Поспи, и все пройдёт.
У Уильяма не то чтобы много проблем – у него только работа, да учеба, да небольшая семья; братья, конечно, тоже взрослые, но кто-то ведь должен их поддерживать и оберегать.
Работа несложная, знай перебирай себе бумажки да считай, но скучная до одури. Хотя платят достаточно, и на том спасибо. Уильям не жалуется.
Обучение тоже дается легко – работе совсем не мешает, даром что заочное. Только он и названия специальности до сих пор не запомнил. Как-то не было нужды пока запоминать, знание это все равно не заменит знания экзаменационных билетов; и не бывало, чтобы спросил его кто, поинтересовался, на каком факультете и зачем – некому спрашивать.
Братья все знают и так – по крайней мере, все важное, как то, где лежат документы, среди которых и контракт с университетом, сколько платить за коммунальные услуги, что купить домой к ужину.
А то, есть ли у Уильяма какие-то проблемы, за важное не считается, знать им необязательно.
Может быть, он даже хотел бы, чтобы проблемы действительно были. Они бы наверняка разбавили этот бесконечный круговорот рутины работа-учеба-дом, сливающийся в однородную серую массу, тоскливую настолько, что зевать хочется ещё в начале дня.
Уильям высыпается, но все равно хочет спать.
Он засыпает по пути в офис, прислонившись к прохладному поручню в метро, не обращая внимания на толпящихся рядом людей, дурно выглядящих и дурно пахнущих, толкающих его невзначай и не просящих за это прощения. Он засыпает за рабочим столом, освещенном отвратительно ярким белым светом, прямо на кипе бумаг, несомненно крайне нужных суровому начальству, словно на самой мягкой подушке. Он засыпает с учебником в руках и не видит во сне экономические формулы, социологические исследования и логические функции.
На продуктивности это никак не сказывается, и Уильям немного расстроен, что родился, похоже, гением, для которого не существует по-настоящему сложных – и интересных – задач.
Гений не находит себе достойного применения. Его тоску не заглушает уже даже сон.
***
Спать совершенно не хочется.
У Шерлока чересчур много занятий, которым можно себя посвятить.
Уборка дома прерывается после обнаружения заброшенной месяц назад на четырнадцатой странице книги, чтение сменяется игрой на скрипке внезапно пришедшей на ум мелодии, а от музицирования отвлекает присланный на почту очередной рабочий заказ, за который необходимо взяться прямо сейчас.
Энергии всегда хватает на все – или, как минимум, Шерлок настойчиво убеждает себя в этом, – а вот время почему-то постоянно утекает сквозь пальцы, как бы ни пытался поймать.
Какой уж тут сон, когда такое творится.
Кнопку перезагрузки заменяет кофе и сигареты, зажженные и выкуренные в дрожащих от напряжения руках на открытом балконе. В некоторых случаях в ход идут энергетики – сказать по правде, Шерлок не испытывает к ним особой любви, но пятая чашка горького эспрессо за день уже не лезет в горло, вызывая рвотный рефлекс одним своим видом.
Спать не хочется – или, возможно, он просто разучился различать усталость, раздражение, скуку и тревогу.
В моменты, когда Шерлок все-таки погружается в царство грез, сон не бывает спокойным. Поверхностный и прерывистый, он, словно единственный канал на сломанном старом телевизоре, транслирует то белый шум, то черный экран, то мучительные кошмары.
Спасения не находится нигде.
***
Он нарушает молчание первым.
– Так ты, значит, тоже?
Его одаривают мягкой улыбкой в ответ.
– И правда, неловко вышло.
***
На мосту они появились практически одновременно. Шли с разных сторон неспешно, будто бы просто гуляли; разминулись на середине, сделали еще с десяток шагов, остановились. Обернулись – удостовериться, что незнакомец, единственный на пустом мосту, кто мешает их планам, уходит.
Смешались, встретившись взглядами.
Шерлок, кажется, сделал вид, что что-то ищет в телефоне.
Уильям – будто решил вдруг полюбоваться открывающимся на глубокую темную реку видом.
Притворство было бы неочевидно для случайного прохожего – но не для двух людей, пришедших сюда с одной мыслью.
Мыслью о спасительном вечном сне.
Кончать с жизнью – дело больно личное. Не очень хочется, чтобы рядом кто-то болтался, мешая своим присутствием, или, не дай боже, непрошенным мнением. Да и самому путаться под ногами неохота, нарушать этот интимный момент между другим человеком и его смертью – мало ли, чему свидетелем станешь, какие чужие тайны против воли подслушаешь.
Самоубийство не терпит при себе посторонних.
***
– Сегодня, наверное, уже ничего не получится, – разочарованно выдыхает Шерлок, облокачиваясь спиной на перила и запрокидывая голову к хмурому небу. Рука привычно опускается в карман за сигаретами.
– Простите, что помешал.
В покладистом голосе Уильяма не слышно ни капли сожаления.
Шерлок криво ухмыляется и прикуривает:
– Не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебе столь ужасное преступление.
– Неужели все настолько плохо? – иронично поднимает бровь Уильям.
– О да, мой вечер безнадежно испорчен.
Драматичную паузу заполняет далекий гром где-то за пределами сцены разыгрываемого спектакля.
– Могу искупить свою вину чашкой горячего чая в ближайшем кафе.
***
Уильям не знает, зачем поддержал разговор, завязавшийся столь странно, для чего подыграл чужому – совершенно неуместному – паясничеству и почему сделал этот маленький шаг к его продолжению.
Не знает – но и знать абсолютно все, наверное, необязательно, когда случается то, чего нельзя предсказать наперед. Это кажется интересным. Впервые в жизни незнание привлекает.
Они обмениваются именами, как дети, которые делятся между собой секретами – с каждого строго по одному, не лги и не умалчивай, – будто это самая важная информация на свете.
Шерлока, к слову, зовут Шерлок.
Уильяма, кстати, Уильям.
Они не называют ни фамилии, ни адреса, ни социальных статусов – потому что ни одна из этих вещей не важна взаправду.
Шерлок признается, что не пил чай уже практически год; когда была возможность, неизменно выбирал кофе. Уильям – что еще со старших классов имел предусмотрительную привычку всегда носить с собой зонт; сегодня – единственный день, когда оставил его дома.
Разумеется, дождь настигает их на полпути.
У Шерлока голова внезапно пустая и тихая, в ней остается только шелест капель по асфальту и шорох пальто идущего рядом Уильяма. Мокрые пальцы леденеют на холодном ветру, Шерлок берет его за руку, рефлекторно поглаживая в попытке согреть – и впервые в жизни совершенно не думает о том, что делает.
Все выходит естественно, само собой. Словно было так записано кем-то в книге судеб, словно было вплетено мойрами в их нити жизни, словно было предсказано в календаре майя; они будут идти, и будут переплетены их пальцы, и будет мост позади них, и будет над ними дождь.
***
Чай – не холодный и не слишком горячий, они берут один чайник на двоих, небольшой, но он кажется бездонным; а может, кто-то слишком мало уделяет внимания напитку.
Шерлок, оказывается, разбирается в сортах чая и способах приготовления – исключительно в теории, лишь набор фактов, когда-то где-то прочитанный и благополучно забытый, а теперь всплывший в памяти. Он пересказывает все, что знает, от проверок на качество до правил чайных церемоний, путано, но вдохновенно, и Уильяму кажется, что Шерлок способен говорить с таким упоением о чем угодно. Уильям немного завидует.
А потом Шерлок обрывает себя на полуслове и спрашивает, какой его любимый чай – и Уильям с растерянностью отвечает, что ни разу об этом не задумывался.
Еще больше теряется, когда понимает, что ему самому интересен ответ.
Шерлок выспрашивает всё – прочитанные недавно книги, любимые жанры музыки, детские увлечения, истории из прошлого. Ответы слушает внимательно, в обмен делится сам.
Уильям знакомится с двумя людьми сразу – с тем, кого встретил сегодня впервые, и с тем, чью жизнь проживал долгие годы.
Уильям старается найти в каждом вопросе свою правду; Шерлок же на некоторые отмахивается, но не так, будто не доверяет или ему неинтересно говорить – скорее, будто ответ, очевидный с самого начала, вдруг теряет свой вес, стоит только попытаться произнести его вслух.
Уильям наполняется смыслом. Шерлок лишний смысл теряет, как старую, надоевшую шелуху, в которой больше надобности нет – и за ней показывается свежая луковица.
Воображаемую луковицу никто не режет, но слезы на глаза почему-то все равно наворачиваются у обоих.
***
Дождь тянется бесконечно, как во временной петле, и не прекращается даже после допитого чая, оплаченного на двоих счета и полупустого автобуса, появившегося на остановке.
Шерлок бормочет что-то про старую городскую легенду об автобусе-призраке, появляющемся в четыре утра, и мирно засыпает раньше, чем успевает услышать возражение, что до этого времени еще ждать и ждать.
Уильяму, аккуратно опускающему его сонную голову на свое плечо, спать совсем не хочется.
На тот мост они больше не вернутся – ни вместе, ни поодиночке.