Лучшее завтра

Всё, что чувствовал он — боль. Отвратительную, острую боль, которая заполняла каждую частичку тела. И Джек кричал — истошно вопил, — и когда только упал на льду, не в силах просто двинуться, и когда его везли на каталке к кабине скорой. Терпеть было невозможно, слёзы лились из глаз. Он хватался за всё, за что только можно было ухватиться — казалось, что он даже лёжа на кушетке, падает. Он боялся и сдвинуться на миллиметр, ведь далее всегда следовала боль. И терпеть это было невозможно. 

Перед глазами мутная пелена — Джек даже понять не смог когда его успели забрать со льда, когда привезли в больницу, — а в ушах гул из чужих голосов. Говорили много, но так разобрать не вышло и слова. Ему задавали вопросы, а он не понимал их. Продолжал кричать, стенать и плакать. 

Ему что-то кололи, куда-то везли, но все картинки сменялись так быстро, что понять не получалось ничего. Даже когда боль начинала ослабевать, легче не становилось — Джек всё ещё чувствовал её острые отголоски и боялся, что она сможет вернуться в любую секунду. Вместо долгожданного покоя пришла паника. Когда перед глазами начало проясняться, Джек не мог найти ни одного знакомого лица, отчего становилось страшнее. 

Он схватил — сильно и грубо, как ему показалось, но на деле лишь зацепился пальцами за блузку медсестры. 

— Питч, — слабо произнёс он, на выдохе последних сил. 

Та нахмурилась, явно не понимая, что от неё требуют. Наклонилась чуть ниже, беспокойно осматривая пациента. 

— Питч Блэк, — еле разлепив губы, повторил Джек. 

А дальше всё, что он запомнил — тьма.

***

Новости продолжали вещать на телевизоре напротив. И все они были посвящены ему. Но уже не так, как раньше. 

Джек помнил, как в первый раз появился на экране телевизора, как заголовки газет пестрели его именем — восходящая звезда фигурного катания, дебют и вместе с тем первое золото. Тогда многие будто в первый раз его увидели, будто он перестал быть невидимкой в одночасье. В школе каждый смотрел в след, просил сфотографироваться или расписаться — было даже смешно по началу, но так счастливо, — и даже местные задиры поумерили пыл в его сторону. На улице узнавали, подходили. Дома только и говорили о его успехах, хвастаясь всем вокруг. А на счету оказалась крупная сумма.

Хранитель Льда. 

Прозвище появилось спустя ещё год. Джек Фрост подчинял себе лёд, управлял им так, как было нужно ему. Изящный, прекрасный, будто сошедшее божество — элегантные танцы, сложные прыжки и необычная подача. Всё только усилилось с приходом спонсора и приглашением на Олимпиаду. Сердце до сих пор бешено бьётся при воспоминаниях о том дне, когда Джеку поведали о дальнейших планах. Конечно, он согласен — а кто бы отказался?

Тем более, когда тебе уже восемнадцать и ещё одной попытки может и не быть. 

Теперь второй попытки точно не будет. 

Джека точно накачали лошадиной дозой обезболивающего, иначе чем оправдать такое ватное тело. В голове было пусто — не получалось ни разозлиться, смотря на новости, ни отдаться горести. Даже выключить телевизор не было сил. Не было абсолютно точно ничего. Словно он просто исчез из этого мира.

Когда щелкнула дверь, открываясь Джек даже не обернулся — не хотелось никого видеть. Даже врача, что в очередной раз пришёл справиться о его самочувствии. Но вместо того, что встать напротив, вошедший подошёл к дальней стены палаты и пододвинул оттуда стул к койке. Джек всё же решил поднять взгляд. 

И такая едкая и гадкая улыбка окрасила его лицо. 

— Прости, — всё, что он сумел из себя выдавить. 

Питч промолчал. Осмотрел палату, оценивая стоит ли она олимпийского почти-чемпиона — смешно даже, будто победу ему пророчили в прошлой жизни, — остановился на капельнице, и, будто специально не спускаясь ниже, взглянул в глаза Джеку.

— За что ты извиняешься?

— Я оплошал…

Джек не просто оплошал. Он разрушил всё, к чему шёл он, его тренер и его спонсор. Он подвёл всех, абсолютно всех. 

— Через два года попробуешь вновь, не страшно, — легко пожал плечами Питч, разведя руки. 

И стало так смешно от этого. Джек впервые за последние несколько часов — или дней? — после операции почувствовал хоть что-то. И это что-то было едким, склизким — отвратительным — и хотелось это вытащить из себя силой. Он смеялся, а по щекам текли слёзы. Если бы тело не было так ослаблено, он бы точно поднялся и согнулся пополам. 

Питч же на его сумасшествие не реагировал — лишь поглядывал на кнопку вызова медсестры, на всякий случай. 

— Не будет ничего через два года, — словно переключили кнопку: Джек затих тут же, прошептав. — Не факт, что я смогу без трости ходить, а ты хочешь, чтобы я снова вышел на лёд и защищал честь страны на Олимпиаде?! 

— Ты будешь и ходить, и кататься, — спокойно отвечал Питч, но на чужую ногу — на колено — так и не посмотрел. — Потому что я верю в тебя, в твоё тело и в лучшее завтра. 

— Пиздёшь всё это, — скривил губы Джек. — Хуита и пиздёшь. Ты не хуже меня знаешь, что значат травмы в спорте. Даже если всё и будет хорошо — «лучшее завтра», как ты говоришь, — через два года появиться новая звезда, что меня скинет. В этой профессии нельзя ошибаться. 

— Но ты ошибся, — ходить с ним вокруг да около не было смысла. — Тебе говорил тренер, тебе говорил я, но ты продолжал гнуть свою линию — много тренировок, мало сна, нервы и стресс. А теперь — ты оступился. Твоё колено — в дребезги. Все разочарованы. И теперь у тебя есть только два выхода: ты либо натягиваешь на себя улыбку, учишься заново ходить и кататься, вместе с тем идёшь к мозгоправу, который пояснит тебе ,почему перетруждаться плохо, либо… 

— Либо останусь никчёмным мусором, — заканчивает за него Джек, отворачиваясь. 

— Либо погрязнешь в пучине самоненависти и через пару месяцев вскроешь себе вены, — Питч никогда не был скуп на правду. — У тебя есть шанс, Джек. Не просри его. Не повторяй моих ошибок. 

Вот лучше бы он повторил ошибки Питча, чем всё обошлось так. 

— Позвонить Беннетам?

— Нет, — не хотелось их тревожить вообще никак. — У Джейми скоро экзамены, нечего его отвлекать переживаниями. 

— Ты ведь понимаешь ,что они уже всё из новостей знают? — Питч поднимает одну бровь, усмехаясь. — Хорошо, не буду. Только напишу им, что с тобой всё хорошо. 

И поднимается с кресла, чтобы покинуть палату. Но пальцами, аккуратно, Джек позволяет себе схватить его за ткань брюк, слабо потянув обратно. Встречаться с острым взглядом жёлтых — или так только свет падал — глаз было тревожно. Как и что-то говорить ещё, объясняться и…

— Ты ведь знаешь?..

Питч медленно облизнул губы, сомневался — видно было как он не хочет этого диалога прямо сейчас; как он не хочет это обсуждать вообще. Но всё же, он покорно сел обратно, не разрывая зрительный контакт — если Джеку так проще и спокойней то почему бы и нет. 

— Тебе восемнадцать, — первым делом ответил Питч. — Я твой спонсор, и…

— Я не об это спрашиваю, — обрывают его. — Я спрашиваю… — голос срывается, а по щеке скатывается мелкая слеза, — знаешь ли ты, что я…

И всё сказать вслух не получается. 

— Да, — спасает его Питч, позволяя не заканчивать. — Я не уверен… чего ты от меня хочешь. 

Разговор неловкий, грубый и бесполезный сейчас. 

— Останься на ночь, — легко, но тихо произносит Джек. — Пожалуйста. Мне так будет спокойней и, — вздох, столь обречённый. — Я не думаю, что смогу нормально поспать. А один я просто ёбнусь со всеми этими мыслями…

— Хорошо, — кивает Питч.

Достаёт телефон, чтобы отправить все нужные сообщение всем важным людям, прося дополнительно не трогать его до утра, и с чистой совестью ставит телефон на беззвучку. 

— А с моими чувствами разобраться ещё успеем, — окончательно осмелев, выдаёт Джек. — Может, ты даже сможешь дать мне нужную мотивацию для восстановления…

Питч на это лишь кротко усмехается. Парнишка, только что истеривший перед ним, теперь так открыто флиртует. И даже думать не хочется о том, что его жизнь перевернулась с ног на голову, когда в эту жизнь и ворвался Джек Фрост. 

— Всё успеем. — обещает Питч. — Но для начала — восстановление. А потом я, может быть, позволю позвать меня на свидание.