Удар. Отдаётся табуном мурашек по телу, который прерывает новый удар. Боль. Не сильная, лишь саднит, но постоянная, напоминающая о себе.
Затёкшие руки сжимаются в кулаки с новой силой, когда стек проходится по позвоночнику вверх. Как будто ласково, но ласка эта — лишь уловка, чтобы новый удар не был ожидаем. После двадцати с чем-то ударов она и правда срабатывает. Смуглая спина выгибается, слышится сдавленный рык. Зубы зло зажимают металлическую уздечку, накрепко затянутую ремешками на затылке, но не могут её перекусить. Это вызывает одобрительный оскал у мучителя, снова заносящего стек для удара. Звуки эхом отскакивают о стены и ласкают слух. Удар, рычание, шорох. Пара тихих ловких шагов, новый удар, новый рык.
Через некоторое время беловолосый мучитель останавливается и склоняется к связанному, к самому его уху:
— Ну как, босс?
Эти нахальные довольные нотки в голосе вызывают лишь волну нового возмущения, новой злости. Смуглые руки сжимаются в кулаки с такой силой, что, кажется, что если их освободить от пут, то они размажут тебя по стене. Занзас в ответ лишь рычит. Глаза у него завязаны, но взгляд льдистых глаз ощущается кожей, вызывает новые мурашки. «Какой чёрт дёрнул меня согласиться», — думал Занзас. Когда акула пришёл в его кабинет с довольным оскалом и беспокойством в глазах, босс варии сразу почуял неладное. Капитан был воодушевлён, но сам не находил себе места. Наверное, даже слишком воодушевлён. А последующее предложение застало Занзаса врасплох. Оказаться в роли саба? Что за вздор, но… Это могло быть интересным опытом. Чёртов опыт, чёртово любопытство. Занзас не любит, никогда не любил стоять на коленях, не иметь свободы движений, боль. Точнее, боль-то он любит, но не на себе. Ему нравится смотреть на своего капитана, когда у того в глазах мутнеет от этой самой боли. Это прекрасно, даже обрывочные и тщательно подавляемые картины поднимают настрой и заводят.
— Тебе это всё же нравится, м? — голос немного удивлён, но акула доволен. Если бы Занзас мог говорить, он бы послал этот нахальный мусор к чертям. Если бы Занзас мог свободно двигаться, он бы…
Удар. Снова и снова. Занзас отчаянно жмурит глаза под повязкой — Скуало сменил стек на прутик. Он ярко и чётко представляет, как на его холёном заду расползаются алые полосы. Акула поплатится, ей богу поплатится. Сильнее сжимает зубами уздечку, грозя перекусить её, рычит и дёргает руками. Если бы не этот ошейник, заставляющий Занзаса наклониться вперёд, облокотившись грудью на край кровати.
— Не рычи, я почти закончил, — самодовольно усмехается гадёныш.
Занзас хотел бы его поторопить, но из-за уздечки выходит лишь унизительное мычание, ещё и слюна уже запачкала постель.
Удары прекратились. Подозрительное затишье, на которое Занзас поворачивает голову в попытке увидеть, чем там занимается этот смертник. Ожидаемо — не увидел, но наткнулся на что-то горячее.
— «Что…», — промелькнуло в голове, когда Скуало стал стягивать с него уздечку. Оказывается, после неё болит челюсть.
— Какого чёрта, мусор, — рычит. Попытка укусить акулу за причинное место проваливается лишь из-за короткого поводка.
— Я завёлся и ты мне поможешь с этим справиться, босс, — нахально скалится, это слышно даже в голосе. Занзас не против сделать акулёнышу минет, даже не против быть иногда снизу — они это уже проходили, но…
— Сними повязку.
— Ну уж нет. Ты начнёшь издеваться, а суть того, что мы сейчас делаем — моё доминирование, — серьёзно отрезал капитан и ткнулся головкой члена в губы босса. — Только не откуси.
«Не откушу», — мысленно зло рыкнул Занзас, лениво вбирая в рот солоноватую плоть. Скуало прав — Занзас начнёт издеваться. И именно это он решил делать сейчас, даже в жутко неудобном положении.
Пальцы здоровой руки капитана вплетаются в чёрные волосы его босса, такого беззащитного и послушного сейчас. Скуало не думал, что его так заведёт эта картина: Занзас, стоящий на коленях, с покрасневшей спиной и полосами на заднице, с привязанными за запястья руками к ошейнику, с поводком, не дающим разогнуться. Непримиримо и зло рычащий, даже сейчас окружающий себя аурой силы. Его совсем не заводили махинации Скуало, но когда он погрузился в своей темноте в себя, едва заметный эффект всё же прошёл. Капитан видел это. Занзас терпел унизительное положение и удары только для Скуало. Ещё и из любопытства, но это мелочи. И от этого акула заводится ещё больше. Уверенные и настойчивые ласки босса лишь усиливают туман в голове. Пепельноволосый откидывает голову назад, позволяя «сабу» творить всё, что тому вздумается, приоткрывает рот, хрипло дышит. Занзас ожидаемо изводит капитана, лаская каждый раз недостаточно, чтобы тот кончил, прислушиваясь к его хриплым сдавленным стонам и довольно мысленно скалясь. Ещё бы, он в таком положении, но рулит ситуацией. В конце концов продолжает минет и наконец позволяет излиться…себе в глотку? Чуть не давится, больше от наглости, чем от спермы.
— Развязывай, — недовольно рыкнул. Через пару минут, которые Скуало восстанавливал дыхание и собирал в кучу мысли, Занзас всё же почувствовал, как его избавляют от оков. Повязку он снял сам. Хорошо, что в комнате полумрак, иначе свет бы неприятно ослепил. Босс варии поднялся наконец на ноги, стал лениво похрустывать затёкшими конечностями.
— Ты как? — негромкий, но ни капельки не раскаивающийся голос, даже почти довольный. Секунда — и обладатель этого голоса уже впечатан головой в ближайшую тумбочку.
— Больше я на это не соглашусь. А за прут ты заплатишь. Собственным задом.
Тон Занзаса был таким, на который Скуало не привык перечить, потому что это бесполезно. Ну и равносильно смертному приговору.
— Что, совсем не понравилось? — усмехается в ответ, потирая пульсирующую болью шишку на голове.
— Совсем, — уже более мирно усмехается Занзас, потирая запястья. Устало заваливается рядом с капитаном и постепенно проваливается в дрёму. — Я устал, акулий ты мусор, — закидывает на капитана руку и засыпает.
Акула лишь улыбается и бережно поправляет перья за ухом босса.