавлены верёвками. Покрасневшее лицо. Надувающийся кровавый пузырь у него под носом. Истекающий кровью орёл, запечатлённый на его коже.

Тогда, в лесу, это не было злостью. Он вряд ли мог думать о чём-то ещё, кроме смертельных лезвий у своего горла и сжимающейся колючей проволоки. По крайней мере, не об этом.

Но этот человек оставил его там. Зная, что его ждёт смерть. Просто оставил. Даже не убил.

Хотел изуродовать его? Или поглумиться? Почему вонзил нож не в его шею, а в щёку?

Стейси обходит его, припадая на больную ногу, рассматривает расположенные на столе вещи. Моток нейлоновой верёвки, испачканный засохшей кровью. Плотные перчатки для того, чтобы защитить руки от острых камней. Набор отмычек, отмеченных цветной клейкой лентой. Нож скорняка, для снятия шкур. Спички. Леска с грузом. Почти пустой тюбик зубной пасты. Хорошо выделанный ремень.

Его взгляд возвращается к ножу.

Он берёт его в руки и оборачивается к Иакову.

— Мне нужна будет соль.

Он кивает и выходит, оставив их вдвоём.

Стейси подходит к Чаду, давая увидеть ему выбранный им инструмент.

Мужчина дёргается, глядя на нож, и, скосив глаза, показывает на обмотанный вокруг его рта скотч.

Но Стейси не делает вид, что заинтересован в каком-то общении. Он неловко наклоняется, не уверенный, что сможет присесть, и поддевает край его исполосованной футболки. Рвёт её и поддевает кончиком ножа там, где не может справиться пальцами. Он не может справиться почти ни где, руки не слишком хорошо слушаются. И он чувствует, что его жар становится сильнее.

«Слабые опять диктуют условия?»

Иаков знает, что это не так. Не в этот раз.

Стейси должен сделать то, что будет правильно.

— Зря ты не убил меня там, — он говорит это даже не глядя на него, но Чад дёргается. Как будто что-то в его голосе наконец подводит его к мысли, что это не закончится так просто.

Когда Иаков возвращается, Стейси уже сделал половину из того, что хотел.

Он нагибается над его плечом, рассматривая линии поверх рёбер. Они образуют ромбы, иногда даже достаточно ровные. Стейси старался сделать их ровнее, но это сложно, когда Чад норовит уйти от боли, выворачиваясь из-под ножа.

Иаков придерживает Чада, когда Стейси начинает наносить линии поверх левой части рёбер. Он делает это почти совсем без усилий, едва ли не с улыбкой наблюдая за его работой.

Стейси старается не отвлекаться.

Он знает, что это больно. Но это не просто боль.

То, что они ушли... Отчаянье хуже боли. Смерть действительно была бы выходом. Смерть была бы милосердием. Как убить попавшее в капкан и истекающее кровью животное.

Они были слабы для милосердия. Они были слабы для того, чтобы быть «санитарами леса». А слабых следовало жертвовать.

Кристаллы сразу же окрашиваются в красный и розовый цвет.

Чад воет через кляп, слёзы текут по его лицу.

Стейси наблюдает за ним.

— Сейчас это только сверху, но через некоторое время соль начнёт разъедать кожу. В скором времени ты сможешь увидеть, как она обнажает твои рёбра. Она будет жечь всё сильнее. Если тебе повезёт, ты умрёшь. От этого.

Он отходит на несколько шагов, наблюдая как исполосованная кожа, натёртая солью, становится всё более красной. Крови не так много, потому что это почти только поверхностные порезы. И забившаяся в них соль не даёт ей растечься.

Он поднимает взгляд на Иакова.

— Если он не умрёт от этого, то умрёт от обезвоживания. У этой двери есть замок?

Иаков молча демонстрирует ему ключ.

— Надеюсь, он будет дышать всё то время, что нам остаётся. Каждый вздох, который будет приносить ему боль... И, если после Коллапса это место ещё будет целым, мы посмотрим, что с ним станет в итоге.

Когда он закрывает дверь, он слышит отчаянный крик Чада, заглушенный скотчем.

Ключ проворачивается в замке. Раз. Два.

Стейси обессиленно прижимается к холодной двери лбом. Его трясёт. Он всё ещё сжимает в руках нож.

Он почти думает о том, чтобы вернуться и убить его. Ведь знает, что значит оказаться в безвыходном положении. Ведь знает, что значит медленно лишаться какой бы то ни было надежды. Думать, что его оставили навсегда.

Он покрывается липким потом от накатившей слабости. Наверное, слишком сильное напряжение, когда он ещё не пришел в себя.

Он должен чувствовать себя плохо от того, что сделал только что с тем человеком в комнате, но, кажется, слишком болен, чтобы теперь думать о чём-то ещё.

Он поворачивается, пальцами всё ещё держась за холодную ручку двери и заставляет себя посмотреть на Иакова.

Принять его... восхищение? Одобрение? В его глазах что-то сродни гордости. Что-то, что заставляет Стейси чувствовать себя правильно. Заставляет чувствовать себя хорошо.

Он поступил так, как должен был.

Он подаётся вперёд, но Иаков прижимает его к холодной металлической двери.

Пальцы обхватывают его шею сзади, чтобы он не ударился головой, большой палец гладит под подбородком.

Иаков заботиться о нём. Иаков оставляет его в безопасности. Иаков ищет его, когда наступает ночь. Иаков-Иаков-Иаков. Раз. Два. Три.

Стейси чувствует себя в защищённым, прижатый тяжелым телом. Чувствует себя спокойным, окружённый его теплом, его запахом, его вниманием.

Его колени ослабли и, кажется, Иаков был более чем доволен, взяв его вес на себя. Демонстрируя, что может его удержать. Может его защитить. Потому что это то, в чём он хорош.

И в пожирании его губ.

Стейси не может сдержать довольного вздоха, когда Иаков наконец снова его целует. Обстоятельно, менее торопливо, чем до этого.

Никто никогда не целовал его так. Так, что он забывает, как дышать и от редких вздохов между настойчивыми прикосновениями губ, только сильнее кружится голова. Это похоже на Блажь и заставляет его теряться во времени точно так же.

Щёку до сих пор дёргает болью, когда Стейси старательно отвечает, и задушено выдыхает, может быть громче чем нужно, но Сид его понимает. Как будто знает его лучше.

— Ш-ш-ш, Стейси. — Иаков гладит его здоровую щёку большим пальцем, — Не торопись.

Он выглядит таким чертовски довольным, что может превратить своего Верного в такой беспорядок всего парой прикосновений.

Наклонив голову, целует его за ухом, прижимается губами к шее. С силой сосёт кожу, посылая по телу Стейси мурашки.

Заставляя его задыхаться от переполняющих эмоций. Сдаться прикосновениям больших ладоней, касающихся его над бинтами. Сдаться мягким успокаивающим поцелуям в шею. Болезненно пульсирующая кожа там, где Иаков сжимал её губами. Это другая боль. Приятная.

Иаков оставляет на нём свою метку.

Метку на своём Верном.

Собственник.

Стейси знает, что Иаков позаботиться о нём. Иаков знает, что ему это нужно.

Добрые слова. Ласковые прикосновения. Возмездие человеку, который хотел его изуродовать.

Стейси чувствует, что его снова начинает трясти и тепло сменяется холодом слишком быстро, от чего он чувствует тошноту.

Иаков держит его на руках, отстраняясь и, кажется, что-то говорит. Его губы шевелятся.

Он относит Стейси обратно на кровать. Устраивает его голову на подушке. Укрывает его. Трогает лоб ладонью.

Стейси шепчет «Можно мне твою куртку?», потому что знает, что Иаков уйдёт. Что Иакову нужно позаботиться не только о нём.

Сид ничего не говорит, но Стейси чувствует, что он подкладывает её под его руку.

Может быть потом его укрывают чем-то ещё. Может быть, ставят другую капельницу. Он не помнит. Его снова начинает знобить, пока наконец он не засыпает, чувствуя какой влажной от пота стала под ним простынь.

Следующие несколько дней он в основном спит. Если его не будят целенаправленно. Иногда это таблетки и вода, от чего приходиться ходить до туалета и обратно, держась за стены. Иногда это горячая еда, похожая на пасту с кусочками нежного мяса. Иногда это только лихорадка и кислый сок, который Ахига заставляет его пить.

Ему кажется, что раз или два он видел Иакова, когда просыпался, ворочаясь на кровати. Но засыпал быстрее, чем мог что-либо сказать.

Иногда, он может ощущать тяжёлую ладонь, касающуюся его лба.

На третий день лихорадка проходит.

Когда он просыпается, есть слабость и голод, но это больше не то болезненное состояние. Он должен быть здоров.

Он откидывает одеяло, спускает ноги на пол. осматривает себя. Некоторые из бинтов теперь убраны. Где-то ещё есть чёрные нити поверх розовой заживающей кожи, где-то большие пластыри. Вокруг его ноги свежий бинт.

На стуле, где в прошлый раз сидел Иаков, одежда и обувь. Он не трогает её, чувствуя зуд на коже. Высохший пот нужно было смыть. Но также он не должен мочить швы и повязки.

Коридор всегда пуст и единственная ванная комната — это узкий закуток с вделанным в стену душем и туалетом за хлипкой дверью. Но здесь никогда никого нет, поэтому он без лишней торопливости может заняться тем, чтобы оттереть себя влажной тряпкой. Это не тоже самое, что душ, но он чувствует себя чистым.

Теперь от него пахнет мылом. Чем-то приятным.

Тюбик с зубной пастой на половину израсходован. И здесь только одна зубная щётка. Он использует их, почти уверенный, что это для него.

Наверное, большинство из медицинского крыла перевезли в бункер. Уже. Тут остались лишь те, кто дожидался выздоровления или кого перевозить было достаточно проблематично, потому это откладывали до последнего.

Коридор достаточно длинный, чтобы он мог догадаться, что здесь не меньше дюжины других больных. Если там действительно кто-то есть.

Он никогда ничего не слышал. Даже из соседней комнаты, где теперь навсегда был заперт тот человек. Чад.

Он сглатывает слюну, отдающую теперь мятой.

Сердце в его груди стучит слишком громко, когда он прикладывает ухо к металлической двери, надеясь услышать... что-нибудь. Но с той стороны ничего не слышно.

Он прижимается теперь уже здоровой щекой почти к самой замочной скважине, конечно же, проверив чтобы горизонт был чист.

Он не знает, должно ли это его успокоить. И всё же, он успокаивается. Было бы куда сложнее, слышать по ту сторону звуки.

Он возвращается в свою комнату.

Своя комната.

Целая комната под его нужды. Когда бы ещё он думал, что будет так богат? Точно ни тогда, когда спал на земляном полу клетки.

— Тебе лучше, — говорит Ахига, занимаясь тем, что снимает с матраса бельё.

— Да. Спасибо.

— Здесь болезнь всегда быстро проходит, — Просто отвечает она. — Чистый дух. Чистое место. Чистое сердце.

Он задаётся вопросом, что бы сделала Ахига, зная, что он оставил в той комнате человека. Считала бы его «чистым»?

— Мне можно пойти наверх? — Он натягивает футболку и штаны. Осторожно, но быстро, как будто не может не торопиться. И куртку поверх.

— Плотно ешь и много пей. Вода. Пей воду.

— Да, хорошо.

Шнуровка на ботинках поддаётся не сразу. Он помнит, как Иаков стоял на коленях, занимаясь этим. Он делал это. Взял Стейси за лодыжку, обувая, пока не убедился, что всё было правильно.

Без колебаний. Сделавший это, наверное, как делал бы для своих братьев.

Внимательный к чему-то вроде этого.

Стейси находит лестницу наверх в конце коридора. Дверь наверху не заперта и на ней ещё сохранились мягкие накладки для того, чтобы она не стучала, когда закрывалась.

Наверху он выглядывает в окно, пытаясь понять, где именно в здании находится. Похоже, это левое крыло. И ему остаётся идти по широкому коридору, пока он не доходит до двойных дверей и не оказывается в главном зале.

Здесь теперь непривычно тихо.

Несмотря на то, что за окном солнечно, здесь уже никого нет. Как будто теперь патрули возвращаются после смен в бункер.

Он думает пойти за завтраком, потому что ему нужно заботиться о том, чтобы хоть какое-то подобие режима сохранялось достаточно долго, чтобы его желудок к этому привык. Но ноги ведут его к кабинету Иакова. Потому что он просто не может быть вне этого круга, когда снова и снова возвращается к нему.

Верный. С каждым ударом сердца.

Его Верный, Стейси Пратт.

Но возле самой двери он нерешительно останавливается. В животе холодно и ладони становятся липкими. Он вытирает их о джинсы, но от ощущения бьющегося под горлом сердца так же легко избавиться не удаётся.

Что он должен сказать?

Иаков стоял по ту сторону клетки и гладил его по волосам, просунув руку между прутьями. Иаков не давал ему еды целыми днями. Иаков заставлял его убивать. Иаков оставил его висеть там, в темноте и тишине. Когда это стало другим? Иаков протянул руку, ранясь, ранясь, ранясь, чтобы успокоить его. Иаков обещал вернуться за ним, несмотря ни на что. Иаков был верен своему слову.

Это не было нормально.

Ничего из этого.

Но, может быть, он именно это и заслужил?

Может план бога был именно в том, чтобы оставить Стейси Пратта именно здесь? Рассыпающимся на осколки от ядерной смеси чувств к человеку, который приносил лишь смерть и страдания. К человеку, который умел заботиться лишь так. Только с болью. Только обжигая.

Лицо Иакова в тот момент, когда Стейси подался вперёд, целуя его. Что это было? Смятение?

— Пратт?

Он оглядывается на Олли, стоящего на лестнице. Тот выглядит удивлённым, как будто последнее где готов был его увидеть, так это здесь.

— Разве ты не должен быть в лазарете?

— Некоторые там выздоравливают, — он пытается улыбнуться. — Иаков здесь?

Что-то в лице Олли меняется, как будто он раздумывает над тем, сказать ли правду.

— Что-то не так?

— Он уехал двадцать минут назад.

— Ясно. — Он убирает руки в карманы. — А когда вернётся?

— Как только разберётся с помощницей шерифа.

Ладно, это уже звучит не хорошо.

Его сердце снова начинает стучать сильнее.

— Её поймали?

— Нет. Иаков хочет заняться волчьими маяками, чтобы загнать её в ловушку.

— Он взял с собой охотников и других своих людей, да?

— Конечно, — кивает Олли. — Не меня, как видишь.

Он звучит так, как будто ему обидно подобное пренебрежение.

— Потому что Вестник доверяет тебе больше остальных. И он знает, что ты позаботишься о людях.

Стейси бы никогда не поверил, что будет кого-то подбадривать здесь. Но он знает, что значит оказать в стороне. И, в конце концов, они здесь вместе.

— Да. Так. Я знаю, что она ничего не сможет ему сделать. Но хотел бы быть там, а не здесь. Вот и всё.

— Есть свободная машина?

— Что?

— Машина. Я должен поехать за ним.

— Ты должен оставаться здесь. — Олли качает головой. — Я так же отвечаю и за тебя.

Стейси лихорадочно думает о том, что должен его убедить.

Отец был уверен в том, что он приведёт Эбигейл к Иакову. Он был уверен, что это так. И так же он был уверен в том, что Иаков будет... Что Эбигейл справится.

«Твоё спасение. Его погибель».

— Я должен быть там. Должен. Даже если для этого мне придётся драться с тобой. Или идти отсюда пешком.

Должно быть, он звучит достаточно убедительно.

Олли смотрит на него долгим взглядом, но в конце концов кивает.

— Проследи, чтобы с ним всё было в порядке. — Он снимает со своего пояса ключи и протягивает их Стейси. — Белый грузовик. Припаркован слева от входа. Я сейчас принесу карту и отмечу тебе маршрут.

Ходить всё ещё больно, но Стейси изо всех сил старается не хромать. Последнее, что ему нужно, так чтобы Олли подумал, что он станет обузой. Или причиной недовольства Иакова тем, как он справляется со своими обязанностями.

Во дворе нет машин, кроме того самого грузовика. Чёрной краской на нём нарисован символ Врат Эдема. Более заметной мишени не придумать. Но он более чем уверен, что сейчас остатки белохвостов слишком заняты.

Даже если нет. К чёрту белохвостов!

Он с трудом забирается в кузов, но кроме пары часовых это некому заметить.

Пристёгивается, смотрит в зеркало заднего вида. Поправляет волосы.

Боже. Он <i>прихорашивается</i>.

Щека теперь выглядит нормально. Поверх всё ещё находится пластырь, но больше нет того отёка и крови во рту.

Он выглядит нормально. Выспавшимся, по крайней мере.

Через пару минут из Центра выбегает запыхавшийся Олли. У него в руках карта с отметкой. Стейси внимательно смотрит на названия. Не слишком далеко, но он вряд ли успеет их нагнать прямо сейчас. Должно быть, ему придётся оставить транспорт и идти пешком. Не очень хорошо, но он с этим справится.

— Связи нет. Они сделали всё возможное, чтобы её не было. Твоя рация будет работать не дальше сотни футов. Может быть меньше, потому что Иаков постарается использовать глушилки в том районе. В бардачке есть пистолет и пара обойм к нему, — говорит Олли, опираясь на окно. — Это мой. Его не заклинит, если вдруг тебе нужно будет им воспользоваться.

— Не думаю, что он понадобится. Но спасибо.

Олли качает головой.

— Просто вернитесь все живыми.

Когда Стейси выезжает из Центра, солнце едва успевает отмерить полдень.

Он спешит, но не так, чтобы не заметить, что брошенных машин на дороге стало гораздо больше. Тут и там около них на асфальте видна кровь. Он вполне может представить себе людей Иакова, которые вытаскивают белохвостов на дорогу и приставляют оружие к их головам. Потому что в последние дни нет смысла сохранять грешникам жизнь. Потому что Коллапс обесценивает жизни, бросая на них свою неумолимую тень.

Он включает рацию на приём, на тот случай, если Сид и его люди уже оказались в его радиусе.

Но в эфире тихо.

Он несколько раз притормаживает, когда впереди ему кажутся машины кого-то, кто не является частью Врат. Держит пистолет на коленях, готовый пустить его в ход. Но это лишь обычные легковушки и несколько озадаченные люди внутри. Один раз это даже целая семья. Девочки-близняшки машут ему из окна, когда их родители настороженно озираются, замечая кровь на дороге. И стараются быстрее убраться отсюда.

Он сверяется с картой, несколько раз едва не пропуская нужные повороты. Просто не может сосредоточиться на чём-то одном.

Успеть-успеть-успеть.

Раз. Два. Три.

Он не может не успеть.

— Я думал, что мне придётся идти за тобой.

Он вздрагивает, вцепившись в руль.

Должно быть, он близко.

— Не оплакивай Илая, он был слаб.

Связь прерывается. Он безрезультатно крутит ручку, но не может найти что-то ещё.

Стейси думает о том, что победа над Палмером может сделать его несколько... безрассудным. Или Иаков может стать достаточно неосмотрительным. Может недооценить её.

Или Эбигейл просто повезёт.

Всё всегда может пойти не так.

Стейси должен быть там, чтобы не дать ему допустить ошибку.

Проходит ещё не меньше двадцати минут, прежде чем он находит нужное место и поспешно вылезает из машины.

Он убирает пистолет за пояс сзади, и сжимает в руках карту. Даже отсюда он может видеть между деревьями один из волчьих маяков. Он ненадолго возвращается в кабину грузовика, чтобы взять компас и слышит из рации:

— Ты думаешь я не хочу умирать? В этом моё призвание.

Он не слушает остальное.

Деревья растут не так близко друг другу, чтобы он мог здесь действительно потеряться, но неровная поверхность, невысокие холмы и насыпи, через которые ему приходиться идти, делают дорогу едва различимой. Его нога болит, но ему не нужно идти далеко. Он почти сразу видит нескольких охотников. И, к его большому облегчению, никто из них не собирается в него стрелять.

Должно быть, потому что на нём армейская куртка с вышитыми на ней инициалами Сида.

Волков рядом по—прежнему не видно, чему он очень рад.

Ему не нужно что-то объяснять, один из охотников показывает ему тропинку.

Он изо всех сил старается не хромать, пока проходит мимо них. Он чувствует на себе их взгляды, пока не скрывается среди невысоких деревьев.

Там дальше сторожка. Совсем небольшая, чтобы он мог найти её без подсказок. Тщательно укрытая между густо поросшим папоротником и кустарниками.

Он стучит, прежде чем войти.

— ...выбрал. — Иаков отвлекается от рации, поднимая голову. Должно быть, всё это время он говорил с Эбигейл. — Я его жертва.

На его лице отражается удивление.

Он убирает палец с кнопки передачи.

— Стейси?

У него есть желание ударить Сида. Так сильно, чтобы он перестал говорить эту чушь о жертвах.

Никто не идёт на бой с таким настроем. Никто не возвращается. И, боже, неужели Стейси нужно это говорить?

— Она убьёт тебя.

— Веришь или надеешься, Персик? — Усмехается Иаков, откладывая рацию.

— Не давай ей шанс.

— Ты знаешь, что если она бы не пришла за мной, она бы пришла за Иоанном. И тогда бы...

Он не договаривает, но Стейси слышит горечь.

Она бы освободила долину от Крестителя. Освободила бы людей от страха перед ним.

Иаков не может это допустить.

Он — защитник.

Он не даст ей выбора.

И он умрёт, если будет недостаточно сильным.

Потому что не умеет уклоняться от битвы. Не умеет бежать от сражения. Не умеет ценить свою жизнь.

«Такой мудак».

Стейси не может сказать, восхищает ли его подобное упорство или раздражает. Возможно оба, в равной степени. Как и его чувства. Что-то между.

— Печати будут сняты. Не важно веришь ли ты, или верю ли я. Иосиф был прав. Мы так близко к пропасти, что лишь ждём, что наконец кто-то нас туда столкнёт. — Он снова подносит рацию к губам.

Но Стейси не готов с этим мириться. Даже со всеми предсказаниями Конца Света, даже с убеждением Отца, даже с тем, что Иаков принимает свою смерть как что-то неизбежное.

Он отводит руку Иакова и прижимается лбом к его лбу.

— Ты сказал мне, что смысл сильных — защищать. Не сдаваться, несмотря ни на что.

Иаков притягивает его ближе, трётся щекой о его щёку.

— Каждый чем-то жертвует для своей новой жизни, Стейси. Это неизбежно. Для кого-то это старая жизнь. Для кого-то последнее, что его с этой старой жизнью связывает. Я жертва Иосифа. И я не буду пытаться этого избежать. Мой брат будет сильным. Я не лишу его этого. Господь знает, что ему необходимо. Быть сильным ради того, чтобы вести нас всех.

— Для этого тебе не обязательно умирать, — возражает Стейси, обнимая его за плечи. — Ты должен видеть это. Ты должен своими глазами увидеть то, к чему он пришёл. Кем уже стал благодаря тебе.

Есть что-то неправильное в том, что Иаков просто позволяет ему делать всё это.

Что-то в его отстранённости.

Словно его мысли на самом деле так далеко от Стейси. Где-то между вскинутой винтовкой и Эбигейл в её перекрестье.

«Нет. Нет. Нет».

Стейси забирается ладонями под его рубашку, прослеживая пальцами шрамы. Прижимается губами к его шее сухим поцелуем. И обнимает так сильно. Как будто пытается удержать.

Как будто может.

Иаков берёт его лицо в ладони, смотрит на него.

— Сильный? Иногда, я думаю что... это необходимо. Слабость. То, чему мы дали волю. Удерживать её в узде. Необходимость тщательно отмеренной слабости. Потому что сильных не может быть без слабых. Потому что без слабых сильные бы стали пожирать самих себя.

Стейси не понимает, почему он вдруг начинает задыхаться, пока Иаков не стирает влагу с его щёк.

— Ты будешь сильным для меня, даже если я окажусь слаб, да?

— Да, Иаков. Всегда. Отправь меня. Дай мне сделать это. Я буду. Я сделаю всё, что нужно.

Он кивает. Прижимается губами к его лбу.

— Отправляйся в бункер. Там будет безопасно.

Стейси хочет сказать «не отсылай меня». Хочет сказать «дай твоим людям заняться ей». Хочет сказать «не уходи».

Ничто из этого не остановит Иакова Сида.

Со стихией можно только смириться.

Потому что Иаков собирается. Потому что Иаков уходит.

Уходит от него.

Огонь между пальцами.

Стейси сжимает кулаки.

Разве он может просто позволить этому произойти?

Он всегда был смышлёным, да?

Перестать сражаться? С Иаковом? Как будто сильный бы сделал это.

Как будто сильный бежал бы от боя. От сражения. От смерти.

Нет. Иаков учил его другому.

Дал ему другую цель. Дал ему новый смысл.

И может быть, может быть, он действительно это заслужил.

Быть здесь.

— Что должны делать сильные? — Бросает он Иакову в спину.

— Защищать, Стейси. Защищать.

Приказ?

Приказ. Исполнение.

Приказ — исполнение.

Раз. Два. Три.

***

Прозрачный сентябрьский воздух пахнет по-особому. Листва ещё не тронута желтизной, но это уже есть, ощущение близких перемен. Даже солнце теперь греет иначе. Хотя так, словно не готово отпустить ещё недавнюю летнюю жару.

Стейси поправляет шапку.

Чем выше он забирается, тем сильнее ощутимы порывы ветра.

Он наклоняется вперёд, когда нужно забираться по холму вверх. И цепляется пальцами за камни, радуясь тому, что земля под ногами сухая. Пора дождей ещё не наступила и ему не приходится съезжать по грязи.

И всё же, подъём даётся ему с трудом. Ногу пронзает болью, когда он опирается на неё сильнее, чтобы удержаться.

Иногда он делает короткие остановки, чтобы перевести дыхание.

Его плечо оттягивает винтовка.

Вокруг достаточно деревьев, чтобы скрыть его. Но он не сомневается в том, что время от времени его находят в бинокль.

Когда он скрывается в расщелине между камнями, до вершины остаётся совсем немного.

Под курткой он взмок и, не смотря на все принятые им попытки стянуть бинт сильнее, штанина уже влажная от крови.

Судья, лениво следующий за ним, принюхивается к оставленным кровавым следам.

Стейси держится за камни, стараясь не поранить руки, пробираясь узкой расщелиной. Мелкие камешки под его ногами иногда скатываются вниз.

Он забирается выше и выше. Туда, откуда будет отличный вид на долину внизу. Туда, где у него будет лучшая позиция.

Он, на самом деле, должен торопиться. Но пройденное расстояние такое большое и подъём не самый простой, что ему приходится идти в своём темпе. Пусть это значит медленнее, но делая меньше остановок.

Наверху скалы есть довольно большая площадка, чтобы он не чувствовал себя там как в ловушке, способный из-за неверного удара свалиться вниз.

Отсюда хорошо видны волчьи маяки. Они мигают красным на фоне зелёных сосен.

Выстрел пугает птиц, и они поднимаются из рощи неподалёку.

Судья рядом настороженно прижимает уши к голове, опуская морду к земле. Красная краска на ней почти стёрлась.

Стейси снимает винтовку с плеча, вскидывает, глядя в прицел и безуспешно пытается увидеть <i>её</i>.

Вскоре он слышит ещё один выстрел. И ещё один, как будто оставшиеся внизу охотники столкнулись с ней.

Но он не хотел втягивать их в это.

Он целится в один из маяков и стреляет, от чего Судья рядом отшатывается.

Нужно не так много времени, чтобы она что-то поняла. Другой маяк вдруг взрывается, как будто кто-то бросил в него самодельное взрывное устройство. Над ним поднимается вверх чёрный столб дыма. Стейси почти рад, что сейчас трава не такая сухая, чтобы пожар грозил выйти из под контроля.

Третий маяк взрывается точно так же.

Что ж, похоже, она поняла, как нужно действовать.

Он устраивается поудобнее, расстелив куртку на траве и расположив ногу так, чтобы она меньше болела. Волк прижимается к нему тёплым боком, высунув язык и обнюхивая его руку, когда Стейси тянется, чтобы погладить его между ушей.

Шерсть кажется ему слишком жёсткой и ломкой. Как будто Блажь не просто обесцветила её.

— Будем здесь ждать, да?

Он знает, что в запасе достаточно времени. Пусть даже он не представляет, как именно это всё разрешится. Он всё же поступил правильно.

«...молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. Аминь».

Молитвы, которые никогда не исправят ситуацию.

Он должен сделать это сам. То, чего так боялся. Быть её жертвой. Быть её мишенью.

Так боялся, что сам стал на эту линию.

Ему теперь лишь нужно её направлять.

Он позволяет ей разглядеть оптический прицел. Он позволяет ей думать, что допускает ошибки. Он позволяет ей думать, что она загоняет его в угол.

Но Стейси, может быть, уже обманул саму смерть.

И, может быть, самого Иакова Сида.

Что в его случае почти одно и тоже.

Голос в его голове. Всё, что есть. Приказ. Разрешение. Успокоение.

Всё — Иаков.

Стейси ударил его так сильно, что на рукояти осталась кровь. Кому-нибудь нужно будет наложить ему швы.

Стейси связал его так крепко, что придётся резать верёвку. Конечно, он позаботился о том, чтобы не перетянуть её слишком сильно.

Стейси использовал наручники, что всё ещё были на его поясе, чтобы Иаков не добрался до рации, даже если придёт в себя.

Стейси использовал все свои преимущества.

Он выполнял приказ. Он защищал.

Для семьи.

И он врал. Он делал это для себя. Он не мог поступить иначе. Он не мог смотреть на то, как Иаков уходит.

Обещал за ним вернуться. Всегда.

Кроличья лапка на его груди.

На удачу.

Стейси трогает её пальцами. Почти так же хорошо, как и его безумный кролик.

Люди Иакова не останавливают его, когда он говорит, что у него приказ Сида идти на точку. Они не сомневаются в его словах, когда он говорит, что Вестник занят.

Стейси не знает, сколько именно времени выигрывает себе. Но то, что Эбигейл взрывает в долине маяки, уж точно привлечёт внимание. Он только надеется, что пострадавших будет не так много.

Почему-то маяки не работают так, как должны. Волков нигде не видно. Что-то со связью или с тем, что их просто не успели настроить?

В любом случае, он доволен тем, что по долине не бегает куча агрессивных Судей.

И, может быть, Эбигейл будет легче до него добраться. Потому что отсутствие связи сделает её слепой. Заставит её забраться к нему наверх.

Последнее испытание.

Как будто это не могло закончиться иначе.

Винтовка Иакова. Самое надёжное оружие, что у него могло быть. Ему нужно будет лишь прицелиться. Лишь нажать на курок.

И дальше, если будет это «дальше», всё наконец закончится. Будет это недолго и несчастливо.

Слишком много и слишком мало.

Стейси такой мудак. Стейси хочет всё, что Иаков Сид может ему дать.

Для этого он должен быть жив.

Нужно не так уж много, но...

— У мишеней нет лиц, — Стейси похлопывает волка по боку.

— Но как на счёт моего? Ты знаешь моё лицо. Ты знаешь меня, Стейси.

Он вскидывает винтовку.

Эбигейл, подняв руки, выходит, нагнувшись, чтобы пройти под низко висящими сосновыми ветвями. В руке у неё пистолет, дробовик за спиной.

Не так много, как Стейси мог себе представить. Но, похоже, этого было достаточно, чтобы добраться до сюда. Он показывает, чтобы она сложила оружие.

— Хочешь, чтобы я его положила? Сюда? — Она медленно разоружается, делая это одной рукой, так чтобы вторая всегда была поднята. Он внимательно следит за тем, чтобы она не попыталась схватить оружие обеими руками.

Она тоже это знает. Часть общей подготовки.

— Теперь мы можем поговорить? — Она отходит назад на пару шагов, сложенное оружие теперь вне пределов её досягаемости.

Но Стейси это всё ещё не устраивает. Отсюда есть выход только для одного из них и ей следовало выстрелить. Не делать это всё сложнее, чем есть.

Стейси хочет жить. Больше, чем должен.

— Поговори со мной. Стейси? — Пытается она снова.

— Почему ты просто не ушла? Почему бы тебе просто не оставить это всё в покое? Почему бы тебе просто не оставить нас?

Он смотрит за тем, как меняется выражение её лица. Как будто она старается подобрать нужные слова.

— Если бы они просто ушли в бункеры, чтобы ждать свой Коллапс и не убивали тех, кто отказывается к ним присоединиться...

— Это спасение! Они просто этого не видят!

— Хорошо, — она кивает. Сохраняет спокойный голос, сдув волосы, выбившиеся из-под бейсболки. — Ты получил его, так? Своё спасение. Ты получил его, Стейси?

— Да.

— Хорошо. Хорошо. Я понимаю. Это был выход, правда ведь?

— Что ты хочешь сказать?

— Возможность избежать боли. Голода. Песни. Да? В этом нет ничего плохого.

— Мы должны быть сильными. — Убеждённо говорит он. — Иначе нам не выжить.

— Это ведь не значит убивать других, да, Стейси?

— Ты ничего не знаешь! Тренируйся. Убивай. Жертвуй. Раз. Два. Три. Снова и снова.

Он сделал всё правильно. Он прошел этот путь до конца. Она — нет. Ей было сложно его понять.

Иаков послал её в логово белохвостов слишком рано. Он хотел защитить своего Верного. Он заботился.

— Почему ты просто не ушла?

— Ты знаешь почему, Стейси. Служить и защищать. Мы работали с тобой вместе. Помогали людям там, где могли.

Он видит её покрасневшие от недосыпа глаза. Корочки поверх заживающих порезов на плечах. Высокий ворот, чтобы не было видно слово на груди. Работа Иоанна. То, что на её пальцах следы засохшей крови. То, что на одежде следы грязи. Над коленом дыра как от пулевого, но под ней чистая кожа. Как будто даже не неся на себе ран она всё равно несла на себе следы битвы.

Потому что сопротивлению было всё равно, кого посылать выполнять грязные задания. Всё равно, что с ней будет. Они видели лишь ещё одного солдата. Они не заботились о ней.

Она не знала, что всё может быть иначе. Как, сначала, не знал и он.

Они просто не должны были здесь оказаться.

Столько предупреждений, но он не услышал ни одного из них.

Они не услышали.

Она не должна была «выжить». Нет. Она была достаточно сильной. Она нужна была Отцу, потому что была достаточно сильной. Потому что была частью того, что произойдёт.

И ни ему было решать, что её здесь быть не должно.

Но это был выбор между ней и Иаковом.

Между ней и им.

Иаков должен был отдать приказ убить её. Сразу.

Но он — здесь и сейчас — должен был её остановить. Если сможет. Если бы мог.

Ещё смерть. Ещё одна смерть.

И никто из них больше не носит свою форму. Они служат, но не так как раньше.

— Я не знаю, что сказать, чтобы ты поняла.

— Поняла что, Стейси?

— Тебе не нужно сражаться. Просто оставь это всё. Оставь Врата Эдема. Оставь всё как есть. — Он старается не повышать голос. — Пожалуйста.

— Ты хочешь остаться? Ты считаешь, что должен быть среди них?

— Разве это не очевидно?

— Стейси, мы можем уйти сейчас. Хочешь? Здесь тебя никто не держит.

Он качает головой.

— Теперь поздно. Ты не остановишься. Ты не умеешь. Я сказал тебе не возвращаться. Я сказал тебе, что нам отсюда не уйти. Что ты не должна была приходить за мной. Что я ещё должен был сделать?! Нарисовать красной краской стрелки до самой границы округа?

— Как на счёт того, чтобы посмотреть на людей по другую сторону? Ты помнишь видео, из-за которого мы прибыли сюда вместе с федеральным маршалом? Иосиф, выкалывающий глаза парню в церкви? Малая часть из того, что происходит на самом деле.

— Отец делает то, что должен. — Он пожимает плечами. — Это всё равно больше не имеет значения.

— Потому что наступит Коллапс? Потому что «другие» не достойны его пережить?

— Ты требуешь от меня ответов, которых у меня нет. Но да, последние дни... Коллапс в любом случае переживут не все.

— Только если я не остановлю это, правда?

— Их много. И они хорошо подготовлены. А у белохвостов больше нет ничего, даже их драгоценного Илая.

Стейси может различить проблеск вины на её лице.

— Ты всё сделала правильно. — Как может ободряет он её. Не должен, но не может иначе.

— Я сделала это только потому, что Иаков заставил меня.

— Он не заставлял тебя убивать людей в долине. Он не заставлял тебя убивать всех тех, кто находились на аванпостах.

— Не он сам... Но это были его люди.

— Ты знаешь, что они ничего плохого не сделали.

— Стейси, я вижу, что ты пытаешься сделать. Но у тебя нет бесконечных просьб. Ты не видел людей, которым больше не на кого надеяться, которые просили помощи. Хоть чьей-то.

— Потому что сами оказались слабы. Они просили, чтобы ты сделала это за них. Я тоже это вижу, Эбби. Может быть, им просто стоило действовать, а не ждать спасения?

— Ты в это не веришь.

— Не имеет значения во что я верю, — он переминается с ноги на ногу. — Я защищаю, потому что должен. Не потому, что меня просят. Я защищаю, потому что сильный. Они могут на меня положиться. Я делаю это ради семьи.

Она прикрывает глаза, тяжело вздыхая, как будто пытаясь успокоить себя и не сказать ничего лишнего.

Но, в конечном итоге, никто из них не проводил переговоры. Ни разу за свою службу.

— Помнишь парк Нейчер? Тако Джонса? Всё что успели перехватить перед сдачей нормативов по экстремальному вождению.

Стейси качает головой.

— Зачем ты это делаешь? Пытаешься напомнить о «старых—добрых» деньках? Думаешь, что я здесь, потому что меня заставили или что-то в этом роде? Что я не в себе?

— Немного похоже на это. — Она пожимает плечами. — Я никогда ещё не стреляла в людей. До Иакова. И не убивала. До Монтаны.

— Да. Я тоже. Но у меня нет другого выхода. Уже нет. Если бы ты просто исчезла... Но ведь ты этого не сделаешь, да?

Она сжимает челюсти, глядя на тяжело дышащего Судью.

— Это будет код ноль? Ты хочешь этого, Стейси?

— Я ничего не хочу. Меня бы здесь даже не было, если бы ты просто ушла.

— Как только скажу Сиду, что нельзя морить людей голодом. — Говорит Эбигейл, но он слышит другое. — Он не остановится сам. Ты знаешь.

— Испытания закончились. Люди больше не в клетках. Всё закончилось. Ты несколько, — он пытается подобрать слово. — Опоздала.

— Это, к сожалению, не значит, что теперь в горах безопасно.

Он бы возразил, что это безопаснее, чем когда белохвосты стреляли в каждую машину, что движется на север. Но не делает этого. Просто не может заставить себя продолжить разговор так, как будто не держит её на прицеле.

— Я говорила с Тэмми. Она тоже проходила испытания. И у неё получилось вернуться. Понимаешь?

— Некуда возвращаться. Это теперь навсегда со мной. Раз. Два. Три. Выстрел. Поворот. Выстрел. Ещё и ещё. Даже не важно, что музыки больше нет. Это я. Просто я. Никто из нас больше не будет прежним.

— После смерти Иакова тебе станет легче. Я обещаю.

— Он не умрёт.

— Знаешь, Сиды всё ещё люди. Как бы красавчик не пытался переубедить остальных.

— Иоанн ничего подобного не говорил.

— О, прости. — Она улыбается, как будто он не держит её на мушке. — Я говорила про Иосифа.

— Эбби, — он сдерживается, чтобы не закатить глаза.

— Прости, я не знала, что у нас тут конкурс «выбери самого опасного». — Её улыбка пропадает. — Я обещаю, что будет легче. И когда мы переживём всё это, не будет больше этой песни. Не будет больше этих приказов. Не нужно будет никого убивать. Я обещаю тебе.

Если бы это было так просто. Если бы за ним мог прийти кто-то ещё. Если бы это была Эбби. Или кто-угодно.

Но пришел только Иаков. И приходил. Только Иаков. Только он.

— У меня нет выбора.

— Его смерть тебя освободит.

Если бы она не угрожала его семье, Иаков, может быть не стал бы её преследовать. Если бы он оставил её умирать ещё в шале, никому бы не было хуже. Даже чёртов Палмер был бы ещё жив. Может быть, тоже готовый, согласно божьему плану, пережить Коллапс.

Может быть, если бы Эбигейл оставалась глубоко в земле с тех самых пор, как впервые получила одну или две пули от людей Врат, всё стало бы проще.

Но Господь ведь должен испытать их по-своему.

И это значит, что всё ещё ничего хорошего для Стейси Пратта.

Только теперь это не ради него самого.

Быть выжившим — самое хреновое, что случалось. Разбившись во время крушения вертолёта, он должен был кричать «оставьте меня здесь», держать людей за руки умоляя «дайте мне умереть здесь».

Дайте им всем умереть.

Но, может быть, он оказался сильнее, чем представлял. И, может быть, Иаков в итоге заслужил то, чтобы Стейси его защищал.

— Я не дам тебе убить его.

Выстрел звучит неожиданно тихий.

Стейси смотрит за тем, как широко раскрываются глаза Эбигейл. А затем она падает вперёд.

И между её плечами торчит дротик с Блажью.

Позади неё стоит Иаков с пистолетом.

Он не сводит с неё взгляд, держа в руках рацию.

— Всё хорошо, Иосиф. Теперь она сладко спит.

— Привези её ко мне. И позаботься о Стейси Пратте.

Стейси понятия не имеет, что это должно значить.

Иаков переводит взгляд на него.

***

В машине тихо.

Подавляюще тихо.

Стейси знает, что не должен думать о том, что пуля хотя бы избавила его от дальнейшего.

Наказание?

Он видит ватный тампон, небрежно привязанный бинтом к голове Иакова. И, при всей благоприятной оценке повреждения, он точно не должен был садиться за руль. С этим вполне могли справиться Стейси или те два охотника, что сидят позади со связанной Эбигейл на коленях.

Не то чтобы констриктор на руках и ногах дал бы ей сбежать. Стейси сам позаботился об узлах, прежде чем забрался в машину. Похоже, этот узел был надёжнее его наручников.

Он не знает, стоит ли извиниться. Но молчание впервые за всё время кажется ему слишком неуютным.

Он думает о том, что Иаков не дал ему убить её.

Думает о том, что это решилось гораздо лучше, чем он мог предположить.

Они все были живы.

По крайней мере сейчас.

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и несколько испуганные лица мужчин с Эбигейл на коленях, почему-то вызвали у него усмешку. Совершенно ничем не оправданную.

Живы. Живы. Живы.

Раз. Два. Три.

Иаков ведёт машину спокойно, даже несмотря на то, что здесь нет никаких ограничений по скорости. Спокойно. Как будто ему просто нравится это делать и нет какой-то определённой цели или точки на карте, до которой он хочет доехать.

Не то чтобы это успокоило Стейси. Он знал, что ни разу не видел Иакова вышедшим из себя. Ни разу.

Возможно, его дисциплина была чем-то из палаты мер и весов. Золотой стандарт спокойствия человека, который не умер, пережив... то, что должен был пережить каждый из семьи Сид.

Может быть, Пратт тоже когда-нибудь этому научится? Станет настоящим Сидом.

Он поджал губы и отвернулся к окну, пытаясь сдержать ещё одну усмешку.

Это было похоже на истерику.

То, что он точно не должен был демонстрировать здесь. Сидя в куртке Сида на переднем сидении машины, которая везла его к ещё одной неизвестности. Не успев испачкаться в крови. Он должен быть благодарен. Даже если это последнее, что у него есть. И он может быть рад.

Живы. Боже, они живы.

Пустые дороги несколько отвлекают его.

Больше никакой опасности на севере.

Больше никаких людей в клетках. Интересно, Оз теперь займётся чем-то ещё? А Сэм? Они оставят его там?

— Пратт.

У него пересыхает в горле, когда Иаков протягивает ему что-то в левой руке, не отводя взгляда от дороги.

Он оставляет в ладонях Стейси какой-то предмет. Он прижимает это к себе, чтобы спутникам сзади не было видно, что это.

Это был его кролик. Безумный кролик, которого он оставил на своей тумбочке, когда...

— Хотел отдать его в бункере, — негромко сказал Иаков, прочистив горло. — Но, наверное, сейчас подходящий момент.

Он был тёплым. Иаков носил его в кармане. Он носил его в кармане всё это время.

Стейси думал, что забрал его удачу. Что ж, похоже нет.

Он ездил к нему домой. Был в доме Пратта. И взял его дурацкого кролика, чтобы потом отдать ему.

У него в груди теплеет от этой мысли.

— Некоторые вещи уже в бункере, — небрежно добавляет Иаков. Но, судя по тому, что он бросает взгляды на лицо Стейси, ему интересна его реакция.

— Спасибо, — он улыбается.

Иаков кивает, возвращаясь к дороге, но Стейси видит, что кончики его ушей покраснели.

Это мило.

Всё оставшееся время, а это не меньше часа, они едут куда-то в сторону реки. Возможно, это недалеко от региона Веры. Но Стейси теперь абсолютно спокоен по поводу этого. Он больше не волнуется по мелочам.

Ведь всё закончилось, так? Больше не нужно было... бороться?

Наверное, уже не меньше шести часов вечера, потому что он определённо может различить, как сильно темнеет вокруг.

Время от времени патрули связываются с Сидом по рации, докладывая о возвращении на базу. Каждый раз, когда Иаков тянется к ней, Стейси может заметить багровые отметины на его запястье.

Кто-то помог ему? Он пришел в себя раньше, чем должен был? Кто-то ещё видел его?..

Стейси надеется, что нет.

Никто больше не должен был видеть это. Никто не должен знать.

Он отворачивается к окну, сжимая кролика в ладони. Он думает о том, как много Иаков слышал из его разговора с Эбигейл.

За очередным поворотом он видит небольшой охотничий домик, где горят все окна. На подъездной дорожке уже стоит внедорожник, который, наверное, принадлежит Отцу. Стейси не может разобрать, кто сидит за рулём.

Иаков паркуется рядом и говорит своим людям, что нужно занести Эбигейл внутрь. Стейси вылезает следом за мужчинами, но всё что может, прихрамывая, следовать за ними в дом. Подняв, свалившуюся с головы Эбби бейсболку, и стряхивая с неё пыль.

Внутри одноэтажного дома слишком мало помещений для того, чтобы можно было спрятаться и, судя по всему, они здесь пока одни.

Стейси смотрит за тем, как мужчины кладут Эбигейл поверх одеяла.

Иаков что-то негромко говорит им, прежде чем они оба уходят. Стейси, стоя у изножья кровати, смотрит за тем, как она спокойно дышит.

Повторять себе, что «так будет лучше», может, и не самая лучшая идея, но других у него нет. Он точно знает, что Отец позаботится о ней. А это значит, что у неё будет шанс выжить.

Когда-нибудь она поймёт, что заслужила это. Она была хорошей. Она была сильной.

— Приятно видеть вас обоих живыми.

Он оглядывается на Иосифа, закрывающего за собой дверь.

Отец выглядит так, как будто пробирался через заросли на заднем дворе, а не приехал сюда. И Стейси задаётся вопросом — почему?

— Джо, она будет под действием Блажи как минимум до утра. — Не оборачиваясь, говорит Иаков, срезая верёвки с рук и ног Эбигейл. — Ты мог не искать место для нового крещения. Уверен, вода достаточно ледяная, чтобы дополнительно заработать обморожение.

Стейси ещё раз присматривается. Вот почему он так выглядит. Искал спуск к реке и проверял воду.

— Не мешало осмотреться. — Иосиф останавливается рядом, положив руку ему на плечо. — Я надеюсь, что смогу поговорить с тобой после. Ты дождёшься меня?

— Я никуда не тороплюсь, — Иаков кивает, но то, как он избегает взгляда брата, Стейси предполагает, что есть ещё какая-то причина.

— Тогда, полагаю, ты оставишь меня ненадолго со Стейси Праттом.

Иаков кивает ещё раз и, подхватив срезанные верёвки, поспешно выходит из крохотной спальни, не глядя больше ни на кого. Его шаги и какой-то шум слышны через стену.

Отец подходит к нему, останавливаясь рядом.

Стейси сглатывает, сжимая пальцы на бейсболке, и не решаясь поднять взгляд.

— Мне раньше часто говорили, что подобное знание было бы бременем. — Его голос такой тихий, что в какой-то момент Стейси сомневается, что Иосиф говорит это ему. — Но только сейчас я понимаю, что это значит.

Он протягивает вперёд руку и касается его подбородка, чтобы Стейси поднял голову.

Без желтых линз очков его глаза ещё ярче.

— Обладай я полным знанием, то мог бы навредить. Своей семье. Тебе. — Он снова мягко улыбается, будто что-то вспоминает. — Я мог бы, сам того не зная, противиться Его наставлению. Но всё произошло так, как должно было.

Стейси пытается понять его. Наверное, впервые за всё то время, что проповеди и голос Отца были у него. Может быть, впервые услышал. То, что не мог понять раньше, цепляясь за свой страх.

Иосиф полагал, что Стейси и остальные, станут гарантией того, что Эбигейл доберётся до его семьи. И он не знал, не мог знать, чем эта встреча закончится для каждого из них. Только уповал на милость Бога, что дал ему откровение, так?

В этом действительно было легко запутаться. Но Стейси точно знал, что ни один из ангелов не трубил в тот момент, когда он решил, что вместо того, чтобы быть красным указателем для Эбигейл, станет её мишенью.

— Борьба Иакова могла стоить ему жизни. Могла отнять у меня брата. — Иосиф тяжело вздыхает. И Стейси впервые видит то, как его спокойствие идёт трещинами. То, как страх потери делает из него человека. — Я всегда считал, что готов ко многому, Стейси Пратт. Может быть, даже потерять своих братьев. Свою Веру. Но сегодня... Сегодня я понял, что это не так. И что слова моего брата ранят сильнее, чем могли.

Должно быть, Иосиф тоже слышал его передачу. Или нет? Ведь он вряд ли находился где-то рядом. Олли говорил, что связи не было.

Тогда откуда он мог знать?

«Я его жертва».

— Понял, что если бы ты, моими молитвами, не был тем, кем являешься... Сегодня я бы оплакивал брата. Потому, я должен быть благодарен тебе, что это не так. — Иаков забирает у него бейсболку, откладывая её, и держит его руки в своих ладонях. Они влажные от волнения. — Теперь я вижу силу там, где раньше был страх. Возможно, когда-нибудь, ты научишь меня этой силе?

— Я... — Он отводит взгляд.

«Не знаю».

Всё что он сделал — было из страха. Не только, но всё же. Боялся потерять его. Позволил этому страху руководить им. Смесь чувств, клубок которых был тяжелее, чем он думал. Было ли в этом место силе, он не знал.

Достаточно ли это было для Отца?

— Я сделал это, потому что тоже боялся. — Наконец говорит он. Так же тихо, чтобы эти слова остались только между ними. Так тихо, как будто Иаков, за шумом воды в другой комнате мог бы его услышать.

— Понимаю, — кивает Иосиф. И это выражение спокойствия снова возвращается на его лицо. Не как маска, но как нечто привычное. Вторая натура. Спокойствие Отца. — Мои молитвы давно были услышаны. Я рад. Так же, как рад тому, что ты часть нашей семьи.

Он крепко обнимает Стейси. Совсем не так, как мог бы это сделать в церкви. Скорее так, как человек, который был спасён и ему требовалось чьё-то видение, чьё-то прикосновение. Признание того, что это правда.

Такое бывало со спасёнными людьми. С теми, кого они находили после долгих поисков. С теми, кто вдруг понимали, видя спасателей, что выжили. Что на самом деле выжили.

Позитивный шок.

Он возвращает объятия Иосифу, похлопывая его по плечу.

Быть утешением для Отца.

Это более странно, чем он мог себе представить.

Когда он выходит на маленькую кухню, которая едва ли больше спальни, Иаков занимается тем, что снимает бинт.

— Я могу помочь?

— Думаю, ты должен это как-то исправить. — Иаков кивает на разложенные на столе предметы.

Миска с горячей водой, открытая аптечка, спиртовые салфетки, хирургическая игла и нить.

— Мне будет удобнее если ты сядешь. — Стейси закатывает рукава. Он устраивается полусидя на столе, позади Сида. Проверяет нитку в игле и окунает её в кипяток.

Однажды он использовал медицинские скобы на пострадавшем в аварии парне, пока они ждали помощь. Но он никогда не сшивал никого. Хотя, оказание первой помощи и наложение швов было в его курсе. Стоило быть более внимательным в тот момент. Возможно, практика заставила бы его меньше нервничать.

То, что мужчина никак не реагирует на первый прокол, никак не успокаивает.

Казалось, что ему будет проще не видеть лица Иакова, но это не так.

Он прочистил горло и спросил, стараясь не думать о том, что кровь по каплям снова выступает на потревоженном участке кожи, и останется на его руках, если он не будет достаточно аккуратен:

— Ты злишься?

— А должен? — Голос Иакова совершенно ровный, как будто терпеть подобное для него не в новинку. — Нет, протыкай глубже. Ты должен сшить края надёжно. Так я должен злиться?

— Нет. — Стейси делает как он говорит, погружает иглу глубже и тянет на себя, глядя за тем, как нитка натягивает кожу. И так же делает с другой стороны, стягивая их вместе. — Я поступил правильно. Я исполнил приказ. Без вопросов. Без раздумий.

— Раз у тебя есть ответ, тогда зачем ты спрашиваешь?

— Потому что ты можешь быть недовольным из-за того, как именно я выполнил этот приказ.

Второй стежок выходит лучше, ровнее. Возможно, дело в том, что ему приходится следить за словами и сшивание теперь не занимает его полностью. Но, всё же, он старается не растягивать это.

— Она бы не убила тебя. Ты бы ей этого не позволил. — Он делает попытку обернуться, но Стейси держит его крепко, продолжая накладывать швы. Единственная вольность, которую он себе позволяет. Не хватало ещё, чтобы его руки тряслись после взгляда Иакова.

— Спасибо за высокую оценку.

Он знает, что звучит дерзко. Как будто получил не то, о чём просил. Не то, что должен был получить.

Иаков усмехается.

— Мне не нужно тебе говорить, что ты хорош. Это слишком быстро заставит тебя допускать ошибки. Тщеславие — грех.

Когда Стейси заканчивает и промакивает спиртовой салфеткой кожу вокруг стежков, он может гордиться проделанной работой. Это выглядит не так плохо, как могло.

Широкий пластырь скрывает все его достижения. Ещё один будущий шрам Иакова Сида.

Стейси мнёт использованную салфетку в руках, не зная, должен ли сказать что-то ещё.

Его желудок издаёт звуки, когда Иаков поднимается со стула, потягиваясь.

— Можешь поискать что-нибудь в переносном холодильнике вон там. И дай мне немного льда.

Не похоже, что дом жилой, но то, что здесь есть переносной холодильник, работающий свет и плитка для готовки, явно свидетельствуют о том, что здесь кто-то бывает. И то, что Иаков здесь хорошо ориентируется, должно быть, значит, что он здесь не первый раз, так?

Стейси заглядывает в верхние шкафчики, ища какую-нибудь тряпку, но в итоге складывает лёд в свою шапку и отдаёт Иакову.

Тут слишком мало вещей для того, чтобы считать это больше, чем перевалочным пунктом.

— Мы с Иосифом бываем здесь иногда. — Заметив его интерес, говорит Иаков, прикладывая лёд к голове.

— Охота?

— Не обязательно, — Иаков пожимает плечами. — Просто чтобы увидеться.

Стейси достаёт из холодильника банку бобов в томатной пасте.

— Ложки и консервный нож в ящике слева. Когда я говорил, что ты должен есть, это значило буквально это. Что заставляет тебя игнорировать столовую?

— Не знаю, — Стейси устраивает открытую банку поближе к горячей части плитки и облизывает соус с пальца. — Может быть то, что я должен следовать за тобой. Я же твой солдат.

Он говорит это не глядя на Иакова, прежде чем понимает, что именно сказал. Так просто. Потому что это было правдой.

Первое, что приходит в голову.

— Давай, бери ложку и садись. Я пока займусь твоей ногой.

Бобы ещё не прогрелись внутри, но это не имеет большого значения. Он проглатывает их так быстро, что едва ли чувствует вкус.

Иаков заставляет его вытянуть ногу, положив её ему на колени, и недовольно качает головой, видя, что ткань местами уже присохла вместе с кровью.

Он поддевает лезвием ножа штанину и режет её до самого колена.

Стейси бы сказал, что таким образом появляется статистика, но не может оторваться от еды. Ладно, в той же мере, как не может оторваться и от наблюдения за руками Сида.

Боль вторична. В конце концов, он чувствует её довольно давно, чтобы это был лишь фоновый шум. Что-то несущественное.

Иаков сматывает кровавые бинты. Швы ещё держатся. Это просто кровь, потому что ему следовало меньше двигаться. Вот и всё.

Иаков держит его под коленом, тщательно протирая кожу вокруг раны от засохшей крови. Вода в миске с горячей водой окрашивается в красный.

Когда он накладывает свежую повязку, голос Иосифа в спальне становится громче.

Стейси прислушался бы, но всё что его занимает — движение рук Иакова. Его сосредоточенное лицо.

Он достаёт нейлоновый шнур и наматывает на ладонь несколько витков, прежде чем перерезает конец. Затем кладёт поверх ткани разрезанной штанины, и несколько раз складывает её, прежде чем завязать концы.

— Не лучший вариант, но хоть что-то, пока не доберёмся до Центра.

Стейси кивает.

Мысль о возвращении перекликается с мыслью о том, что им всё же придётся поговорить. Так ведь?

Где-то между тем, как Иаков держал руку напротив его сердца. Между тем, как Стейси потянулся к нему. Между возвращениями. Между каждым отсчётом «раз. два. три». Между всем этим он был... Они были?

На самом деле, они оба должны были научиться разговаривать. Прежде чем это станет чем-то большим.

Иаков поглаживает его под коленом, чему-то улыбаясь. А затем медленно тянет его на себя.

Он не давил, но это было. Заявление прав? Вопрос?

Стейси, успокоившийся после пережитого напряжения и несколько разомлевший от еды, подался вперёд. Легко. Как будто делал это всегда.

Брал всё, что Иаков мог ему предложить.

Он оказывается на его коленях. Лицом к лицу.

Его щёки горят, когда он чувствует горячие ладони на своих бёдрах. И то, что они соприкасаются...

Стейси упирается лбом в его и поддев шнурок с кроличьей лапкой, перетягивает его обратно к нему на шею. Возвращает его удачу.

Иаков усмехается, не открывая глаз. Он выглядит таким довольным. Каким, наверное, не должен был, учитывая распоротую ударом его собственной винтовки кожу, учитывая голос его брата за стеной.

Стейси хочется, чтобы они вернулись к моменту, когда единственным выходом были бы поцелуи и, может быть, больше трения.

Пальцы Иакова путаются в его волосах, и он слабо тянет их, заставляя его склонить голову. Шепчет, касаясь губами его уха, посылая мурашки вниз по спине:

— Вернуться в Центр. Отослать всех, кто остался. Чтобы больше никто не мог услышать, каким громким ты можешь быть. Ты ведь громкий, Стейси?

Это звучит как обещание. А Иаков никогда не бросает слов на ветер.

Стейси зажмуривается изо всех сил, сжимая пальцами его плечи.

— Я... не знаю.

— Готов поспорить. Звучишь так сладко.

То, как Иаков держит его в своих руках.

То, как говорит, не стремясь вытащить из Стейси больше, чем он может дать.

Оставаясь просто этим голосом в его голове. Горячим и многообещающим.

Раз. Два. Три.

— Ты бы выжил. Ты бы не дал ей дотянуться до оружия. Ты был бы жив. Она хотела увести тебя, да? Забрать тебя в уютную нору разрозненных белохвостов?

Стейси прижимается к нему ближе.

— Привела бы тебя прямо к ним. Слабым и испуганным. Они бы не выжили рядом с тобой.

Стейси утыкается носом ему в шею, в колючую рыжую щетину. Ощущая спокойное биение пульса под кожей.

Этого слишком мало, чтобы он чувствовал себя возбуждённым, но это так же горит под его кожей. Нечто большее. Больше, чем он мог бы себе признаться.

— Тебе бы не потребовалось много времени. И когда я пришел бы за тобой, там больше некому было бы просить о помощи. Так?

Этого Иаков хотел от него? Считал, что Стейси будет под силу справиться со всеми оставшимися людьми Сопротивления?

— Я бы справился?

— А разве нет?

Он закусывает губу и качает головой, трётся о его плечо.

— Если бы ты отдал приказ, я бы сделал это.

Иаков тихо смеётся и хрипло шепчет, удерживая его голову так, чтобы губами мог касаться его уха:

— Как на счёт принятия решений? Собственных приказов? Сегодня ты доказал, что можешь изменять их так, как хочешь.

— Это было неправильно? — Шепчет Стейси, боясь, что новые и новые вопросы уведут его далеко от цели.

— Было.

Было.

Иаков был недоволен тем, что Пратт сделал.

— Ты мой солдат, Стейси. Это значит, что ты исполняешь мои приказы. Не те, что ты можешь посчитать за таковые. Не намёк. Не недомолвки. Прямой приказ. Разве я не вбил это в твою хорошенькую головку? — Он не сжимает волосы в кулаке сильнее, не повышает голос, но от его слов Стейси чувствует это.

Разочарование.

И он, пойманный между возбуждением, между теплом чужого тела и мягкими прикосновениями.

Тяжелое и холодное.

Он всхлипывает, чувствуя, как горит в груди. Он должен быть правильным. Он должен поступать правильно. Должен.

— Я хотел защитить тебя.

— Стейси.

— Ты бы не сдался. Ты бы провоцировал её до последнего. Ты бы...

Иаков тяжело вздыхает. Стейси может чувствовать это. Как поднимается и опускается широкая грудная клетка.

— Ты бы больше никогда не пришел за мной.

Теперь Сид тянет его за волосы, заставляя запрокинуть голову. Большим пальцем трёт приоткрытые губы.

— Кто-то постоянно заставляет тебя сомневаться во мне. — Его глаза там, на губах Стейси. Следят за тем, как он старается сказать больше того, что не должен. Медленно и неотвратимо вытаскивает всё, что у него под кожей.

— Ты сказал, что будешь жертвой. Ты сам мне это сказал.

— Так ты теперь будешь бороться и с моими собственными решениями?

— Если от этого зависит моё выживание... — Стейси выдыхает это почти неслышно. Оставляет признание тёплым дыханием на его коже. Обещанием. — Да.

Иаков растягивает губы в усмешке. Переводит взгляд на глаза Стейси.

— Такой дерзкий. Хорошо, Стейси. Мне нравится то, что у тебя в голове. Определённый порядок. Красиво и очень занимательно.

Иаков снова даёт ему это, да? Все элементы для того, чтобы он мог справиться.

Иаков принимает его ответ. Его решение.

— Всё, ради выживания? Да, Стейси?

Слишком много вопросов. Слишком много вариантов допустить ошибку.

Но Сид не торопит его. Проводит пальцем по подбородку, и ниже, надавливает на кадык, и ниже, потирает ложбинку между ключицами.

Стейси старается держать в голове правильные слова, но ощущение тепла, ощущение что его препарируют тёплыми прикосновениями, глубоко, до самого сердца, так просто заставляет его теряться.

— Не всё. Сначала семья. Я не дам погибнуть членам семьи.

Иаков прижимается губами к его шее сбоку. Ведёт выше, находя место, где оставил свою метку.

Мой.

Он никогда не думал о принадлежности. Но сейчас, здесь, он тот, кто принадлежит.

Кожу щиплет и Стейси выдыхает сквозь зубы, когда Иаков делает это. Больше отметин. Больше покрасневших участков кожи. Горячо, как клеймо.

Мой.

Стейси сильнее запрокидывает голову назад, упираясь затылком ему в его руку. Стремясь дать ему больше места. Больше причин не останавливаться. Прикосновения губ и языка. Так много. Так приятно. Вознаграждение за то, что он поступил правильно. Поступил хорошо.

— Иди сюда, Стейси.

Иаков говорит это прямо в его губы, перед тем как...

— Брат, я бы хотел поговорить с тобой.

К чести Иосифа, он не выходит к ним, ограничиваясь тем, что открывает дверь спальни. И не делает это всё ещё более неловким.

Иаков тихо посмеивается, глядя на лицо Стейси — стыд, нетерпение, желание? — что бы он не увидел.

Он ссаживает Пратта со своих коленей и костяшками пальцев гладит его по щеке, прежде чем уйти.

Снова оставляет Стейси где-то между. В подвешенном состоянии.

Он суёт руку в карман, нащупывая кролика и глупо улыбается, глядя на собственное мутное отражение в стекле окна.

Ничего не бывает просто, да?

Осталось вернуться в Центр святого Франциска.

Олли будет рад увидеть, что он выполнил обещание. И, может быть, он один из немногих, кто поймёт, что Сид отошлёт их бункер раньше не просто так.

Его сердце заходится при мысли об этом.

Невысказанное.

Что-то, что позволило ему выжить. Привыкнуть. Привязаться.

От мыслей его отвлекают голоса в соседней комнате, ставшие значительно громче. Стейси против воли слышит громкое «Это не так!», сказанное Иосифом.

Но за этим следует тишина. И он не знает, следует ли ему дальше так напряженно прислушиваться.

Дверь снова открывается. Достаточно осторожно, как будто никто из Сидов, на самом деле, не собирался устраивать семейный скандал.

Лицо Иакова красное, как будто он здорово разозлился. Но, к удивлению Стейси, он останавливается рядом со столом, упираясь в него ладонями и ничего не крушит. И, уж тем более, не срывается на нём.

Или это не злость?

Последнее, что Иосиф бы сделал — нашел причину разозлить своего брата.

Так это что-то другое? Ещё одно откровение? Ещё одна причина для Иакова продолжать сражаться?

Как будто у Стейси есть другие варианты, кроме как лезть в эту петлю глубже:

— Можно вопрос?

— Валяй, Персик.

— Иосифу удалось тебя убедить?

— Это точно то, что ты хочешь спросить? — Иаков склонил голову ниже, как будто не хотел встречаться с ним взглядом. Как будто нашел что-то интересное на полу.

— Да.

— Он убедил меня в том...

— Что большего, чем он уже пожертвовал, Господь от него не потребует. — Заканчивает за него Иосиф.

Стейси поворачивает голову к нему.

— Ты не жертва. Не был и никогда не будешь.

— Не уверен, что... — Начинает Иаков, но Иосиф его перебивает.

— Стейси Пратт тоже имеет право знать об этом. Может единственный, кто имеет право знать. Спасти свою семью. Спасти своих братьев. — Иосиф указывает на свою грудь. — Ты думаешь, что я бы потянул эту ношу, зная, что положил на алтарь жизнь своего брата? Разве боролся бы, если бы не твой пример перед глазами? Думаешь, нашел бы в себе силы двигаться дальше, если бы потерял тебя?

За этим не слышно ничего от Отца, это только Иосиф Сид. Обычный человек, столкнувшийся с последствием принятых решений и сказанных слов. С неверным толкованием? С недопониманием?

— Посмотри на меня, — он не приказывает. Просит. — Я искал тебя долгие годы. Я не позволял себе отчаяться. Я знал, что будет время, когда я смогу спасти вас.

— Ты уже спас. Ты сделал достаточно. — Тихо говорит Иаков, глядя на него.

— Нет. И, может быть, не сделаю никогда. Если бы не спасение моей семьи, то зачем всё это? Был бы во всём этом смысл? Спасение себя? Для чего?

Это самое близкое к ереси, что Стейси мог услышать от него. И, судя по лицу Иакова, он это понимает.

Потому что, чем бы не было «откровение» Отца, оно включало спасение людей. Да, пусть не многих, но все же, других людей. И слышать, что для него было бы бессмысленно всё это без Иакова и Иоанна, даже наставление самого...

— Джо, — предупреждает Иаков.

— Я люблю тебя, Иаков. И мне жаль, если ты больше не видишь цели. Если ты больше не находишь в этом для себя причины жить. Но я никогда этого не хотел. Я никогда не был способен принести тебя в жертву. Не хотел этого. Я не хотел этого. Пожалуйста, не нужно бороться со мной в этом.

Иосиф стоит, опустив руки, глядя на него. Как будто разом потерявший все свои силы.

И когда Иаков подходит к нему, чтобы заключить в объятия, Стейси может заметить, как трясутся его плечи. Как он до побелевших пальцев сжимает в руках его одежду, обнимая в ответ.

— Я не борюсь, Джо. Со всем миром, но не с тобой.

Иаков выдыхает это почти устало. Как будто всегда подразумевал это, но теперь ему приходится говорить это вслух.

— И ты больше никогда не будешь говорить про жертвование собой. Обещай. Обещай мне.

Теперь Стейси отчетливо может расслышать в этом настойчивую просьбу, подразумевающую скорее приказ.

Иаков берёт его лицо в ладони.

— Я обещаю, что защищу тебя и нашего брата всеми силами, что у меня есть. Потому что это моё решение. Но я не буду твоей жертвой ради лучшего будущего. Обещаю.

Стейси не видит его лица, потому что Иаков стоит спиной к нему. Но он видит лицо Иосифа. И едва заметную улыбку на его губах.

— О большем я просить не смею. Спасибо, что сказал это. Мне важно было это услышать. Извини меня за то, что мог...

— В прошлом, Джо.

— Старшие всегда мудрее, да?

— Конечно.

Это звучит отголоском каких-то прошлых, если не ссор, то споров.

Но Стейси рад, что они находят взаимопонимание. Хотя, он не сомневался, что Иаков мог бы спорить. Но, очевидно, сегодня он сделал достаточно, чтобы беспокойство брата грозило вылиться в удушающую опеку, лишь бы ничто не причинило ему вред. И он признал поражение, если не в войне, так в сегодняшней битве.

На самом деле, не допускающий мысли, что кто-то из его братьев может пострадать. Потому что он был их Защитником. Всегда.

— Шесть-четыре, Джо.

В этот раз Иосиф действительно улыбается, отпуская брата.

— Что ж, я веду. Может быть, мне просто нравится выигрывать в этом. Или ты поддаёшься.

— Никогда бы не оскорбил бы тебя бесчестной борьбой или игрой в поддавки.

Стейси понятия не имеет о чём они, но это чувство единения, к которому он даже не принадлежит, почему-то заставляет его чувствовать себя хорошо. Спокойно. Так, словно он дома.

— Полагаю, я должен забрать Эбигейл и наконец отпустить вас обоих отдыхать.

Плечи Иакова напрягаются, как будто он вспоминает, что они здесь не одни и Стейси не может удержать любопытство — сделал ли Иосиф этот разговор при нём по какой-то причине или он просто не считал Пратта опасным свидетелем? Или хотел показать, что Иаков может быть мягок? Может идти на уступки? Или что быть его семьёй — значило, иметь на своей стороне единственно верного Защитника? Что из этого?

Иаков уходит, что-то говоря по рации, а Иосиф занят Эбигейл. И Стейси остаётся один. С этими мыслями—допущениями. С новыми откровениями. С требовательно нежностью, которая есть у Иосифа для Иакова. Так, словно он всё ещё ищет его защиты, утешения в его объятиях, его любви. Как будто они всё ещё в том доме, где для них обоих уготованы лишь побои и, может быть, что-то похуже. Стейси знает, всегда есть что-то хуже.

— Хочешь пойти попрощаться с помощницей?

Стейси смаргивает, глядя на Иакова, стоящего у открытой двери.

— Да, конечно. Иду.

На улице окончательно стемнело и только из-за включённых фар он может ориентироваться снаружи.

В салоне тоже горит свет, что имеет смысл. Он видит, что в машине находится Иосиф. Что странно, к его плечу прижимается щекой Эбигейл.

Иосиф бережно обнимает её за плечи, на которые накинул свой пиджак, и явно что-то говорит, обращаясь к ней.

Стейси не видит её лица, потому что щекой она прижимается к его груди, но он определённо видит, как она обнимает его, как будто нашла безопасное место прямо здесь. Рядом с Иосифом Сидом.

Это... имеет смысл.

Он подходит ближе и нагибается к открытому окну.

— Привет?

Он догадывается, что Эбби под Блажью не способна на большее, чем словесная перепалка, но.

Нельзя быть хорошим для всех.

Что ж. Кажется, он уже выбрал быть хорошим для семьи Сид.

Своей семьи.

Она поймёт это.

— Эй, Стейси. — Она улыбается, протягивая ему руку. — Иосиф сказал... что не злится.

— Ага.

Честно говоря, он понятия не имеет, откуда у Отца такой запас терпения для них всех. Но следит за тем, как заторможено Эбби улыбается и ластится к руке на своей щеке. Иосиф придерживает её, чтобы она не завалилась назад.

Что ж. Это будет мягче, чем клетки или исповеди. Он уверен.

И она поймёт. Когда-нибудь потом поймёт, обязательно.

— С тобой всё будет хорошо. Теперь.

Она реагирует на его голос и поворачивает голову к нему.

— У меня будет своя комната. Здорово, правда?

— Мы едем в бункер Веры. Там теперь больше места, чем раньше. — Говорит Иосиф, обращаясь к нему, пока Эбби с большим восторгом примеряет его очки.

Да, похоже, в районе Веры она убила слишком многих.

— Надеюсь, что... всё будет хорошо.

— Так и есть, — Иосиф приглаживает её волосы ладонью, мягко улыбаясь и цитирует. — Потому что Бог — их прибежище, и Бог Всевышний — избавитель их.

Да. И больше никому не придётся глотать пули.

Иосиф протягивает ему руку.

— Не сомневайся в том, что грядёт. И больше не отвергай свой страх. Если даже любовь заставляет бояться... Что ж. Значит, так должно быть. Значит, мы должны принять этот страх так же, как принимаем свою любовь. Я расскажу пастве об этом. И буду рад, если ты продолжишь защищать его.

— Конечно, Отец. Хорошей вам дороги.

Он наблюдает за тем, как машина разворачивается и направляется по дороге на юго—запад, в сторону реки Хенбейн. Как свет фар мелькает между деревьями, пока не исчезает совсем.

Сжимая кролика в кармане куртки, он надеется, что поступил правильно.

Это последний раз, когда он видит Эбигейл.

Это последний раз, когда он видит Иосифа Сида.