Люмин плохо помнила, что ей снилось. Что-то яркое и звонкое, как детские игрушки, какие были у них с братом много лет назад.

Потерев слипающиеся глаза, она поняла, что Чайльда здесь нет. Это её не удивило. Тарталья часто исчезал, ничего не объясняя и ловко избегая вопросов. Таков уж был одиннадцатый Предвестник Фатуи, самый сумасбродный и самовольный из всех.

Настолько странный, что спутался с врагом. Связался с одинокой путешественницей однажды, чтобы добиться своей цели, да получилось так крепко, что и не разорвать теперь эту алую нить, никакими ножницами не разрезать.

Само собой, что они, как могли, скрывали это ото всех, но шила в мешке не утаишь, и Люмин понимала, что рано или поздно об этом узнают те, чьи интересы их отношения непосредственно затрагивают. Если ещё не знают.

Отбросив одеяло, девушка побрела на небольшую, но практичную кухоньку, залитую, в отличие от спальни, солнечными лучами. Витиеватые оконные рамы отбрасывали на пол чудные тени, напоминавшие изгибы тела правителя гавани камня и контрактов.

Бывшего, разумеется.

Никогда больше не получат от своего бога жители Ли Юэ наставлений о том, как жить, не блестнёт в небесах бронзово-медно-золотая чешуя, не зазвенят свежеотчеканенные монеты в Золотой Палате. Гео Архонт мёртв, Сердце его ныне у Фатуи, и она, Люмин, сама невольно вложила его в руку Синьоры, сыграв одну из главных ролей в этом спектакле.

Отбросив тяжёлые мысли, она взглянула на стол, где, как оказалось, стояла небольшая тарелка, накрытая ещё одной более глубокой, а сверху красовалась сложенная пополам бумажка.

Торопливый почерк и маленький игривый рисунок. Всё, как Чайльд любит.

Прости, что уехал. Знаю, что обещал, знаю, но пришлось.

Сойдёт ли это в качестве извинения?

И что же там такого? Оладушки. Мондштадтские. Люмин готовила такие однажды, когда они тайно выбрались из города. Неужели сумел запомнить рецепт?

Девушка взяла один, откусила и улыбнулась.

Сумел.