А тем временем почтальон собирался мыслями, крепко вцепившись руками и ногами в выступ из стены. Крылья с хвостом дрожали на ветру.

— Лучше диким, но живым, чем в виде запчастей…

Высмотрев край, за который можно было бы зацепиться в случае неудачи, механик отскочил, сделав взмах, затем ещё и ещё. Вроде всё шло правильно, но равновесие в воздухе еле-еле удавалось держать. Бесконтрольно махая крыльями, эйло быстро поднялся до крыши, взлетев над которой, предпочёл спуститься на неё.

Ветер сегодня был слишком буйный, особенно на открытом пространстве.

И как же механик был рад сейчас видеть этого лери, парящего высоко, как гриф.

— Эй! Я здесь! — подпрыгнул Джеспер, замахав руками. — Забери меня! Прощаю!

Крылатая фигура спустилась ниже. На сегодня уроков, по мнению Троллейбусорога, было достаточно, и он подхватил мелкокрылого так же, как и в начале тренировок.

— Соглашусь, — говорил он по пути в «голубятню», — люди — свиньи, конечно, но ты летать должен был учиться, а не дома сносить.

— Но у меня ж получилось?! — Йохансен задрал голову.

Не зная, что ответить, большекрылый промычал.

— Куда ты вообще смотрел, когда я полетел на крышу? — спросил его механик.

— Я прекрасно видел, как ты позорился. Не надо пересказывать.

— Стой, а куда ещё лучше?! Хвост — был, — эйло распушил перья, подтянув ноги. — крылья — тоже, как ты и просил! На дома я не отвлекался. Это была… это случайно вышло. Ветер сегодня — ух!

— Ветер ему мешает… — сателлит не был удивлён. — Ладно, так и быть. Если будешь тренироваться дома, я не против. Только не делай это, как гарпуном подбитый.

— Вот именно! Отпусти меня… дома! Клянусь, скоро буду летать, как ласточка!

— Что ж, у тебя весь день свободен — летай. Проверю завтра твои ласточкины навыки на практике.

— Издеваешься! — взбрыкнулся Джеспер.

***

По возвращении домой погода разыгралась ещё хлеще. Началась метель, от которой доски дрожали, издавая жутковатый вой. Вчерашняя чистка от снега в домике — её будто и не было.

— Не стоит утруждаться, до потепления ты ничего не изменишь, — говорил Троллейбусорог, пока не спеша заходил на чердак. — Иногда здесь такие года бывают, что тут всё до второго этажа в снегу.

Джеспер призадумался над этими словами и бросил у стены какую-то железку, которой хотел высвободить телегу из ледяного плена. Утром было ещё не так заметно, что сани примёрзли к полу, а сейчас из-за проделок метели даже крышу было не поднять.

Замки, конечно, тоже покрылись льдом.

Мелкокрылый навалился на телегу, пытаясь своими силами её сдвинуть, но лишь чуть скрипнул снег под ногами — и ничего. Транспорт стоял, вмороженный в пол. Это какой должен был быть лёд, чтобы вот так выдержать не такого уж и слабого эйло?

Эйло вздохнул, плюхнувшись в снег и расстелив по нему хвост веером. С одной стороны он был рад, что сам не закоченел тут от холода. Спасибо своему телу.

Заметил только, что шкурка стала жёстче, а кродон плотнее, чем обычно, но двигаться это не мешало. В Радонии, пожалуй, единственное, что по-настоящему мешало, это такая «небольшая» безобидная птичка, по вине которой когда-то погибло несколько людей и хинов, и она даже не подозревала об этом до сих пор! Это просто телендорский тихий ужас какой-то.

Джеспер взглянул наверх: — Раз уж ты целую взлётную полосу выстроил, чем тебе тогда трудно прибить к стенам какие-нибудь ещё доски?! — раздражённо высказал он.

— Ну… Мне не особо мешает. К лету всё будет, как прежде…

Корнотеку подошёл к одному из двух баков с самодельным краном, сел на колени, а затем достал одну из нескольких канистр, которые там лежали, и стал наполнять её до краёв тёмной водой.

— Ну вот, полетали, теперь можно и поесть.

После этих слов лери немного подождал, пока ёмкость будет готова, и теперь так же, как и тогда, выливал это в свой желудок, запрокинув канистру над головой. Куда это всё девалось в его худощавом теле?..

— Приятного… Аппетита? — Йохансен сомневался насчёт того, подходило ли здесь это выражение. — Приятной заправки, скорее…

Закончив с этой порцией, сателлит достал с небольшой полки совок, которым стал расчищать свой не менее, чем первый этаж, заваленный снегом чердак. Не просто так он взялся за уборку, ведь этот снег Троллейбусорог тоже охотно поедал.

В какой-то момент он оглянулся к Джесперу внизу: — Тебе какой? Воды, — показал на бак у стены, — или еды? — показал снег в совке. — Или: и того и другого?

— Мне кружку… свою достать хорошо бы, — уже успокоившись, ответит тот.

Почтальон постучал ногой по телеге, как бы намекая, что тут был кое-кто сильнее маленького птенца, способный, как нечего делать, отодрать сани ото льда.

А есть хотелось сильнее, чем просто получить ещё энергии своим «встроенным» парогенератором.

— Я сейчас сыт, извини, — большекрылый зачерпнул ещё одну горсть снега и отправил в рот. — крылья тяжёлые, когда наемся. Может, завтра потеплеет, и ползучка сама разморозится.

— Так это… Как его… У тебя там желудок, что ли, находится? — покосился на него Йохансен.

— Хины на Южном говорили — да. Им я хорошо верю.

Вот и прост оказался этот секрет. Джеспер больше удивился тому, что сам его разгадал. А ещё он жутко хотел есть. Уже снова вычесал слинявшие «войлок» и «резину» — здесь эйло стал более опрятным, чем в дороге.

— Можно мне еды? — мелкокрылый подошёл к краю чердака, молча смотря наверх.

Сателлит ничего не ответил, только сделал, как просил его знакомый, опустив ему в руки канистру, наполовину полную тёмной жидкости. И даже такого было многовато для механика, но он так изголодался, что выпил почти всё содержимое. Летать, ощущая тяжесть полных и довольных веточек, не хотелось ещё больше. И даже лёгкие чем-то пережимало, так, что буквально сложно было что-то произнести.

Джеспер молча сел на телегу, ожидая, пока не начнёт испускать пар.

Диким лери такая сытость не мешала, им-то и говорить не надо. Неужели они так и ели? Налетаются весь день, а потом хлещут вот так по пять литров за раз. Машины, чего с них взять.

А тем временем в доме завывал ветер. Та площадка, где вчера почтальон оглядывал далёкий город, сейчас оставляла над снегом маленькое окошко, всё зарастающее белым полотном.

Лёгкие стали привычно наполняться паром, который сначала редкими облачками, а затем большими клубами вылетал из носа. Ветер тут же его сгонял, выметая через доски и замораживая. Да, пар тут же оседал к снегу, на что Джеспер долго смотрел с интересом. Ровно, как и снега, этого явления он очень давно не видел.

— Люблю такую погоду, — сателлит, как прежде сидящий на коленях, устремил взгляд вверх, смотря на пробоину в стене, где виднелись потоки быстрой пурги, с которой сливались клубы пара. — Можно из дома не выходить, чтобы пропариться.

Птенец тем временем думал о самом «голубе». Желание поскорее удрать к себе домой как-то отступало. Оно до последнего боролось с сочувствием к этому брошенному миром существу и банальным любопытством. Троллейбусорог был не так прост — нет — он оказался дьявольски сложен. Как своими мыслями, так и загадочным прошлым.

— Я тут среди разговора заслышал, что ты был на Южном материке, — начал механик. — А это, вроде как, не вчера было. В общем… Ты помнишь, кем ты был? На Земле?

— Альва помнит, — задумавшись, ответил гигант. — Я не так хорошо разбираюсь в детстве, как она.

— Детство… это то, когда ты был человеком?

— Ну конечно же. Люди — это сплошные дети, разве не видел? Неразумные, ещё мало понимают о мире. Некоторых из них ждала бы замечательная жизнь, если бы они захотели превращаться. Но так и существуют в своих слабеньких телах, просто не хотят взрослеть.

— А ты помнишь, когда был таким?

— Я… — он снова надолго задумался: Джесперу показалось, что лери заснул. — Ну… Что-то образное, такое, несловесное. И странное: чтобы взлететь, мне приходилось садиться в крылья и надевать глаза. Ну разве не бред?

— Хмм, — механик подпёр рукой подбородок, думая, что этот бред, как и сказавший его — был гораздо глубже, чем просто глупые бессвязные слова.

— Но я хорошо помню, когда я вышел в свет таким, каким есть сейчас…

***

Тогда годов мне никто не считал, как и я сам. Когда я стал птенцом-подростком, то уже что-то в карате прояснялось. Я словно раскрыл глаза и стал видеть. И первое, что я заметил — мне не хватает крыльев.

Ты спросишь — скучал ли я по тем крыльям, в которые я садился при жизни детёнышем? Нет, я хотел совершенно другие. Свои, настоящие. Теми крыльями я не мог ни двигать, ни чувствовать, а здесь у меня с собой было всё, что нужно, я ощущал себя таким идеальным.

Ну, не сразу, конечно. Я жил в лесах, где отрастить крылья мне поначалу не давали. Как и антенны — оставили пруты, а говорилки на концах спилили. Я помню, что звуковой набор у меня точно остался, и я использовал его, чтобы общаться хоть с кем-нибудь. Хины на меня, вот, смотрели так же, как и люди после спасения ветряка. Делали замечания за моё произношение их странных слов.

Я сам не знаю, откуда у меня такая иная манера речи, Джес, честно. Говорил я понятно, были бы эти длиннохвостые малыши довольны этим. Они привыкли, хоть и не нравилось. «Что ты, как человек? Будь лери!»

Я занимался перевозом саней между городами. Вот как твоя ползучка, например. Но попадались мне и экземпляры побольше, такие, что ты бы не смог сдвинуть с места. Хины называли это работой, но мне это больше запомнилось как бытовая рутина. Какая же это работа? Вот позвать кого-нибудь, собрать стаю и помочь советом — это работа. В свои путешествия я брал эйло из пунктов отправления, чтобы мне не было скучно. Иногда хины сами предлагали мне хорошего собеседника в дорогу.

Иногда это был даже я. Но с собой, знаешь, как-то не клеился разговор. Мне нужен был обязательно другой лери и желательно пернатый. Когда не было свободных эйло, приходилось беседовать с хинами, следившими за грузом саней. Так я и узнал про разные виды транспорта, стал разбираться в них, а затем даже чинить.

Меня уважали за моё мастерство! Я мог поставить на ход даже самую застарелую рухлядь. У меня до сих пор остались хорошие знания об устройстве транспорта. Ну, и, разумеется, я не сам их чинил. Зато я знал, какой лери с этим справится. Даже если он не имел ни единого понятия о том, что такое телега, кабина или даже оборудованный ртутонос, он мог их наладить. Всё благодаря моим подсказкам. И вот это была работа, настоящая.

Спустя какое-то время она стала для меня какой-то пресноватой, скучной. Я хотел видеть больше эйло своими антеннами и своими глазами, а надо мной был такой простор. Гигантские кроны деревьев… А пернатые говорили, что там наверху вообще ничего нет — спокойное чистое небо. И вот, думаю, мне бы подняться туда и увидеть всех сверху. Какое замечательное чувство меня бы тогда посетило.

И хины выполнили мою просьбу, хотя и не особо желали этого. Меня сопровождал один ранобиец, совершенно без телеги. Он сидел на моих плечах, где висел какой-то рюкзак, и показывал — куда идти. И путь привёл меня в степь. Почти что как джунгли, только нет гигантов-деревьев, и скользкого мха. Есть лишь трава на холмах и свежие родники среди них.

Там был наземный город, где я и остался жить на какое-то время. Мне выделили ограждённое от дождя место с родником, где я нашёл то, что мне было надо… то, что я хотел найти… Пищу для моих замечательных крыльев!

И тогда троекратная тройка граней не сходила с моих глаз аж несколько дней. Я почти что не пил, а только ел и забирал себе металлы, один брусок за другим. Я наблюдал за ростом моих крыльев и хвоста: сперва это были небольшие спицы, которые постепенно удлинялись, но затем они начали светлеть — покрывались кродоном, превращались в плоские пёрышки.

Вот оно, моё сокровище. Вот оно какое! Я даже забыл про общение, настолько я был погружен в собственные крылья. Целыми днями наблюдал за ними, расстелив то одно, то другое, и заливая едой желудок, как только в нём освобождалось место. Хины меня не беспокоили, иногда приходя и измеряя перья лентой.

И когда я был уже готов, то начал подыскивать ровное место, чтобы взлететь. Я бродил по улочкам. Но везде были либо здания, не дававшие распахнуть мои крылья на всю, либо неровности. Хины заметили поведение. Они хотели помочь мне и сказали, чтобы я пошёл с ними…

Нет, они не хотели помогать мне подняться в воздух. Один сказал, чтобы я лёг на землю, чтобы меня осмотреть. Когда я так сделал, мне закрыли глаза, а перья стали трогать, расстилать. И в конце концов у их основания вонзилось что-то острое и начало просто вырезать… Мои крылья!

Как бы я ни старался проснуться, я лишь немного свернул их, прежде, чем те стали существовать отдельно от моего тела. Снова было неприятно легко на спине. Хвост тоже забрали, затем всего меня обернули в какие-то тряпки и оставили в моём жалком наземном домике. Наедине с едой и материалом для следующих крыльев, которым тоже не суждено увидеть небо.

Аппетит отбился тут же, в глаза забрались пятиугольники, а я сжался и смотрел на бруски. Такая аккуратненькая горка. Ко мне потом кто-то приходил и разговаривал со мной, чтобы я успокоился, но ничего не помогало. Тогда тот хин решил пойти на, как я понял только несколько лет спустя, рискованный шаг.

Показал мне Виндоверу.

И даже дал мне её в руки. Ах, славная картина. Я прижал её к себе, поглядывая на неё время от времени, я как будто с ней разговаривал, и меня это успокаивало получше любого хиньего звучания. Виндовера сообщила мне, что нахожусь я совсем не там. Возможно, как я думал, это и была причина моих страданий. Здесь мне срезают крылья, а там, в краю лери — никто бы так не сделал.

Я волновался, боялся, радовался.

Хины говорят «чёрточки и палочки». А я знаю, что это не ими придуманное! Это природа. Это… Мы.

Когда я это понял, то решил схитрить, не говоря своим хозяевам, куда вскоре собираюсь отправиться. Я никому не отдавал Виндоверу, даже в доме не оставлял. А ведь эти хины пытались стащить её, когда я спал.

Ага! Тоже мне, какие хитрые создания!

И когда её всё же отобрали, разломав в крошки прямо у меня в руках, я не смутился. Я мог отыскать таких штук хоть миллион. Я не стал слушать хинов, когда они вновь просили меня пойти домой в свою землянку, которая была просто настилом досок в овраге. И заставлять туда идти меня не стали, правда, на антенны набрасывались, за что ими получили по своим наглым мордам. Все длиннохвостые расступились, лишь один осмелился сопровождать меня, зная, что я не причиню ему никакого вреда. Я же всё-таки взрослый лери, а не глупый детёныш, кидающийся на что попало.

Да, они всё-таки признали свою ошибку. И они за это поплатились. И пожелали мне доброго пути домой…

Но мне же лучше с этого. Первый полёт я встретил с восхищением, вмиг на долгое время позабыв всё прошлое, как будто сбросив какую-то ношу. Шаг за шагом, и всё быстрее. И когда я разогнался, то меня уже при всём желании никто бы не остановил. Я поднялся над приземистыми степными домами, поняв, каким крошечным был этот городочек на необъятных просторах земли.

Крылья, хоть и очень тормозили меня в ходьбе, в небе несли быстрее ветра. Я видел, как хины еле сдерживают своих взбесившихся ручных пернатых, как те вылетали из своих домиков, хлопая крыльями и устремляясь ко мне вслед. Я увёл всех эйло, у кого были антенны, всех, без исключения.

…Но я всё-таки не зря это сделал. Мои птички летели вокруг, разливаясь радостными трелями, стремились туда, куда я их вёл. А за всё время я ни разу не свернул. Я знал, что именно туда мне нужно. Всем нужно.

Единственное, это, когда мы остановились на привал. Я так изголодался, что крылья просто висели на воздухе, а каждый взмах забирал всё больше сил. Еле удалось отыскать подходящее место, чтобы я смог приземлиться нормально. Мы вдоволь поели из родников, а когда поднялись в небо вновь, то я повёл стаю выше облаков, чьи потемневшие брюшки были готовы вот-вот пролить капли воды и еды. Марать ею глаза никто не хотел.

Как только мы достигли нашей земли, то там все и поселились. Встретили новых, доселе незнакомых нам эйло. Бескрылых можно было пересчитать по пальцам, их там практически не было, да и они сами меня не интересовали так сильно, как пернатые.

Вот и всё…

Путешествие было окончено.

Я остался дома, откуда никуда больше не уйду.

Здесь, в Радонии всё встало на свои места. Край эйло.

И с тех пор не существовало никаких людей, хинов, их домов, их оружия и орудий, а особенно их странных нравов.

***

— Пока это всё, как видишь, не заменило на острове нас, — сказал Троллейбусорог, выпустив большое паровое облачко, аккуратно растворившееся в воздухе. — И я вернулся к тому же, с чего и начал.

Ветер стих, дав снежинкам плавно спускаться вниз. И вьюга на душе Джеспера как-то сама собой развеялась, когда он слушал историю этого несчастного существа. Одинокого лери-самолёта.

Удивительно, что несчастным он себя не считал.

Может, потому что у него уже есть пернатый друг?

«Я точно повёлся. Держись, Джес, ты же мужчина… — сказал бы себе вслух механик для полной уверенности, но лишь вздохнул, закончив парить и опустив голову, — …где-то глубоко в душе»

— В смысле «вернулся»? — не понял он. — Было как раз всё нормально. Разве нет?

— Я начал возить телеги. Этим и там, в лесу, занимался, и здесь теперь. Совпадение такое вышло. Но в городе, знаешь, модели совсем другие, я их все тоже наизусть знаю.

— Тачки — это твоя тема, — Йохансен кивнул, — определённо.

— Тележки интересные. Они похожи на телендоров, только неживые… — задумчиво произнёс завернувшийся в крылья «голубь».

— …У тебя, — изобразил усмешку мелкокрылый, — есть свой вкус, это хорошо. Правда, в такой дыре жить и врагу не пожелаешь. Что людям здесь плохо, вон как задыхаются, что лери.

Пернатый встал с телеги, подобрав колышек и повертев в руках. Он сел на неё снова, став пытаться аккуратно отколотить ото льда хотя бы крышу.

Тем временем сателлит продолжил: — С другой стороны — хорошо быть нами. Лери очень редко бывает грустно, обидно, страшно. В таком случае глаза за тебя всё скажут, и всем сразу будет понятно, что тебе нужно.

Механик ненадолго отвлёкся, молча смотря наверх, в лицо большекрылого, который наблюдал за ним.

— Ты замечал, Джеспи? Многие детёныши глупы, злятся и обижаются из-за всякой ерунды, а нам всё нипочём.

Почтальон ненадолго отвёл взгляд в сторону, ответив ему: — Почему тогда ты на каждый не столь значительный повод говорил, что будь ты человеком, было бы тебе смешно либо грустно?

— Потому что так говорят люди и хины. Только они выражают чувства на языке тела, и я бы тоже так делал, но тела у нас совсем разные. Даже в глаза не посмотришь этим людям. Приходится словами говорить, и по поводу и без.

— Но в том и дело — ты говоришь как машина. Только имитируешь эмоции в угоду людей. Зачем?

— Это нужно для выживания среди них. Как полёт для тебя, чтобы не смогли поймать и убить. А меня так лучше понимают. Ты поймёшь это, Джеспи, когда станешь совсем взрослый.

— Джеспи… Пф… — мелкокрылый вернулся к своему делу, отбивая ледяную крошку вместе со снегом. — В твоём понимании я совсем ещё жёлтый цыплёнок?

— Ну, как сказать. Ты не совсем, прям, только превратился.

— Слёток?

— Вроде того. Правда, к этому моменту у тебя должны были вырасти рабочие перья, и я бы уже знал, кто ты.

— Так мне говорили уже. Я… — почтальон в размышлениях задрал голову наверх. — какой-то там механик. Чинить что-то должен уметь.

— Хм, механик, — тоже задумался и Троллейбусорог, — зверятник, значит. Так, ты это, крупноват для него немного.

— Я? — удивился пернатый. — Мой рост метр шестьдесят пять, и это я даже подрос, когда стал таким. Какой там «крупноват»? Не прикидывайся — это была шутка. Я знаю, уж наверняка, — и показал железкой на собеседника.

— В любом случае — развитие у тебя странно идёт, Джес. Тебе, наверное, не хватает материала. Не дорос, вот и остался таким неопределённым.

— Куда там ещё? — ответил Йохансен, начиная очищать последнюю сторону крыши. — Я срезал свои перы, когда они уже выросли, а это происходит в последнюю очередь развития. В книге читал.

— Так это не для всех лери одинаково. Ты чего?

— Можно подумать, я стану таким же самолётом, как и ты, если начну дальше потреблять металл.

— Ха, — просто произнёс большекрылый, изображая усмешку. — Ты сначала должен был вырасти с моё, иметь уже готовые антенны. Лишь потом у тебя появляются крылья, и на этом ты готов.

— Экспериментировать я, увы, не стану. Уж извини, так и останусь для тебя птенцом.

— И даже не пообщаемся нормально? — как-то разочарованно говорил сателлит.

Джеспер заметил это: — Эй, а не забыл про свой подарочек? Я обещал тебе его.

— Но какой смысл? Письма мне всё равно не разносить. Тебе только это было нужно от меня.

— Что ж, тогда пришла пора и тебе самому выслушать советы, а не раздавать их.

Птенец, вроде как эйло-механика, расцепил замки на крыше и с хрустом поднял её, до сих пор не веря, что телега открылась.

Наконец почтальон добрался до своих вещей и первым делом достал длинную сумку с тремя ремешками и маленьким опознавательным знаком рыжской почты. Полоски были и на всех прочих вещах, которые должны были быть надеты на особом эйло. Материал ножной сумки изнутри напоминал ткань, красовавшись снаружи плетёнкой из тёмно-бурых и розовых полосок (для Джеспера, разумеется, цвета были совсем другие). Там было несколько отделов, как в кошельке. В руках или на спине такой багаж не унести, оно и ясно.

Надевалось это только на ногу, чтобы не мешалось в полёте.

Почтовые голуби на Земле, если так подумать, были схожи с их пернатыми соседями на Зесамоэ: тоже уютно жили в своих крохотных домиках, переговариваясь лишь им известными словами и доставляли письма на лапках.

— Ну так, что ты мне посоветуешь? Самому интересно, — Троллейбусорог поднялся на ноги и подошёл ближе к краю. Он свернул почти опустевшие от обеда крылья, доски закряхтели под ними.

— Для начала посоветую примерить вот это, — перед сателлитом упала в снежок ножная сумка.

Хорошо, что он знал, что с ней делать. Йохансен молчал, ожидая ответа друга, смотря, как тот застёгивал ремешки и выставлял ногу вперёд, смотря, как переливался её плетёный бок.

— Хочешь всё-таки сделать меня почтовым? — «самолёт» взглянул на мелкокрылого.

— Угадал, дружок. Да! — восхищённо ответил хитрый эйло и стал рыться в телеге дальше, собирая, чем ещё вскоре завешал бы «друга».

— Нет, постой. Ты, верно, неправильно понял, — гигант отвёл взгляд к стене, когда рядом с ним начинала расти кучка рабочего инвентаря. — Сателлиты не почтовые лери. Эта работа для ловких, маленьких. Я хорош в наземных больших грузах, с точки зрения людей и хинов.

Джеспер, заметив это, захлопнул крышу и придвинул сани под край чердака, до которого можно было с них добраться: — А ты включи свою авиаторскую воображалку и перестань ворчать.

Птенец вскочил на телегу, отчего та плавно отъехала в снег, и схватился за доски. Крылья он всё-таки задействовал — не полёт же. Проведя рукой по стене крыла, эйло дошёл до его хозяина.

Тот тихо ответил, заслонив своё лицо паром: — М-м… С таким мне точно не приходилось иметь дело.

— Ну а я тебе на что? Чтобы помочь тебе с этим. Уж кто столь хорошо знает о разносе писем, как не я? — Джеспер всё больше восхищался новым планом, попутно облагораживая Троллейбусорога яркими вещами, как украшая новогоднюю ёлку. — Ты ведь хочешь получить свой подарок? М?

— Но ведь тогда ты уйдёшь отсюда… — это паровое облачко сателлит выпустил собеседнику в лицо, когда тот застёгивал ремешок у того на шее. Ремешок держал тонкий плетёный жилет, с которым прежде пришлось повозиться, чтобы подвязать его его на подпорках крыльев.

Задняя и передняя части жилета соединялись ремнями, так что, к счастью, такая одежда подходила для «птицы» любого габарита. Но если перед можно было хоть как-то присобачить, то спинку крепить было просто некуда, разве что на антенны, где она бы очень глупо смотрелась. Поэтому было решено украшать только грудную клетку.

Но снова возник этот неявный намёк. Этот лери явно не хотел отпускать Джеспера.

«Чего он ко мне так привязался? Влюбился, как будто», — необъявленный механик затянул ремешок сильнее, дёрнув его, как бы намекая, что это было слишком. Пар из носа большекрылого пошёл тонкими быстрыми струйками вместо обычных клубов. Тот поднял руку к шее, чтобы ослабить застёжку, что Йохансен сделал, сжалившись.

— …Ну, просто пойми. Я здесь абсолютно никто. У себя дома я хоть немного чувствую себя лучше, а если без Орида — то вообще замечательно.

— Но ведь дом здесь, — сателлит поднял зрачки, глядя в сине-зелёные глаза.

— Ты… — говорил Джеспер, взяв его длинную руку и застёгивая яркий манжет под рукавом на её запястье, продевая ленточки между пальцев, — делай свою работу. Миллион — это же очень много. Я надеюсь, этого времени тебе будет достаточно, чтобы со мной наговориться. А я как-нибудь тут устроюсь, пока не вернусь в Марьёчи. Может быть, даже люди начнут к тебе присматриваться и простят тебя за всё.

— Вряд ли они так сделают. Сколько я таскал для них тележки, мне за это ничего не давали кроме монет и новых заданий. И почтой заниматься не дадут, даже если я выйду к ним в этом. Я только их рассмешу.

— За письма тебя точно поймут и простят. Может, даже повысят до настоящего почтальона. Доверили корешки, доверят и вершки. Хм… Точно! Нужен хороший, чёткий план действий.

Пока Троллейбусорог рассматривал свою нескромную рабочую форму, другой пернатый спрыгнул вниз и, словно на радости порхая, подбежал к ползучке. Вытащил из ящика блокнот с инструкциями и стал расписывать свои мысли с оборотной стороны. Джеспер встал на колени в снег, облокачиваясь на ящик в санях, что был как импровизированный столик.

— Только ты пообещай, что научишься летать. Я не буду так за тебя тревожиться.

— Но, постой, этого в моих целях не было, — сизошкурый человек взглянул на собеседника. — И летать, как ты видел, я не мастер.

— Крылья есть, значит, лётный, — отрезал большекрылый и сел на колени, затем сказав уже помягче. — Когда научишься, тебе же будет так легко. Поверь. И мне не придётся носиться с тобой, как курица с яйцом.

— И даже не боишься, что я могу улететь отсюда? — хитро произнёс птенец.

— Ну, тебе же всё равно нужны письма. А мне… можешь не дарить ничего. Научись, пожалуйста.

— Что ж. Первым делом, как ты сказал, придётся научиться использовать крылья по назначению.

Припав к блокноту, эйло пробормотал себе: — Пункт первый — полёты, — затем подумал и потянулся ручкой снова, — в принципе, почти завершён. Урок был? Был. Можно уже отметить.

— Погоди вычёркивать! — дёрнулся сателлит. — Вот когда мёртвую петлю и стойку на крыле сможешь сделать, тогда я и поверю, что ты чего-то стоишь. Полёт — это тебе не просто крыльями махать, это ещё и манёвры!

— Ха-ха, воздушным трюкам научить меня хочешь? — остановился Йохансен. — У нас ж с тобой, так сказать, «модели» разные. Кстати, раз ты в тачках разбираешься, то и в самолётах тоже. Как ты думаешь, на какой из них ты больше похож?..

А тем временем ручка вновь потянулась к словам, желая исполосовать «выполненный» пункт.

— Не смей… — дальше Троллейбусорог тоже хотел что-то сказать, но не знал, то ли это «уводить меня от темы» или «вычёркивать полёты». В итоге он просто выдохнул облачко пара и посмотрел наверх.

— Ветер улёгся, а я тут стою, парю…

«Самолёт» поднялся на ноги и открыл дверь, чтобы выйти наружу. Джеспер наблюдал за ним и тоже пошёл, когда услышал:

— Если вычеркнешь: будешь сам виноват, что поймают, или не сможешь выбраться из руин. Тебе же не всё время здесь торчать. Давай на улицу, там обсудим.

— Ладно, — довольствуясь понурыми шестигранными зрачками большекрылого, почтальон захватил с собой книгу по своему делу, чтобы использовать её как подложку для блокнота. — Я подумаю над этим.

Он вышел, отодвинув в сторону нижнюю дверь, и оказался вновь перед снежной целиной, лежащей между домиком и лестницей наверх. Эйло немного подумал… и прыгнул, взмахнув крыльями. Глаза тут же затуманило кучей взлетевшего снега, но пернатый быстро выбрался из оседающего облака и уже был на верхней площадке. Правда, такой толчок был непривычно сильным для него. Лери не удержался на ногах и упал в снег, распластав по нему крылья.

Зато, когда он осмотрелся, то в глазах мелькнули девятигранники. Верхняя площадка. И даже не надо пробираться сквозь снег и взбираться по лестнице, хоть для лери это намного легче сделать, чем его «детёнышу».

— Хм, — взглянул на необъявленного механика его дальний собрат, — это было бы удивительно, будь я…

— Давай без «если бы я был», «если бы я не был», — Джеспер отряхнулся от снега, осматривая туман вокруг. — Хорошо? Говори просто «это не смешно», к примеру.

— Горожане привыкли к тому, как я обычно говорю. Если я хоть на чуток изменю свои привычки, для них это будет шок.

Сателлит поднял руки к себе, взглянув на манжеты, будто сияющие среди всей мрачной гаммы, как бы говоря, что это тоже сильно удивит людей.

— Пфф, — птенец махнул рукой, — привыкли ходить в респираторах, и к этому привыкнут.

— Сомневаюсь…

Повертев ручку, почтальон начал размышлять дальше.

Он поймал себя на том, что чуть не поднёс её ко рту, от какой привычки хотел уже четыре года срочно избавиться. Хотя потому и забывал, что на ручках от зубов не оставалось и следа. Корпуса из тростниковых трубочек точно были жёстче снега.

— Вторым пунктом у нас будет… — взглянув на домик, закутанный в снег, как сателлит в свои крылья, сизошкурый человек тыкнул в него ручкой. — Может, приберём этот сарай, чтобы он приблизительно был похож на то, что люди считают нормальным домом?

— С первым этажом делай всё, что хочешь.

— Отлично! Так и запишу, — он сделал новую пометку, диктуя себе. — Голубятню не трогать, позвать Альву помочь с ремонтом…

— А разве вторым пунктом не должно быть «вырастить перы»?

— Скажи на милость, зачем мне, — Джеспер сменил тон на близкий к своему знакомому, — по-твоему, — и снова заговорил обычно, — таскать с собой весь этот ремонтный набор на голове?

— А разве это не обязательная часть тебя? И это очень удобно. У большинства лери есть линьковые ножи, ими можно подрезать бумагу, например. В языке жестов половина значений использует перы.

— Я умею разговаривать, и в мире хотя бы людей существуют ножницы, так что этот вопрос решён.

Большекрылый раздосадовано (?) выдохнул, выпустив последнее паровое облачко. Видимо, всё усвоилось, и теперь пустые крылья были свёрнуты полностью.

Сателлит медленно сказал: — Если опять попадёшь в переделку, одни твои крылышки вряд ли помогут выбраться из сложной ловушки. И даже на физическую силу не надейся так сильно. У нас много уязвимых мест.

— Но…

— Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Послушай, голубок, — услышав это, «голубь» ответил ворчанием, — я, кроме как по твоей прихоти, в город больше не сунусь. И здесь сам вполне могу обеспечить себя.

— Я тебе не голубок! — сателлит резко дёрнул крылом, ударив перьями по ногам Джеспера так, что тот чуть не упал. — Вот… вот, когда выполнишь всё, что нужно, сможешь меня так называть.

— А тебе это так до страсти надо?! — вскрикнул сизошкурый человек, подняв крылья. — Ты вечность живёшь тут один! А я пришёл и ушёл, и от меня в твоей жизни ничего не изменится! Слышишь?! Ничего!

Собеседник притих.

Медленно сворачивал крылья.

Его зрачки мелькнули пятигранниками. Джеспер успел заметить.

Новый друг (по крайней мере, гигант старался, чтобы птенец таковым для него стал), конечно хорошо, но когда этот друг перечил очевидным фактам и думал, что всё знает, чудом оставшись в живых. Да ещё и говорит такие вещи…

Троллейбусорог, такого он точно не ожидал. Не подыскав нужного ответа в своих бездонных мыслях, вновь спрятался в своём белоснежном шалаше, оставив в нём маленькое «окошко».

А Йохансен стоял, уставившись на этого лери, заодно тоже сворачивая крылья. Он, такая маленькая пташка, смог задеть за живое такого большого голубя.

Кое-что птенец всё же смог изменить.

Неужели и он был не лучше тех людей из города? На нём всего лишь оболочка чистого и благородного существа, но в душе он глупый детёныш.

Джеспер прижал крылья к бокам. Он почувствовал убывающую рамку в своих глазах. Это заставило его подойти к пернатому свёртку.

Был страх, что этот свёрток с яростью примял бы в снег необъявленного механика. От Троллейбусорога в такой момент можно было ожидать чего угодно.

Но большекрылый ждал Джеспера…

— Ладно… Хорошая птичка, — …и наконец дождался его, — прости, что я так сказал.

Рука прошлась по рёбрам исполинских перьев, перелегла на антенну и тоже её погладила.

Через некоторое время крылья слегка двинулись, разделив укрытие на две части.

— Что там у тебя третьим пунктом? — спокойно спросила «птичка», смотря вперёд восьмигранниками и сидя на коленях.

Почтальон ответил, оставшись на месте: — Ты разве не обижен?

— Нет…

Большекрылый не спеша поднялся, протянув отдельные перья к руке Джеспера, как бы так сам коснулся его.

И продолжил: — Я просто хочу, чтобы ты меня послушал. Я думал… твоя идея может сделать людей немного мягче и добрее. Раньше тоже можно было придумать что-то, но Альва слишком боится показываться людям, а я от них очень далёк. Остаёшься ты, Джеспер. Я буду безмерно благодарен тебе за помощь… Но всё-таки, научись хотя бы летать. Ради меня.

В надежде на положительный ответ сателлит развёл рожки в стороны, стараясь быть обаятельнее. Он просто мастерски играл на эмоциях Йохансена.

А тот по-дружески похлопал того по крылу: — Тогда сейчас помогу тебе снять всю эту красоту, и заводи мотор, кукурузник. Но учти, только теперь подальше от города.

И сделал пометку в блокноте: «Пункт третий — подружиться с голубем-самолётом (чтобы этот чудик в кои-то веки начал доставлять письма)».

***

На этот раз тренировка проходила лучше.

Распорядок сна лери не ограничивался временем суток. И на ночь глядя «самолёт» вылетел из дома, взяв с собой пассажира, ну, или сбрасываемый груз. Троллейбусорог всё же послушал птенца и выпустил его над безмолвными руинами, там, где поровнее, хоть улицы Радонии были пустынны.

Йохансен осмелел и всё чаще экспериментировал в полёте, выискивая удобные для себя движения. Уже не бешено хлопал крыльями по воздуху, отчего раньше устремлялся резко вверх и только провоцировал падение. Теперь он чаще уходил вниз: делая размеренные взмахи, вычисляя, как часто нужно было махать, чтобы лететь ровно.

Но проблем было куда больше, чем достижений. Приземление пока не удавалось, и когда сателлит замечал неладное, он подхватывал Джеспера, а сам старался парить выше своей будничной высоты.

Эйло, несмотря на все напоминания, всё ещё забывал про хвост и вспоминал о нём, только когда начинал замедляться и висеть в воздухе, поддерживаясь только крыльями. Зная о подстраховке большекрылого, пернатый решил попробовать приземлиться на одну уцелевшую вышку, возвышающуюся над всем остальным хламом.

— Не научившись взлетать с поверхности, ты не научишься приземляться на неё, — предупредил сателлит, схватив мелкокрылого, пока тот не врезался во что-нибудь.

— Ну, так что там, с первым пунктом? — Джеспер задрал голову наверх, пока был в руках корнотеку.

— Пока не особо. Мало сноровки.

— Что значит «не особо»? Сказал бы, что лучше, чем в первый раз. Лучше?

— Вычитая то, что ты чуть не впечатался в вышку по собственной воле, и прочие крупные замечания. Ну так, средненько.

С «крупными замечаниями» почтальон бы поспорил.

Троллейбусорог комментировал почти каждый его взмах, так, что его речь сливалась в бесконечный словесно-пернатый поток. И его, конечно же, Йохансен пропускал мимо чёлки.

— Так, и что конкретно я должен делать в идеале? Может, просто летать научусь сначала? Я ж не спортивный эйло.

— Ты просто руками так размахиваешь, будто это вторые крылья у тебя. В полёте руками не пользуются, только груз несут, если есть, так что просто согни их у себя и всё. Попробуй!

На последнем слове Джеспер сразу положил крылья на воздух. Сателлит держал его лишь за пояс, давая приготовиться с самого начала.

Дёрнув руками, лери прижал их вдоль тела, но, оказавшись в свободном полёте, заметил, что снова делал что-то неправильно. Крыльям было неудобно, ведь они задевали руки, и это мешало им двигаться. А каждый неполный взмах приближал острые железки и бездонные ямы, от которых и обычному эйло лучше держаться было подальше. Птенец снова расправил руки, как будто хотел оттолкнуть эту страшную землю подальше.

Подставил их ветру. Просто не знал, куда деть их.

— Вот так надо, смотри сюда! — послышался голос сверху.

Необъявленный механик задрал голову и поджал свои руки к груди, как птичьи лапки в полёте. Развернул их ладонями к себе и сжал пальцы, чтобы конечности плотнее прилегали к телу.

И почувствовал…

Небывалую лёгкость: ничего не мешало свободно плавать по воздуху, повороты хвостом тотчас заносили в нужную сторону, без всяких усилий.

Это было так легко! И всё решалось просто руками, которые тут были даже не нужны.

Троллейбусорог опустился ниже, летев сбоку от счастливого ученика: — Вот теперь не выглядишь как полудохлая курица.

— О, спасибо за комплимент! — съязвил Джеспер и резко выскочил наверх.

— Ты куда подевался? Я должен видеть, как ты летишь, — сателлит тревожно оглядывался, насколько позволяли его неповоротливые антенны, в полёте расставленные в стороны.

Смотреть вниз ему было гораздо легче, чем бессмысленно задирать голову в никуда.

А Йохансен впервые увидел большекрылый летящий силуэт сверху, действительно напоминавший пернатый самолёт с рожками от троллейбуса. На всей спине лери располагался кродоновый слой, по которому вдоль неё шли друг за другом металлические перемычки, как будто размечающие позвонки. Блестящая кайма на перьях тоже добавляла красоты этому… бесподобному существу. С такого ракурса он был совершенно не похож на человека. Скорее на инопланетное загадочное существо.

— Да здесь я, над тобой лечу, — радостно говорил почтальон.

Он плавно спустился к учителю, едва взмахивая крыльями, и быстро провёл рукой по нескольким «позвонкам» на его белоснежной спине.

— Ага, — ответил корнотеку, почувствовав это, — теперь можешь у меня на спине отдыхать, как тебе удобно.

— Как на настоящем самолёте?

Юнец решил пока отдохнуть, всё равно за пару уроков он ещё имел трудности с управлением. Он быстро взялся за антенны-поручни и поставил ноги на спину другому пернатому. Сателлит даже не пошатнулся, ничего не ответил. Джеспер осторожно сел на блестящих перемычках, держась за «троллейбусные рожки» и осматриваясь.

Вдали показался другой край острова, к которому приближался Троллейбусорог.

— А сейчас осторожно, — он накренился в сторону, поворачивая обратно.

Йохансен даже на некоторое время отпустил одну антенну, стараясь не мешать манёвру.

— Самому-то тебе удобно?

— Да… Я не люблю вертеть головой в воздухе. Это не для меня совсем.

Большекрылый выровнялся, и тогда почтальон снова взялся за оба «поручня».

— А ты покажешь, как делаешь мёртвую петлю?

— Не к тому обращаешься, как смешно это слышать. Я до такой степени не выкручиваюсь — тяжёлые слишком крылья. Не моё это. Зато зависнуть в воздухе, когда они сами тебя несут без малейших усилий, вот это красота... Тебе это наоборот — сложнее будет сделать.

— А я? У меня-то легко получится петлю сделать, как ты просил?

— Такому малышу? Это смешнее вдвое. Да тебе это просто, как почесаться.

Мутное небо в глазах Джеспера окрасилось рыжими красками. Туман быстро менял тон одновременно с ярким пятном на горизонте. Немного позже с противоположной стороны всходило второе светило этой планеты, окрашивая исчезающие облака ярко-алым.

— Светает, однако. Давай домой, отдохнуть надо, а мне ещё еды притащить, — сказал Троллейбусорог.

— Мне слезать?

— Да, желательно. Может, здесь мне и нормально, как ты держишься, но запрокинутая голова в приземлении мне вовсе ни к чему.

— Понял, сейчас, — Джеспер расправил крылья и встал на корточки, ощущая, как ветер подбирал его.

Вскоре он отпустил антенны и парил чуть ли не так же, как большой «голубь».

На всём острове не было ни души, и даже в городе пока никто не вышел на улицы, но кое-кто наблюдал за двумя крылатыми силуэтами издалека. Что-то подобное наблюдатель когда-то видел на старом холсте в своём доме, куда теперь путь был закрыт навсегда.

— …Что тебя-то здесь держит, Джеспер?

Никого не было рядом, чтобы ответить на этот терзающий душу вопрос. Ветер изо всех сил сгонял туман, звёзды отчётливо выделяли дымку. И лишь иногда она отступала, открывая яркое оранжевое небо над Радонией.

Альва помнила, какое оно кристально голубое.