Мадара ненавидел это чувство беспомощности, охватывающее его каждый раз, когда погибал родной и близкий. Ненавидел, когда ничего не мог сделать, хотя очень хотел! Изуна истекал кровью, и медики были бессильны. Кровь не останавливалась, вытекая из раны вместе с жизнью брата, и все попытки остановить это проваливались. Чёрт! Чёрт бы побрал этих Сенджу! Да пусть они будут прокляты! Если понадобится, Мадара сам станет их проклятием...
Младший брат, у изголовья футона которого сидел старший, был бледен, измождён и устал. Борьба за жизнь выпила из него все соки, превратила его лишь в слабую тень себя прежнего. Мадара стиснул зубы. Он мог бы сделать что угодно, он бы встал на колени перед кем угодно, если б тот был властен над жизнью и смертью. Если б тот вернул ему живого, полного энергии брата!
— Ма... Мадара-нии-сан... — рвано дыша, сквозь боль прохрипел Изуна.
— Да, Изуна, я здесь! — тут же откликнулся Мадара, сжав его ладонь в своей. — Держись!
— Ты... Не слушай Сенджу... Никогда не слушай их ложь. — Тело брата сотряс страшный кашель, и врач тут же помог ему наклониться набок: его рвало кровью, судьба беспощадно забирала его жизнь. Запах металла сгустился в воздухе ещё больше, и пришло внезапное осознание.
Изуну было не спасти.
— Мадара-сама... — Врач поднял на главу растерянный взгляд, уже разводя руками в бессилии. Тупица!
— Не отвлекайся! — рявкнул ему Мадара и вновь посмотрел на Изуну, что прекратил сотрясаться от кашля и рвоты и лёг. — Изуна...
— Нии-сан, — найдя в себе силы утереть рот от крови, он взглянул старшему брату в глаза. — Я понимаю, что меня уже... не спасти, и... — Мадара открыл было рот поспорить, но Изуна жестом остановил его. — Учиха... Ты тот, кто защитит Учиха. Ты, — рваный вздох, — тот, кто рождён был для этого... Не я.
Мадара сжал ладонь брата сильнее. В душе поселился ледяной ужас, пустотой коснувшийся сердца. Это были последние слова Изуны. Все сомнения в этом истаяли, стоило братьям взглянуть друг другу в глаза.
— Ты слепнешь, Мадара. — Впервые отоуто назвал его без суффикса. — Но мои глаза... Забери их.
— Изуна?! Что ты такое говоришь?!
Он глядел на Мадару широко распахнутыми глазами, в которых клановым даром и проклятьем сияло пламя Шарингана, чей чёрный рисунок медленно менялся, переходя в стадию Мангекьо. Учиха погибали двумя разными смертями: с Шаринганом в глазах и без него. Во втором случае Шаринган пропадал вместе с чакрой погибшего, но в первом — доджутсу навеки застывало в его глазах. Изуна... Изуна отдавал Мадаре свою силу.
— Ты меня слышал... нии-сан.
Искра жизни во взгляде его гасла, потухала мучительно медленно, и слепнущие глаза главы клана видели каждый миг, каждое мгновенье последних секунд Изуны. Со всей силы сжав его ладонь в своих, Мадара нечеловеческим усилием воли, перешагнув через всё, чем жил ранее, через руины былых принципов, заставил себя разомкнуть губы и выдохнуть:
— Я принимаю твою ненависть, отоуто.
Изуна уже не слышал его. Изуна уже ничего не мог слышать! Боль хищным зверем вгрызлась в сердце, крик бешено рвался из груди, и Мадара, лишь бы сдержаться, лишь бы не разнести здесь всё к демонам, страшно скалился, сжимал холодную ладонь брата всё сильнее и сильнее, но слёз — удивительно — не было. Взгляд Изуны едва заметно потускнел, но направлен был уже в мир мёртвых. В мир иной. И Мадара понял...
Он остался один.
— Мадара-сама... — со скорбью в голосе позвал его врач.
— Ты слышал его последние слова, — глухо проговорил Мадара. — Выполняй.
— Но операции на глаза... ещё ни разу не увенчались успехом... — робко заметил тот, и Учиха вызверился:
— Выполняй!!!
— Есть! — Он вздрогнул и подчинился, развернувшись к трём ассистентам, велел принести всё необходимое, а также позвать подмогу — перенести тело Изуны в операционную.
Весь день прошёл как в тумане: кровавая пелена стлалась перед глазами, душу охватывала то страшная боль, то страшная апатия, подчинённые держались от главы клана подальше. Мадара не сводил взгляда с Изуны ни на секунду. Он наблюдал и за операцией, в ходе которой извлекли глазные яблоки с Мангекьо Шаринганом брата, и за тем, как его тело отмыли от крови и грязи, и за тем, как облачили его в светло-сиреневое однотонное кимоно.
Снова Изуна лежал на футоне, до плеч укрытый одеялом, только на сей раз лицо его было спрятано за чистой белой тряпкой. И снова у изголовья ложа сидел беспомощный Мадара. Осознание потери пришло с новой силой, невыносимой тяжестью навалилось на плечи, заставило ссутулиться, согнуть перед Смертью спину. Смертью, принесённой Сенджу. Чёрт бы побрал этих Сенджу... Пусть же они будут прокляты. Пусть они будут прокляты! И если боги не услышат человеческие мольбы, если останутся глухи к человеческим желаниям...
Мадара сам станет личным проклятием Сенджу.
Он выдохнул сквозь оскал:
— Клянусь.