Впервые за долгое время после спасения Казекаге-сама и битвы с Орочимару наконец-то выдались выходные, сладко отдающие долгожданной свободой и приятным немного уставшему разуму отдыхом, и Сакура с улыбкой возвращалась домой. Солнце ещё пару часов назад нырнуло за горизонт, напоследок сверкнув яркими лучами, а вслед за ним потемнело и небо, окрасившееся в полуночные тона и украшенное выглянувшими из тьмы звёздочками. Тонкий месяц изящным серпом красовался среди них и любовался неусыпным подлунным миром.
Любование его продолжалось и когда Сакура уже устраивалась в кровати поудобнее, ворочаясь под одеялом в поисках идеальной позы, того самого положения, когда в душе возникает чувство — что всё на месте. Блаженство мягким одеялом накрыло её, когда наконец искать другую позу не хотелось, и усталость тонкими струйками устремилась в землю, которая словно вытягивала её из куноичи.
Засыпала Сакура быстро…
Однако не прошло и секунды, как она уже в недоумении открывала глаза. Открывала с некоторой опаской, сначала жмурясь, потом щурясь — и только потом расслабляя глазные мышцы и поднимаясь на ноги с отчего-то холодного под жарким палящим солнцем песка. Где это она? Ясно как день, что в пустыне, но… Сакура внимательно огляделась по сторонам, чувствуя, как натянулись напряжёнными струнами нити нервов, а тело приготовилось отражать атаку и нападать в следующий же миг. Природа вокруг не была дружелюбной, о нет, не была.
— Я ждал тебя, — разрезал тишину мужской голос из-за спины, и Сакуру пробила дрожь. Мурашки, в секунду пробежавшие по телу, оставили после себя невесомое ощущение мороза, казалось, внутренний холод стал сильнее прилипшего к небу солнечного диска. Этот голос…
— А ты знаешь, как я ненавижу ждать.
Не веря собственным ушам, не решаясь доверять сейчас памяти, услужливо подкинувшей имя обладателя этого голоса… Не в силах согнать с лица ошарашенное выражение, Сакура медленно, словно пытаясь отдалить момент неминуемой — невозможной! — встречи, посмотрела назад, себе за спину, двигая только головой.
Слух её не обманул.
На хребте большого бархана, покатым склоном стремящегося к земле, стоял её — именно её — первый серьёзный противник, живая легенда Третьей Великой Войны Шиноби, хозяин коллекции из трёх сотен человеческих марионеток, гений и отступник Скрытого Песка. И хотя стоял этот человек достаточно далеко, Сакура увидела в его карих глазах далеко не желание убить и отомстить за себя хоть как-то, а некий странный… интерес.
Тонкие губы изогнулись в ухмылке. Это мгновенно сорвало оцепенение, и куноичи встала наизготовку, развернувшись к противнику лицом и на миг поразившись, почему он не ударил в спину, упустив великолепную возможность.
— Ты!.. Сасори!
— Я давно знаю своё имя, — хмыкнул он и, согнув руку в локте, опустил задумчивый взгляд себе на пальцы. Собрался сражаться?
— Что ты здесь делаешь?! Ты же должен быть мёртв!
— Я и не могу назвать себя живым, — взглянул на неё снова Скорпион. — Я не жив, не мёртв, я где-то посередине… — последнее его слово мягким, вкрадчивым шелестом песков прошлось по плавленому солнцем воздуху. А фигура Скорпиона на бархане вдруг пошла рябью и… исчезла!
Не успела Сакура, однако, и глазом моргнуть, как его голос раздался слева, заставив её туда развернуться и вновь принять боевую стойку:
— Хотя, скорее всего, я просто иллюзия твоего сознания. В бою против тебя что, никто не умирал? — Сакура не моргая наблюдала, как Сасори без капли страха в движениях приближался к ней неторопливым, в чём-то даже надменным шагом. И снова он заговорил: — Да-а, в Акатсуки ты бы не выжила…
— Не очень-то и стремлюсь туда вступать! — не сдержалась она от комментария, и когда попыталась шагнуть назад от приближающегося врага, поняла, что не могла и пальцем двинуть. Что за?..
— Должен сказать, что зря, — поднеся к груди кисть, от пальцев которой к ней, Сакуре, ученице самой Пятой Хокаге, тянулись нити чакры, Сасори счёл не лишним пояснить: — В Акатсуки куда больше возможностей заниматься тем, что по сердцу, а не тем, что велит так воспеваемый всеми долг.
Сакура не сводила с него напряжённого взгляда и следила за каждым его движением, за каждым словом, за интонацией, с какой оно было сказано, но отчего-то, сама не зная причин, избегала смотреть в эти холодные карие глаза, глаза волка-одиночки. Сасори оставался всё в том же чёрном плаще, украшенном красными облаками, и казался действительно живым человеком, но Сакура прекрасно знала, что скрывает его одежда — жуткое тело машины для убийств с ядовитым смертоносным оснащением, а что ещё хуже — это тело управлялось мозгом гения и реагировало на ситуацию в разы быстрее обычной марионетки.
И это тело к ней приближалось, неминуемо сокращая расстояние меж ними с десяти метров до пяти, с пяти до трёх, с трёх — до двух, до одного… Полметра. Совсем рядом. А она не может и пальцем пошевелить, чёрт возьми! Будь её воля, она б снова сразилась бы с ним, всю дурь бы выбила, а потом!.. А потом…
А что потом? Акатсуки состояла из жестоких хладнокровных людей, испорченных собственным талантом и жизнью, этим талантом воспользовавшейся, а в Скрытую Деревню Песка Сасори был путь заказан. Тяжела, должно быть, жизнь отступника.
— Честно говоря, у меня возник один вопрос, — поделился он с ней и чуть выгнул брови в лёгком изумлении: — После боя со мной ты кричала, да и до этого творила такие странные вещи, что даже заинтересовала.
— Странные вещи?.. — оскалилась Сакура, припоминая, каково ей было, когда этот кукловод упомянул об Орочимару, или когда этот же кукловод заявил, что спокойно убьёт собственную бабушку и ничего от этого не почувствует.
— Странные, — легко повторил он, а в один шаг приблизившись так, что их лица разделяли лишь пара дециметров, схватил её цепко за подбородок и поднял ей лицо, заставив посмотреть ему в глаза.
В холодные карие глаза волка-одиночки из песков.
Такой взгляд… Подобный такому взгляд она за всю жизнь встречала только у Саске-куна. Даже у Какаши-сенсея в глазах было больше света, чем у этих двоих.
— Зачем было, например, спасать мою бабку, которая и так одной ногой в могиле? В то время как твоё тело — несовершенное, правда, человеческое слабое тело — ещё молодо и полно жизни.
— Ты… Не думаю, что ты, который был готов пролить родную кровь, сможешь понять, — стиснув зубы, хмурясь и изнывая от желания врезать Скорпиону так, чтоб на всю вечность запомнил, Сакура пыталась вырваться из-под власти нитей чакры — или хотя бы из хватки его пальцев! — но пока что безуспешно.
— Хм, почему ты думаешь, что я не пойму? За всю жизнь я понял куда больше вещей, чем ты.
— И эти вещи завели тебя в дебри собственного сумасшествия, как ты это не понимаешь?! — всё же сорвалась Сакура и вновь увидела на кукольном лице нездоровое выражение, отдалённо напоминающее удивление:
— Сумасшествие? Всех, у кого отличное от твоего мировоззрение, ты считаешь ненормальными? — Сасори презрительно фыркнул. — Хотя ты ведь женщина. А женщины…
— …любят заниматься глупостями, да? — процедила одна из женщин сквозь зубы. — Что ты здесь вообще делаешь?! В моём сне?!
— Я же сказал, — снова эти надменные нотки! — что могу быть порождением всего лишь твоего мозга, а ты и не поняла. — Отпустив ей подбородок, Скорпион невозмутимо развернулся и отошёл на несколько шагов вправо, после чего устроился на песке, облокотившись об одно колено, и снова посмотрел на неё. — Может быть, ты хотела, чтобы я понял, что за странные вещи ты вытворяла и говорила?
В этот миг Сакура точно уверилась в нереальности всего происходящего. Потому что Сасори — то чудовище, в которое превратился внук Чиё-баа-сама — никогда не сказал бы слов, какие сказал вот этот. А значит, смерть ей не грозила и можно было расслабиться хоть немного… Нет! Нет, с Акатсуки нельзя расслабляться, даже во сне. В конце концов, это Акатсуки, организация отступников с силой, достойной ранга опасности S.
— Ты думаешь, — напряжённая, осторожно начала Сакура, — что я хотела, чтобы ты понял хотя бы то, что такое семья?
— И что же это, по-твоему? — выгнул бровь Скорпион.
А она вдруг поняла, что не знала, что сказать. Что такое семья? Что значит быть рядом с близким человеком? Что за чувства испытываешь, когда, даже не осознавая этого, не обращая внимания на всякую философскую шелуху, радуешься другу, а он — радуется тебе? Сасори смотрел на неё в молчаливом ожидании, хотя, по его же собственным словам, ненавидел ждать. И всё, что Сакура сказала, было вопросом:
— А что семья для тебя?
— Для меня, — хмыкнул он, — моей семьёй давно стала моя драгоценная коллекция. — Его губы вновь искривились в лёгкой, жутковатой улыбке. — Жаль, что не удалось включить в неё тебя и бабульку Чиё, сгодились бы хоть на что-то.
Сакуру передёрнуло от одной только мысли, что она могла быть разобранной на части, выпотрошенной этим кукловодом девчонкой, которая потом стала бы одним из смертоносных жал Скорпиона — участь страшнее трудно придумать.
— Отпустишь меня? — переборов себя, сдержанно осведомилась она, услышав в ответ лишь наигранно недоуменное:
— Зачем?
И правда, зачем?! Чтоб она ему врезала?! Гениальность её вопросов просто зашкаливает! Сакура, стиснув зубы сильнее, попыталась успокоиться, знала, что гнев ни к чему хорошему никого ещё не приводил.
— Ладно. Раз для тебя стала семьёй твоя «драгоценная коллекция», то представь, что их уничтожили.
— Их вы и уничтожили, — усмехнулся Сасори, да только усмешка вышла какой-то… самую малость… кривой и словно бы нервной. — Надо сказать, это было ужасное кощунство. По отношению к искусству.
— Уж кто бы говорил! — на сей раз фыркала она. — Твои человеческие марионетки — сами по себе кощунство! А семья… Даже если твоя семья — из плохих людей, ты всё равно будешь сражаться за неё, ясно?! Вот что такое семья, тебе неважно, какие они, ты их любишь любыми, а тех, кто посмел наставить на них меч… — Сакура смолкла, вдруг поняв, что нужного слова не оказалось.
— …убиваешь? — Ну да, что ещё ждать от убийцы…
— …им даёшь сдачи и гонишь взашей, — решительно отрезала она. — Вот что такое семья, а не то, что ты за неё принимаешь! Как вообще можно жалеть, что родная бабушка не умерла, спасая кому-то жизнь?! Да что ты вообще знаешь о жизни?!
— А что о ней знаешь ты? — неожиданно глухо прозвучали слова Сасори, сквозь тело которого — виднелись пески. Что это с ним? Он исчезает?..
— Сасори?
В его глазах не искрилась насмешка, не бушевало безумие, не стоял холодной стеной лёд спокойствия, а на губах уже не было ни улыбки, ни усмешки, ни даже намёка на них. Таким она Скорпиона Красных Песков никогда не видела… Ощутив, что свободна, Сакура тут же поспешила отпрыгнуть от него подальше и встать наизготовку. Однако уже в следующую секунду разжимала кулаки и выпрямлялась, выходя из боевой стойки. И прежде чем успела подумать, вопросила:
— Сасори… Кто ты такой? — Она ничего о нём не знала, совершенно, совершенно ничего, а думала, что имела право учить его жизни и спрашивать, почему он не понимает того, что ясно лично ей, Харуно Сакуре из Скрытого Листа.
— Кто я такой? Пожалуй, скажу, что я человек, который не смог полностью стать куклой, — без особого интереса в голосе протянул он в ответ. — Так, кажется. Я жил как кукла, — он ухмылялся, — но неполная, с живой человеческой сердцевиной.
Эти слова Сакура уже слышала. Несколько недель назад.
— Не кукла, но и не человек. Вот кто я такой, наверное, — фыркнул Сасори на последних своих словах, которые говорил словно бы уже не он… а жаркий сухой ветер. Глазами Сакура уже не могла видеть гостя собственных снов, исчезнувшего в плавящей жаровне пустыни, оставившего после себя — одни лишь сомнения…
…Сидя на кровати и сжимая ткань пододеяльника в кулаках, куноичи ошарашенно выдохнула:
— Приснится же такое…