Жжение

Заседание суда. Да, это была его инициатива. И он ни чуточки не был удивлен тому, что именно его выбрали на пост судьи. В конце концов, он сам решился выдвинуть свою кандидатуру и раскладывал все свои идеи и мысли по полочкам. Но до него всё ещё не совсем доходила серьезность этого мероприятия. Все это казалось глупой шуткой, незначительным пранком с очевидными виновными. И шутейки, высказанные каждой из сторон все сильнее уменьшали серьезность происходящего. И это казалось абсолютно нормальным. В конце концов, Майншилд - это сервер друзей.

Ведь так?

— Это называется "тюр'емная похлёбка". - небольшое фиолетовое свечение распространяется на руках Клеша, отражаясь в его карих глазах. Он замирает. Кажется, что все замирает. Всего на секунду, но, мира ради, эта секунда длится непростительно долго! Все понимают, что делает это рагу. Все понимают, на ком оно не было до сих пор использовано. Где-то слышится тиканье часов, которое прозвучало всего раз, прежде чем в ушах зазвенело от восклицаний. Поддерживающих и недовольных, уверенных и неловких.

Часть вопила о том, что Обсидиана нужно лечить. Ведь его голоса, вызванные болезнью, до добра точно не доведут. И кто знает, чью базу он взорвет потом. Другие же призывали ни в коем случае не лечить его. В конце концов, это никак не относилось к взрыву базы, на которой даже самого Обси в тот момент не было. И Клеш просто пытается перевести тему.

А ему нужно решить. Решить, против какой из сторон он готов идти. Что ему сделать? Он не был готов к этому! Они ведь уже разбирали эту тему! Однако все жаждали своего собственного правосудия. И он должен стать тем, кто решит, что делать. И вне зависимости, что он выберет, часть людей признают его чуть ли не своим личным врагом. Он не хотел с ними ссориться, не хотел избрать нечто неправильное. Но как в подобной ситуации поступить правильно? Что вообще было бы правильным?

Он пытается тянуть время. Разбирает позицию каждого. Кто за, а кто против. Почему и как стоит действовать. Когда ты не можешь решить, на какую сторону встать, стоит выслушать как можно больше аргументов.

Дровосеки - его братья - твердо стоят за лечение. Диамкей явно и активно против. Многие из Якудз за. Надзиратели молчат. Душенька и Обсидиан против. И все кричат. Кричат до боли в ушах, до сорванного голоса. Будто количество децибел решает их правоту. Конечно же нет. И он пытается унять весь этот балаган. Заставить их замолчать. Он не может так думать. Мысли похожи на на веревки, что обвивают друг друга, делая огромный узел, который не получается размотать. И ему нужно его просто отрезать. Но он не может.

Альцест смотрит на него с нетерпением, Обси с надеждой, у Модди глаза блестят от веселья. И все взгляды обращены к нему. Все ждут вынесения приговора. Что скажет судья? Неужели он прекратит эту, не побоюсь этого слова, великую эпопею с Даром? Или позволит болезни и дальше существовать на просторах сервера?

Он делает глубокий вдох.

Все будет хорошо. Он ведь знает, как поступить. Тогда почему руки так трясутся? Почему мысли в голове раскалываются, как хрустальный сервиз? Почему все плывет перед глазами, а белая пелена покрывает все вокруг? У него ведь точно все получится? Он готов принять правильное решение.

И короткий выдох.

— Обсидиан Тайм...

Громкий звук прерывает его речь. На мгновение показалось, что это какой-то очередной пранк. Может Модди притащил с собой рог и снова прикалывается?

Но мгновение проходит также быстро, как и мысли о пранке.

Свет режет глаза. Ничего не видно. В ушах зазвенело так, что, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Гравитация теряет свою значимость. Он летит? Или падает? Тиканье часов отстукивает ритм. Тик. Так.

Секби!

Он кричит. Все его тело сводит от боли. Он вдыхает, и лёгкие жжет. Лицо горит. Больно. Очень больно. Слезы едва образуются на краешках глаз и тут же испаряются. Его тело пропитано огнем. Он едва открывает глаза и в танцах белого и жёлтого, невероятно яркого света он видит, как его рука сгорает. Она становится красной, коричневой, черной и просто рассыпается в пепле. Горло болит от криков. Ему больно. Ему очень горячо. Руки нет, но она жжет так, словно каждое нервное окончание сгорает вновь и вновь. Вновь и вновь.

Секби!

Они кричат. Из-за чего? Они ждут от него решения? Или они тоже видят то, как он горит? Они злятся? Они волнуются? Он не знает. Он не может думать. Его сознание пропитано агонией. Он уже не слышит свои крики. Его горло сгорало. Его тело сгорало. Его сознание сгорало. Он сгорал. Каждая его частичка кричала от боли. Слишком горячо. Слишком больно. И это невероятно жжется. Жжется. Жжется.

Больно. Он умирает? Больно. Именно так? Больно. Это конец? Больно. Что будет дальше? Больно. Он возродится вновь? Больно. Или сгинет в этом огне? Больно.

Больно больно больно

Секби!

Все почернело. Именно так выглядит смерть? Он не слышит криков. Он не может кричать. Хотя правая половина его тела все ещё жжется. Он хочет содрать эту кожу, разорвать, лишь бы не ощущать этой боли. Соленые капли скатываются по его лицу и от этого становится хуже. Его лицо горит. Он не может открыть глаза от боли. Вместо крика из него вырывается лишь болезненный скулеж. Его трясет. Он не хочет умирать. Не так.

— Секби.

К лицу подносят что-то холодное. Жар чуть отступает, а изо рта снова доносится тихие звуки. Чужой голос не кричит. Лишь зовёт. Он не знает, куда и зачем, но ему хочется повиноваться. Жжение проходит медленно, мучительно. Он всхлипывает. Почему ему так больно? Опять.

— Секби, ты меня слышишь?

Голос одновременно невероятно знакомый и такой чужой. Будто его обладатель говорил с ним столько раз, что обсчитаешься, однако это было...иначе. Другой ритм, другой темп, другая текстура. Это не было неприятно. Даже наоборот. Он успокаивал. Звучал тихо, размеренно, с ноткой неуверенности, однако очень твердо.

Он кивнул.

— Хорошо. Ты можешь открыть глаза?

Веки Секби разлепляются. Он моргает несколько раз, избавляясь от излишков слез, мешающих сфокусироваться. Рваный вдох. Он не горит. Под ним мягкая, мокрая от холодного пота поверхность кровати. Жёлтое, клетчатое одеяло сжимается руками, на одной из которых красуется неисчислимое количество шрамов. Или он только один? Секби медленно выдыхает. Его губы дрожат, а в лицо дует прохладный эндеровский ветерок. Мир потихоньку обретает свои тусклые краски. Вот стол стоит в углу, а на нем куча бумаги и ручек. Слева стенд с броней "на всякий случай.". Напротив кровати еле различается узор двери. И часы на тумбочке тикают.

Его нет в суде. Он на базе Дровосеков. Он в безопасности.

Взор вновь застелила пелена. Но теперь это была пелена слез. Они крупными каплями скатывались вниз по щекам и падали на темные шорты. Почему? Почему он опять видит этот сон? Почему ему снова больно так, словно он опять оказался в этом суде? Чем он заслужил эту боль? Он ведь даже не принимал какую-либо сторону! Этот взрыв был лишь отвлечением внимания. Секби просто попал под удар. И теперь вынужден из раза в раз просыпаться от одного и того же кошмара и чувствовать эту нестерпимую боль. Он не злился на Душеньку. В конце концов, он не мог знать, как сильно на Секби подействует этот взрыв. Он лишь пытался защитить себя и дорогого для него человека. Им, наверное, было так же страшно, как теперь страшно ему самому. Он не хотел видеть эти сны. И самое ужасное в том, что он не знал, в какой момент он снова проснется с криками и жжением в правой стороне тела.

— Секби, посмотри на меня.

Точно. Голос. Секби уже успел забыть о нем. Он едва его слышал из-за собственных мыслей, однако его отвлёк холод, что отступил от его лица. Взгляд Секби устремляется на источник звука. Небольшое свечение из окна падало на серебристые взъерошенные волосы. Темно-серая футболка почти сливалась с такого же цвета кожей. Хоть голос все это время был спокоен, взгляд его обладателя постоянно бегал по каждому кусочку лица и тела Секби, а темный хвост с серебристым пушком на конце взволнованно метался.

— Ты как, в порядке? - голос Джаста все такой же тихий и ровный. Когтистые руки перебирают мешочек со льдом, который уже почти растаял. Секби не знает, что должен ответить. Он точно был не в порядке. Он устал, ему больно, как физически, так и морально, он боится засыпать и не хочет оставаться один.

Однако Секби кивает.

Небольшой вздох доносится со стороны Джаста.

— Пойдем проветримся.

Когда ноги касаются холодного пола, Секби немного вздрагивает. Возможно, в любой другой день этот холод показался бы неприятным, но после такого сильного жжения он кажется почти спасительным. Первые пару шагов даются неуверенно, однако дальше Секби идёт почти как обычно. Джаст тем временем поднимается с деревянного стула с характерным скрипом и, бросив лёд на тумбочку с часами, выходит вслед за другом.

В лицо ударяет прохладный ветерок, и у Секби наконец получается дышать спокойно. Он подходит к заборчику, что играл роль перил, и упёрся в него локтями. Джаст же, подойдя, поворачивается и облокачивается спиной.

Энд был поистине прекрасным местом. Небольшое мерцание далёких звёзд притягивало, хоть каждый знал, что никогда до них не доберется. Умереть в войде было очень обидно, так как ты никогда не сможешь вернуть те вещи, что поглотила бескрайняя пустота. И все же, просто смотреть на эту бесконечность, острова с необычными растениями и обитателями было вполне достаточно. Этот вид успокаивал. Хоть понимать время и было достаточно трудно. Ну да на этот случай в каждой комнате стояли свои часы.

Они молчат. Тишина обволакивает уютным пледом и приятным теплом. Лишь размеренное дыхание и далёкие звуки эндерменов улавливал слух. Однако от этого становилось только спокойнее. Секби не хотелось говорить сейчас. Джаст это понимает. Поэтому не издает ни звука. Они стоят, прикрыв глаза и задумавшись каждый о своем. Делают глубокий вдох и выдох. Вдох и выдох. Вдох. Выдох.

Секби поворачивает голову и смотрит на Джаста. Тот глаз не открывает и, кажется, будто он уснул стоя. Однако дергающийся хвост говорит об обратном. Джаст волнуется. Этого не было видно по выражению его лица, или его позе. Однако для Секби это очевидно как ясный день. Джаст всегда хочет показать себя жёстким и язвительным. Но в те моменты, когда он действительно волнуется, быть таким не получается.

Меняя бинты на обожженных частях тела Секби, он язвительно отвечал на причитания о боли своим фирменным "ну поплачь, я не знаю". Однако как только в глазах ящерки действительно начинали скапливаться слезинки из-за жжения и боли, Джаст тут же замолкал. Наматывал бинты аккуратно, словно боясь принести ещё больше боли, иногда слегка дул на ожоги, пытаясь уменьшить жжение. Конечно, это не помогало, однако Секби это ценил. И не говорил ничего по этому поводу. Не хотелось нарушать эти редкие моменты спокойствия.

Все Дровосеки знали, что Джаст очень волнуется за каждого из их конторы. Они никогда не упоминают об этом. Ведь это нечто личное. Джаст любит свою репутацию язвительного гения. Он готов чуть ли не в открытую издеваться над каждым из них, чтобы показать свое остроумие да и просто повеселить себя и толпу. Однако каждый знает, что в моменты их слабости он будет здесь. Помогать чем-нибудь или просто быть рядом. Он попытается сделать все, лишь бы облегчить жизнь своей семье. Он никогда не упомянет об этом в будущем. Ведь такая теплота к другим отдавалась дрожью в кончиках пальцев и жаром на щеках. Было слишком неловко показывать себя с подобной стороны на публике. Но наедине с Дровосеками он мог дать этой теплоте немного раскрыться. Совсем немного. Он же крутой парень, да и вообще плевать он хотел на эти ваши нормы приличия! Джаст никогда не признается в том, насколько сильно он любит своих сокомандников. Насколько сильно он любит свою семью. Этого и не требовалось. Они и так это знали.

Джаст подходит ближе и встаёт рядом с Секби, также упираясь локтями в заборчик. Кончик хвоста ящерки начинает двигаться чуть быстрее, а на лице возникает небольшая улыбка. Однако через секунду она пропадает, а некогда голубые глаза становятся тусклее. Тяжёлый вздох слетает с его уст.

— Когда это закончится..? - небольшая хрипотца в голосе заставляет его прокашляться. Однако Секби больше ничего не говорит.

— Не знаю, - голос Джаста похож на шепот. Он поджимает губы. Это далеко не первый раз. И не второй. И не третий. После седьмого раза Секби сбился со счета. Но он уверен, что Джаст помнит все. Каждую ночь, которую он встречал рядом с просыпающимся от собственных криков Секби. Каждый момент, когда он прикладывал лёд к уже зажившим шрамам, чтобы хотя бы чуть-чуть облегчить фантомную, но от этого не менее сильную боль. Каждый раз, когда он пытался найти хотя бы какой-то способ решения этой проблемы. И не находил.

— Спасибо, - тихим эхом отдавалось в чуть заостренных ушах. Джаст не спрашивает "за что" и не говорит "пожалуйста", не отнекивается и не превращает все это в язвительную шутку. Лишь едва заметно кивает и позволяет своему хвосту обвиться вокруг ноги Секби.

Они не упомянут об этом потом. С утра Джаст будет снова издеваться над ним по поводу и без, отпускать едкие комментарии и обидные для всех кроме них шутки. И Секби будет ему отвечать тем же. Они будут невообразимо долго бесить друг друга на публике и в своей компашке. Однако они оба знают, что когда ночь снова станет слишком душной, а крики заполонят всю базу Дровосеков, Джаст будет здесь. И они вновь будут молча смотреть на пустоту Энда. Или же разговаривать на отвлеченные темы. Это было не так важно. Они встретят утро вместе, возможно, уснув оперевшись друг на друга, или же не сомкнув глаз. Но рядом.

Вместе.