– Сейчас – 

Возвращаясь в этот кошмарный день, Сорару до сих пор видел эти пустые глаза, в которых больше не теплилась жизнь, и это ужасное видение, приправленное скопищем безумных эмоций, преследовало его во снах даже два года спустя.

Оторвавшись от главного компьютера, Сорару понял, что не сделал и половины положенной работы, с головой погрузившись в тяжелые воспоминания. Решив сместить их и без того плотный график, брюнет свалил оставшиеся документы в завтрашнюю кучу, – даже если знал, что Мафу будет недовольно ворчать, – и отключив питание всего цеха, направился прочь с фабрики. 

Накрапывающий редкий дождь заставил Сорару втянуть голову в плечи и поплотнее закутаться в пальто. Середина осени выдалась достаточно промозглой и сырой, поэтому на улице не было ни единой души. Немногочисленные жители всего поселка решили попрятаться в уютных домишках и не высовывать своих голов раньше завтрашнего дня. 

Сорару обогнул длинные растекшиеся лужи и свернул за угол, оглядывая пустынный рынок. Пройдя под навесом и очутившись на другой стороне улицы, он столкнулся со знакомым блондином. 

– Я думал ты уже дома, – первый начал Сорару, отметив, что собеседник был одет не совсем по погоде. 

– Решил сходить сюда в надежде прикупить чего-нибудь съестного, но как оказалось сегодня у всех внеплановый нерабочий день, – объяснил Мафу, накрывая их обоих зонтом. 

– Твоя очередная готовка не увенчалась успехом? – догадался Сорару. 

– Ну.. можно и так сказать, – согласился Мафу, – Когда у меня в который раз загорелись шторы, я решил больше ни с чем не экспериментировать.. по крайне мере сегодня. 

– И как твой дом еще попросту не взорвался? 

– Вероятно, лишь из чистой удачи, – пожал плечами Мафу. 

– Хорошо хоть на фабрике у нас не случаются подобные непредвиденные инциденты, – нервно усмехнулся Сорару. 

– А я не все тебе рассказываю, – Мафу шутливо высунул язык, и оставив зонт у Сорару, побежал вперед, пока ему не прилетело от старшего. 

– Что? Эй, подожди..! 

Начавшийся вдруг ливень не дал Сорару договорить, и он, недовольно вздохнув, устремился вслед за неугомонным блондином. 

Добравшись до дома Сорару, Мафу оставил последнего раскладывать их верхнюю одежду, а сам по-хозяйски прошествовал на кухню. Открыв холодильник, он оглядел аккуратно разложенные по полочкам блюда, и поразившись стольким вкусностям, с удивлением присвистнул: 

– Ого! Откуда у тебя столько еды? 

– Я же тебе говорил, чтобы ты не бросал мокрый зонт где попало! – недовольно послышалось из прихожей. 

– А где еще его сушить, если не на полу? 

– Потому что для этого есть специальная сушилка, – пояснил Сорару, присоединяясь к блондину на кухню. 

– Я ее не нашел, – просто ответил Мафу, засовывая в рот одиноко ютившийся на столе бублик. 

– И не ешь сладости до ужина, – Сорару отломил еще несъеденную часть кругляшка, и положил обратно на тарелку. 

– Как мама прям, – прочавкал Мафу, усаживаясь за стол.  

– Кто-то же должен за тобой следить, – отозвался брюнет, доставая из холодильника запеченную рыбу в листьях. 

– За тобой не меньше нужен глаз да глаз, – не остался Мафу в долгу, прищурившись. 

Сорару поставил разогреваться блюдо в микроволновку, и развернулся на пятках, прислонясь к столешнице. 

– И как все прошло? – сменил он тему, вспомнив их утренний разговор.  

– С клиентами? – догадался Мафу, на что получил утвердительный кивок, – Ну.. когда я собирался встретить их, на ресепшене выяснилось, что все они бесследно исчезли.  

– Это как так? – скептически выгнул Сорару бровь. 

– Как видишь, – Мафу развел руками. 

– Ну далеко они точно не могли уйти. Без ног то, – подчеркнул Сорару. 

– Угу, – согласился Мафу, – Если вдруг встречу их завтра, попробую поговорить.  

– Если будут проблемы, зови меня, – сказал Сорару, нахмурившись. 

– Не думаю, что это понадобится, – неловко улыбнулся Мафу, – Но спасибо. 

После плотного ужина Мафу довольно быстро сморило, и он, уютно устроившись, задремал на диване в гостиной. Сорару же не разделяя его безмятежной идиллии, отправился перебирать еще не готовые чертежи, перед этим накрыв младшего теплым пледом. 

Брюнету не давали покоя тревожные мысли, закравшиеся еще во время их разговора, ведь подобного раньше никогда не случалось, – где это было видано – куда-то уйти без своих же конечностей. Для клиентов подобного случая у них всегда рядом с фабрикой были гостевые комнаты, готовые в любую минуту принять пострадавших. Где-то что-то не клеилось и отказывалось собираться в единую цепочку, что с их невозможными посетителями, что с непонятными чертежами. Смотря на запутанные эскизы, пролистывая в голове воспоминания, Сорару пытался высчитать в голове, сколько всего заказов они выполнили за эти полгода, но так и не придя к единому знаменателю, он тяжело выдохнул, и бросил это бесцельное занятие. 

– Может и нет здесь ничего.. – едва слышно проговорил он, но червячок сомнения уже проложил путь к его сердцу.  

– Два года назад – 

– Кх.. Кха, ха..-  

Блондинистый мальчик резко дернулся в простреливающей агонии, и схватился за левую сторону груди, где когда-то находилось настоящее сердце. Механический протез ритмично бился совсем как живой, перегоняя стальными шурупами по всему телу кровь, но только даже со всеми многочисленными шестеренками не был способен восполнить тяжелую утрату. 

Сорару в мгновение ока оказался рядом вместе с влажной тряпкой и ведром холодной воды. Оставив их у подножия кровати, он тотчас же кинулся к страдающему мальчику. 

– Эй-эй, успокойся, ну же, – брюнет перехватил чужие руки, которые до бордовых полос раздирали тонкую кожу, – Нервные окончания должны просто прижиться, еще немного, совсем чуть-чуть, и все пройдет.. 

– А что.. если.. нет, – через силу просипел блондин, безумными глазами метаясь по лицу своего спасителя, – Что если нет.. что если..- 

– Обязательно все пройдет и наладится, слышишь? Я здесь, рядом с тобой, – с жаром воскликнул Сорару, пытаясь сдержать содрогающееся в конвульсиях худое тело, не давая блондину причинить себе непоправимый вред. 

– Ааааа! Просто убей меня.. убей..-! Прошу! – мальчик задушено всхлипнул, и зашелся невыносимыми рыданиями, которые так больно резали брюнета по чуткой душе. Сорару и сам смаргивал льющиеся водопадом слезы, думая, не совершил ли он в очередной раз еще одну непоправимую ошибку. 

Когда небо подернулось блеклой поволокой бледно-оранжевых пятен, эта бесконечная ночь, наполненная немым ужасом, подошла к концу. Впустив в небольшую комнату предрассветные лучи, чернильная темень пугливо скрылась за ярким светилом. Измученный невыносимой болью мальчик наконец заснул, и уставший Сорару тоже смог немного передохнуть. 

Период восстановления проходил очень тяжело. Первое время Мафу, как представился мальчик, днем пребывал в относительно хорошем состоянии, а ночью же его мучили дикие боли во всем теле, и преимущественно там, где раньше находилось сердце. Сорару ни на день не оставлял его одного без присмотра, готовил какую-никакую жидкую еду, и утирал взмокший лоб холодной тряпицей. 

Через две недели страшные боли улеглись, посещая Мафу лишь на короткие мгновения, в виде легких простреливающих вспышек, и его ментальное здоровье стало возвращаться в норму. Блондин все реже уходил в подавленное состояние, стал чаще улыбаться и проводить время с Сорару, а тот, в свою очередь смастерил передвижное кресло с колесиками, чтобы Мафу целыми днями напролет не сидел взаперти. И с этих пор у них вошло в привычку теплыми вечерами выбираться в ближайший парк на свежий воздух. 

Мафу, слушая переливчатую мелодию осеннего листопада, наблюдал за пролетающими мимо птицами, и с улыбкой разглядывал примостившихся на дереве пушистых бельчат. Сорару, стоя под сенью дерева чуть поодаль, глядел на светлое лицо и украдкой цеплял каждую мелькающую на нем эмоцию, ловя себя на мысли, что хотел бы прожить так целую жизнь. 

– Сорару-сан! – позвал вдруг Мафу, – У тебя есть что-нибудь вкусненького? 

– Хэй, мы же только позавтракали, – усмехнулся Сорару, подходя ближе. 

– Не для меня, – покачал блондин головой, – А для них. 

Мафу, развернувшись, указал на ютившихся в дупле маленьких детенышей. Его легкие волосы встрепенулись от встречного порыва ветра. Временами Сорару засматривался на шелковистые вихры цвета снега, и невольно вспоминал тот самый день, когда ему казалось, что стрелки часов на мгновение замедляют свой ход, чтобы перенести его в то стылое помещение, где этот улыбчивый человек больше не смеялся. Его белое неподвижное лицо стерильным полотном так и отпечаталось за задней стенке истощенного сознания, заставляя считать уходящие сквозь пальцы минуты. Прикладывая шурупчик к шурупчику, и кропотливо подбирая детали, тогда Сорару впервые собрал что-то настолько сложное, как человеческое сердце. 

– Эй, Сорару-сан, ты там заснул? – закричал знакомый голос, звонкими переливами выводя из водоворота сковывающих мыслей. 

Сорару помотал головой, избавляясь от последних навязчивых отголосков. Все же, подумал брюнет, а жить настоящим было гораздо лучше, чем снова и снова возвращаться в темные коридоры болезненного прошлого. 

– Да иду я, – ответил ему в тон Сорару, и достал из сумки небольшой сверток с орешками. 

Так и проходили их неторопливые дни, наполненные безмятежной идиллией. Помимо большого количества свободного времени, у Сорару еще столько же было и работы, поэтому он частенько что-то писал, пребывая в глубоких думах, а Мафу по обыкновению пинал балду и с интересом пытался заглянуть в непонятные каракули, – Сорару, конечно же, не нравилось, когда блондин так называл его важные записи. 

– Тогда пиши понятней, – как-то раз предложил Мафу, хлопая глазами. 

– Если я буду выводить каждую букву, то умру раньше, чем закончится эта кипа чертежей, – отозвался Сорару, поправляя очки. 

– Э-э-эх, – протянул Мафу, и устало распластался звездочкой на полосатом ковре, – А я ведь тоже раньше был ученым, прямо как ты.. 

– Правда? – Сорару настолько удивился, что даже отложил ручку, – И какой специализации? 

– Биохимическая промышленность, – отозвался Мафу, прикрыв веки, – Но теперь мне больше это не светит. 

– Отчего же? – не понял Сорару. 

– Я же с тех пор, как ты меня нашел, не могу самостоятельно ходить, а я не желаю быть ученым-инвалидом, – помотал Мафу головой. 

– Но тебе же все равно ничего не мешает..

– Я не хочу всю свою жизнь полагаться лишь на других, – Мафу нахмурил брови, – А жизнь ученых очень насыщенная на события.  

– Понятно.. – ответил Сорару, – И чем думаешь в таком случае заниматься?  

– Я хочу начать развивать художественную деятельность, – глаза Мафу тут же загорелись ярким огоньком. 

– Да ну? – опешил Сорару, – У тебя уже есть идеи? 

– Ну еще бы! – сказал блондин как само собой разумеющееся, – Думаю в ближайшее время попрактиковаться в написании портретов. 

– И кого думаешь рисовать? 

– Ну как кого? – Мафу вскинул брови, – Вон, я вижу, что передо мной сидит хорошая модель. 

– О нет, нет-нет-нет и нет, – запротестовал Сорару, – И не проси.  

Однако несмотря на все возражения брюнета, в конце-концов Мафу все-таки удалось усадить его в более менее неподвижное положение, чтобы с головой наконец погрузится в творческую деятельность. К слову, его первые шаги на пути к искусству не увенчались должным успехом еще в самом начале, – все кисти норовили вывалиться из рук, краски перепачкать начищенные полы, а нарисованные фрукты принять самые невообразимые формы. 

Проще говоря, у блондина не получалось ровным счетом ничего, и было тому доказательство незабываемая реакция Сорару, – по прошествию двух часов, когда у брюнета затекло уже все, что только можно, Мафу наконец соизволил к нему подойти и с довольным лицом вручить свой получившийся шедевр, на который Сорару стоило только посмотреть одним глазом, чтобы получить стрессовый шок на всю оставшуюся жизнь. 

Весь следующий день Сорару недовольно потирал увесистую шишку на голове, которая каждый раз при взгляде на горе-художника начинала болеть лишь сильнее.  

Но к счастью, уже через несколько месяцев Мафу смог сам встать без поддержки, правда все еще хромая и шагая неровной поступью, он придерживался за стены, панически боясь в какой-то неудачный момент свалиться на пол. Но такового не случилось, и Сорару наконец вздохнул с облегчением, ведь это значило, что теперь Мафу мог вернуться к своей привычной работе. Сорару был несказанно рад за блондина, а еще больше тому, что отныне ему не придется испытывать на самом себе творческие муки непостижимого искусства..  

Как-то раз, в солнечный погожий денек, сидя на замшелом пне срубленного дерева и беззаботно болтая ногами, Мафу решил задать Сорару вопрос, когда тот развешивал стиранные вещи на заднем дворе их небольшого дома. 

– Если теперь у меня механическое сердце, стану ли я жестоким и беспощадным? – спросил Мафу, играясь с божьими коровками. 

– Что? – Сорару удивленно обернулся, от неожиданности уронив футболку обратно в таз, – Нет, не говори глупостей. Это лишь новая часть, сделанная по образу сердца, которая поддерживает тебе жизнь, и она не может превратить тебя в злодея. 

Блондин увидел как где-то в траве перевернулась божья коровка, которая теперь шустро барахтала черными ножками в разные стороны, не в силах самостоятельно подняться. Мафу спрыгнул с места, и водрузив ее себе на палец, отправил на пень к сородичам. 

– А как же, когда говорят, что человек бессердечный? 

– Только когда у того нет никакого сострадания, и это в переносном значении, ты же знаешь, – отозвался Сорару, цепляя за прищепки штаны. 

– Да, но на какое-то время, когда их нужно было поменять местами, у меня действительно не было сердца.. – Мафу понурил голову. 

Сорару взглянул на печально опущенную макушку, и устало вздохнув, опустился рядом с блондином. 

– Это так, но, послушай, даже если твое сердце механическое, ты по-прежнему самый добрый человек на всем белом свете. 

– Но.. 

– Все еще не веришь? Тогда почему ты на протяжении целого часа кропотливо строил домик для божьих коровок, чтобы им было где жить? – улыбнулся Сорару, заглядывая под свесившуюся челку. 

– ..Спасибо, что напоминаешь мне об этом, – тихо отозвался Мафу, – Но ты только сейчас раздавил парочку из них. 

– Что? Да как?! – Сорару как ошпаренный вскочил с места, но не нашел ни одного крошечного трупика посреди ровных срезов пня. 

– Шу-утка! – воскликнул Мафу, прикрыв ладонью рвущиеся изо рта смешинки. 

– Мафу-кун, проказник! А ну иди сюда! – Сорару благополучно забыл о куче неразвешенной стирки, и бросился вслед за шустрым блондином, но тот, что-то весело вереща на все пространство, уже скрылся из виду в недрах дома. 

Сорару бывало сильно удивлялся столь неуемной энергии, которая буквально фонтаном била из младшего товарища. Порою Мафу весь день пребывал в состоянии заведенного моторчика, стоило только загореться его внутреннему огоньку, и в этом случае его великие свершения было уже не остановить. Сорару с некой ностальгией смотрел на энергично бегающего по делам блондина, недоумевая как можно было носится сломя голову днями напролет. Все эти яркие эмоции, исходившие от другого человека были ему настолько чужды, что однажды Сорару с горечью понял, что свои он растерял уже очень давно. 

– Сорару-сан, идем скорее! – поторопил старшего Мафу, с ногами забираясь в уютное кресло. 

– Иду, – отозвался брюнет откуда-то с кухни. 

Сорару наконец вернулся в гостиную, и поставив на невысокий столик тарелку еще теплого печенья, уселся напротив. 

– Готов? – прищурился Мафу. 

– К чему? – Сорару вяло зевнул. 

– К сказкам, конечно же! – воскликнул Мафу, доставая из-за спины небольшую книжечку с разноцветной обложкой. 

– Мальчик и волшебный робот.., – с недоумением прочитал Сорару название, – Может быть, мы уже выросли из детских сказок?  

– Из сказок не вырастает никто, – отрезал Мафу, и помотал головой, не желая слушать никаких возражений. 

Сорару с видом "ну конечно" закатил глаза к потолку, но ничего не сказал. 

– Я подумал, что этот рождественский вечер проходит уж чересчур скучно, вот и решил что-нибудь почитать нам двоим, – объяснил блондин свое внезапно нахлынувшее вдохновение.  

– И поэтому выбрал сказку про роботов, – хмуро заключил Сорару.  

– Не про роботов! А про мальчика и волшебного робота! – с чувством возразил Мафу.  

– Какая разница? – хмыкнул Сорару, – Тебе не кажется, что и без этого у нас хватает хлопот с этими консервными банками?  

– Не будь букой, Сорару-сан, – сказал Мафу, и развернул первую страницу, – Итак.. 

В городе с высокой башней с часами жил-был мальчик, который так сильно любил петь, что от зари до зари его небольшой дом был наполнен одной музыкой. Однако мальчик был настолько застенчивым и пугливым, что не был уверен, хорошо ли у него получалось. Каждый раз, когда он хотел поделиться своим творчеством с остальными, его ноги немели, а голос отказывался слушаться. Боясь оказаться посмешищем, он так и не поднялся на сцену. Его робкие попытки заметил один добрый ученый, который решил помочь мальчику в его нелегкой беде. Работая ночами напролет, и не смыкая глаз, профессор изо всех сил трудился, создавая для мальчика маленького друга. 

“– Смотри, – наконец сказал он, когда закончил, – Это волшебный робот, и он споет все, что ты пожелаешь, просто научи его мелодии и словам!” 

Округлый бочонок прошагал вперед и уверенно заявил механическим голосом: 

“– Я спою все песни, что ты написал!” 

И мальчик, широко распахнув глаза, робко нажал на кнопку.

В этот момент, немного неуклюжий голос эхом раздался в ночном небе, раскрасив блестящими искрами широкий купол. 

И это, несомненно, тронуло сердце мальчика. 

С того самого дня мальчик ночами напролет не смыкал глаз, усердно работая для маленького друга. Он записывал звучащую музыку в голове на листы бумаги и напевно мурлыкал ее себе под нос. Робот, болтая ногами, тепло улыбался, и смотрел издалека на столь кропотливый труд. 

Когда мальчик закончил, он уселся рядом с роботом, объясняя ему все, что тот не понимал. И каждый раз, когда они разучивали новые слова и звонкие мелодии, мальчик замечал, что волшебный робот так весело поет. 

“ – Я хочу, чтобы мою музыку, кто-нибудь услышал, – поделился мальчик, впервые оказавшись за кулисами на сцене.“ Не спуская с робота внимательных глаз, он робко нажал на кнопку. 

И шкворча шестеренками, немного неуклюжий голос эхом раздался в ночном небе, закрутив опавшие лепестки вишни в весеннем вальсе. 

И это, несомненно, тронуло сердца многих людей. 

“ – Эти песни теперь навсегда твои.. – однажды сказал мальчик с печальной улыбкой.”

Маленький робот не понимал, отчего друг так печален, но мальчик знал, что когда-нибудь эти прекрасные времена пройдут, он вырастет, а его милый робот так и останется здесь. Мягкая улыбка коснулась металлического лица робота, и утерев капающие слезы мальчика, он негромко сказал: 

“ – Даже если этот удивительный миг завершится, но эти песни, которым ты меня научил, я никогда не забуду.” 

И в этот же момент немного механический голос эхом раздался в ночном небе, яркими вспышками озаряя широкий купол. 

Даже спустя столько лет, трогает ли мой голос твое сердце? 

Ты все еще слышишь его?..

Мафу сделал паузу и закончил чтение. Повисшая на какое-то время тишина отдавалась в голове тихим звоном, заставляя перелистывать в голове трогательную историю. 

– Это.. – начал Сорару, но блондин его тут же перебил. 

– Так грустно..! – выкрикнул Мафу, со всем присущем ему водоворотом эмоций. 

– Почему это? – Сорару даже вздрогнул от такого напора, – Это была хорошая история про жизнь обыкновенного мальчика из провинциального городка. У него появился верный друг, который помог его заветным мечтам исполнится. Что тут может быть грустного? 

– Это так, но мальчик вырос и был вынужден оставить робота, – Мафу понуро опустил голову. 

– Они же могли через несколько лет встретится, – предположил Сорару, – В истории не говорится, что мальчик его бросил. 

– Но там не говорится и то, что они встретились! – напомнил Мафу, – Именно это и было самым печальным..  

– Однако именно из-за этой недосказанности, история приобрела некую лаконичность, ты не находишь? 

– Наверное.. – проговорил блондин, – Жизнь это не сказка, и к сожалению, эта лаконичность обычно не имеет хорошего конца. 

– Ну да. Здешние роботы точно не стали бы нам петь серенады под окнами, – согласился Сорару. 

– Сорару-сан? – Мафу вдруг переменился в лице. 

– М-м? – промычал старший, показывая, что слушает. 

– Тебе не понравилась история? 

– Отчего же? – он вскинул брови, – Она довольно душевная и трогательная. 

– Тогда почему я не вижу этих чувств в тебе? – загнал его в ловушку Мафу. 

Сорару некоторое время сидел неподвижно, глядя на мерно падающие снежинки, наблюдая за их неспешным танцем. Ощущая едкую смесь из старой вновь всколыхнувшейся боли да клокочущего разочарования, брюнет наконец перевел нечитаемый взгляд на собеседника. 

– Когда находишься в самом эпицентре разворачивающейся кровавой бойни, в какое-то время начинаешь забывать о том, что на свете есть хотя бы какие-то чувства и эмоции, – ответил Сорару, – Даже если некоторые из них не самые плохие. 

– Я догадывался, – едва слышно отозвался Мафу. 

– Тогда зачем решил спросить, если и так знаешь? – брюнет поднял на него затравленный взгляд. 

– Потому что хотел услышать это от тебя, – со всей уверенностью проговорил Мафу. 

Блондин внезапно отложил небольшую книжечку в сторону, и поднявшись с кресла, направился к Сорару. На удивленно вскинутые брови, Мафу продолжил:

– Каково это смеяться от счастья, просто потому что не можешь скрыть свою радость от других, или от этого же счастья громко плакать? – Мафу мягко улыбнулся, протягивая руку, – Я хочу, чтобы ты вновь узнал о этих прекрасных чувствах, поэтому позволь мне поделиться ими с тобой. 

Сорару несколько секунд с неким замешательством наблюдал за решительным блондином, а потом, напрочь сраженный столь сильным напором, слабо усмехнулся, и наконец произнес: 

– Я.. даже не знаю, что сказать.

– А ты не говори ничего, – посоветовал Мафу, – И просто доверься мне. 

И эти простые слова, вихрем ворвавшись в настежь открытую душу, заметались внутри блестящими искрами, распадаясь на части и собираясь вновь, рождая собой новую надежду на лучшее. 

Отметая все крадущиеся сомнения, Сорару схватился за предложенную ему ладонь.  

И так, мало-помалу, из подобных теплых моментов вырисовывалась их новая история, а разрушенная в дребезги жизнь собиралась по частицам обратно, приобретая яркие краски. Сорару заново учился радоваться простым мелочам, а Мафу был только рад объяснить ему то, что он не понимал. И хотя блондин и сам бывало тосковал по прежним временам, он практически не замечал, что теперь в нем находился металлический протез. Лишь изредка, в особо тихие дни, он слышал трескучий перезвон маленьких шестеренок, который бесшумным рокотом мягко отдавался у него в груди, приводя в движение его механическое сердце.