О хозяине всемирно известного иранского ювелирного дома «Серебряный кристалл» слагали целые легенды. Каспар Ферасат совершенно не помнил своего прошлого, а его волосы, несмотря на далеко не преклонные годы, были белы как снег. Многие считали, что он поседел и потерял память в военных конфликтах. О том, что он точно бывший военный, ни у кого из разгонятелей данной теории не возникало ни малейших сомнений – вы вообще видели, какая у него железная дисциплина? А некоторые любители посудачить о сверхъестественном шептались, что тут не обошлось без вмешательства пришельцев, припоминая некоторые странности в его поведении. Например то, что он не расстаётся с явно самодельным кулоном-маятником из самородка цоизита, будто это какой-то драгоценный артефакт, а такой же формы и размера самородок кунцита хранит за семью замками и отказывается его продавать, какие бы баснословные суммы ему ни предлагали. И вообще никак не может объяснить причину! Ну точно есть во всём этом какая-то мистика!
А тем временем загадочный Каспар Ферасат иногда и сам себя совершенно не понимал.
Он не мог объяснить, почему его прославленный ювелирный дом носит название «Серебряный кристалл», но знал, что выбрал это название не просто так. То же самое и с «парными» самородками, ставшими предметом сплетен, кажется, уже по всему миру – он не мог объяснить никому, чем они так бесконечно ценны, просто знал это, и всё. И к этому он привык, списывая всё на свои провалы в памяти. Может, когда-нибудь он всё вспомнит, и всё встанет на свои места, а до тех пор – невелика важность во всех этих «зачем» и «почему». Но была одна вещь, которую он не мог объяснить даже самому себе.
Эксцентричный австрийский витражист Закари Фойер не выходил из головы Каспара с того самого дня, как обратился к нему с заказом. «Сейчас я работаю над одним масштабным проектом, который собираюсь инкрустировать минералами. Минералы мне нужны высочайшего качества, а всё самое лучшее, насколько мне известно, есть только в «Серебряном кристалле». Надеюсь, господин Ферасат, у вас найдётся то, что я ищу, этот проект очень важен для меня. Можно даже сказать, жизненно важен», – писал он в своём письме, кокетливо подмигивая с аватарки. И Каспар мог поклясться на чём угодно, что видел эту рыжую бестию впервые в жизни – тут даже его дырявая память не могла его подвести, – но отчего-то его не покидало ощущение, будто они уже сто лет знакомы, и на сердце наваливалась какая-то необъяснимая щемящая тоска. И впервые в жизни на необъяснимость чего-то Каспару было не всё равно. Настолько не всё равно, что в ответном письме он изъявил желание увидеть витраж перед тем, как соглашаться или не соглашаться продавать камни для его инкрустации.
Может, он уже начал сходить с ума? По крайней мере, он не нашёл никакого другого объяснения тому, что он, отложив все дела, прямо сейчас отправляется ближайшим рейсом Тегеран – Инсбрук на личную встречу с этим знакомым незнакомцем, держа в руках шкатулку, под крышкой которой покоилось не что иное, как его личное сокровище, столько лет ревностно им оберегаемое.
Закари Фойер просил четыре конкретных минерала. С нефритом и жадеитом проблем не возникло, но вот кунцит и цоизит… О редкости использования этих камней в ювелирном деле в связи со сложностью их обработки Каспар знал как никто другой, и всё, что у него было – те самые самородки. Он просто не мог их отдать, но… они будто сами просились. Каспар буквально слышал тихий плач, когда касался их слабо мерцающих на электрическом свету граней.
Нет, он определённо сходит с ума.
***
– Рад вас видеть, господин Ферасат, – Закари Фойер лично встретил Каспара в аэропорту Инсбрук Кранебиттен, протянув свою изящную ладонь для рукопожатия, а после, безо всякого стеснения смерив мужчину оценивающим взглядом с ног до головы, расплылся в довольной лисьей улыбке. – А в жизни вы красивее, чем на фотографиях.
– Благодарю за комплимент, господин Фойер, – сдержанно ответил Каспар, неловко кашлянув. Ох уж эти европейские нравы…
– Вижу, вы привезли то, что я просил? – поинтересовался Закари, замечая шкатулку в свободной руке ювелира, а после цепляясь глазами и за самородок цоизита, который, в отличие от остальных образцов, находился не в шкатулке, а в простеньком, но довольно искусно сделанном проволочном оплетении, превращающем его в кулон, который таинственный хозяин «Серебряного кристалла», по слухам, не снимал вообще никогда.
– Сначала я хочу увидеть ваш проект, как мы и договорились, – не терпящим возражений тоном отчеканил Каспар.
– Да, конечно, я всё помню, – Закари понимающе кивнул. – Только мой проект находится в особняке в Альпах, а вам наверняка сейчас нужно отдохнуть с дороги. Дайте мне знать, где вы остановились, и назначьте время – я сам за вами заеду. И… спасибо вам.
Каспару не нужно было уточнять, за что его благодарят. А вот принять что-нибудь от сердца определённо было нужно, потому что от улыбки Фойера, печальной, и в то же время бесконечно благодарной, ему стало не по себе. Так улыбаются люди, давно утратившие последнюю надежду, но всё равно пытающиеся ухватиться за её призрачный хвост, рассыпающийся в руках звёздной пылью.
Кажется, он вовсе не драматизировал, как это свойственно всем творческим людям, когда назвал свой проект жизненно важным.
***
Дорога от Инсбрука до Штубайских Альп заняла около часа, и всё это время Каспар провёл в глубоких размышлениях. Кто же всё-таки этот Закари Фойер, и почему его к нему так непреодолимо тянет? Не то чтобы Каспара как-то беспокоило влечение к мужчине, в этих вопросах он был достаточно прогрессивным. Просто обычно такие мужчины как Закари – утончённые, манерные, подчёркнуто женственные – ему не нравились, а тут в него будто купидон выстрелил. И это было ещё не самой большой странностью. Шкатулку с камнями Каспар, конечно же, взял с собой, опасаясь оставлять своё сокровище в гостинице, и поэтому сразу заметил, что рядом с Закари кунцит перестал «плакать».
Нет, он совершенно точно сходит с ума – вот, уже камни воспринимает как живых существ и даже чувствует их эмоции.
– Приехали! – Закари припарковал свой внедорожник у заброшенного готического особняка, выдёргивая Каспара из размышлений.
Особняк находился в процессе активной реставрации, и его фасад сразу привлекал к себе внимание, заставляя разинуть рот в восхищении. Пять больших стрельчатых окон занимали невероятной красоты витражи, изображающие, наверное, персонажей какого-то фэнтези. Какого именно, Каспар не знал, но отчего-то они казались ему смутно знакомыми. Величественный юноша в центре, скорее всего, был принцем, а по обе стороны от него красовались ещё четыре мужских фигуры – видимо, его подданные. И небольшие углубления во лбах четверых придворных, очевидно, как раз и предназначались для минералов, которые были так нужны витражисту.
– Это… потрясающе, – только и смог выдохнуть Каспар, во все глаза разглядывая представшее перед ним произведение искусства. – Кажется, вы действительно вложили в этот витраж душу, господин Фойер.
– Или это он вложил душу в меня, – Закари как-то невесело усмехнулся, приблизившись к своему творению и легко, почти ласково касаясь пальцами цветного стекла. – Знаете, господин Ферасат… Можете счесть меня странным или даже сумасшедшим, но рядом с вами я почему-то чувствую себя так удивительно спокойно, и… думаю, я могу вам довериться и обо всём рассказать. Дело в том, что я совсем не помню своего прошлого. И искусством я всегда лишь пытался заполнить пустоту внутри себя, но однажды это изменилось. Однажды мне начали сниться эти… персонажи. Хотя, чем чаще они приходили в мои сны, тем сильнее росла моя уверенность в том, что когда-то давно эти люди существовали в реальности. И в какой-то момент ко мне пришло ощущение, что я как-то связан с ними. И… возможно, я действительно сошёл с ума, но мне кажется, что я всё вспомню, если завершу этот витраж. Осталась лишь одна маленькая деталь – камни, что вы привезли. Если вы откажетесь мне их отдавать, я пойму и не стану настаивать, но… в общем, теперь вы знаете, почему это всё так важно для меня.
Каспар застыл на месте, будто громом поражённый, не веря собственным ушам. Этого просто не может быть. Не может у двух людей, видящих друг друга впервые, быть столько общего.
– Кажется, мы оба сошли с ума, – нервно хохотнул он, когда к нему вернулся дар речи. – Хотите верьте, хотите нет, но я тоже страдаю потерей памяти. И эти люди на вашем витраже тоже кажутся мне знакомыми. И даже вы сам…
Закари развернулся к нему лицом, ошарашенно округлив глаза. Между ними на миг повисла давящая тишина, которую в следующее мгновение нарушил уже знакомый Каспару «плач», звучащий прямо в его голове. Камни, запертые в шкатулке, кажется, просились на волю. И, кажется, Закари тоже их слышал, судя по тому, как синхронно их взгляды упали на шкатулку.
Этого. Просто. Не. Может. Быть.
– Господин Ферасат… разрешите?.. – Закари осторожно потянулся рукой к шкатулке, дождавшись утвердительного кивка ювелира, откинул крышку и, всё так же осторожно, начал поочерёдно касаться каждого камня подушечками пальцев. Цоизит в кулоне тоже подал «голос», и Каспар, повинуясь какому-то необъяснимому рефлексу, схватился за него, аккурат в тот момент, когда Закари коснулся кунцита. И тут же ему стало ясно, как белый день, что же связывало их двоих друг с другом и с этими камнями.
Когда-то давно они сами носили имена этих минералов и были влюблены друг в друга.
Воспоминания навалились разом, будто лавина.
О Серебряном Тысячелетии и Тёмном Королевстве.
О добром принце Эндимионе, которому они верно служили и которого предали, став пешками королев Берилл и Металии – но не перестали друг друга любить даже когда силы тьмы стёрли им память о том, кем они были раньше.
О том, как его рыжее солнце умирало у него на руках, шепча слова любви на последнем издыхании.
И о том, как он сам, поражённый в своей последней битве своим же оружием, молил мироздание о встрече с возлюбленным в посмертии.
Что ж, выходит, мироздание его услышало.
Наваждение схлынуло, и перед прояснившимся взглядом Каспара, которого, как выяснилось, на самом деле зовут Кунцит, вновь предстал живописный альпийский пейзаж, особняк с искусными витражами (теперь он знал, кто был на них изображён) и Закари (нет, Цоизит!), который, судя по дорожкам слёз на щеках, тоже всё вспомнил.
Кажется, следующие пару часов они оба будут только рыдать, стиснув друг друга в объятиях, и больше ни на что другое не будут способны.
***
– Ну, так… что дальше? – неловко спросил Цоизит, когда буря эмоций уже утихла, и они вдвоём сидели на крыльце особняка, с покрасневшими глазами, сорванными голосами и пустыми головами, но чувствующие себя в моменте абсолютно счастливыми.
– Возвращаться в Иран я желанием не горю, – Кунцит пожал плечами, отвечая так просто, будто решал какую-то бытовую мелочь, а не всю свою дальнейшую жизнь. – С передислокацией «Серебряного кристалла», конечно, будет много мороки, но для меня гораздо важнее твоя безопасность, о которой в исламском государстве можно сразу забыть. Терять тебя снова я не хочу, но и жить, скрывая свою любовь к тебе, я тоже не смогу. В Европе нам будет лучше.
– Твёрд и уверен в своих решениях, как всегда, – Цоизит улыбнулся, устраивая голову на плече возлюбленного и роняя мимолётный взгляд на его кулон.
– Хочешь себе такой же? – Кунцит улыбнулся в ответ, заметив, куда косится его хитрый рыжий лис.
– Ну… – Цоизит закусил губу, тихо усмехаясь. – Честно говоря, у меня было такое желание сначала. Но потом я подумал, что, наверное, всё же завершу витраж. Кто знает, возможно, когда-нибудь этот особняк превратится в музей, станет популярным среди туристов, и, может, когда-нибудь Нефрит и Жадеит тоже заглянут сюда, и к ним тоже вернётся память… Если тебе для этого дела не жалко пожертвовать твоё персональное сокровище, конечно!
– Моё самое дорогое сокровище – это ты, и для тебя мне не жалко ничего, ты же знаешь, – бережно взяв ладонь Цоизита в свою, Кунцит поднёс её к губам, целуя тонкие пальцы. Как давно они в последний раз проводили время вот так, только вдвоём, просто делясь друг с другом лаской и не думая ни о каких битвах и кристаллах?
Неважно. Теперь, в новой жизни, которую так великодушно подарила им судьба, они могут забыть обо всём плохом навеки и просто жить так, как хочется.
Время близилось к вечеру, и температура горного воздуха начинала стремительно падать. Цоизит поёжился, теснее прижимаясь к возлюбленному.
– Что-то я замёрз. Поехали обратно? – пробормотал он в шею Кунцита, утыкаясь в неё холодным носом. – Можем сначала забрать твои вещи из гостиницы, или можем сразу ко мне, а всё остальное будем решать уже завтра. Квартирка у меня уютная, только вот вкусно накормить не обещаю – эти современные электрические плиты просто какое-то проклятье, никак не научусь с ними ладить, еда постоянно подгорает!
– Не переживай об этом, закажем доставку из ресторана, – Кунцит тихо засмеялся, крепче обнимая свою ходячую катастрофу. – В конце концов, нам сегодня есть что отметить.
В прошлой жизни Цоизит любил поговорку «всё хорошо, что хорошо кончается». И к этому моменту, думает Кунцит, она пришлась бы как нельзя кстати.