Это случилось ночью. В сонную тишину Старого города, где Кокуджоджи снимал квартиру, вдруг ворвался вой сирен воздушной тревоги, и вслед за этим послышались глухие раскаты взрывов. Поскольку он был военным, то уже через несколько минут, полностью одетый и при оружии, выскочил на улицу.
Никто не ожидал налёта. Здесь, в Дрездене, всё ещё царила мирная атмосфера, казалось, что война где-то далеко; и только кучки беженцев — оборванных, голодных и напуганных — напоминали о том, что жестокие бои ведутся уже совсем рядом, на границе Германии. Беда обрушилась на город в одночасье, и всё, что теперь Кокуджоджи видел вокруг себя, напоминало конец света.
На тёмном февральском небе не было звёзд, его заволокло тучами, сквозь которые тяжело плыли чёрные птицы вражеских бомбардировщиков — и следом за их зловещей тенью на земле вдруг раздавался грохот взрыва. Очередное здание складывалось, как карточный домик, объятое огненным вихрем пожара. А в сплошном вое и грохоте со всех сторон доносились людские голоса — крики боли, мольбы о помощи, стоны и плач.
Повернув голову туда, где находилась церковь Фрауэнкирхе, чей высокий купол должен был возвышаться над окрестными домами, Кокуджоджи увидел лишь стену огня и чёрный дым, раздуваемый ветром по улицам. Отсюда было не разглядеть, что стало с маленькой церковью, стоявшей рядом и служившей для величественной Фрауэнкирхе чем-то вроде надворной постройки. Его друзья, брат и сестра Вайсман, сейчас должны были находиться именно там, и Кокуджоджи рванулся вперёд, не обращая внимания на то, что снова жалобно завыли сирены, а в небе послышался тяжёлый гул самолётов, несущих смерть.
Он бежал, не помня себя. На его пути то и дело попадались трупы людей — обгоревших в пожаре или задавленных обломками зданий. Гладкие булыжники мостовой стали скользкими и липкими от крови. У обочины, в луже крови, перемешанной со снежной кашей, кричал, заходясь предсмертным кашлем, ребёнок — он был серьёзно ранен и, наверное, наглотался дыма. Кокуджоджи, стиснув зубы, промчался мимо: нет, он не сможет спасти их всех, их слишком много! На следующем повороте улицы на него налетел старик в ночной пижаме, выскочивший из горящего здания напротив. Подняв стекленеющий, безумный взгляд, он только успел пробормотать: «Солдат… моя внучка…» — и тут же упал, схватившись за горло, беззвучно раскрывая рот, как рыба, выброшенная на сушу. «Угарный газ», — догадался Кокуджоджи, устремив взгляд туда, откуда выбежал старик. Ещё час назад это был обычный дом с покатой крышей и маленьким палисадником, где дремали под снегом заботливо укрытые на зиму кусты роз. Сейчас среди груды обломков бесновалось пламя, взметая вверх клубы чёрного дыма и снопы ярких искр. Без сомнения, те люди, которые находились внутри, были уже мертвы. Обогнув недвижно лежащего на мостовой старика, Кокуджоджи помчался дальше.
Их было так много — жителей и беженцев, до последнего момента не желавших верить в то, что спокойная жизнь Дрездена когда-то тоже будет разрушена войной. Пробегая мимо сбившихся в стайки людей, каким-то чудом уцелевших в этом месиве, Кокуджоджи кричал им: «В парк, ступайте в парк! Уходите подальше от домов, здесь опасно!» Некоторые, поверив, сразу поворачивали в сторону городского парка, хотя с подозрением косились на него, пытаясь опознать, кто перед ними, свой солдат или вражеский. А другие, обезумев от страха при виде человека в военной форме, напротив, кидались обратно к горящим домам и тут же умирали в огне или под обломками. С этим ничего нельзя было поделать, оставалось только, скрепя сердце, бежать вперёд. Потому что там, в подвале одной безымянной маленькой церкви находились его друзья, которые были ему бесконечно дороги и которые сейчас, возможно, больше всего на свете нуждались в его помощи.
Но существовало и ещё кое-что, наполнявшее сердце Кокуджоджи необъяснимой тревогой. Камень — Дрезденский сланец, магический артефакт, хранящийся в подвале той церкви. Как он поведёт себя? Что случится, если его спящая сила вдруг вырвется наружу? Не грозит ли это полным уничтожением городу, и так уже серьёзно пострадавшему от бомб? Или, может быть, напротив, магический камень станет их спасением?
Кокуджоджи гнал от себя эти мысли, поскольку они мешали сосредоточиться. Но тревога всё нарастала, и когда он наконец выбежал на площадь, откуда можно было увидеть все церковные постройки, его взору предстало то, что поразило его сердце гораздо больше, чем картины людских страданий.
Прекрасная церковь Фрауэнкирхе была разрушена до основания. А над её обломками, на которых кое-где ещё плясало пламя, висел огромный меч, распространявший вокруг серебристое свечение. Словно божественная благодать, открытые ворота в другой мир. Словно белый искристый туман над водопадом рядом с поместьем Кокуджоджи в родной Японии, где юный Дайкаку часто медитировал, втайне мечтая о том, чтобы совершить в жизни что-то значительное. Все звуки боли и страданий тонули в этой светлой чистоте, и сердце невольно окутывала сладкая щемящая печаль.
«Это случилось…» Дрезденский сланец проснулся. Кто пробудил его? Каким образом? И что теперь будет дальше? Неотрывно глядя на сияющий в небе Меч, лейтенант японской армии Кокуджоджи Дайкаку, не помня себя, мчался навстречу своей судьбе. Среди всех этих вопросов, которые требовали немедленного ответа, потому что были очень важны для судеб всего мира, для него самым главным по-прежнему оставался только один: живы ли Вайсманы?