Сидя на жесткой сидушке бронеавтомобиля, Рихард пытался отогнать от себя те кошмарные образы, которые видел: могильная чернота, сжимавшая его горло ледяными пальцами; охваченные ужасом лица солдат, в глазах которых он видел мольбу помочь, перед тем, как оказаться во власти того неизвестного существа, что было там, - но как бы он ни старался, стереть из памяти все пережитое было крайне тяжело, стоило ему хоть на мгновенье закрыть глаз. Он чувствовал, как сердце отбивает невыносимый ритм, подкатывая к горлу, а пальцы невольно сжимаются вокруг ставшей такой ненавистной шкатулки. Водитель то и дело бросал на него короткие опасливые взгляды, видя состояние, в котором пребывал командир, но не решался задать вопрос, который мучил его, - куда подевалась часть солдат, да что так сильно напугало остальных, выглядевших там, словно они в Аду побывали и чудом смогли выбраться оттуда.

- Когда этот проклятый лес кончиться? – наконец выдавил из себя одноглазый, чуть не ударившись головой о боковое стекло, когда машина налетела на кочку, стараясь при этом скрыть дрожь в голосе.

- Шеф, - слабо позвал водитель, не отвлекаясь от руля, - Мы кое-как связались с базой. Они там не могли сигнал найти и… там такая история, что по началу даже подумали, что мы попали в засаду, - заметив краем глаза, что сидящий рядом как-то слишком пристально смотрит на него, и при этом само состояние его было пугающим, - китель был заляпан кровью и грязью, виднелись алые капли и на лице, безумный взгляд испуганного до смерти человека, и, что еще бросилось в глаза, так это отсутствие оружия, - Помех очень было много, да и связь прерывалась. Я лишь разобрал, что они к нам навстречу едут.

Отвернувшись к дороге, Штуббе только сейчас взялся за ручку, придерживая шкатулку одной рукой. Он все еще пребывал в каком-то забвении, боясь отвести взгляд от дороги и посмотреть, что твориться среди деревьев, мимо которых они проезжали, зная, что туман будет там, следуя, как привязанный, за ними. Ему хотелось закрыть глаз, оказавшись далеко отсюда, дома, где нет никакой белобрысой подстилки Дьявола, способной взглядом убить, нет хриплого ублюдка, возомнившего себя богом, нет этого проклятого тумана, утаскивающих людей; хотелось, чтобы все это было нереальным, но сильная качка бронеавтомобиля, когда тот всякий раз налетал на кочку или ветку, возвращала одноглазого обратно к болезненной реальности.

- Сука! – сплюнув себе под ноги, Рихард вылез из бронеавтомобиля, чувствуя, как ноги тут же подкосились, то ли от тряски, то ли от все еще не отпускающего страха.

В горле пересохло, а в животе неприятно заурчало. Одноглазый с прищуром поднял голову. Надо сказать, что солнца уже давно не было – оно скрылось за вечерними облаками, поднимавшиеся из-за леса, теперь черневшего на горизонте, а по полю уже крался туман. При виде молочной пелены, стелющейся над жухлой травой, Штуббе чуть не завыл, прикусив губу, кожей ощутив то могильное прикосновение. Проклятая шкатулка лежала на сидении и, если бы водитель не напомнил о ней, скорее всего он бы ее там и оставил, в глубине души понадеявшись, что кто-то другой возьмет это бремя. Но нет. Чуда не случилось – и теперь придется ему самому отдавать ее.

Видеть Дьявола, а тем более встречаться с той потаскухой никак не хотелось. Шлепая по грязи и глядя себе под ноги, пока сапоги утопали в серой жиже, одноглазый держал ношу одной рукой, заметив, что внутри что-то перекатывалось и позвякивало, если немного потрясти, но желания открыть крышку и узнать, что там, не было. Борясь с мыслью о том, чтобы забросить эту штуковину подальше, брел мимо домов, заметив, что у одного из них стоят двое солдат, нервно озираясь по сторонам. Идея о том, чтобы излить свое раздражение именно на них, пришла сама собой. Растянув уголки губ в стороны, словно хищная акула, одноглазый двинулся в их сторону, как вдруг из ворот вышла сгорбленная старуха в платке и тулупе без рукавов, вынеся средних размеров корзину, из которой торчало горлышко бутылки. Смекнув что к чему, Штуббе ускорил шаг, успев именно в тот момент, когда хозяйка дома, заметив шедшего к ним, хотела было скрыться за воротами, двигаясь с какой-то необычайной резвостью.

- А ну стоять! – гаркнул Рихард, растянув больше второй слог последнего слова, отчего гавкающая за воротами собака притихла, тут же разразившись еще более громким лаем.

Вытаращив глаза на появившегося практически из ниоткуда адъютанта оберфюрера, солдаты в миг вытянулись, приветствуя его, в отличие от бабки, которая сильнее закуталась в застиранный платок, сверкая на подошедшего серыми глазками. Глянув на корзину в руке одного из рядовых, одноглазый шагнул вперед, задрав голову, так как тот был выше его, прошипев противным голосом:

- А это что у нас такое? Отвечать!

- Да это… - попытался ответить тот, но его резко оборвал Штуббе.

- Ты как со мной разговариваешь?! Забыл, псина, субординацию? – шагнул еще ближе, оказавшись в паре сантиметров от солдата, смотря на него снизу-вверх, но тут же повернулся ко второму, отчего тот быстро отвел взгляд, стараясь смотреть прямо, - Я еще раз спрашиваю, это что такое? – указал на корзину, зная, что многие из солдатни наглеют и берут некую дань с местных.

- Э… - начал протягивать долговязый.

- Господин штурмбаннфюрер, - нашелся второй, делая свою улыбку настолько натянутой, что у всех, и даже у бабки, не было сомнений в том, что это ложь, - А это для Вас!

Штуббе прищурился, изучая лица солдат, и его ухмылка стала еще более зловещей. Он наклонился ближе, обнюхивая воздух, как будто искал запах обмана.

- Для меня? – произнес с явной иронией, – И что это за "это"? Неужели вы решили порадовать меня каким-то угощением от местных? – чуть приподняв брови, хохотнул.

Солдаты замерли, понимая, что сейчас все зависит от того, как они будут изворачиваться. Один из них, с явным трудом находя слова, произнес:

- Мы… мы думали, что вам понравится. Они, – кивнул в сторону бабки, – Сказали, что это… это традиционное угощение, - улыбка была настолько дурацкой, что больше походила на идиотскую, какая бывает только у сумасшедших.

Рихард поднял бровь, его интерес возрос. Он обернулся к женщине, которая, казалось, готова была провалиться сквозь землю от стыда и страха, сильнее вжимаясь в деревянную створку, ища рукой кольцо, за которое нужно было повернуть, чтобы дверь открылась.

- Скажи мне, старуха, – его голос стал низким и угрожающим, пока одноглазый говорил на ломаном языке местных, – Что здесь за угощение?

Бабка, с трудом выпрямившись, произнесла дрожащим голосом, чуть покосившись на корзину:

- Это… пироги, господарь. Мы сами их пекли. С картошкой и с капустой, как положено… Ну и четвертушка самогона – дед у меня, вон сам делаеть.

Штуббе усмехнулся, приподняв один уголок губ. Он взял корзину, с удовольствием ощупывая её содержимое:

- Интересно-интересно, – прошептал, – А как вы думаете, я могу доверять вашей "традиции"? Может быть, это яд, и вы решили меня отравить? – хищный взгляд вернулся к старухе.

Солдаты переглянулись, напряжение в воздухе нарастало. Каждому из них было ясно, что на кону стоит не только их жизнь, но и судьба этой старухи, которая тут же перекрестилась, что-то быстро пробормотав, - скорее всего молитву.

- Нет, нет, господарь! – вскрикнула она, отмахиваясь, – Што Вы, што Вы! Мы бы никогда не посмели! Это просто еда, чтобы показать уважение!

Одноглазый медленно поднял голову, его взгляд метался между солдатами и бабкой, как будто он решал, кому стоит доверять больше. Внезапно он расправил плечи, хищно оскалившись:

- Уважение? – произнес со стальными нотками, – В нашем деле уважение обычно заканчивается на плахе. Но… - Штуббе замер, обдумывая свои слова; шкатулка, которую он все еще сжимал пальцами, стала вдруг еще тяжелее, начав тянуть к земле; а ведь можно отнести это Курту, - подумав об этом, одноглазый поджал губы, подленько ухмыльнувшись, - да еще и местная водка тут, - чего бы не распить; и вдруг резко озвучил свои мысли вслух, - А почему бы и не распить. Хорошо, я беру это, - выхватив ручку корзины из рук рядового, взвесил ее, а потом с огромным облегчением кинул туда и шкатулку.

Старуха почесала сморщенный нос, вытерев его краешком платка, все еще косясь на корзину, а потом пролепетала, чуть причмокнув:

- Кушайте-кушайте, господарь. Я обещаю, все свеженькое.

Штуббе, не обращая внимания на её слова, уже разворачивался, готовясь к уходу, представив, как войдет к Дьяволу, поставив набытое им на стол, а потом они за бутылкой обсудят его награду за выполнение опасного задания.

Курт сидел за столом, внимательно изучая карту местности. Разведка донесла тревожные вести: недалеко от леса был замечен ещё один отряд партизан – скорее всего до врага дошли новости про пропавших. Вдруг в дверь постучали, заставив его на миг оторваться от стратегических размышлений и поднять глаза. Только час назад он узнал о возвращении Штуббе, и что больше всего беспокоило, так это пропажа нескольких солдат. И да, на пороге стоял одноглазый, точнее, его голова с широко раскинутой улыбкой, которая тянулась от уха до уха.

– А я к тебе! – воскликнул Рихард, вваливаясь в штаб с задорной искоркой в голосе, не дожидаясь разрешения войти, тут же поставив корзину с какой-то снедью перед оберфюрером.

– Смотрю, собака ты плешивая, все же научился стучать прежде, чем заваливаться ко мне, – отозвался Дьявол, аккуратно складывая карту, чтобы не помялась.

Одноглазый лишь рассмеялся, а его смех, хриплый и немного зловещий, эхом разнёсся по штабу. Он был жив, здоров и, казалось, готов к новым подвигам. Герцог с подозрением окинул вошедшего взглядом в ожидании подробностей, отметив, что у того не было еще при себе личного оружия, чуть задержавшись на новом предмете у себя на столе:

- И вот это что еще такое? – ткнул пальцем в корзину, из которой торчало горлышко бутылки.

- А что? – заговорчески улыбнулся Рихард, садясь на стул, закинув одну ногу на соседний стул, - Ты же просил привезти тебе из руин сувенир. А еще нам надо поговорить о медальке, - с гордостью указав себе на грудь.

Глаза оберфюрера округлились. Поднявшись, опираясь двумя руками о столешницу, вдруг заорал:

- Какой на хрен сувенир?! Какая к черту медалька?! Ты – тупоголовое ничтожество, допустившее потерю солдат! – протянув руку, он молниеносно схватил одноглазого за грудки, притянув к себе, рыча в лицо, - Слушай меня внимательно, жалкое подобие человека, лишенное всякого разума, как ты посмел допустить ошибку, приведшую к потере половины отряда? Еще меня интересует, как ты, жертва алкогольной индустрии, где твое оружие? Я не то что тебя под трибунал отдам, я с огромным желанием буду ломать тебе каждую кость в твоем теле, и сделаю это так, что ни один врач в моей дивизии не сможет помочь тебе. Меня вот интересует, как такой безмозглый эмбрион, как ты не смог выполнить самого элементарного задания?!

Пытаясь удержаться, чтобы не рухнуть на стол, Штуббе опирался одной рукой о столешницу, предпринимая попытки выбраться из захвата:

- Я… я… - испуганно заикался он, видя в глазах Дьявола желание крови, - К-курт…

- Что?! – еще громче рявкнул тот, оглушая громоподобным голосом, еще сильнее тряхнув подчиненного, - Ты думал, что, заявившись сюда с корзиной дерьма, рассказав слезную сказочку о том, как ты героически выполнял задание, я тут же выдам тебе херову медальку?! – дернув одноглазого к себе, оберфюрер с невероятной силой ударил его кулаком в челюсть, что было слышно клацанье зубов в каждом уголке штаба, а потом отшвырнул от себя, словно ненужную вещь, - У тебя пятнадцать секунд, чтобы объяснить, почему я не должен прямо сейчас пристрелить тебя. Время пошло!

Тело одноглазого обмякло, повалившись на пол. Рихард, оглушенный ударом и униженным презрением в глазах своего начальника, понял, что его судьба висит на волоске. Пятнадцать секунд - это ничто, но именно эти секунды могли стать последними в его жизни. Он должен был найти слова, которые могли бы умилостивить гнев Дьявола, найти хоть какую-то зацепку, которая могла бы спасти его от неминуемой гибели.

- Ку-урт…

- Десять.

Его разум, затуманенный страхом, метался в поисках выхода, но все пути казались тупиковыми. Время неумолимо текло, каждая секунда превращалась в муку. Штуббе смотрел в глаза оберфюрера, пытаясь прочитать в них хоть каплю сострадания, хоть намек на возможность спасения. Но все, что он увидел - это ледяную пустоту, бездну безжалостной ненависти.

- Пять.

На стол лег пистолет с металлическим стуком, отразившимся эхом в ушах одноглазого. Вытянув руку с оттопыренным указательным пальцем, указал на корзину, выплевывая из себя слова, за которые вдруг зацепился, словно это был спасательный круг:

- Там. Внутри. Я нашел в подвале.

Одарив сидящего на полу тяжелым, презрительным взглядом, Герцог повернулся к корзине, но первое, что ему попалось на глаза, это торчавшее горлышко бутылки с белесой жидкостью, отчего мужчина поднял одну бровь. Уже собираясь отчитать Рихарда, Курт заметил что-то, что привлекло его внимание. Запустив руку в корзину, он выудил оттуда небольшой ящик, но приглядевшись, увидел, что это была шкатулка. Дерево почернело от времени и сырости, а местами немного потрескалось, став шершавым и грубым. Проведя подушечками пальцев по крышке, оберфюрер чуть вскинул бровь, вопросительно следя за своим движением.

- Это все? – хрипло спросил он, подперев пальцами висок, пока Штуббе садился обратно на стул; тот кивнул, потирая челюсть, которая сильно начала болеть, при этом проверяя языком зубы – не выбил ли Дьявол их, - Ты смотрел, что там? – в голосе Курта скользнули нотки интереса.

Рихард помотал головой, на что Герцог усмехнулся, глянув на него, тут же вернувшись к шкатулке, которую держал в руках, не сомневаясь, что убогий точно не станет открывать ее. Приподняв большими пальцами крышку, ощутив небольшое сопротивление от того, что дерево распухло и трудно поддавалось, оберфюрер открыл шкатулку. Даже одноглазому стало немного интересно, что же там такое, - привстав, он вытянулся, опираясь о столешницу, чтобы было лучше видно.

Помимо старинных монет, скорее всего серебряных, со странным изображением какого-то древнего существа, похожего на дракона, кусавшего себя за хвост, еще было несколько украшений: золотое кольцо с массивным красным камнем, скорее всего рубином, кровью переливавшимся при свете лампы, серьги с крупными сапфирами и в придачу шел браслет, украшенный небольшими синими камушками, изумрудное колье насыщенного зеленого цвета; лежало еще несколько драгоценных и полудрагоценных камней.

- Это ж сколько можно получить, если продать? – выпалил Штуббе, усевшись, когда Курт взял одну из побрякушек, начав вертеть ее в пальцах.

- И все-таки ты можешь на что-то годиться, - пробормотал сам себе Дьявол, закрывая шкатулку, тут же доставая стаканы.

- А где эта? – смекнул одноглазый намек, откупоривая бутыль, припомнив про ведьму.

- Какое тебе дело? – с легким презрением оберфюрер посмотрел на сидящего напротив, пока тот разливал алкоголь, отклонившись к спинке стула.

- Да собственно, никакого, - отмахнулся Рихард, обхватывая пальцами наполненный стакан, с наслаждением вдыхая алкогольный аромат, - Просто в толк не возьму, как ты трахаешь это. Это же по сути не человек.

Герцог не хотел отвечать на этот вопрос, не потому, что Штуббе мог что-то неправильно понять или же растрепать всем, – если насчет первого еще были сомнения, то насчет второго Курт был уверен, что одноглазый не станет говорить лишнего, он не хотел отвечать, потому что сам не знал правильного ответа: эта девка стонала под ним, доставляя ему огромное удовольствие, а еще у нее были способности, которых нет ни одного человека, и это можно было использовать в своих целях. Вместо ответа он поднес стакан к губам и, чуть задержавшись, словно обдумывая что-то, тут же осушил его.

- Это не просто не человек, - хмыкнул Герцог после того, как они с одноглазым выпили половину бутылки; взяв один из пирожков, откусил его, закусив после очередного выпитого стакана, а потом глянул на начинку, тщательно жуя, - Это сила. Сила, которую можно использовать, которую можно направить.

- Я не хотел бы и не хочу иметь дело с тем, чего не понимаю, - почувствовав горечь во рту, Рихард кашлянул, - Эта… как ее? Сучка пугает меня. Помнишь, Дьявол, она хотела застрелить меня, - разлив содержимое бутылки по стаканам, снова кашлянул, жжение в глотке только усилилось.

- Понимание приходит с опытом, - заметил оберфюрер, ощутив странное ощущение в грудной клетке, - А опыт – это то, что мы можем получить, если будем действовать, - в голове помутилось, мысли начинались, но вдруг обрывались, разлетаясь обрывками в черноту сознания.

Подняв взгляд на одноглазого, Курт только сейчас осознал, что смотрит на того через полупрозрачную пелену, застилавшую глаза. Проморгавшись, мужчина помотал головой, отгоняя странное наваждение, но его будто укрыло тяжелым одеялом – стало жарко и трудно дышать. Разгоравшийся внутри грудной клетки жар сжал сердце железными тисками. Поднявшись на трясущиеся ноги, Рихард не удержался и упал, как подкошенное дерево, успев только скользнуть пальцами по столу, перед тем, как упасть на пол с глухим стуком. Едва соображая, Герцог чуть подался вперед, стремясь встать, но ноги словно отказали, перестав слушаться своего хозяина. Последние нити сознания уже догорали, исчезая в пламени адского наваждения. Жадно хватая ртом воздух, он хотел позвать кого-нибудь, охваченный паникой, как тут же упал на стол, задыхаясь, не в силах справится с необъяснимой силой, что завладевала его разумом, слабо хватаясь за ускользавшую мысль о том, что это был последний его вдох.

Она ненавидела то время, когда эти двое садились за стол, начиная обсуждать что-то, распивая алкоголь. Они говорили громко, их странные разговоры были наполнены смехом и гоготом, а в воздухе начинал появляться удушливый запах сигарет и водки. И в такие вечера, когда Герцог терял над собой контроль, он становился более жестоким и часто насиловал ее, поэтому девушка старалась уйти из дома до того, как алкоголь полностью затмит их разум. Вот и сейчас увидев, что в дом вошел одноглазый, а на столе уже стояла бутылка с мутной жидкостью, ведьма быстро собралась и вылезла в окно, надеясь, что мужчины опьянеют и уснут быстрее, чем она вернется, когда станет совсем холодно.

Она сидела на земле, прислонившись спиной к стене бани, смотря на звезды, что мерцали в вышине черноты. Ночь окутала ее пронизывающим холодом надвигающейся зимы, чье дыхание уже покрывало лужи тонким льдом, все же тающим к утру. Слышался приглушенный лай собак, перекликающихся друг с другом, да рокот проезжавших машин и мотоциклов, к которым ей пришлось привыкнуть, пусть они ее и пугали. А звезды над головой сверкали серебром. Они были такими далекими и свободными, вгоняя в сердце девушки тянущую грусть, разрывавшую ее изнутри, как будто о чем-то пытались напомнить, что она никак не могла выудить из памяти, скрытое чернотой.

Все же поднявшись, когда стало уже невыносимо холодно, ведьма нехотя побрела обратно. Аккуратно толкнув окно, с удивлением обнаружила, что то незакрыто, - а это значило, что Герцог либо еще сидит с одноглазым, либо так напился, что вырубился, не обратив внимания на то, что она пропала. «Ну и хорошо,» - мысленно сама себе сказала девушка, снимая плащ, но потом вдруг заметила, лежавшего на полу одноглазого. Пройдя в комнату, тут же увидела и Герцога на столе. Прищурив глаза, девушка хмыкнула, мысленно отметив стоявшую бутылку, но перед тем, как уйти, почему-то замерла, остановив взгляд на Дьяволе, - что-то в его позе было неестественно, что сильно бросалось в глаза. Сделав шаг чуть ближе, кинула плащ на спинку стула, скользнув взглядом по лежавшему на полу мужчине, поморщив нос от едкого запаха рвоты, витавшего над столом, а потом наклонилась к оберфюреру, увидев то, что заставило ее поднять брови. Из его носа тянулась тонкая струйка крови, смешиваясь с пеной, вытекавшей изо рта.

Сомнений не было – их отравили. Взяв стакан с недопитым напитком, ведьма понюхала его и тут же поморщилась, передернув плечами. Запах был отвратительным, разъедающим ноздри. Отставив от себя тару, взяла один из пирожков и снова понюхала.

- Ну и свиньи, - сказала, бросив еду обратно в корзину; есть это ей не только не хотелось, но и было опасно, так как все это могло содержать яд, - А это что? – под руку попалась шкатулка; все содержимое так манило и интересовало, что девушка стала рассматривать, забыв про запах и про двух людей, медленно умирающих от своей жадности, - Какой миленький, - зажав между пальцами старательно ограненный аметист, с легким восторгом рассмотрела все прожилки на его поверхности, - Камень верности и любви, - взяв второй – кроваво-красный, чья поверхность маняще сверкала при свете, улыбнулась, - Рубин – целитель души и процветания, - следующий камень – черный, как ночное небо без светил в самую глухую ночь, словно звал ее; взяв его, ведьма улыбнулась, будто бы встретила давно потерянного друга, но тут же положила его обратно, будто очнувшись ото сна.

Захлопнув шкатулку, поставив ее на край стола, решив забрать позже, начала искать книгу – оставалось только одно место, где она не смотрела, это стол Герцога, к которому все никак не удавалось подобраться, потому что мужчина отходил от него в редких случаях, все время работая за ним. И да, фолиант был тут, лежал на полке, укрытый от посторонних глаз папками и бумагами. Дрожащими от волнения пальцами в предвкушении такой сладкой свободы, когда избавится от тяжкого бремени связи с этим человеком, девушка тут же распахнула книгу, нетерпеливо перелистывая пожелтевшие страницы. По ее телу бежали мурашки радости, а губы медленно расползлись в стороны, пока глаза искали то самое заклинание освобождения и прерывания договора.

Как вдруг фолиант обжег ладони адским холодом, до этого такой желанный, обещающий долгожданную свободу, стал в миг далеким и чужим. Откинув от себя его, ведьма рухнула на колени, обхватив голову руками, закричав. Зажмурившись, давая свободу слезам, она подалась вперед, начав бить кулаками пол, не чувствуя боли, охваченная отчаянием.

Девушка сидела на полу, опираясь спиной о кровать, на которой лежали Герцог и одноглазый. Приказать двум болванам, охранявших дом, чтобы они перенесли этих двоих сюда, не составило труда, - ей удалось справится с эмоциями и внушить желаемое. Но теперь ее вновь охватило отчаяние. Она смотрела на умиравших медленной мучительной смертью мужчин, не зная, что делать, чувствуя, как по щекам катятся слезы, растекавшиеся по белой коже черными ручьями, падая на страницы книги, лежавшей перед ней. Опустив голову к фолианту, провела кончиками пальцев по заклинанию, которое читал Герцог.

Она вспомнила все: и тот день, и то, кто она на самом деле. Указательный палец коснулся одного слова, написанного второпях, получившегося с маленькой буквы, для обывателя ничего не значившего, но это было имя – ее имя.

- Мара, - прошептала ведьма, согнув колени и обняв их одной рукой.