Северус так активно метался по своей маленькой комнатке, что теперь на деревянном полу были отчетливо видны потертости и царапины. Снегопад усиливался, и если бы он тихонько подышал на стекло, оно покрылось бы инеем.
Гермиона Грейнджер… Все это время это была она.
Любопытно, подумал он. За все эти одинокие годы, которые он провел в своей уединённой комнате, он ни разу не задумывался ни о ней, ни об Уизли, ни даже о Поттере. Мысли о их существовании никогда не приходили ему в голову, не зажигали в нем искру интереса или любопытства. Он был уверен, что в глубине души всегда знал, что они выжили, повзрослели и теперь благополучно живут, но они меркли на фоне окружающего мира. Ему оставалось только предполагать, что магический мир продолжает существовать и процветать за стенами его убежища. Минерва действительно говорила ему, что Волан-де-Морт повержен и что они выиграли войну, и тот факт, что Хогвартс все еще стоял и счастливые дети бегали по территории под ним, был тому подтверждением.
Но сейчас он тонул в любопытстве.
Почему Гермиона Грейнджер?
Как она сейчас выглядит?
Сколько ей лет?
Что она делает в Хогвартсе?
Чем занимался ее блестящий ум все эти годы?
Почему именно она?
Какие на ощупь ее волосы?
А ее кожа?
Северус неосознанно потёр лепесток розы о свою небритую щёку, задумчиво рассмотрел его, а затем положил в рот и медленно сосал. Поначалу это откровение расстроило его, встревожило. Она была прочно связана не только с Поттером, но и с его прошлым. С тем Северусом, которым он был раньше и которого больше не мог вызвать даже в своем воображении.
Какие тайны его истории она смогла выведать?
Что бы она подумала о нем сейчас?
Смогла бы помочь ему?
На что будут похожи ее губы?
А мягкий пушок на ее шее?
Северус, терзаемый муками, несколько дней пролежал на кровати, вцепившись руками в толстую ткань одеяла. Все параноидальные мысли, все опасения, все указания на то, что эта связь — плохая идея, не могли надолго сдержать его чувственные инстинкты. Он успел лишь ненадолго задуматься о том, в какой опасной ситуации оказался, прежде чем его разум уступил место воображению…
Какова она на ощупь…
А на вкус…
Проклятая змея. Проклятый яд.
Наконец он снова ощутил щекотку ее магического присутствия и его рациональный ум перестал отвлекаться на любопытство. Он потянул… Поманил ее ближе к себе… Передал сигнал, настолько ошеломляющий, что у него самого потемнело в глазах, и он потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что стыдливо вытирается.
И вот теперь она вернулась.
Прошло несколько недель, но она вернулась. Северус беспокойно метался по своей комнате, подобно большой кошке, кружащей по клетке в ожидании нападения. Она пришла, и он приготовился к тому, что она его найдет.
***
Гермиона в изнеможении откинулась на спинку кресла и прислонилась головой к стене. Она находилась в Больничном крыле, у постели Минервы. Оставив директрису здесь на ночь медики из Святого Мунго обещали вернуться утром и перевести ее больницу.
Она почти потеряла самообладание, но сумела побороть панику и всепоглощающую печаль, ограничившись лишь несколькими одинокими слезинками. Целители продолжали уверять, что с Минервой всё будет в порядке, но Гермиона понимала, что это лишь их утешающая выдумка. Да, возможно, Минерва и вернётся в Хогвартс через неделю, но ее потеря сознания — это первый ощутимый признак её увядания. Теперь старой ведьме будет еще труднее, и вскоре им всем придется смириться с ее приближающейся смертью.
Гермиона с грустью сжала руку своей бывшей наставницы и старой подруги, и задремала в тихом и темном лазарете.
О Мерлин…
Гермиона ахнула, выгнув спину и закрыв глаза.
Подождите… Здесь я раньше не бывала.
Он положил лепесток розы себе на язык и провел им по губам, так что тот начал сворачиваться от влаги, а потом осторожно накрыл им ее сосок. Гермиона зашипела, вздрогнув от легкого, мимолетного касания. Его язык снова коснулся лепестка, на этот раз облизывая его, заставляя прилипнуть к ее соску, словно вторая кожа. Слюна остывала в воздухе, посылая по ее нервам маленькие электрические заряды.
Гермиона беспомощно вздохнула и вслепую потянулась к его лицу, но он отвел ее руку в сторону.
Он мягко толкнул ее вниз, и она оказалась прижатой спиной к полу. Гермиона с любопытством огляделась вокруг и увидела все те же кирпич, пыль… и свечи, которые только что задули. От их фитилей все еще поднимались сизые струйки дыма.
О Мерлин…
Он невесомо приложил розу к ее грудине и нежно провел бутоном до пупка. Кончики бархатистых лепестков скользили по ее коже, оставляя за собой растущий след из мурашек. Гермиона передернула плечами и пробормотала что-то бессвязное, крутя головой из стороны в сторону. Роза нежно поцеловала ее, пройдясь по внутренней стороне ее бедра. Бедра Гермионы приподнялись, казалось, сами собой, а ее ноги задвигались друг о друга, как томная скрипка.
— Ближе… — Прошептала она.
Головка розы примостилась на ее влажных завитках, словно прося разрешения войти. Гермиона вздрогнула, ее руки потянулись вперед, желая притянуть его ближе к себе, но он снова отвел ее ладони в сторону. Он огладил розой ее и без того чувствительные складки, и она дернулась, заставляя себя расслабиться. Затем он взял головку розы в рот и пососал, склеивая лепестки так, чтобы получился сомкнутый, не распустившийся бутон. Окинув ее задумчивым взглядом, он прижал цветок к ее влажному входу и нажал.
— Профессор, — вскрикнула Гермиона, откинув голову назад и обнажив шею. Он посмотрел на нее с любопытным выражением лица, затем отломил бутон розы от стебля и отстранился.
— Подождите, — Гермиона вцепилась в него, лепестки цветов посыпались из нее на пол, покрывая то место, где она лежала.
Она проснулась, вздрогнула, почувствовав неприятную влажность между бедер, и застонала, почувствовав боль в нижней части живота. Встревоженная, Гермиона расстегнула нижнюю часть мантии и просунула руку под нижнее белье. Пальцы оказались скользкими, и, когда она поднесла их под луч лунного света, они блеснули чем-то темным. На секунду у нее возникла безумная мысль, что это измельченные лепестки розы, но в следующее мгновение ее нос уловил резкий медный привкус крови.
Это кровь. Только кровь. Месячные.
Гермиона откинулась на спинку кресла, внезапно снова почувствовав себя бескостной. Измазанная кровью рука безвольно повисла вдоль тела.
***
Гермиона не спала нормально уже несколько недель.
Она начала превращаться в оболочку своего прежнего яркого и занятого «я». Хотя члены Совета Управляющих дипломатично объяснили ей, что управление Хогвартсом должно быть передано профессору Слизнорту, потому что он является главой факультета гораздо дольше нее, Гермиона знала, что на самом деле это произошло потому, что ее опустошенный взгляд отбивал у них всякую охоту давать ей еще какую-либо работу. Она выглядела затравленной и знала это. Совет Управляющих предположил, что она тяжело переживает болезнь Минервы и сама доводит себя до изнеможения. Впрочем, такого мнения придерживалось большинство сотрудников школы.
Гермиона же и не пыталась никого разубедить в этом.
Ее мучили непонятно откуда бравшиеся и чем вызванные эротические мурашки, пляшущие по ее коже. Она никогда не знала, когда они появятся, поэтому каждый час каждого дня была напряжена и охвачена тревогой. Если бы она не была начеку, они подкрались бы к ней неожиданно, а она не хотела упасть в обморок на глазах у своих коллег или, не дай бог, своих учеников.
Больше всего ее беспокоили сны. Они становились все интенсивнее, и Гермиона стала больше бодрствовать и практически перестала спать. Она засыпала только, когда ее настигало физическое истощение. Гермиона обнаружила, что сны стали нечеткими, и она уже не так хорошо их помнит.
Она была в порядке. Она функционировала.
Только функционировала.
***
Лицо Северуса болело и начало не просто пахнуть, оно воняло.
Минерва не приходила к нему уже несколько недель.
Где она пропала?
Его розы полностью высохли, и он убрал их в самый дальний угол своей комнаты, где они и лежали чернеющей массой.
Поначалу, увлекшись своей «новой игрушкой», Северус занимался тем, что дразнил Гермиону Грейнджер. Игра очень быстро продвинулась далеко вперед. Он был сосредоточен на нейронных вспышках удовольствия захватывающих ее во снах. Но по прошествии второй, а затем и третьей недели, проведенной в одиночестве в своей запертой комнате, Северуса охватил страх.
Кожа вокруг открытых ран на лице болела, и ему приходилось следить за тем, чтобы к ней ничто не соприкасалось. Он даже пошел на отчаянные меры и отрезал волосы с этой стороны, так как спутавшиеся пряди начинали прилипать к зеленоватому гною. Теперь все его лицо горело белым пламенем, время от времени его прошибало такой болью, что у него подгибались пальцы на ногах.
Минерва, где ты?
Она была нужна ему. Ему был нужен хоть кто-то.
Альбус?
Кто-то кто смог бы ему помочь.
Ему даже стало больно дышать, его шея беззвучно ныла в агонии.
Охваченный лихорадкой, Северус в последний раз отчаянно потянулся к ее магической сущности. Ему нужно было быстро привести ее к себе, или он умрет. Ему хотелось бы сделать это каким-нибудь другим способом, но увы.
***
Когда Гермиона зажмурила глаза и вцепилась руками в край стола, подозрения Альбуса подтвердились. Он наблюдал за тем, как она борется с манящей силой, сковывающей ее тело, и изо всех сил старается не захныкать вслух и не опуститься на пол.
— Ты нашла розу, не так ли?
Гермиона в тревоге распахнула глаза, ее зрачки все еще были слегка расширенными и остекленевшими. Она пыталась вернуть себе самообладание, но то, что сказал портрет Альбуса, сразу же ее отрезвило.
— Что ты сказал?
— Роза. Роза очень специфического сорта. Это то, что Минерва почувствовала на тебе несколько месяцев назад.
Гермиона выглядела испуганной, но кивнула.
Откуда Альбус узнал? И, что еще более важно, что еще он знает?
Она вздрогнула в последний раз, но в конце концов почувствовала, как электрический ток, натягивающий ее нервы, сначала ослабел, а потом пропал. Глубоко вдохнув, она молча досчитала до десяти, прежде чем снова поднять взгляд на портрет Альбуса.
— Почему Снейп?
— Потому что роза принадлежит ему.
Гермиона в замешательстве наморщила лоб.
— Снейп мертв, — но выражение лица Альбуса тут же убедило ее о том, что на самом деле все обстоит иначе.
— Ему нужна помощь.
***
Лепестки розы стали медленно заволакивать его зрение черной пеленой, и Северус понял, что теряет сознание.
Он неподвижно лежал на полу, по его телу время от времени пробегали судороги. Его била лихорадка, он то потел от жара, то зяб от холода. У него больше не осталось сил, его лицо исказилось в агонии, а в паху запульсировали острые огненные иглы.
Когда-то я уже переживал это, подумал он про себя, именно так я впервые умер.
Северус лежал в углу комнаты на засохших бордово-черных лепестках роз. Они образовали вокруг него подобие лужи, словно из его открытого горла вытекала кровь.
Северус потерял способность держать глаза открытыми. Они закрылись сами собой из-за полоски света, которая становилась все шире и шире.
Что?
— Я здесь.
Северус проиграл битву с мимолетным намеком на вопрос, задержавшимся в его сознании, а потом осталась только чернота.
***
Гермиона открыла дверь и на нее обрушился тошнотворный запах гниющей плоти и инфекции. В комнате было довольно темно, и она не сразу смогла различить в ней что-либо, кроме теней. Нарисованный Альбус нервно застыл на висящей в коридоре раме, пытаясь заглянуть в помещение.
Гермиона осторожно вошла, и ее снова чуть не вырвало от того, что она увидела у своих ног.
— Как он? — Тревожно спросил из коридора Альбус.
Гермиона ахнула, слезы навернулись ей на глаза от ужасного морального потрясения.
— Отвратительно, — только и смогла вымолвить она.
Гермиона, наконец, собралась с духом и опустилась перед ним на колени. Она едва смогла его узнать. Его лицо было изуродовано не только извращенным ядом, но и прошедшими годами. Она осторожно коснулась его плеча и обнаружила, что оно теплое. Ткань его не по фигуре свободной мантии была пропитана потом. Прикрыв рот и нос рукавом своей мантии, Гермиона осторожно отвела прилипшую к его лицу прядь волос. Он сохранил некоторые характерные ему черты внешности: обвиняюще нахмуренные брови… суровый нос…
Сквозь зловоние гниения и наступающей смерти она уловила слабый аромат роз.
— Expecto Patronum.
Серебристая выдра вырвалась из кончика ее палочки и запрыгала в воздухе.
— Святой Мунго. В Хогвартсе чрезвычайное происшествие, — скомандовала она и проводила взглядом своего упорхнувшего в ночь патронуса.
Гермиона смотрела на Снейпа, пытаясь осмыслить происходящее и увиденное. Ей было больно смотреть на него, и она резко потерла ладонью свое лицо, словно желая убедиться, что ее не охватил тот же недуг. Нежно взяв его за подбородок, она покрутила его голову вправо-влево, пытаясь лучше рассмотреть лицо своего старого профессора.
Так это ты звал меня все это время?
— Я здесь, — прошептала она.
***
Проснувшись Северус почувствовал, что со всех сторон его окутывает теплый мягкий хлопок. Он испустил дрожащий вздох, позволяя себе глубже погрузиться в мягкость постели. Он пролежал позволяя себе удовольствие медленного пробуждения еще пару мгновений, и только потом открыл глаза.
Комната плыла перед его глазами, и он медленно моргнул. Он находился в белой похожей на больничную палату комнате, но его кровать явно была в ней единственной.
В этот момент он понял, что его лицо болит меньше. Оно тупо пульсировало, как бы напоминая ему о том, через какие муки ему пришлось пройти, но больше не горело и не гноилось. Кончики его пальцев осторожно поднялись вверх, чтобы почувствовать неповрежденную кожу вокруг ран, но наткнулись на фактурную текстуру муслина.
Перевязали.
— Он очнулся.
Северус слегка приподнял голову и увидел обеспокоенное лицо Альбуса.
— Привет, Северус.
Портрет Альбуса стоял на стуле у его кровати. Северус слабо протянул дрожащую руку, пока та не проделала короткий путь до рамы, а затем экспериментально постучал по ее поверхности.
Это не сон.
Где я?
Словно почувствовав его вопрос, Альбус ответил:
— Ты находишься в частном крыле больницы Святого Мунго. Мы перевели тебя сюда прошлой ночью.
Глаза Северуса расфокусировались, когда он попытался вспомнить, что произошло ночью. Всё было как в тумане, он мало что мог вспомнить отчетливо…
— Может, позвать медсестру?
При звуке голоса Гермионы все вернулось на свои места. Северус рванулся в кровати, и борясь с одеялами, попытался повернуться и увидеть ее. Резкое движение испугало Гермиону, и она сделала шаг назад.
— Успокойся, Северус, — сурово сказал Альбус, но это было безрезультатно. Северуса охватило внезапное головокружительное возбуждение, и он превозмогая слабость попытался принять сидячее положение.
Гермиона бросилась к кровати и осторожно положила руки ему на плечи. Северус пристально глядя ей в глаза, не в силах отвести взгляда, сразу же успокоился. Слегка выбитая из колеи, Гермиона, тем не менее, мягко подтолкнула его назад, и он опустился обратно на кровать. Когда одна из ее ладоней расправляя одеяло нечаянно коснулась его подбородка, Северус инстинктивно потерся о нее лицом. Гермиона подавила дрожь противоречивого отвращения и желания. Он так пристально смотрел на нее, что ей пришлось отвести взгляд.
На ощупь она оказалась такой, как он и предполагал, только теплее. Мимолетное прикосновение уже ускользало из его памяти, а ему хотелось ощутить прикосновение подольше, почувствовать, какая у нее кожа, какова она на вкус, и пахнет ли она по-прежнему его розами. Он хотел сказать: — «Ты пришла», но вынужден был ограничиться молчанием.
Гермиона, бессознательно потирая руки и погрузившись в размышления, опустилась на соседнее от стула Альбуса кресло. Северус увидел сквозь ткань ее рубашки маленькую острую горошину соска и понял, что все еще контролирует ее нервные окончания.
Так вот что ее беспокоит… О чем она думает?
Она что-то пробормотала портрету Альбуса про школу и вышла из комнаты. Северус проводил ее злым взглядом.
Она пришла.
Она нашла меня и забрала из комнаты.
Она помогла мне, когда Минерва не смогла этого сделать.
Конечно же она придет снова.
***
— Я знаю, ты, должно быть, чувствуешь себя так, как будто тебя обманули…
Альбус замолчал, столкнувшись с ее ядовитым взглядом. Гермиона напряженно сидела в кресле, игнорируя чашку чая, которую ей принес один из домовых эльфов. Они снова сидели в кабинете директрисы поскольку Гермионе все же предложили исполнять обязанности заместителя директора на время болезни Минервы. И похоже, ей придется занимать эту должность еще какое-то время.
— …Но ты, конечно, понимаешь, что это не входило в наши планы. Мы понятия не имели, что ему удалось…
— Я ни в чем никого не виню, — твердо сказала Гермиона. Альбус вскинул бровь, как бы сомневаясь, действительно ли она это имеет в виду то, что говорит. Гермиона, увидев это, вздохнула и откинулась на спинку кресла.
— Нет, на самом деле нет. Но, полагаю, я чувствую себя немного преданной. Впрочем, это пройдет. Тебе не о чем беспокоиться.
— Он тебе противен?
Гермиона отвела взгляд и мягко покачала головой.
— Я не могу.
— Ты не можешь его простить? Ты же понимаешь, что он не понимал, что делает, и в конце концов не видел другого выхода…
— Я знаю и давным-давно все ему простила.
Гермиона опустила взгляд на свои руки, ее лицо пылало от стыда.
— Просто мне невыносимо видеть его.
***
Северус был воплощенным олицетворением сотрудничества, и медсестры и лечащие врачи всегда покидали его палату в хорошем настроении. Хотя внешне он казался совершенно послушным и покорным во время лечебных процедур и осмотров, внутри него постоянно бурлило всепоглощающее возбуждение. Каждый раз, когда дверь в его палату открывалась, он вскидывал голову и выжидающе смотрел.
Он ждал Гермиону.
Из школы ему то и дело присылали посылки, в начале его пребывания в Мунго медсестры приносили по одной через день. Вскоре на белых больничных стенах висели все его картины. Теперь у Северуса было почти все, чем он мог бы себя занять. Ему даже выделили палату с большим окном, выходящим на частную территорию больницы.
А потом принесли розы… но их доставила та же жизнерадостная медсестра, что обычно меняла его постельное белье и обрабатывала раны. Северус привычно положил в рот лепесток, чтобы пососать и пожевать, но испытал странную смесь разочарования и удивления. Он был уверен, что Гермиона позаботится о том, чтобы лично доставить розы. Он ожидал увидеть ее с ними и терпеливо ждал их появления.
Северус выглянул из своего высокого одинокого окна и только тогда вспомнил и задумался о выражении отвращения, промелькнувшем на её лице.
Однако вскоре он обнаружил, что трется лицом о любимые лепестки и снова погружается в мир текстур и ощущений.
Наверняка, ее задержала в школе какая-то чрезвычайная ситуация.
Конечно, она передала цветы через медиков как обещание вскоре вернуться.
Конечно, она придет за мной.
Розы продолжали приносить медсестры, но Северус поймал себя на том, что чувствует себя счастливым уже от оттого, что они у него есть. Пусть он снова был ограничен существованием в пределах одной комнаты, но в нем жило знание того, что его жизнь больше не является тайной. Что у него есть кто-то, кто знает о нем и приглядывает за ним. Розы были лишь очевидным напоминанием о данном ею обещании.
Когда зима сменилась весной, Северус наблюдая из окна за пробуждающимся миром, понял, что она не придет.
Его голова прижалась к холодному стеклу, и он закрыл глаза.
***
Гермиону внезапно охватила гнетущая, черная депрессия. Она просочилась в её сознание, как холодная тёмная вода, и потекла вниз, к самому животу, разъедая и поглощая все на своем пути. Это была приливная волна, которая быстро охватила ее, и Гермиона почувствовала, как из ее глаз потекли непрошеные слезы, а ее рот открылся в беззвучном крике.
— Профессор?
Гермиона издала в ответ лишь гортанный стон, голова ее упала вперед и врезалась в деревянную поверхность стола. Ее пальцы скрючились, превратившись в некое подобие когтей, и она почувствовала, как что-то кричит внутри нее.
— Профессору нездоровится! Позовите медсестру!
— Нет… — удалось выдохнуть Гермионе, — мой кабинет… Помогите мне добраться до моего кабинета…
Класс успел погрузиться в хаос, когда, наконец, у одного из учеников хватило ума пойти и позвать другого профессора. Профессор Синистра быстро вызвала Хагрида, а затем рявкнула на запаниковавших третьекурсников, чтобы те поддерживали в классе порядок. Хагрид осторожно подхватил Гермиону на руки и понес в Больничное крыло, несмотря на ее протесты и желание пойти в свой кабинет.
Это был Снейп. Гермиона сразу же поняла, что захватившая ее чернота исходила от него, но любопытно было то, что она также чувствовала, что он не делал этого намеренно. Чувственные сны и мурашки, которые она испытывала раньше, полностью исчезли, как только он оказался в больнице Святого Мунго, и ей стало легче его игнорировать. Поначалу она еще время от времени ощущала возбужденное покалывание в затылке, но со временем это случалось все реже.
Это всепоглощающее чувство отчаяния и абсолютного ужаса исходило из более глубокого места. Это было что-то, что он сам не контролировал, но оно передалось ей.
Гермиона позволила уложить себя в кровать и свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку. Горькие слезы, которыми она ее заливала, были горячими от мучительного чувства вины.
***
Северус стал вялым и кататоническим.
Он превратился в поблекшую оболочку своего обычно бдительного и увлеченного «я». Медсестры начали беспокоиться и пригласили врача, чтобы тот осмотрел его и взял анализы. Когда выяснилось, что Северус не болен, они забеспокоились уже всерьез и написали письмо заместителю директора Хогвартса с описанием его состояния и внезапной смены настроения. Она так и не ответила.
Он больше не смотрел на свои картины. Его обычная жажда ощущений почти утихла. Ему по-прежнему приносили свежие розы, но цветы засыхали и гнили нетронутыми. А Северус только и делал, что сидел в кресле и смотрел в окно.
Его депрессия была настолько велика, что он отказывался есть и становился с каждым днем все худее. Его и без того выступающие кости, теперь резко выделялись не только на суставах конечностей, но и на лице. Медсестрам приходилось поить его питательными зельями, чтобы хоть как-то поддерживать здоровый вес, но, несмотря на все их усилия, Северус все равно угасал.
— Что на тебя нашло, Северус? Что вдруг заставило тебя решить, что ты не хочешь жить?
Его обычно жизнерадостная медсестра смотрела на него с трогательной заботой и нежностью на лице. Северус признал ее присутствие, обратив на нее свой скорбный взгляд, но никак не показал, что услышал ее.
Да и что он мог ей сказать?
Северус закрыл глаза и снова отдался темноте. Единственное, что он мог сделать, — это попытаться достичь того идеального состояния, в котором он смог бы ничего не чувствовать, ничего не желать и вообще ничего не ощущать.
***
Гермиона стала рабыней поглотившей ее черной депрессии. Она почти целую неделю ничего не ела и не делала. Подавленная полным унынием, она была не в состоянии делать ничего, кроме как спать и пытаться забыть, что она жива.
Всю неделю Гермиону терзала одна мысль, и она проклинала себя за то, что задумалась о ней, но постепенно дошла до точки невозврата, когда ее осуществление стало неизбежным. Сейчас она находилась на том этапе, когда ей необходимо было побороть весь тот жгучий стыд и чувство вины, которые она испытывала, и, собравшись с силами, все-таки завершить то, что она должна сделать, чтобы выжить.
Медленно приподнявшись на кровати, она выползла из-под простыней и неуклюже упала на пол. Морщась от боли, Гермиона потерла обожженные локти и продолжила ползти, пока не добралась до своего шкафа.
Гермиона осмотрела висящие мантии и протянула руку вверх. Конец длинной черной ленты радостно помахал ей в ответ. Обхватив ее пальцами, она потянула за нее, и засушенная роза упала ей на колени.
Цветок отскочил от нее, рассыпая по полу сухие лепестки и распространяя по комнате сладкий пряный аромат, который ее пальцы источали с тех пор, как она впервые прикоснулась к этой розе.
Гермиона вслепую шарила рядом с собой до тех пор, пока ее пальцы не сомкнулись вокруг деревянного древка волшебной палочки. Она не знала почему, но ее глаза уже были застланы слезами, и если бы она позволила себе в тот момент одну единственную мысль, то услышала бы, как ее разум шепчет: — «Прости меня.»
— Инсендио.
***
Северус почувствовал, как внутри него что-то оборвалось. Мгновенная боль, а затем и она исчезла.
Он открыл глаза, покидая одну черноту, чтобы закрыв их снова, войти в другую. Ужасное чувство пустоты охватило его, и он медленно выдохнул, его легкие сдулись и не желали дышать, пока это не стало необходимым.
Ее магическое присутствие исчезло.
Она не придет…
Его руки экспериментально уперлись в подлокотники кресла. Он весил не так уж много, но так долго не двигался, что споткнулся. Взяв себя в руки, Северус медленно поднялся и подошел к окну.
Его пальцы коснулись стекла, оставив на нем размазанное доказательство того, что он когда-то существовал. Была весна. Небольшой цветник на территории Святого Мунго уже расцвел. Там были даже розовые кусты. Правда, они еще были не в полном цвету. Розам нужно было время.
Северус отодвинул щеколду на окне и распахнул его настежь. От внезапного порыва воздуха по его спине пробежали мурашки, а его порывы ласкали измученное лицо и взъерошивали отросшие волосы. Он закрыл глаза, открыл рот и задышал полной грудью. Северус чувствовал вкус сладкого холодного воздуха, и ему показалось, что его может унести ветер.
Открыв глаза настолько, чтобы видеть солнечный свет сквозь завесу ресниц, он позволил себе наклоняться вперед… вперед… вперед, пока не нырнул прямо в весеннее небо, и земля не понеслась ему навстречу.
***
Гермиона еще никогда не бегала так быстро, как сейчас, с одного конца больницы Святого Мунго к зоне отдыха пациентов на другом ее конце. В руке она сжимала письмо, пришедшее по совиной почте, — чернила, его написавшие, все еще были влажными и размазались под кончиками ее пальцев.
Увидев небольшое море бело-зеленых униформ, она почувствовала, что замедляет шаг, а ее сердце начинает бешено колотиться в ушах, как будто она двигается под водой. Казалось, само время замедлилось, и прошла целая вечность, прежде чем она наконец завернула за угол и увидела его.
Он сломанной куклой лежал среди розовых кустов.
Гермиона упала рядом с ним, коленями на месиво из листвы, веток, шипов и лепестков. Когда Северус поднял на нее глаза, ей захотелось стыдливо отвести взгляд, но она не сделала этого, потому что была ему должна.
Он не улыбнулся, но что-то в уголках его глаз смягчилось. Северус слабо поднял голову, и она положила ее себе на колени. Гермиона обхватила ладонью его челюсть и убедилась в том, что его глаза устремлены на нее и он не сможет посмотреть вниз и увидеть кровавое месиво, в которое превратились его ребра. Когда он вздохнул, она услышала слабый свист.
Кончиками пальцев она нежно огладила его лицо и волосы. Северус смотрел на нее так, словно понимал, что этот жест ничего не значит. Его глаза были немного грустными, но в то же время подавляюще покорными. Гермиона хотела бы сказать ему что-нибудь, наполнить свое присутствие хоть каким-то смыслом, но ничего не смогла придумать. Что-то мешало ей говорить. Это «что-то» сначала слегка запершило у нее в горле, а потом высвободило из ее глаз еще больший поток жгучих слез.
Его рука потянулась вверх и ухватилась за ворот ее мантии. Гермиона наклонила голову, чтобы приблизиться к нему.
Что… Чего он хочет?
— Я здесь…
Его пальцы потянулись к ее нижней губе, а затем прижали к ней бутон розы. Он был молодым и нераспустившимся, лепестки его были плотно сжаты в маленький кулачок, сорванный до того, как он успел созреть и расцвести. Она открыла рот, Северус положил бутон ей на язык, а затем позволил своей руке соскользнуть обратно на землю. Гермиона закрыла рот и медленно его пососала.
В его глазах появилось нечто, очень похожее на ее искупление. Он позволил своей голове плотнее прижаться к ее коленям, и его глаза закрылись. Северус внезапно содрогнулся в ее объятиях, и из его горла хлынула темная кровь.
Она окрасила ткань ее мантии в темно-красный цвет.
Гермиона взяла его ослабевшую ладонь в свою и прижала к своему лицу. От их переплетенных пальцев на нее повеяло медным ароматом крови и пряным мускусом роз.
Эпилог
Гермиона провела влажными пальцами по густой гриве серебристых волос, пытаясь пригладить выбившуюся прядь, коснулась пальцами «гусиных лапок», а затем стряхнула с рук лишнюю воду и потянувшись за полотенцем, быстро вытерлась.
Вернувшись в спальню, она ощутила некое щекочущее чувство, словно что-то изменилось. Не в силах точно определить, что именно ее беспокоит, Гермиона остановилась и замерла.
Что это было?
Поднеся палец к носу, она осторожно принюхалась и не почувствовала ни-че-го. Она и не сразу поняла, что его нет, но когда это до нее дошло, глаза ее шокировано распахнулись. Она снова принюхалась, на этот раз жадно втягивая запах всей руки.
Запах роз исчез.
Ошеломлённая, Гермиона тяжело опустилась на прикроватное кресло и подняла руки на уровень глаз. Она снова поднесла их к носу, все еще не веря. Эфемерный призрак сладких специй, преследовавший ее годами, полностью исчез. Призрачный парфюм, который так долго сопровождал ее, наконец рассеялся.
Гермиона испытала внезапное чувство облегчения, к которому примешивалась легкая нотка вины. Постоянное напоминание о ее болезненных недостатках исчезло. Ей больше не придется мучиться мыслями об этом.
Но, сидя в одиночестве и смотря на свои освобожденные руки, Гермиона поняла, что ей будет не хватать его роз.