Милана вновь пришла к нему ночевать. Если бы сегодня она не появилась, он пришел бы сам. Глупо было терять последние часы, когда они могут побыть вместе. Тем более, когда будущее столь туманно.

Еще недавно Мирославу казалось, что он знает все наперед, что уверен в каждом дне и в каждом своем действии. Но реальность окатила его жестким озарением: он ничего не контролирует и ни в чем не может быть уверен. Потому что будущее не только в его руках. В этой игре их как минимум двое. И Милана тоже способна действовать на свое усмотрение.

За ночь никто из них не обмолвился о том, что же будет дальше. Было страшно обсуждать это и строить конкретные планы на осень. Слишком горьким было осознание разлуки, а рыдать ночь напролет не хотелось. Уж лучше провести это время в объятиях друг друга, разговаривая о чем-то отвлеченном, будто завтра наступит обычный день, не предвещающий им одиночества и грусти.

Например, можно поговорить о том, как прошла прогулка Маши, о которой она без умолку трещала весь вечер, вернувшись из парка. Они с Юркой подружились, найдя общие интересы. Более того, он научил ее кататься на скейте. Позже, когда все разошлись спать, Мир рассказал Милане, что сестра и раньше умела кататься, просто не слишком этим интересовалась. Но, как говорится, взгляды меняются, и теперь у нее появилась достойная мотивация для нового занятия.

Мир был искренне рад за сестру, потому что знал, как давно она хотела подружиться с Юрой. Но эта радость омрачалась предстоящим отъездом Миланы. Уже завтра они расстанутся до следующего лета.

***

С утра сознание было затуманенным. Он совсем не спал — наблюдал, как задремала Мила у него под боком, и старался убедить себя, что за год ничего не поменяется, их чувства лишь окрепнут, а жизненные цели станут более явными. Будь его воля, он не отпускал бы ее ни на секунду, только, к сожалению, решения принимает не он один. Мирослав отказывался верить, что все запланированное может рухнуть в один миг под действием обстоятельств, взросления, смены приоритетов.

Нет. Он ни за что не отступился бы от Миланы. И всей душой надеялся, что она также непоколебима.

Однако сомнения лезли в голову одно за другим. Ведь ей писал байкер с явным намерением возродить отношения. И неизвестно, к каким действиям он способен прибегнуть ради этого. Мир больше не поднимал этот разговор с самой Миланой. Не хотел расстраивать ее, прекрасно помня, какое впечатление произвело это сообщение на них обоих. Он до сих пор не знал, какое впечатление произвел на Милу своим молчанием. Мирослав не хотел становиться в ее глазах жестоким ревнивцем, но и скрывать боль и недоумение в тот момент не мог, поэтому решил, что молчание — лучший выход. По крайней мере, пока он не возьмет себя в руки.

Сообщение вызвало у него смесь совершенно новых и непонятных чувств. Неизвестно откуда взявшаяся горячность окутала его противным коконом, заставив волноваться и чувствовать себя неуверенно. Зудящая ревность вызвала желание заявить свои права. Такого никогда еще с ним не происходило.

Но корчить из себя собственника было бы неправильно по отношению к Милане. Мир никогда бы не стал принуждать ее остаться с ним. Да, ему было бы невыразимо больно потерять ее, но ограничивать чью-то свободу он не стал бы, как не позволил бы ограничивать свою собственную.

Масла в огонь подливал и тот факт, что он не знал об истинном отношении Милы к злополучному сообщению. Мир видел, как она испугалась, когда пришло уведомление, но не знал, чего именно: боялась ли она его возможной реакции или же раскрытия какой-то тайны?

Он думал об этом. Долго и тщательно. Старался разобраться в своих чувствах, унять ревность и посмотреть на ситуацию трезво и безэмоционально. В конце концов, ему это удалось — вины Милы в этом сообщении не было, и злиться на нее он не мог. Однако беспокойство никуда не уходило.

Миру страстно хотелось ей верить. И ни в чем никогда не сомневаться. Но он не мог обладать таким же доверием по отношению ко всем. Даже если Милана и будет верна ему, как обещала, это не гарантировало, что байкер отступится, не станет приставать к ней по возвращении в Североморск, и не будет представлять для нее угрозы.

Размышляя об этом и придумывая всевозможные варианты развития событий, Мирослав боялся оказаться обманутым и в то же время боялся своей беспомощности. Он не знал, что сможет сделать, находясь в Краснодаре, чтобы хоть как-то обезопасить Милу. И не знал, стоило ли вообще об этом беспокоиться. Быть может, он лишь себя накручивал? Мир понятия не имел, что представляет собой бывший Миланы. И вполне допускал, что сообщение могло оказаться глупой шуткой не имеющей за собой никаких последствий. Но этот вариант под действием тревоги казался ему наименее вероятным.

***

Прощаться было тяжело. Конечно, Мила говорила ему, что скучает по родителям, и он понимал, что должен отпустить ее всего лишь на год. «Всего лишь»? Как странно было воспринимать эту фразу через новую призму! Раньше время для него пролетало незаметно за тренировками и учебой. Но Мир не понаслышке знал, что, когда сильно чего-то ждешь, время тянется безумно медленно. Утешало только обещание Милы поговорить с отцом и переехать в Краснодар. Ради этого он готов был ждать, сколько потребуется.

В аэропорту, заметив слезы в глазах Миланы, он едва нашел в себе силы улыбнуться и утешить ее. Ему хотелось выть от душевной боли, но приходилось быть сильным. Если он даст слабину сейчас, разве сможет Мила на него положиться в дальнейшем? Необходимо быть сильным. Быть стойким. В первую очередь, чтобы поддержать ее. А уж дома в одиночестве он выплачет всю накопившуюся боль. Но это будет позже. Не сейчас. Только не при ней.