Рабочий день был ужасно нагружен, но, несмотря на свою увлеченность чтением этих, несомненно, интереснейших документов, половина из которых напечатанные на бумаге — те, что ему подкинул любитель ретро стиля, чтобы проблемы были выполнены в более срочном порядке, он засыпал. Постоянно засыпал, и час сна на обеде вызвал только большее желание уснуть на пару месяцев подряд. Он засыпал, когда печатал свои отчеты на принтере, он засыпал, когда ездил на чьи-то награждения, он засыпал, пока подчиненные рассказывали ему как продвигается дело о раскрытии какой-то шайки преступников. Он не мог дать ни одного адекватного поручения, кроме «чай, черный, три сахара», но и домой пойти не было возможности. Так он и проспал ебалом на столе, рядом с нетронутой кружкой давно остывшего чая.

— Калеб.

Даже сквозь крепкий сон этот голос сумел пробраться и вызвать незамедлительную реакцию. Калеб, как натренированный, вскочил со стула и только потом открыл глаза и проснулся. Судя по часам, он проспал часа четыре.

— Здравствуйте, Войд.

Сейчас не приходилось гадать, что он натворил, он помнит, что не оставил отчеты, не отправил десятки листов бумаги, и Войд точно недоволен таким поворотом событий.

— Идите домой, раз вы так утомились.

Естественно, совет был ловушкой: уйди он сейчас, ничем хорошим это не обернется.

— Извините, я сейчас же допечатаю отчеты и пришлю вам, не знаю даже, как я умудрился уснуть.

Если он уйдет сейчас, Войд наведается к нему домой, чтобы отыскать причину его недосыпа, даже не подозревая, что он — та самая причина. Калебу вовсе не хотелось принимать у себя гостей ближайшие много лет. Инспектор, конечно, не будет блевать в раковину, но лучше бы блевал, чем делал то, что он любит делать, когда наведывается.

Калеб заметно мнется, но собрав себя в руки, начинает быстро печатать. Сложно писать отчет по делу, которое ты совсем не помнишь, но он упорно делает вид, будто занят, пока Войд молча за ним наблюдает. Неловкое молчание затягивается, потому Калеб все же задает вопрос.

— Что-то еще?

— В последнем отчете, что вы прислали мне в обед, есть опечатка. Объяснитесь.

Удивительно, что тут вообще нужны объяснения, после того, как его буквально застали во время сна за столом.

— Мне жаль, знаете, ошибки, все-таки, человеческий фактор.

Твердой угрожающей походкой Войд приближается к столу и кидает всю стопку бумаг на стол. Конечно, вместо того, чтобы попросить его перепечатать один лист, его заставят перечитать все и найти эту опечатку где-то, может, в самом конце. После этого инспектор выходит из кабинета и Калеб вздыхает. Он нихрена не выспался, но работать придется. Скорее всего тут он и переночует. Калеб оглядывается на свет ночных фонарей за окном, солнце давно скрылось и, обычно, в это время он уходит домой, но он сделал только половину всей работы. Перечитывает десяток раз, тщательно проверяя по букве каждое слово, перепечатывает бумаги. В голову Калеба, почему то, закралась мысль: а как развлекаются нормальные люди? Так уныло постоянно работать и просто сидеть в квартире, где он также работает и только в удивительно редких случаях нормально спит. Все люди так живут? Не может быть, ведь, по тому же Кавински так не скажешь.

Дом встретил тишиной и Калеб, совсем заебавшийся от двойной нагрузки, уснул на диване, но лишь на несколько часов, позднее ему пришлось снова идти на работу. Неделя казалась адской по нагрузке, но, не считая случая в понедельник, прошла она гладко. Большая загруженность способствовала быстрому течению времени, он сам не заметил как последний рабочий день подошел к концу.

Поездка на мотоцикле была отрезвляющей, помогала вернуться в реальность после бездумного существования всю неделю, поэтому, Калеб по привычной схеме уезжает на нем за город, сначала строго соблюдая правила дорожного движения, а в сельской местности, даже сняв шлем и бросив прямо на обочине, едет на полной скорости по старому асфальту, наслаждаясь холодному сносящему потоку ветру, почти задыхаясь. Адреналин заставлял сердце биться чаще, заставлял чувствовать себя живым, он сам не заметил, как улыбался навстречу огромной скорости. Он даже не всегда ехал по дороге, часто съезжал на сухую землю, подскакивал на кочках и это добавляло больше счастья, хотя бы потому, что больше нет места в Альт-Сити, где он мог бы так же нарушать правила.

К сожалению, долго кататься так сложно, без шлема, защищающего глаза и нос от сильного потока воздуха, поэтому пришлось потихоньку, по всем правилам, аккуратно и, внимательно следя за дорогой, возвращаться в свою темную пещеру. Как обычно, он проехал маршрутом за километры от дома Кейт и всех тех мест, куда она любит наведываться, даже если это сделало его дорогу дольше.

Калеб остановился у какого-то бара. Он не собирается заходить, просто задумчиво пялится. С его статусом непозволительно шныряться по подобным заведениям, даже останавливаться и привлекать к своей персоне внимание было не очень хорошо. если он зайдет, обстановка перестанет быть расслабленной, люди замолчат, либо вовсе уйдут, поэтому, как бы ему не хотелось ощутить на себе атмосферу спокойного дружеского тусича с бутылкой пива, его судьба — пить вино в одиночестве, как стереотипный богач. В махровом бордовом халате, в мягких домашних тапочках, с пластинкой и все такое. Калеб только решается отвести взгляд от вывески, как его легонько тыкают в плечо, от чего тот вздрагивает и резко поворачивается, наставляя на незнакомца дуло пистолета. Он так натренировался, что сам уже не замечает, как пистолет оказывается в его руке, будто тот сам из пустоты телепортируется и укладывается в его ладонь. Незнакомец поднимает руки и приторно сладко улыбается.

— Я так и знал, что это вы, главный секретарь. Вы тут стоите уже десять минут и пугаете людей, которые хотят войти внутрь. Не стреляйте, я просто мимо проходил и решил устранить причину банкротства хозяина бара.

Кавински в новеньких оранжевых очках отталкивает пистолет в сторону и Калеб прячет его. Кто же еще осмелится потрогать Калеба за плечо, если не этот, ебать какой смелый, наблюдатель? Калеб вздыхает и заводит мотор, собираясь уехать подальше, но Кавински кладет руку тому на плечо, которая сразу оказывается сброшена, но хозяин плеча на очкастого выпендрежника все-таки обращает внимание.

— Чего еще?

— Вы хотели зайти?

— Нет.

— Ну и правильно, вам там делать нечего.

— Ага.

— Может, тогда, вдвоем выпьем?

Калеб сначала удивленно смотрит на Кавински, не может поверить своим ушам. Кавински дергает бровями, будто заигрывая с секретарем, и Калеб решает, что приглашение было сделано несерьезно, поэтому возвращает свое обычное хмурое выражение лица.

— Иди нахуй.

Внезапно, на его сидение приземляется задница Кавински, Калеб совсем ошарашен от наглости и почти рычит от злости, но Кавински не волновало это, он приблизился к уху Калеба и прошептал: «Тогда отвезите меня, дядя Калеб».

«У меня нет второго шлема»

И сидения, потому Кавински сидел прям вплотную к Калебу, пришлось потесниться.

«Везите меня переулками и дворами, чтобы никто не увидел, как главный секретарь нарушает правила»

Увидят. Но подонок, кажется, даже слишком хорошо знает его главную слабость. Забавлялся, пиная Калеба за грань допустимого, он ни разу в жизни никого не катал, он редко появляется в той части города, которую следом прошептал ему Кавински и это взяло его достаточно, чтобы он, как и велели, ехал туда переулками и дворами, где не было дорог, но влезал мотоцикл. Кавински за спиной смеялся, пока ладони Калеба потели от напряжения. Кавински кому-то весело крикнул приветствие, пока у Калеба кружилась голова от подсчета собранных штрафов за один вечер. Кавински держался одной рукой за его кофту, пока Калеб пытался слиться с мотоциклом. Проще говоря: Калеб ужасно завидовал расслабленности Кавински. Назначенным адресом оказалась автомастерская. Кавински спрыгнул с транспорта, засунул руки в карман куртки и махнул головой, приглашая Калеба войти. У Войда будут вопросы, когда тот проследит за ним по Имперским радарам, но Калебу так и так попадет, ему уже без разницы за что именно: штрафы, появление в «неблагополучном» районе вне рабочего дня, курение или эта несчастная кружка, а может и все сразу. Ноги двигались следом за Кавински. В гараже яркий, почти ослепляющий свет, приносящий дискомфорт после темной улицы, внутри находились несколько машин, развалюхи; пол грязный, стены облезлые, ну, точно автомастерская не самого высшего класса. Кроме них двоих внутри находится еще человек пять, половина из которых без униформы, поэтому Калеб может лишь догадываться, чем эти люди занимаются. Раздается свист, привлекающий внимание всех обитателей, даже того, что валялся на грязном полу и, еле дыша, пялил в потолок.

— Дорогие друзья, без имперских комбинезонов, а так же накуренные и убуханные на рабочем месте, смотрите, кого я к нам сегодня принес!

Кавински указывает на Калеба большим пальцем и у остальных сразу слезла вся краска с лица.

— Главный секретарь собственной персоной пожаловал в нашу скромную обитель, прошу любить и жаловать.

Люди сразу побросали свои стаканы и попятились назад. Какая-то девушка помогла парню подняться с пола и увела его прочь, прикрикивая, что шутки у Кавински хуйня, а она со своим братком дает по-съебам. Поддакивая, вслед за ней ушли прочь и остальные, кто-то даже попросил у Калеба прощения и милосердия, но, в конце концов, все равно вся зашуганная компания убежала через черный выход, не решившись даже близко подойти к секретарю, чтобы выйти как нормальные люди — через главный. Кавински, наконец, спокойно вздохнул.

— Надоели тут притон устраивать без меня, даже не позвали, сволочи, будет им уроком.

— Было пиздец как смело дать мне это увидеть. Ты реально позвал меня, только чтобы я напугал твоих дружков?

— Мне тоже есть, чем тебя шантажировать, но давай пропустим эту нудную часть и пойдем дальше, а? И да, так и есть, можешь поплакать об этом.

Кавински отвел их в помещение, также известное как «комната отдыха». Из отдыха тут мини бар, диван, несколько стульев и кофейный столик. Уютная маленькая комнатка освещалась тусклой желтой лампой и пусть Калеб не любитель желтого цвета, место казалось даже комфортнее, чем его собственная спальня. Тут было тепло.

— Присаживайся, я хорошенько тебя отблагодарю.

Не понятно, почему, но Калеб не ушел куда подальше из этого места, а приземлил свой зад на диван, где, сложа руки на груди, он наблюдал, как Кавински что-то выискивает из маленького холодильника.

— По итогу, ты все равно со мной выпьешь.

— Самоуверенный засранец, с чего ты вообще взял, что я пить буду? Тем более, с тобой.

А сам нетерпеливо ждал напитка, что для него подберут. Кавински поставил перед ним две стопки и ненадолго оставил Калеба одного в комнате, давая времени поразмышлять. Коньяк? Виски?

— Сегодня пьем водку.

Секретарь недовольно сморщился.

— Я пью такое дорогое вино, что тебе и не снилось, такой дорогой и качественный коньяк, цена которого выше твоей жалкой жизни, а ты угощаешь меня какой-то водкой?

Правда, на Кавински это не произвело никакого впечатления.

— Водка — хуйня не из дешевых, а твое «ы-ы очень дорогое вино, ы-ы коньяк стоимостью с имплантом на жопу» мне тоже по карману, но ты-то у нас из богатеньких почти с рождения, поэтому пьем мы то, что ты сам бы никогда не купил.

Кавински разливает по стопкам спирт и садится рядом. Заставляет Калеба чокнуться с ним и быстро выпивает все одним глотком, дабы показать пример употребления этого адского пойла. Не задерживаясь ни на секунду, секретарь повторяет за ним. Горькая горючая смесь обжигает горло и пустой желудок, отвратный запах чуть ли не вызывая рвотные позывы, сразу стало жарко. Не успел Калеб отойти от привкуса, в его руках уже оказывается вторая стопка, но на этот раз он колеблется. Для того, чтобы снова влить в себя это дерьмо, нужен настрой.

— И часто ты такое пьешь?

Скривившись, Калеб смотрит на прозрачную жидкость в стопке.

— Я вообще не часто пью, но сегодня праздник: в гости пожаловал главный секретарь, сам догадываешься, как я благодарен судьбе за такой щедрый подарок.

В голосе заметна нотка сарказма. Калеб так и не решается пить, сверля взглядом стопку, пока Кавински не предлагает решение.

— Давай так, ты выпиваешь пять стопок подряд, а я, так и быть, выведу тебя на улицу.

Кавински вместо искры счастья в глазах Калеба встречает лишь злой упрек, а до ушей доносится лай.

— Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? Не нужны мне твои прогулки и хватит сравнивать меня с собакой!

Для пафоса, а, может, и просто, чтобы выплеснуть злость, Калеб, наконец, выпивает рюмку и закашливается, Кавински лишь ухмыляется этой картине и наливает еще по одной.

— Не хочешь гулять — без проблем, тогда чего ты хочешь?

Калеб думал послать его нахуй и даже уже открыл рот для этого, но задумался.

— Я выпью, потому, что я сам хочу, но с этой минуты с тебя одно желание.

Кавински хмыкает, выпивает свою стопку и подливает.

— Только при условиях: ты не требуешь от меня информации, касающаяся моих ребят и меня твое желание не заведет в психушку, могилу или к стиранию.

Они пожимают руки и Калеб с отвращением начинает выполнять свою часть договора. Он выпивает одну рюмку, потом сразу вторую и пока он пьет Кавински подливает в другую. Пять были выпиты с большим трудом под конец. Чтобы не выблевать все содержимое желудка, Калеб закрыл рот рукой и максимально сдерживал рвотные позывы, постоянно сглатывая вязкую слюну и все это под хихиканье наблюдателя. Когда волны тошноты прошли, он, наконец, расслабился, ощущая свое быстрое сердцебиение и жар. Кавински хлопает его по плечу, и в его глазах можно прочитать гордость. Кавински, чтобы не отставать, тоже выпивает свою пятерку рюмок, куда проще и быстрее, вообще не показывая никакого отвращения, и водка, слава Свету, заканчивается, на радость Калебу. Кавински приносит зеленую бутылку и стаканы. На вопрос «это что вообще такое?» он не отвечает, но и секретарю уже без разницы, его понемного разносит и пить что-то алкогольное ему будто жизненно необходимо. Они чокаются. Кавински допивает за пару глотков и Калеба кольнуло желание повторить, но он не признается даже себе, что делает это для того, чтобы увидеть гордость в глазах мужчины еще раз. Он, даже не пробуя перед этим напиток на вкус, сразу допивает. Вкус напоминал сироп от кашля, но было в разы приятнее той же водки. Кавински это замечает и с радостным «О-о, мальчик учится!» хлопает Калеба по плечу, тот даже этому улыбается. Содержимое бутылки все уменьшалось и уменьшалось и Калеб уже чувствовал, насколько он пьян, энергия била из него ключом, поэтому пока Кавински расслабленно валялся на диване, покуривая сигарету, Калеб медленно наворачивал круги перед ним, а из-за того что у него слишком развязался язык, он еще и активно пиздел что-то про тупых подчиненных, которые лезут не в свое дело, злится на Войда, рассказывает как он заебался переписывать отчет. Резко Кавински садится, тушит сигарету и хватает Калеба за рукав, когда тот в очередной раз проходит мимо.

— Стой, Калеб, бля, прекрати вертеться, у меня от тебя бошка кругом.

— У меня бошка тоже кругом вот я вслед за ней и кружусь.

Кавински смеется и встает с дивана. Схватив бутылку со стола и сделав последний глоток алкоголя со вкусом аптечки он шатающейся походкой, все еще держа Калеба за рукав тянет к выходу.

— Тогда пойдем по улице покружимся.

И сначала Калеб поддается этому, идет следом пока не оказывается у выхода из автомастерской, тут он резко отдергивает руку и останавливается.

— Не-не, Кавински, я не могу пойти пьяным на улицу.

Это не было сколько страхом, сколько принципом по которому он жил. Он выше этого, гулянки пьяным в подворотне, клубы, бары, да в целом городские тусовки — это не он, он не должен так себя вести. Калеб не просто элита общества, он вне этого общества в принципе, больше власти, но в тоже время…

Больше запретов.

— Почему нет? Ты тащил меня пьяным по улице и не умер же.

— В то утро почти никого не было.

Кавински закатывает глаза и уже настойчивее тянет Калеба за руку на выход, не предлагая, а заставляя выйти из зоны комфорта. На улице прохладно и темно, свежий воздух радовал до мурашек, но идти дальше Калеб все равно не был намерен. Кавински пытается протащить его дальше, но на этот раз тот стоит тверже.

— Я никуда не пойду.

— И что же ты собираешься делать?

— Поеду домой.

— Не будь ребенком, тебе нельзя пьяным за руль, ты же совсем в стельку.

Кавински был прав и Калеб прекрасно понимал это, но что делать абсолютно не знал. Все это было плохой идеей, он уже сто раз пожалел, что поддался и напился. Калеб сел на корточки и взялся за голову, тихо матерясь, будто организм его пожалеет и вернет контроль над телом. Конечно, этого не случилось, каким бы главным не был секретарь, он не может за секунду вывести алкоголь из организма. Поведение Калеба выглядело жалко, даже более жалко, чем когда тот отдавал честь кружке, поэтому Кавински бесстрашно пинает того в бок, не желая наблюдать за чьей-то слабостью.

— Прекрати, я отведу тебя домой самым безопасным путем, только вставай.

Калеб не поднимая головы переспросил.

— Правда?

— Кривда. Вставай, даже если тебя и увидит пара человек, никто потом не поверит в их бредни.

Наконец, Калеб поднимает на Кавински воодушевленный взгляд, видимо, услышав истину в чужих словах.

— Правда?

Кавински, совсем устав, тянет его за локоть, помогая подняться.

— Правда, правда, правда, правда. А теперь шуруем по тропинке, все будет чики-пуки.

Это срабатывает и Калеб бредет прямо, не совсем различая окружающий мир вокруг, он даже не знает, где он, но, доверившись наблюдателю, просто следует за ним. Он никогда не был на улице пьяным, поэтому осматривается по сторонам и тычет на рекламные вывески, которые кажутся ему смешными. Кавински, также в силу своего опьянения, видит смешного в них не меньше самого Калеба, поэтому, зачитывая вслух глупые слоганы, громко смеется над ними. Это заставляет улыбнуться Калеба, потому что то, что считает смешным он, считает смешным и его собеседник. Они даже проходят по мосту через реку, что определенно не подходило под определение «места, где никто никогда не ходит», но Калеб уже совсем забыл, что, что-то когда-то его останавливало, поэтому он заставляет Кавински спуститься с ним к реке. Тут прохладнее и воздух кажется еще более свежим. Шум реки успокаивал и манил к себе, а Калеб и не сопротивляется позыву. Он хватает Кавински за рукав и уверенной (но шатающейся) походкой ведет их в воду. Кавински лишь смеется над этим, обзывается как-то, но Калеб не слышит, пока не оказывается по колено в прохладной воде. Отрезвляло. Рукав был освобожден из захвата, но наблюдатель не собирался двигаться с места, в отличие от Калеба, что пошел глубже в реку. Его идея поплавать где-то посередине реки может и удалась бы, если бы тот не поскользнулся раньше и не уебался на свою задницу. Боль притупилась, как и ощущение холода и, несмотря на то, как неловко ведется себя главный секретарь, сам он смеется над ситуацией не меньше, чем наблюдатель. Кавински подходит, чтобы помочь встать, но Калеб тянет его вниз, также окунув бедолагу. Тот входит во вкус и решает отомстить, толкая Калеба достаточно сильно, чтобы его голова погрузилась под воду на секунду, но и сам Калеб не смеет сдаться, перевернув Кавински оказывается сидящим на нем и толкая в плечи. Кавински даже не сопротивляется по-настоящему, лишь делает вид, что ему вот точно не хочется сейчас проверять, насколько он может задержать дыхание, но, все-таки, на пару секунд поддается давлению. Оба они смеялись своим глупым проделкам, когда вылезли из воды, наигравшись, начали кидаться друг в друга песком, а когда вернулись на мост, Кавински откуда-то достал маркер, которому жидкость каким-то чудом никак не навредила, и прямо на перилах тот что-то написал. Калеб не мог прочесть, хотя его глазные импланты все еще работали, он не мог разобрать почерк, потому что голова плыла, а потом забрал маркер и нарисовал неподалеку кривой цветочек. Это напоминало ему Кейт, хотя она не то чтобы была ярой фанаткой цветов и нежной недотрогой ее тоже не назовешь, но все же. Кавински подстебывающе назвал Калеба романтиком, но тот лишь отмахнулся, ведь, тут не было места ни для чего романтичного. Промокшие до нитки они продолжили свой путь, Кавински рассказывал, как он любит кататься на воде не ногами, а на мотоциклах и Калеб очень пытался вообразить себе эту картину. Он никогда не видел водных мотоциклов вживую, но из слов главного фаната этих водных приколов, можно понять, что штука действительно впечатляющая.

Они шли до дома Калеба так медленно, но в тоже время оказались там слишком быстро. Когда Калеб только сделал шаг за порог квартиры, тоска, как дрессированная, накинулась на него с объятиями. С лица ушла улыбка, которая держалась весь их путь, благодаря тупым шуткам Кавински и благодаря Калебу, что шел постоянно спотыкаясь, от чего, конечно, они оба смеялись сильнее. Он так и застрял у дверного проема, вглядываясь в темную пустую квартиру и лишь бодание Кавински в спину заставила его выйти из транса.

— Че встал, как вкопанный, у тебя тут, ваще-то, важные гости, принимай.

Калеб оборачивается и этот самый важный гость, теряя равновесие, падает на него, роняет их двоих на пол. Они оба смеются над своей неуклюжестью, отгоняя тоскливые мотивы. Калеб приподнимает туловище упираясь руками об пол и смотрит на Кавински. Очки спали с его носа, пригревшись на груди у хозяина квартиры. Кавински ухмыляется.

— Видишь, проводил. Главный секретарь снова дома.

Кавински еще секунду вглядывается в глаза Калеба, который уже еле что-то соображает и борется с писком в ушах, а потом подымается на ноги с драматичным стоном и мямлит вопрос, ответ на который, поставит либо точку, либо запятую на эту ночь.

— У тебя есть еще чем накачаться?

Калеб протягивает руку, намекая на потребность в помощи и Кавински одним рывком помогает тому подняться на ноги. Очки соскальзывают на пол. Кавински подымает их и прячет в карман, ожидая ответа, но даже стоя на ногах тот молчит и тупо пялит на своего собутыльника. Калеб ничего не понял и Кавински говорит четче, собрав всю последнюю трезвость в кулак.

— Выпить, говорю, есть чего?

Калеб хмурится.

— Раковина.

Кавински смеется, таким невдупленнышем главного секретаря он еще не видел.

— Я про алкоголь.

До того, наконец, доходит и он ползет вдоль стены до спальни. Любопытный наблюдатель топает за ним и следит с дверного проема, как Калеб откручивает отверткой еле заметные шурупы в стене, потом вовсе кусок стены откидывает и открывает свой персональный мини бар. Калеб достает одну бутылку и закручивает все обратно, а саму отвертку кидает под кровать. Кавински искренне удивляется изощренности его нычек, интересно, где и что еще он может прятать? Интерес Кавински разыгрался, но Калеб пихает ему бутылку вина, из которой сам уже успел отпить и концентрация тут же переключается на вещи поважнее.

— Ты прям время не теряешь погляжу, а тебе не хватит уже?

Калеб ухмыляется, будто пытается подражать наблюдателю и качает головой.

— Я еще соображаю немного.

Кавински толкает Калеба в плечо, по-дружески, легонько, как он делает со своими друзьями. Он отшатывается, посмеивается, а потом сидится на кровать. Кавински не то, чтобы против сидеть на одной кровати с мужиком, просто в прошлые его подобные посиделки заканчивались немного странно, поэтому он садится рядом на пол, головой опершись о свесившиеся ноги.

— Кавински.

Тот отзывается мычанием, не оборачиваясь.

— Почему у меня трусы мокрые?

Кавински взрывается смехом, похлопывая Калеба по ноге, а потом вовсе падает на пол, где продолжает угарать. Калеб заразился этим смехом, хотя ничего смешного в своем вопросе он не видел. Кавински только после того как пошутил все шутки про обоссаные портки, наконец, объясняет.

— Уже забыл, как ты меня в реке чуть не утопил.

Калеб кивает. Вылетело из головы. Зато, он прекрасно помнил, как уебался в фонарный столб и чуть не упал на проезжую часть. Он встает и идет к шкафу. Поиск вещей сразу превратился в разбрасывание всех его тряпок на пол. Калеб переоделся, даже не обращая внимания на пялющегося Кавински сзади. Хотя, не то, чтобы он на самом деле пялился, он сидел рядом и пиздил вещи, которые раскидал Калеб, чтобы самому переодеться. Мокрая одежда неприятно липла к телу и было холодно, да и виноват был хозяин этой одежды, поэтому наблюдатель решил, что у него есть все права взять чужую одежду. Она оказалась немного большой для Кавински, но если просто сидеть, то штаны сваливаться не будут, а этого достаточно. Калеб сел обратно на кровать. Делает два больших глотка с горла и передает собутыльнику, который, делает лишь один маленький и ставит бутылку на пол, не смотря на то, что к ней уже потянули руки. Кавински подымается на ноги, подходит к обиженному Калебу (он ждал бутылку, а ее так и не вернули), осматривает расслабленного главного секретаря, в домашней одежде. В приятно фиолетовой однотонной футболке и сраных шортах.

— Знаешь, какой цвет ахуенно сочетается с фиолетовым, Калеб?

Кавински задумывается, как им так легко удается в который раз уходить с вежливого «вы» и «тыкать» друг в друга. Калеб отвечает ему мотанием головой, глупо пялясь вверх. Было приятно общаться с кем-то на равных, Кавински не мог бояться главного секретаря, была наивная уверенность, что тот ничего против него не сделает, как и наоборот: Калеб не боялся, что Кавински на него настучит или натворит глупостей. С другой стороны, они оба презирали друг друга. Кавински презирал послушных собачек Войда, полиция точно никогда не была у него в лучших подружках, как и люди, клепающие доносы. Калеб презирал хладнокровных убийц, психопатов без стыда и совести. Кавински поднимает руки и от неожиданного прикосновения ладоней к лицу Калеб сначала отдергивается, но потом расслабляется и возвращает свое лицо обратно к теплым рукам наблюдателя, внимательно изучая чужую мимику и каждое движение рук. Кавински, не смотря на то, что его потихоньку опускало опьянение, не позволял вместе с тем уйти его безграничной смелости. Он снимает глазные импланты секретаря, тот щурится с непривычки. Не то, чтобы у него было плохое зрение, но он слишком привык к тому, что оно доведено до совершенства.

— Что ты…

Калеб не успевает договорить, как замечает, что комната приняла оранжевые оттенки. На носу оказались эти бесячие очки и он хмурится, а Кавински делает шаг назад, оценивая.

— Ну, и как? Сочетается?

Кавински довольно улыбается.

— Тебе совсем не идет.

И все равно, никто из них не тянется к стеклам, чтобы скрыть преступление против испорченного красивого личика Калеба. Очки остаются на носу, даже когда Калеб наклоняется вниз за бутылкой, те удобно сидели, будто влитые, отказывались спадать с него. Только Калеб делает один глоток, как зажимает рот рукой и вручает остатки Кавински.

— Это было лишнее, да? Подержать тебя за волосы, пока ты обнимаешь унитаз и рассказываешь ему слова любви?

Калеб отвечает злобным взглядом, а потом торопливо, шатаясь, выходит из комнаты.

Его не было очень долго, бутылка успела опустеть, а наблюдатель чуть не уснул, сидя на полу в ожидании. Чтобы и вправду не отрубиться, он решил поизучать комнату секретаря.

Комнатка маленькая, стол, стул, двуспальная кровать, комод и ничего больше, ни растений, ни картин на стенах или еще какой лубуды. По интерьеру и не поймешь, что эта квартира одного из богатейших людей в городе. Тускло, будто Калебу в прикол ставить лампу на минимальную яркость, с другой стороны, вряд ли это мешало, ведь проблем со зрением у мужчины точно не наблюдались. В ящиках в столе были лишь бумаги, рыться в которых Кавински не собирался, он просто изучает окружение, а не нарывает информацию. Из интересного тут был лишь виниловый проигрыватель, наверное, самая дорогая вещь в доме. Порыться еще и в комоде, конечно, хотелось, но открыть нижние ящики мешала разбросанная одежда, а ему не настолько интересно, чтобы было желание напрягаться. Прошло не меньше получаса, но Калеб так и не вернулся. Кавински обнаружил его сложившего руки на ободке унитаза и головой сверху.

Разбудить удалось частично: не говорит и глаза не открывает, но ходит — и ладно, поэтому отвести главного секретаря в комнату было не сложно. Тот упал на спину и снова отключился, Кавински же из разбросанных вещей собрал себе подушку и уснул на полу.

На следущее утро Калеб через силу открыл глаза. Он осмотрел комнату через оранжевые линзы, но его гостя тут не оказалось, в отличие от ужасной тошноты и головной боли. По крайней мере, не придется думать, чем заняться в выходной.

Ему, наконец, удалось начать рабочую неделю живым. Настолько, что после всех отчетов и на базе полученной информации, стал сам разъезжать по предполагаемым местам преступления. Конкретнее и кратче — появилась шайка контрабандистов и воров, которую Калебу было важно увидеть своими глазами, самому отыскать проход в их гнездышко и уже после этого передать информацию в те отделы, которые, по факту, этим и должны заниматься. Калеб не полицейский, Калеб сраный секретарь. Его дело — разбирать бумажки, но учитывая, что он прожил прошлую неделю впустую, было быстрее поехать и сделать все самому, чем ждать месяц, пока полиция самостоятельно разберется. Полицейские, конечно, умные ребята, но если хочешь сделать что-то хорошо и быстро — делай это сам. Сам раскрыл преступление, сам написал отчет, ну разве он не умничка? Это было не сложно, все раскрылось благодаря доносу, Калебу нужно было всего лишь проверить по имплантам каждого человека, который был в тот день и в том месте. Чуйка не подвела и среди сотни людей он нашел тех самых. Это оказалась не просто шайка барыг, это уважаемые люди, важные персоны, у которых уже есть свое место в обществе. Не какие-то лентяи, которые просто бухтели на Империю, а люди, преданные своему делу. Врачи, юристы, самое позорное — полицейский, который заметал за ними следы. Жалко бедолагу.

Стерли больше десятка людей, больше десяткам людей разрушили жизнь, только потому что какой-то мудак решил похвастаться купленными документами в самом центре города. К сожалению, человека, любившего почесать языком, найти так и не удалось, будто его вовсе не существовало. Заниматься грязной работой стало привычным, все еще мерзко, но лучше бы ему быть идеальным работником, если сам не хочет показаться бесполезным. Даже пытки Войда не помогли выведать других участников их банды, потому, Калеб не понимает, либо действительно поймали всех сразу, либо те просто не знают или забыли, кому они продавали документы.

А может это были хорошие благородные люди, которые не сдают своих, правда, этого уже никто не узнает, да и слабо верится в существование подобных личностей.

Ситуация одним словом — пиздец. Вся эта элитность, куча денег и власть были ему не нужны. Каким путем он это получает? Калеб хотел бы помогать людям, но все, что он изучает в основном — дела о преступлениях, и лишь изредка выезжает кого-то похвалить за хорошую службу. Он уже настолько погряз в этом негативе, что каждый раз, выходя на улицу у того складывается ощущение, будто город полностью прогнил и кишит личинками, которые поедают друг друга.

Серьезно?

Почему эти люди пишут доносы даже на родных людей?

Калеб смотрит из окна своей кухни.

Он бы никогда не смог подставить Кейт. Он знает каждый ее шаг, разбирает все дела настолько тщательно, чтобы быть точно уверенным, что Кейт там нигде не мелькает, что на нее никаких подозрений не упадет, что ее не сотрут снова.

Оповещение от Империи выводит Калеба от раздумий. Целая папка штрафов, но ни одного предупреждения, Войд всегда заботится о том, чтобы Калебу не угрожала система. Штраф за превышение скорости, поездка в неположенном месте, езда без шлема (нарушения за городом ему обычно прощались, должно быть, Войд действительно в ярости прямо сейчас), пассажир без шлема, пассажир на одноместном мотоцикле. Для любого другого человека все это стало бы критично, Калебу же предстоит лишь оплатить это все и жить дальше. Законы Света для всех равны, ага, как же. Не успевает Калеб дочитать, что он еще успел нарушить, как ему приходит сообщение от Войда. Как мило было с его стороны дать сначала прочитать список где и в каких позах он обосрался.

«За объяснениями прибуду через час.»

Ожидаемо, конечно.