«Ты молодец, дружок» — ответила белобрюшка.

Она легко поднялась в воздух сразу же после того, как прозвучал этот щелчок. Крылатый «шар» был спокоен, и его тут уже ничего не держало. Он быстро набирал высоту, улавливая ветряные течения широкими крыльями. Джеспер с Альвой провожали его взглядом…

Пока на солнце не промелькнула игла, оказавшаяся в нежном брюхе летуна. Следующую он поймал уже ногой, затем крылом ещё одну, четвёртая вновь пронзила живот. Крылатый начал снижаться, поняв, что просто так он бы не ушёл. Но, несмотря на гарпуны, круглой фигуры эйло не растерял.

Немного плача, птах вернулся к прежнему месту.

«Помоги, лекарь! Я немного ранен!»

Белобрюшка поспешно приземлилась, словно извинялась за то, что так бесцеремонно решила уйти. Джеспер среагировал быстро, отдавшись своей воле почти полностью. Позабыв о сателлите, он принялся вытаскивать гарпуны из упругой шкуры, оставляя на их местах белоснежные заплатки.

«Существо ранило меня. Обезвредь!» — белобрюх указал пальцем в сторону улицы, где слышались быстрые шаги.

Всё тело дрогнуло, затылок врача вздыбился — перы в готовности неугомонно торчали со все стороны, как иголки у ежа. Но Джеспер оставался на месте, ответив простым «Готово», а затем его зрачки скатились до треугольников. Он как можно быстрее завёл руки за голову, взявшись за свои рожки, и стал оттягивать их вперёд по очереди, примеряться лезвиями ладоней. Точными движениями он избавился от собственных антенн, оставив от них небольшие пенёчки…

Токарник ахнул.

— Так надо, — успокоил её раненный сам собою лекарь.

Перед группой стрелков, приближавшихся к тройке эйло, он был уже спокоен и крепко держал Альву за руку.

***

Я знал, что это было необходимо. Лишившись моего второго голоса, я спас жизни тех, кто стоял тогда передо мной. Белобрюшка лишь в недоумении смотрела на меня, и я её отлично понимал. Но у меня оставался третий голос, и я сказал ей, что всё будет хорошо.

На самом деле никто из нас не был в этом уверен. Просто что-то подсказывало мне, что я должен был быть сильным, уметь защитить, даже если надежды уже не было.

Я спокойно сдался охотникам, ведь перед ними я бы не смог объясниться как следует. А вот с общинами — да. Альва последовала за мной. Мы старались побольше разговаривать, чтобы люди и хины меньше боялись нас и чувствовали контроль над ситуацией. Белобрюшка возмущалась, но я её не отпустил. Я даже попросил передать мне тряпку, чтобы завязать глаза паруснику, но запретил сдувать его. Оказывается, когда тут ловили таких эйло, из них сразу выпускали весь газ, чтобы легче было препарировать. Мы решили просто тащить его за шею до нужного места. На дорогах был сырой снег, и эта «надувная лодочка» ехала по нему, как по маслу.

А Лео…

Мне пришлось повторить с ним то же, что недавно меня заставили сделать с Тучкой. Это было ужасно.

***

Все вокруг притихли, наблюдая за мастером своего кровавого дела, приступившим к работе. Лезвие линькового ножа проехало по остаткам плоти и вынырнуло наружу, сверкающее налётом свежей переквы.

Придерживая гиганта за пояс, Джеспер подрезал его опахала, его жилы, так постепенно снимал его. Он сразу прижал лечебные перы к Лео, по возможности останавливая кровь. Несмотря на тяжесть как на руках, так и в карате, лекарь бережно сложил тело на брусчатку и ещё несколько секунд с замиранием смотрел на друга. Он не мог этого представить — бескрылый сателлит. На спине остался только неотделимый от позвоночника хребет, где кродон чередовался с металлическими пряжками, тянущимися от плеч к внушительному хвосту. Там они заканчивались красивыми стрелками, каждая «указывала» к своему перу.

«Это моя вина, и я понёс за неё справедливое наказание», — думал эйло, ощупав остатки своих антенн, а затем срезав сенсоры и с рогов сателлита, на всякий случай.

Джеспер, рассмотрев красивые раскидистые наконечники гигантских антенн, оглянулся к людям, смотря им в ноги. Он будто спрашивал их, правильно ли делал, но все молчали.

***

Крылья, будь они целы, я бы всё равно ему спилил, иначе бы я не смог поднять его. Впервые я по-настоящему ощущал мощь этого лери, крепость его металлоконструкции. Альва помогла мне нести его — взялась за ноги с хвостом, а я держал его торс. Охотники в стороне не остались и помогли с его руками и антеннами. Лишать Лео других частей я не решился, ни за какую лёгкость.

Люди с хинами довели нас до какого-то гаража, где оставили Тумана и сонную белобрюшку, которую я тоже лишил антенн и привязал тросом крылья и руки к туше, не забыв и о лапках. А затем нас повели туда, куда я ещё давно хотел направиться, и куда стремился Ричард. Где он был тогда, я понятия не имел.

***

В той же комнате, где не так давно Себастьян чуть не получил трофейные сапоги, вновь прошло собрание. Двое лери, крылатый и наземный, стояли посреди маленького зала, на обозрении у всех. У охотников, что не сводили с них оружий, у секретарей, державших наготове бумагу, на которой вот-вот запечатлели бы историю, и самое главное — на виду у Хина и Человека. Многие, очень многие радонийцы смотрели с неподдельным удивлением. Перед ними явились самые настоящие телендорские твари, но вели себя куда осознаннее Троллейбусорога. Те самые человеческие лери, которые давным-давно исчезли из города. Живые ископаемые.

И это вызывало множество вопросов не по теме, которыми секретари и сами главы общин засыпали лери с головой: как те ощущали себя, чего боялись, как уживались со своей сущностью и воспринимали ли людей как равных, а не как «детёнышей». Их побуждал чистый научный интерес, если не простое любопытство. Не скоро разговор перешёл в злободневный тон, но всё-таки лекарь услышал вопрос о стае.

Чтобы ещё больше внушить окружающим уверенность, Джеспер согласился на связанные руки и перы. Это напоминало ему о том злополучном дне трофейной церемонии, когда он окончательно перестал чувствовать себя человеком. От воспоминаний по тонким нервам-проводкам проходило напряжение. Лекарь знал, что если «человек» когда-нибудь растает в его душе, то эти события уже никогда его не покинут. В любом случае проскакивающий в зубах ток говорить не мешал.

И он говорил. Эйло уверенно пересказывал события последних дней, Альва лишь подтверждала факты. Рассказывать о том, что для неё самой было загадкой, она не имела желания. Но она кое-что вспомнила, о чём кто-нибудь из местных должен был знать — поведала о своём городском прошлом. Ведь документы не могли испариться вместе с их пропавшей без вести хозяйкой. Альва была уверена, что они до сих пор лежали где-то в архивах: забытые, пыльные, где говорилось о человеке.

— Мы разберёмся с этим позже, обязательно, — ответил ей рину-секретарь, складывая ручку. — А пока выслушаем крылатого…

Маленький хин поймал на себе взгляд с человеческой стороны.

— Джеспера дослушаем, — услышав это, рину что-то пропищал еле слышно.

Лекарь чуть кивнул, а затем продолжил говорить. Его глаза были притушены.

— И тут он назвал своё имя — Леонард, — услышав последнее, Альва дрогнула, щёлкнув зрачками. — И это значит, что он носил его будучи человеком, когда-то давно. Мне Троллейбусорог рассказывал, что своё первое имя он позабыл. А то, что было в ответах на письма — Редкомах, это не моя выдумка. Ему не нравилась та кличка, которой вы его обозвали, вот он и придумал себе такое.

Джеспер решил вернуться к тому, с чего начал: — В общем… мы перебросились с ним несколькими фразами, а потом он отвлёкся и врезался в крышу. Он оборвал на ней крылья, они очень сильно стянули его рёбра. А крылья сателлитов… они прочно связаны с грудной клеткой, и, — его зрачки поникли, но он высказал свою тревожную мысль, — его сердце могло не выдержать. Вы знаете?..

— Да, лери может отрастить какую угодно часть тела, кроме карата, — ответил кто-то из знатоков электронных существ. — За эти годы мы довольно много о них узнали. Не думайте, что мы так глупы.

Раздался голос Айзека, в котором чувствовалось беспокойство: — То есть он мог погибнуть? До конца?

Крылатый взглянул ему в глаза, что уже не запрещалось. Что-то в них он ощущал. Волнение какое-то.

— Его терзала страшная боль, мне пришлось… отключить его. С воспоминаниями к Леонарду вернулись его прежние чувства. Он всё начал чувствовать как человек.

— Он всегда всё чувствовал как человек, — внезапно прервал человеческий мэр. — Он понимал, как человек. Просто мало кто это видел…

Зал, где шептались вполголоса секретари, резко затих. Альва во всё внимание уставилась на того, кто проронил зерно правды. И не только проронил, а стал его взращивать, что со стороны радонийца было довольно смело. Это как будто копилось в нём столько же, сколько и обида в душе Троллейбусорога, и сейчас эти мысли должны были быть выговорены полностью. Никто не перебивал.

— Разве вы все не помните? Как он слушал все разговоры, как он наблюдал за нами и немного интересовался простыми вещами. Он же пробовал делать оригами, когда увидел, как дети играли с этими бумажными фигурками. Троллейбусорог был, пусть и ненамного, но чем-то разумен. Он был единственным, кто мог рассказать всю историю Радонии, будучи её очевидцем! Это же удивительно! — Айзек обвёл взглядом всех присутствующих. — Но вы просто изо всех сил старались не замечать этого.

На этом он сделал паузу, как будто спрашивал что-то. Никто не изрёк ни слова. Даже лери. Они стояли как отключенные роботы, не смея шевельнуться. Альва и Джеспер были погружены в речь всем своим существом.

— Что ж, и я не без греха буду. С детства я относился к лери как к некой абстрактной живности, которая, ну, существует, и пусть… — он легонько помахал рукой, словно отгоняя мошек. — Ну, убиваем мы их. А разве на Земле не охотятся на дичь, на вредителей? Там, насколько я знаю, яро в одно время боролись с волками, чтобы защитить пищевой скот. И я их отлично понимал, у них выбора не было. Да и человеческая ярость границ просто не знает. Но мы, ох… Я подумал как-то, мы ведь до сих пор живём в таких древних временах. Мы просто берём наши ручные орудия и выходим на охоту, как и там, на Земле. Даже не думая, даже не разобравшись толком. Почему эйло уничтожили город, когда мы строились на острове тогда?..

— Послушайте, коллега, — Избранник постучал когтями по столу, — вас, кажется, куда-то не туда понесло. Может, за…

— Туда меня понесло, Кликун, — ответил ему мужчина. — Просто я не говорил об этом раньше. Много думал, но не говорил, — затем обратился ко всем. — И если вы осудите меня за такие слова, ну и пусть. Зато я буду уверен, что была причина оставить Троллейбусорога в живых. Тогда ещё, когда он выбрался из своего склепа. Но его время рано или поздно пришло бы. Мы разбирали сотни эйло, пора бы починить хотя бы одного.

Мэр взглянул на Джеспера как на последнюю надежду. Как будто зная о его истинном мастерстве.

— А если не получится вернуть его в сознание, то… — он вздохнул и тихо прокашлялся, — мы увековечим его память в музее. Подлатаем его тело, оно у лери не разлагается без воды. Сделаем ему новые крылья, красивые, пернатые чтобы были. Как у ангела.

— Это довольно… довольно смело, — растерянно пробормотал хиний мэр, не зная, как на это реагировать, — только для ангела Троллейбус какой-то страшноватый.

— А кто сказал, что нельзя его перекрасить или вообще чуточку переделать? Пусть люди видят его таким, какой была его душа. Я покажусь, наверное, странным, но только недавно понял, что, несмотря на свою вину, тот лери изо всех сил старался извиниться перед нами. Он старался быть для нас человеком, но мы подорвали его веру в нас.

Со стороны зала послышался нарастающий гул голосов.

— Подумайте об этом, — завершил человеческий мэр, хорошо зная, как на него теперь будут смотреть многие.

— Вот это он, конечно, зря сказал, — произнёс один из иххов-охотников, держащих на прицеле двух человеческих лери. — О чём он думает? Троллейбусорог просто очень долго готовился, чтобы за один присест стереть всех нас с этого острова. Мы не должны сохранять его в таком виде, это маразм какой-то!

Но не все были на его стороне. Кое-кто всё-таки поддерживал сохранение хорошей памяти об этой некогда незримой части города, без которой Радония всё равно не осталась бы прежней.

Началась активная словесная потасовка. Уже половина к половине всех присутствующих настаивали на своём, и Айзек был во главе. Кликун же просто не знал, какую сторону ему выбрать, ведь он не питал какой-то особой ненависти или любви к лери. Он просто хотел, чтобы город был в безопасности. Он был безмолвным наблюдателем, как и те несколько рину из-за своих тихих голосов, как и токарник с лекарем, остающиеся посреди этого «воробьиного» переполоха просто незамеченными.

И, видимо, в разогревающемся споре вот-вот должна была родиться истина.

***

Надо же. Надо же! И все эти слова стоили жизни старого корнотеку? Чтобы стать ангелом, он должен был разбиться об землю?

Слушая всё, что говорили окружающие, я думал, что, возможно, не зря опьянил вождя крылатой колонии. Можно было бы просто как-то извернуться и отключить его лерский голос, или сенсоры срезать с антенн. Что бы тогда было? Я думаю — ещё хуже. Это бы разозлило Лео, и усмирять его пришлось бы таким же озлобленным на него людям, а не кровяному металлу.

И всё же вину я какую-то чувствовал. Она смыкала рамку в моих глазах, таилась в нервах, отдающих статикой, трясла дрожащие инструменты. Этого никто не замечал. Все выясняли то, о чём мы с Туманом уже когда-то размышляли, и не один раз.

Могли ли мы быть для людей людьми?

***

— Ну-ка, все сюда. Сейчас вылетит птичка.

Да, этот щелчок, с которым проснулся Леонард, издали именно глаза. Зрение вернулось к нему мгновенно, будто раскрылись объективы внутри его странных окуляров. Перед взором застыв, как на фотографии, стояли трое лери, и у всех в глазах замерло некое волнение.

— И… Вот она! — произнёс тот, кто убрал руку с груди корнотеку.

Корнотеку, который всё ещё отходил от небытия. Который неспеша водил большими спокойными зрачками, осматривая помещение и каждую пылинку, летающую перед ним. Он увидел в уютной комнате крашеные под дерево стены, немного мебели по углам, а в окне привычную радонийскую погоду: небо застлали пёстрые голубые тучи, а меж разрушенных домов вдалеке виднелась туманная пелена. Никто не говорил, стараясь не мешать пробуждению телендорской птицы.

Все с улыбками в глазах смотрели на неё. Зрачки дёрнулись вслед за крылатым силуэтом в окне. Кажется, там пролетел какой-то эйло.

К Троллейбусорогу возвращалось ощущение своего тела. Вернее, чувство уже было, с самого начала, просто карат не знал, на чём ему сосредоточиться. Каждый орган должен был быть начеку, проверить окружение, которое оказалось вполне нормальным.

Правда, Туман обнаружил себя в странном положении — лёжа на спине, на чём-то мягком. Огромный хвост, стелясь под ногами, концами перьев свешивался с кровати. Антенны лежали по бокам, уходя куда-то на пол. Из-за них было не совсем удобно лежать, но всё смягчала нежная подушка.

Когда ещё сателлит мог лежать на подушке? На кровати? А главное — где такое могло произойти? Размышляя об этом, телендор другой половиной разума пытался найти где-то рядом свои крылья.

А как же крылья?!

Вместо отклика от могучих опахал по нервам ударила остаточная боль. Дальше лопаток ничего не было, кроме кродоновых пластырей.

Редкомах приоткрыл рот, и его зрачки стали убавлять в гранях. В этот момент на его голову опустилась рука заботливой Альвы, стоящей справа от кровати. Токарник погладил его грубые серебристые волосы, успокаивая птаха. Сегодня Альва была одета в новое скромное платьице, которого её верный друг ещё не видел.

Она была рядом, отчего становилось так хорошо, что и о крыльях позабыл её верный Голубочек. Он взглянул на незнакомого ему юного водохлёба, стоящего где-то у ног, на лекаря с рыжим платком на шее, сидевшего на кровати прям рядом-рядом, прибирающего поудобнее свой пернатый хвост. И только что заметил маленького хина, выглядывающего из-под низу одной своей головой, насколько роста хватало. Рину бултыхал зрачками, но сейчас не издавал ни звука, хотя обычно попискивал, как синица, от волнения.

— Джеспи… — вырвался тихий голос, как на тяжёлом выдохе. — Прости меня, Джеспи. Альва, — он набрал воздуха. — Вас убили из-за меня…

— Бредит, наверное. Бывает такое у лери? — спросил Ричард.

Туман встретился с ним взглядом семигранников, не шевеля головой. Альва в ответ пожала плечами, а маленький хин безмолвно наблюдал за телендорами, мотая головой то к одному, то к другому.

— Эх… — выдохнул сателлит, осознав свою неловкость.

Джеспер успокоил бескрылого, придвинувшись к нему поближе: — Не переживай, Лео, все живы, — он ласково погладил его по ребристой груди. — Все живы.

— Лео?.. — от этого слова эйло провалился глубоко в свои мысли, в воспоминания своей долгой зесамской жизни. И этого имени он там не нашёл, — Ты всё-таки сделал это…

— У меня не было выбора, — сизошкурый покачал головой.

Альва опустилась на кровать, ложась рядом, чтобы обнять Троллейбусорога за голову: — Только не переживай. Мы с людьми немного договорились.

Но тот и без этого не злился на Джеспера. Он спокойно произнёс: — Ладно. Что было, то было.

Тонкая ладонь опустилась на большие глаза, нагнетая сонливость и спокойствие. Токарник смахнул пылинки с бледных стёкол сателлита, и он тихо поблагодарил её за это.

— Погорячился я тогда, наврал тебе, а тебя прогнал, — он перевёл взгляд к лерскому врачу. — Мне момент радости ударил в карат от всех этих эйло, я очень чувственный стал. Я прям так переживал за них. Такие милые, такие безобидные птички. Кто бы о них позаботился, о таких глупеньких? А я и не заметил, подался… И что же случилось дальше? Что я лежу здесь, цел и… нет, всё-таки я сильно повредился.

Редкомах хотел подняться с кровати, но не смог даже шевельнуться. Ноги, руки, даже хвост намертво отказали. Корнотеку сдвинул антенны к себе поближе. Но одними рожками себе, конечно, нельзя было помочь.

Джеспер взял вялую кисть большего лери, подержав её у себя в руках: — Я отключил большинство твоих мышц. Чтоб ты быстрее поправлялся.

— Не дело редкомаху так лежать. Переверни меня хотя бы спинкой наверх. Мне неудобно, — жалобно произнёс раненый.

— А так нам будет неудобно тебя кормить и вычёсывать, — немного со строгостью в голосе сказала Альва. — Потерпи уж. Не изобрели пока удобных кроватей для сателлитов.

Слова подействовали. Леонард поднял правую антенну, приобняв ею любимую. Он коснулся и Ричарда, который боязливо оглянулся и отошёл от рога подальше. Водохлёб как будто чувствовал себя лишним, но представился большекрылому. Не стали бы лучшие друзья Тумана приглашать сюда неизвестно кого. Тем более, эйло был говорящий.

— Альва… Мы где?..

— В больнице мы, в человеческой, городской. Комнату для тебя освободили специально, а я сварила две кровати, чтобы тебе места хватило, — ответил иредр, улыбаясь глазами. — Скажи Джесперу спасибо, что всё уладил. Как я понимаю, он вылитый человек теперь? Раз с радонийцами договорился.

— Не надо об этом, пожалуйста, не говори, — умоляющим тоном попросил корнотеку. — Я был таким же глупцом, как и все дикие мы.

Отстранившись, Альва присмотрелась к стёклышкам. Она начала колупать край с одного из них и подцепила ногтями плёнку.

Он отвёл взгляд в сторону: — Мне будет не хватать нас, но я переживу. Ты здесь, и… мне этого хватает. Надеюсь, будет.

С лижущим звуком пальцы стянули с глазного стекла полный царапин прозрачный слой, как защитную плёнку с экрана новой электроники. Этот глаз засиял ярче. Альва провела подушечками пальцев по идеальной глади лерского стекла.

— Птичка моя, мой Лео… — спустя мгновение и сама Альва ещё раз припала к лери, осторожно обнимая вновь.

— Да, теперь я знаю. Я тоже тебя люблю. Не думай, что столько лет выветрили тебя из моей памяти, — говорил тихонько бескрылый. — Когда я увидел тебя ещё человеком, мне что-то вспомнилось. Что-то далёкое. Я не придал этому значения тогда. А когда мы с тобой начали вместе жить, я смотрел на тебя и думал о чём-то своём. Ведь каждый взгляд в твои глаза приносил мне странные воспоминания.

***

Тебе я о них не рассказывал. Ты не любила слушать бессмысленные бредни, а я их таковыми и считал. Одной из таких было воспоминание о том, как я бывал в человеческой шкуре. Вернее, в каждом из них я представал перед собою, лишённый крыльев и хвоста, рогов и глаз, был маленький, слабый. Ни на что не способный младенец.

Я помню, я общался с детёнышами, что-то у них просил. Ходил пешком до их дома и с ними разговаривал, там мне передали банку жестяную, а в ней были какие-то скобы. Нужны мне были тогда они, но точно не для употребления. Я возомнил себя мастеровым лери и приколачивал эти железки к прутьям, потом сделал из них раму и к чему-то ещё присобачил. Потом как-то не так взялся и порезал руку. И, представляешь, от такой маленькой ранки — всего-то на пол-ладони — мне стало так больно, что я даже закричал. И прибежала ты. Мы домой быстро пошли, лечиться.

Ещё мы с тобой что-то красили. Я совсем не помню, что именно. У нас был такой дом, что рядом было всё на свете: и бочки какие-то, и ящики, и сарай, немного напоминающий мой дом сейчас. Ах да, точно! Мы красили деревья! У корней, чтобы… вот этого я не помню. Но в нашем саду были деревья, и были они крохотные — немного выше нас с тобою.

Я и не понимал, откуда у меня всё это. Я думал, что моя жизнь началась с того момента, когда я проснулся в своей лачуге, построенной для меня хинами. Вот, я там был — и проснулся, и всё. О том, что было до этого, я не думал. И то, что я вспоминал, смотря на тебя, я скидывал на своё хорошее воображение от людских историй в городе. Их я наслушался с достатком.

Мы с тобой в моих воспоминаниях гуляли по улицам, иногда куда-то спешили. И что-то ели. Это была не тёмная вода, я жевал это как снег. И ощущал разные вкусы. Мы вместе готовили нашу еду, и я как-то испёк какого-то огромного зверя целиком, он был похож на ково́рку и формой и размером, каплевидный. Мы его ели неделю, и он нам настолько надоел, что мы отдали половину соседям. Внеплановый гостинец, так сказать.

Ты, Альва, провожала меня до моих крыльев, в которые я садился, чтобы взлететь. Тогда я мнил себя курьерным эйло. И, наверное, мои крылья были отдельно от меня, чтобы я мог проходить в двери, они ведь не складывались. Они были как будто неживые. Наверное это их называли люди самолётом. Меня тут, в Радонии, часто называли гибридом человека и этой штуки. Но я ощущаю себя вполне цельным. Это фантазии. Это люди выдумали.

Наверное, тогда бы, в детстве, я б подумал, что всё моё тело — просто технологии какие-то. Что на Земле они дошли бы до такого через много-много лет. Чтобы срастить кого-то с искусственными крыльями и дать мыслить неслышимым голосом. И каким-то образом мне вытащили все кишки и запихнули вместо них мотор. Ну, если с первого взгляда посудить. Тогда бы я подумал: кто это сделал, тот — придурок полный. Ведь людям удобнее, чтобы самолёт был отдельно от тела. Наверное, я себя ой как испугался, когда ртуть на меня подействовала. Не справился с управлением… Давай не будем о печальном.

Странно о таком говорить, но я не оставлю свои мысли в себе. Я хочу рассказать тебе всю эту мешанину, которая пришла ко мне с тобой. Тогда я ещё не был вожаком эйло, и точно о таком не думал. Я был, как и ты, беззаботным ребёнком.

Только ты хотела, чтобы с нами были ещё детёныши, но поменьше. И я радовался этому, но воспоминаний с этими крохами я так и не нашёл. Да и без них ты была счастлива. Я часто заставал тебя за работой — ты собирала прекрасные поделки из разной фурнитуры и бумаги, ты говорила, что такое сейчас в моде, и продавала их. Но некоторые, самые красивые, ты оставляла для тех детёнышей. Ты улыбалась, прямо как человек. Эм… Да, как человек. По-человечески улыбалась.

А сейчас, ну, зачем нам улыбаться? Просто скажи мне нашим голосом «хорошо», и я пойму. И я поверить не могу. Если бы не Джеспер, я бы никогда не связал все эти вещи воедино. И то, что я Леонард, я бы не узнал. Но, боюсь, тот прежний я уже исчез насовсем. Много воды утекло. Я тебя слишком долго ждал здесь, Альва.

***

— И я тебя, Лео. Я всегда была уверена, что мы найдём друг друга. Просто не думала, что мы так изменимся, — говорила Альва, полулёжа рядом и опустив голову на блестящую жилами войлочную грудь сателлита.

Та приподнялась — Туман набрал воздуха в лёгкие. Он продолжал свой монолог, увлекая её своими воспоминаниями, которые впечатлили его когда-то. Всё быстрее они прилетали в память, как собирающаяся стая телендорских птиц, и вожак, внимая каждой из них, пересказывал разные истории одну за другой, многое понимая по-своему.

— Пойдём, оставим их наедине, — шепнул Ричард, подбирая Ирланду на руки.

Джесперу не составило труда быстро и незаметно уйти, чтобы не мешать Альве и Леонарду встретиться вновь после этой долгой разлуки. Им надо было многое обсудить, а, возможно, и рассказать то, что они не успели тогда, на Земле.

Мелон нёс рину на руках как ручного зверька. Даже погладил его по густой малиновой гриве.

Как только Джеспер прикрыл выдвижную дверь, посыльный начал говорить: — Беру слова назад, я считал, что ты просто стеснительный юнец, когда говорил про Альву.

— Я? — скептично ответил Джеспер. — Ну, разве что для лери я молод. И видок такой. Хе-хе, взгляни на Леонарда, ему лет больше, чем нам всем вместе взятым.

Лери оказались в коридоре больницы. Это был первый этаж — единственный, что уцелел в этом здании после нашествия эйло. Пациентов успели вовремя переместить в подвалы, так что почти никто не пострадал.

Ричард выпустил на пол маленького фермера, тот просто ходил вокруг, иногда поднимая в воздух пенёчки, которые уже немножко подросли. Джеспер, озираясь на редких людей и хинов, ходящих туда-сюда, подошёл к окну в конце коридора и опёрся руками о подоконник. Он смотрел на одинокую улочку, заваленную хламом. Люди немного прибрали там, чтобы возможно было ходить.

— Да уж. Он такой старик уже. Даже по меркам лери, — подошёл и Ричард, тоже глядя в окно.

Он был сегодня без костюма, это было на него непохоже. Он мог его себе уже позволить, но до сих пор не надел.

Ситуация в городе немного успокоилась после того, как общины разрешили свои споры. Они дали человеческим телендорам время, чтобы узнать, кто такие лери на самом деле. Предстояло совершить много дел.

Мелон оглянулся и подобрал Ирланду, запустив того на подоконник. Хин прилёг на своё брюшко, всё ещё молча. Но, подумав, он подобрался к руке лекаря, обвив её хвостом.

— А сколько вообще лери живут? — поинтересовался Ричард.

— До пятисот нередко доживают, — ответил ему Джеспер. — Но большие лери живут дольше. До шестисот с половиной — вполне могут дотянуть. Если так, то, получается, Лео не такой уж и старик.

— Мы не знаем, сколько он прожил на материке, сколько он прожил здесь до людей, — водохлёб покачал головой. — Есть одна процедура, когда из коренных тканей выделяют человеческие клетки. И по их количеству смотрят примерный возраст. И говорят, чем их меньше в теле — тем старше лери.

— Может, я каким-то своим чутьём это умею распознавать? Зачем резать без причины?

Услышав это, Ричард взглянул на Джеспера семигранным взглядом. Кажется, догадался, в чём крылась причина этого ответа.

Но Йохансен решил сменить тему: — Слушай. А ты нам так и не рассказал, что с тобой случилось, когда ты остался на земле. В ратуше. Как ты в барьере оказался? Причём, в другом доме!

— Ой, это такая странная история. Можно, позже расскажу? Всем вам вместе взятым?

— Не надо ничего бояться, Рич. Я пойму тебя, если ты сорвался. Ничего страшного. Я тоже попадал в нелепые ситуации из-за того, что я лекарь.

— То, что ты попал сюда — это одна большая нелепая ситуация, — Мелон на секунду посмеялся глазами.

— Ну, пожалуйста, — лекарь погладил водохлёба по крылу. — Расскажи, дружище. Ирланду пока ещё ничего не слышит.

Тот отвёл взгляд к окну, постучал ногтями о металл подоконника и начал.

***

Когда ты улетел… во мне что-то переключилось, я стал как будто сам по себе, без знакомой опоры, и просто хотел выжить. Я вообще не помню, о чём я думал, но с какого-то перепугу попёрся наверх, в ванную, не смотря на то, что меня просили пройти в подвал, и там было бы спокойней. Но я не люблю подвалы, очень не люблю.

В ванной моя природа взяла надо мной контроль, и я напился так, что не мог оттуда вылезти. Там я уже помню частично. Я так обрадовался, что всё время пролетело в одно мгновение, и я наслаждался тем, как полнеет мой желудок. Как это низко. Я про зарядку забыл, и про всё забыл, и вот результат — я отрубился на месте.

Но меня спас ты. Я так думал. Какой-то неизвестный эйло твоей породы напялил на себя твой платок. Но я не думал о том, что он сделал с тобой. Я думал, что это и есть ты!

Этот странный лерёк нашёл меня и вытащил из ванной. Он привёл меня в сознание… эм… зарядкой! Каким-то чудом зарядку нашёл в моей сумке, которую я брал с собой в ванную. И на зубы мне надел. И я очнулся. И я очнулся собою! Вот это был шок для меня, если честно. Не знаю, как там дикие водохлёбы принимают себя без всяких «но» и им нравится, но я, мне хватает и того, какой я сейчас.

Тот лекарь помог мне вылить всю воду из себя. И нет, его я не боялся, у меня выбора не было. Да и было это не так уж и страшно. Нужно всего-то засунуть в глотку что-нибудь плоское — и вода хлынет наружу. Мне, если честно, немного понравилось моё истинное предназначение, только… не говори об этом никому, ладно? При лери, при своих вполне можно, но вот, люди не поймут. При них я буду сдерживаться.

Ну так вот, мы с тем лекарем спустились всё-таки в подвал. Там уже собрались все остальные и повели нас в какое-то убежище, которое этот лекарь и открыл. Что ж, проторчали мы в этом под-подвальном помещении ещё часа три, пока меня не выперли оттуда под предлогом разведать обстановку.

Но когда я вышел, а хотел только на шажок выглянуть, за мной обвалилась какая-то коряга. И я рванулся куда-то, улетел. Я был так напуган, я полностью забыл, кто я такой. Меня могла успокоить только вода. И я метался в поисках неё. Спустился на улицу и, как животное, начал пить из лужи. Мерзость! Я не смогу это вспоминать без тошноты. Потом я забежал в какое-то здание, искал вход в уцелевшие помещения.

И нашёл. Я спустился в какой-то подвал, маленький, но там меня ждали люди и хины. Я замер. Просто смотрел на них. Я хотел уходить, но увидел этот маленький квадратный глаз, который держал кто-то их них, кажется, ребёнок. Он так уверенно вытянул перед собою Виндоверу, был так серьёзен, что я забоялся этого мальчишку. А сама Виндовера пробудила во мне жажду, и я направился к воде. Там меня заключили в барьер, завязали руки, а заметил я это лишь тогда, когда очнулся после долгой «трапезы».

Но они стали об меня греться спустя некоторое время. Да, там было довольно холодно. Они не стали меня пинать, бить, ругать, а просто прижались к моим бокам. И я попробовал с ними договориться, когда пар пошёл. Было необычно говорить с теми, кто ни разу не общался с лери. Но я добился своего. Меня высвободили из барьера. Всё равно я был слишком толстым, чтобы убежать.

Я объяснился: кто я такой и откуда взялся. Отнеслись ко мне с пониманием, хоть и немного предвзято. В любом случае людям ничего не мешало отойти от меня или показать мне Виндоверу, которая, хочешь не хочешь, тормозила мои мысли. Они просили погреться об меня, и я понимающе расслабился. Какими бы люди ни были по отношению к нам, на Восточном материке они без нас бы долго не протянули.

Тем более в этом подвале не было водохлёбов, совсем. Их увёл другой лекарь, и никто из местных не смел ему мешать. Но у этих людей появился я: мягкий, тёплый, спокойный… разноцветный лери. Они изначально почуяли во мне что-то странное. Ну, это не удивляет, у меня-то ещё и крылья были. И они так мне радовались, что я перестал переживать насчёт своего тела. Но взрослеть в нём я всё-таки не буду, я ещё хочу в полной мере пользоваться привычными вещами.

Я им рассказывал, что даже, если мои инстинкты возьмут надо мной верх, то никому это не навредит. Много ещё чего рассказывал. Я тоже, как и они, боялся стаи. Так мы пробыли в том подвале некоторое время, пока нас не нашли эти «стражники». Они сказали, что проведут всех в безопасное убежище, с едой и теплом, а меня хотели бросить, ведь перов нужных им у меня не было. В плане добычи энергии я был им бесполезен. Но мои собеседники заступились за меня, и я уже не боялся идти с завязанными глазами.

Думаешь, как я сытый вышел из подвала? Я уже рассказывал, как лекарь слил воду из моего желудка? Так вот, я попросил людей сделать со мной то же самое, и, оказывается, у них был инструмент специально для «сдувания турбинок». Ну и вот, после этого я пошёл следом за ними, и меня не оставили где-то в сарае, как Тумана, а просто попросили подождать на ближайшей вахте. Я спокойно просидел там, затем заночевал — на скамейке под присмотром охранника. А наутро мне уже всё рассказали о случившемся и о решении общин.

***

— С ними мне ещё нескоро удалось увидеться, — заканчивал Ричард. — У них дел было до крыши, со мной беседовал кто угодно, только не мэр. Ещё сумку мою со всеми вещами в подвале ратуши искали… В общем, суета. Зато я так рад, что всё это хорошо закончилось.

— Да, — подтвердил Джеспер, смотря на улицу. — Хорошо.

— Не устал?

— М? От чего? — он обернулся к водохлёбу.

— Эйло отгонять. Ты с этим сигнальником по всему городу носишься, только полчаса назад прилетел сюда, чтобы Лео включить. Ну и что? Они опять слетаются, — Мелон показал в окно, на небо, где иногда пролетали крылатые зеваки.

А некоторые из этих зевак были не против прихватить себе чего-нибудь от города.

— Да уж, — зрачки лекаря показывали по шесть граней. — Одолжишь твою зарядку? Ненадолго. Туман немного придёт в себя, и я присоединю сенсоры к его антеннам. День-два, и приживутся.

Собеседник промычал что-то, затем подумал: — Ради благой цели, однако, но я не люблю, чтобы моими личными вещами… Ну… Почисти зубы, как следует, и можешь брать. Хорошо?

— Да брось, у меня даже слюны нет. Это просто пыльца, она у всех одинаковая…

Джеспер прервался, он оглянулся на голос, как и Ричард: — Мистер Йохансен!

Крылатые увидели врача, который быстрым шагом приблизился к ним.

— Уже включали вашего пациента? — спросил человек. — Как он там?

— Отлично себя чувствует, — ответил его телендорский «коллега». — Заживает понемногу.

— Можно на него взглянуть тогда? Просто интересно. Я ничего не буду делать, мало знаю о вашем теле. Забота о нём — однозначно на вас.

— Дадите ему жидкости, Ричард поможет, — лекарь оторвался от подоконника, а рину забрался ему на руки. — Двух литров вполне хватит. Не забудьте надеть паровую маску, которую я для него сделал. Мне уже пора вылетать.

Врач усмехнулся: — Вылетать? Не опоздайте.

Джеспер понял шутку, но не стал кривить лицо в надежде изобразить улыбку. Он «улыбнулся» девятигранниками. За свою крылатую жизнь он научился чуть-чуть изменять зрачки самостоятельно, без вмешательства эмоций. Стоило о чём-то подумать приятном (предвкушая лечение Тумана), как в голове проносилась пара синхронных щелчков. Проблема была лишь в том, что эти щелчки через пару секунд слышались снова, возвращая правду в глаза. Природу нельзя было обмануть.

Оставив всех троих, Джеспер поспешил к выходу. Он взял со столика в прихожей «говорящий цветок» и шагнул дальше, но ощутил касание на крыльях. Эйло оглянулся.

«Стой», — промигала ему хвостатка.

Лекарь отложил сигнальник и повернулся к ней полностью, увидев перед собой бескрылого эйло. Вид Тучки уже не был столь плачевен: белые шрамы затянулись синим бархатом, многие покрылись сеткой заместо «сбежавшего» кродона, пеньки перов за спиной начали прибавлять в длине, шевелясь в такт антеннам.

«Что?» — спросил её лекарь.

— Так, и почему ты не в своей палате? Я своим собственным сердцем тебе сказал — оставайся на месте.

Тучка сцепила руки в замок: — «Поиск существа. Маленькое существо», — затем она взяла свою руку другой, будто держала это существо, и показала ею «пасть».

Йохансен, смотря на эту игру в «крокодила», не сразу догадался, о ком шла речь. Но другого выхода на сегодняшний день не было.

«Что? Существо?» — переспросил сизошкурый.

Темношёрстый эйло в нетерпении дёрнул хвостом. Он побродил по прихожей, и тут с улицы вошёл степной хин, стягивая с ног обувь. У бескрылого появилась идея. Он подошёл к хвостатому и потрепал его по гриве, как любимого питомца, потом ещё и нежно обнял. На такое хин среагировал возмущённым звуком, он как можно скорее попытался выскочить из объятий. Трёхпалый сандаль врезался в грудь Тучки, оставив на воротнике грязные полосы.

Джеспер стиснул зубы: — Извините, извините. Это она не со зла.

— Ну нельзя ж так пугать! — хищник, обойдя добрую хвостатку за метр, подобрал свою обувь и поставил на полку.

Встревоженная грива словно готова была вот-вот сорвать воротник костюма, но быстро легла на место.

«Существо. Существо. Поиск», — Тучка обеими руками показывала на подсказку к этому «существу». Хин недовольно косился на неё.

— Ах, Ирланду, — без эмоций произнёс лекарь.

— Со зла, не со зла… — приговаривал прохожий. — Почему ты его не образумил до сих пор? Я слышал, что это добрый лери, но никто не будет рад, когда на него так кидаются. И я ещё не кусачий, а то хины разные бывают.

Джеспер взглянул в глаза Тучи, промигав «следуй». Такого она бы ни за что не ослушалась, будь она трижды озорным эйло.

— Тучка — сама неожиданность. Даже для меня, — он взял её за руку и повёл обратно в коридор.

Степной хин немного подождал, прежде, чем пойти вслед за лери.

Йохансен тем временем проводил хвостатку к другу, по которому она успела хорошо соскучиться. Тучка трепетно подняла на руки маленького хина, подбежавшего к ней, как утёнок к маме.

— Услышала мой голос, — пропищал Ирланду Джесперу, пока длиннохвост нянчил его, — и засуетилась. Тучка так сильно привязалась ко мне, я сам не знаю, в чём дело. Я с нею побуду. Отнесёшь меня домой позже?

Лекарь уверенно кивнул ему. Он отвёл бескрылого эйло в его палату, а точнее, в другой небольшой кабинет, освобождённый под неё. Затем решил на всякий случай отключить Тучке нервы ног, чтобы та опять не наворотила разного. К тому же это не мешало хвостатке учить язык жестов, которому её активно тренировал Ирланду. Но на слух учить дикарку не было необходимости, она откуда-то немного понимала речь. Видимо, не такой уж и дикой она была, иначе бы не ходила хвостом за фермером.

И тот был не промах — настоящий леровод!

Прикрыв дверь, Джеспер вновь направился к выходу. Взял в руки сигнальник, а входную дверь отворил крылом. Иногда опахала были удобны не только для полётов, и лери постепенно открывал для себя эти полезные мелочи. Лекарь немного разбежался, собирая взгляды идущих мимо горожан, и оторвался от зеркальной металлической брусчатки. Он сделал круг, набирая высоту. Он взглянул на ужасающие развалины на «крыше» пока ещё одноэтажной больницы.

После всего случившегося в больнице почти никого не было — большинство врачей и пациентов распределили по другим зданиям. Но это было лишь на первое время. Джеспер пообещал где-то достать и обучить двух-трёх лери строить по-людски, а ещё сам желал помочь с восстановлением. Это стало бы вкладом не только в какое-то здание, но и в репутацию лери.

СЛОВАРИК

Ково́рка — пастеглоточный кейхоху длиною около метра, из отряда каплеобразных. Покрыт жёсткими травничками, напоминающими щетину, травнички плотно прилегают к телу и блестят, что делает кейхоху похожим на рыбу. Не смотря на это, живёт коворка на суше, зрение у неё отсутствует. Имеет чёрный чернильный цвет, переливается фиолетовым и бирюзовым, это делает животное незаметным в глуши плотных джунглей. Охотится коворка из засады, оставаясь неподвижной, пока близко не пробежит мелкое существо. Затем коворка смыкает три своих когтя по сторонам тела, зажимая добычу. После того, как жертва перестаёт вырываться, кейхоху начинает разделывать её лапками и съедает. Не используется в качестве пищи у хинов из-за большого размера.

Продолжительность жизни лери — лери живут долго в сравнении с человеческими существами. Мелкие лери, которые по росту и пропорциям сравнимы со взрослым человеком, могут прожить до 370-400 лет. Лери покрупнее до 500 лет, но до шестисот доживали единицы. Это связано не только со сложностью измерения возраста путём запечатления дат, но и с потолком возраста лери — с определённого размера продолжительность жизни у всех видов одинакова. Во время лероморфизма часть тканей, преимущественно мышечных, сохраняется в виде «архива» ДНК, которым пользуется тело лери для поддержки человеческих частей тела (кости, пропорции, нервы, кровеносные сосуды). С течением времени клетки портятся и их остаётся всё меньше, а когда их не остаётся, то у лери не остаётся, грубо говоря, схемы для восстановления своего тела. Если лери будет жить дальше, он будет становиться хрупким и восстанавливаться будут только те части, которые он приобрёл во время лероморфизма. Старые лери должны беречь себя так же, как это делают люди. Меньше всего живут легкокрылые эйло, так как в их маленьком теле остаётся меньше ДНК-архива — всего 130-150 лет.

Кусачий или не кусачий — не секрет, что хины часто кусаются. Укус может быть не только агрессией, но и просто жестом, означающим: уверенное отрицание (можно укусить себя или что-то поблизости), предостережение (укус за шею или морду собеседника), и так далее. Укус в переговорах, как правило, лёгкий, не оставляющий следов на теле. Некоторые хины рефлекторно могут укусить банально из испуга, а некоторые, более сдержанные, не станут этого сделать. По такому они разделяются на кусачих и не кусачих, и перед началом диалога желательно предупредить собеседника об этом. Можно сказать, что кусачесть определяет темперамент хина. Есть спокойные, есть те, кто кусает только по делу, а есть те, кто кусает без разбора или даже при радостных чувствах.