Взрослые люди

Стёпа почти что невесомо проводит кончиками пальцев по её плечу. Невольно прислушивается к дыханию, обжигающему кожу у него на груди. Вдыхает аромат её тела — лишившийся за день ноток её любимого парфюма, почти что буквально отдающий умиротворением и чем-то несхожим с другими… такой настоящий в этой вечерней полумгле. Такой кружащий ему голову.

Он словно бы лишний полувздох опасается сделать, неаккуратно тела её коснуться… и больше всего в этот самый момент боится только одного. Одного единственного, на беду неизбежного. Того, что Рита исчезнет из его квартиры. Буквально в следующий миг, едва он только прикроет глаза.

Испарится, как мираж в знойной пустыне.

Она выпархивает из его кровати из раза в раз. Спешно скрывается в ванной, непременно щёлкая задвижкой, поспешно включает воду… а когда выходит, уже во всём своём, а не в покрывале с его постели, ему так и лезет в голову мысль, что ничего у них не было. Она не ловила его поцелуи, неизменно первой потянувшись к его губам ещё в машине, не извивалась всем телом, за минуту до этого едва не разорвав ткань рубашки, не шептала его имя, оплетая за плечи… не была счастлива рядом с ним. Не была с ним.

Какие-то считанные, как кажется, мгновения назад.

А после всё как по накатанной — Рита откажется даже от чашечки чая, прихватит свою сумку, слишком твёрдо, чтобы попытаться спорить, скажет, что обойдётся без провожаний, уже в дверях, словно бы несознательно, увернётся от его попытки поцеловать и упорхнёт уже из квартиры. Оставляя Данилову одни лишь воспоминания и надежды, что в следующий раз всё будет совсем по-другому.

— Может, останешься? — спрашивает он полушёпотом, когда что-то внутри подсказывает, что Рита готова к своему очередному побегу. Не от него даже, а от попыток что-то менять. — Посмотрим какой-нибудь фильм. У меня как раз завалялась бутылочка вина…

— С ума сошёл? — приподнимаясь на постели, но всё же не выскальзывая из его объятий, вскидывает бровь Маргарита. — Мне на сутки завтра заступать, и Рогозина у себя с утра пораньше ждёт. И тебя, кстати, тоже.

— Давай просто поужинаем вместе? — если на чистоту, не так чтобы веря в успех собственных попыток, капитан предлагает другой вариант.

— Стёп, поужинай один, — коснувшись ладошкой его груди, едва заметно улыбается Данилову Маргарита. Поспешно поднимается на постели, тянется за цветастым покрывалом, нещадно измятым ими… и Стёпиного пристального взгляда на своей оголённой спине как будто бы и не замечает даже. — Я в душ — и домой.

Всё складывается с точностью, как всегда. Данилов невольно даже усмехается едва заметно всему этому постоянству. Хоть тотализатор устраивай в самом деле.

— Рит, — едва ли не как верный пёс встречая подругу у дверей ванной, перехватывает её взгляд капитан. — Что у нас за отношения такие? Мы только работаем вместе и спим. Мы ни разу в буквальном смысле не спали вместе! — отмечает он совершенно резонно, разводя воздух руками. Не то на осознание этого факта так реагируя, не то на Ритино поведение — она как ни в чём не бывало отходит в сторону, из-под взгляда его вырваться намереваясь, и по сторонам озирается, явно отыскать пытаясь недостающие детали своего гардероба. — Ты не остаёшься на ужин, отказываешься от походов в кино… в конце концов до такси не даёшь себя проводить! Ты даже если на ночь остаёшься — это не ради нас, а из-за размышлений о каком-нибудь деле.

Он следует в комнату вслед за не слушающей, как кажется, его Маргаритой. Внутренне злится. На неё — за это тотальное игнорирование его слов, его чувств… его самого, как складывается совершенно чётко. На себя — за то, что все попытки изменить, хоть минимально всё это, катятся неизменно в Тартарары, и он отчаянно не представляет, что ещё предпринять.

Эмоции закипают где-то внутри, и Данилов не замечает, как едва не налетает на замершую в паре метрах от порога Маргариту. И не просто замершую, а резко развернувшуюся к нему лицом.

— Насколько я помню, тебя всё устраивало, — бросает она, заглядывая в чуть сдобренные растерянностью глаза капитана. Не злится, не вспыхивает. Просто констатирует им обоим известное.

Словно бы для неё это ничего не значит.

— Это было несколько месяцев назад. Мы тогда первый раз переспали.

— А сейчас что, сто первый, что ли? — усмехается она, так же резко, как и замерла совершенно недавно, срываясь с места. Замеченный в ячейке стеллажа пиджак приходит хозяйке настоящим спасением. Можно хотя бы на миг ускользнуть от пристального взгляда. Прямиком в душу желающего, как будто бы заглянуть. Можно не сбиваться со своих мыслей, не сомневаться в собственных тщательно сложенных установках, так предательски снова и снова встречаясь с Даниловым взглядом. — Или к чему ты этот разговор завёл? Перечеркнуть то, что есть?

— Было бы чего перечёркивать, — бросает он как будто бы только себе самому. Не обращаясь к Рите, не продолжая с ней разговор… вот только совершенно спешно оказывается снова рядом, замирает напротив и совершенно серьёзно заглядывает в сводящие с ума цвета шоколада глаза. — Что такого у нас есть?

Власова медлит, не отводя взгляда в сторону. Теряется на пару мгновений в сумбурности собственных мыслей. И буквально выдыхает вместе с воздухом и нерешительностью его имя, как-то необъяснимо иначе начавшее звучать из её уст. Так неожиданно и в тоже время ненавязчиво, что она и сама не заметила, когда это началось.

— Стёп, мы с тобой взрослые люди, — заключает наконец Маргарита, слишком отчётливо чувствуя, что воздуха в лёгких остаётся на считанные мгновения, — можем себе позволить просто спать. Без обязательств и всей этой мишуры. Всем ведь хорошо, — голос понижается до полушёпота словно бы сам собой, и Риты хватает только на то, чтобы ускользнуть от не просто друга как можно быстрее.

**

Обыск — одна из типичных процедур оперативника в его рабочую смену. Обыск в трёхкомнатной квартире с множеством шкафчиков-ящичков-коробочек-пакетиков — довольно растягивающееся по времени занятие. Но когда горячо любимая тобой напарница не желает соглашаться на мало-мальски светские выходы, эта неприятность становится довольно заметным плюсом.

Пусть на обыске, а не в каком-нибудь ближайшем кинотеатре или уютном кафе, но хоть так они вдвоём. Вдали от конторы и знающих их глаз. Как будто бы более открытые, «спалить» свои совместные вечера не опасающиеся.

— Ого, — удивляется Данилов, едва открыв одну из картонных коробок, явно с большим воодушевлением и максимальной аккуратностью обклеенную крафтовой бумагой с ненавязчивым узором в виде лавандовых веточек. — Рит, посмотри. Ты давно видела такие коллекции в квартирах молодых девушек или парней? — обернувшись на Маргариту, заглянувшую в коробку из-за его плеча, спрашивает капитан. — У тебя сын немногим старше этой девочки…

— Но даже у него коробки с дивиди-дисками нет, — вместо напарника договаривает Власова, подняв на него взгляд. — Во всяком случае в квартире, которую они с Алиной снимают. А про раритеты, что на шкафу у нас пылятся, Никита и не вспомнит, — по-доброму усмехнувшись, продолжает она. Скорее из любопытства, нежели для пользы дела перебирает пластиковые коробочки, ни капли сопротивления от напарника не получая, и, склонив чуть на бок голову, рассматривает обложки фильмов. — Вот такой диск точно есть. Он просто до дыр засмотрен.

Степан невольно улыбается, отражая как будто бы ту лёгкую, но совершенно искреннюю улыбку, что как-то неожиданно вспыхивает у Риты на губах не то от одного только прочтения названия фильма на немного потёртой коробочке, не то от тёплых воспоминаний, с картиной этой уж слишком тесно связанных… Он откровенно засматривается на подругу и сначала даже и не соображает, что хорошо бы и самому взглянуть на то, что привлекло её ещё пару минут назад совершенно серьёзный взгляд.

Всё сложилось воедино:

Свет и звук, состав, игра.

Вот она, кинокартина,

Вышла только как вчера…

— Это как классика на Новый год — знаешь наизусть, но всё равно с удовольствием смотришь, — объясняет Маргарита, и Данилову отчётливо видится, как за попытками вернуть себе серьёзность, она буквально-таки светится.

— «Притворись моей». Комедия, мелодрама, — негромко, но всё же вслух зачитывает капитан, отведя от напарницы глаза и наконец окинув взглядом красочную фотографию четверых молодых людей — не то просто друзей, не то влюблённых парочек внутри одной компании, — разместившихся в саду небольшого и вместе с тем довольно уютного загородного домика. — Не знал, что тебе нравятся такие фильмы.

— Ты посмотри, сколько ему лет, — предприняв все усилия для того, чтобы совершенно буднично усмехнуться, советует Маргарита. — Я тогда была молода и глупа. Верила в сказки и всю эту чепуху про вечную любовь. Не смотря на отца, бросившего мою маму и ни разу не пожелавшего узнать про дочь, не смотря на отца Никиты, к тому времени уже успевшего поступить точно так же… — Рита берёт паузу, отведя взгляд в сторону, но практически тут же ловко возвращается к кинематографу: — а фильм хороший! С драмой, но без предательств.

В то же миг погрузиться обратно в работу словно бы что-то мешает. Не то совершенно некстати нахлынувшие воспоминания, не то неотводимый взгляд Степана. Пристальный и вместе с тем абсолютно сочувственный. Понимающий.

— Рит… но ведь если с кем-то обжигаешься, это не значит, что все такие. Разве нет?

Данилов старается начать разговор осторожно, не раздражая и не пытаясь пробить её броню, не привлекая вместе с тем к их с Ритой персонам внимание посторонних и особо надолго от рабочих дел отвлекаться не намереваясь. Разворачивается к напарнице лицом, коробку с дисками отставив на тумбочку, и, легко прищурившись — словно бы не «выступившие» на лице Маргариты эмоции таким образом полагая считать, заглядывает ей прямиком в глаза.

Власовой вот только, все его планы на дальнейшие речи просчитавшей, разговор этот совершенно не приходится по душе.

— Стёп, не начинай, — нахмурившись, бросает она не раздражённо в большей степени, а устало скорее. Скользит по Данилову взглядом и, подхватив отставленный фонарик, спешит скрыться из комнаты, увлекая вместе с собой и девушку-понятую. Обыск всё-таки не ждёт.

И Рогозина оправданием не примет перипетии их недо-отношений.

Спустя час, занимая переднее пассажирское рядом с верной напарницей, Данилов непременно зовёт её по имени. Словно бы в салоне, где они вдвоём, вопрос Маргарите может показаться адресованным совершенно не ей. Как будто бы она не обратит на него внимания в противном случае… Совершенно точно какое-то особое удовольствие испытывая, «лишний раз» с губ своих позволяя её имени сорваться, её вспархнутый взгляд ещё до самого вопроса перехватывая.

— А этот фильм-то, — начинает капитан, упакованную в пакет коробочку с диском доставая как будто бы из-за пазухи (ох и наполучают они от экспертов вопросов о том, зачем вообще его изъяли, и наслушаются непременно ворчания, что всякое барахло в лабораторию тащат!), — стоит его вообще посмотреть? Посоветуешь, или это только для молодых и совершенно не глупых барышень?

— Подхалим! — на свой взгляд совершенно верно констатирует Власова, перехватив его довольную улыбку. — Смотри: парень и девушка сталкиваются в метро, у них завязывается разговор, находятся общие интересы… и оказывается, что выходить им на одной станции. А через пару дней он приглашает её в выходные на день рождения бабушки своей лучшей подруги — просто потому что она замучила его расспросами, когда же он найдёт уже себе девушку, и у него как-то само собой совралось, что избранница уже есть.

— Оттого и «Притворись моей», — качает головой капитан, слушая совершенно внимательно.

— Ну да. И когда они приезжают на вечеринку, конечно же, начинается всё самое интересное. Тут тебе и интриги, и ссоры, и тайные поцелуи, и искренняя радость, и отменное количество всяких шуточек… — продолжает она, упомянув парочку моментов и совершенно ловко не раскрыв не единого сюжетного поворота и не разрушив общей интриги. — В общем, если подобные сюжеты тебе по душе, я искренне советую. Даже позавидую, что ты впервые посмотришь, — улыбается Маргарита, заглядывая Данилову в глаза.

— А ты умеешь уговаривать, — констатирует он, отражая и отчётливо усиливая её улыбку. — Мне теперь и впрямь интересно, чем у них эта поездка закончится. Кто там с кем будет, кто на кого обидится… Явно ведь не всё так легко и однозначно.

Смотря на напарника с теплотой, для неё самой оставшейся совершенно незамеченной, от смеха Власова не удерживается. Видя эту заинтересованность, чувствуя не утаенную искренность, представляя его просмотр, переживаниями за героев охваченный.

— Какой ты лёгкий на уговоры! Мне б тебя в друзья лет… дцать назад, — на миг задумавшись, ввинчивает Власова, не то действительно не предполагая вот так, с ходу, сколько лет назад им со Стёпой стоило бы для успеха сдружиться, не то попросту чем-то неприличным сочтя озвучивание сейчас такой цифры, — в таком случае я, глядишь, попала бы всё-таки на показ в кино. Да и не просто так — а в какой-нибудь из премьерных дней.

— Ни за что не поверю, что тебе не с кем было сходить.

— То не с кем, то некогда, — с лёгкой грустью пожимает плечами Маргарита. — Одногруппницы вместо пар ни раз предлагали сходить — билеты в это время дешевле, вдвойне заманчивое предложение получалось. Но я из академа в тот год только вышла — лишних хвостов и пропусков не хотелось. Да и проблемы с зав.кафедрой были совершенно не нужны — у нас с ней и так складывались весьма напряжённые отношения, — отмечает Власова, припоминая ту дамочку, что невзлюбила её при первой же встрече — когда молоденький преподаватель с широчайшей улыбкой отмахивался от извинений налетевшей на него тогда ещё абитуриентки, справлялся о том, не ушиблась ли она сама, а после и вовсе вызвался проводить до нужного кабинета. — Подружка к тому моменту уже сходила на фильм со своим ухажёром… Мне, конечно, предлагал свою кандидатуру один настойчивый парень, но он куда больше на продолжение вечера рассчитывал, нежели на совместный поход в кино. Нет, я и бы одна сходила, — словно бы прочитав в глазах Данилова ещё толком не успевший сформулироваться вопрос, отзывается Маргарита. — Но днём я из-за пар не могла, а вечерами либо работала, либо билетов уже не оставалось. Плюс Никита. Это сейчас ему двадцать четыре, он самодостаточный парень и готовится к свадьбе. А тогда ему было два, он любил капризничать и совершенно не желал надолго оставаться без меня.

**

Вечер вступает в свои права лёгкой прохладой, совершенно не вызывающей раздражения, такой логичной, но пока словно бы и не замечаемой ещё даже полумглой и буквально ощущаемым всеми клеточками тела умиротворением. Всё вокруг как будто выдыхает после рабочего дня, расправляет крылья лёгкости и мчит навстречу любимым, планам и простому спокойствию. Такому прельщающему, такому необходимому. Заслуженному.

Расслабляется и Маргарита. Отдаёт руль в руки Данилова (и не важно, что это его было решение, под возможность апелляции не попадающее, и его же маршрут у них сейчас под колёсами… и вообще машина — его), опускает голову на упирающуюся в дверцу руку и ненадолго даже глаза прикрывает. Словно бы подремать собираясь, совершенно точно минутами «не за что не отвечания» наслаждаясь. Порой ведь это так необходимо — просто сидеть, ни о чём не беспокоиться, не следить за дорогой, ни о чём не задумываться…

С последним вот только выходит не очень.

Концентрируясь на мысленно проложенном маршруте, Данилов не обращает внимания на уже пару минут не сводящую с него взгляда напарницу, на удивление не спустя два часа уговоров, а почти что с первого раза согласившуюся поехать сегодня с ним. Не видит коктейля из любопытства, непонимания и тепла у неё во взгляде. Всей той ласки, что она не позволяет себе обычно, а сейчас, не замечая этого, совершенно не собирается таить в этих наблюдающих заворожено глазах. Может, из-за этого он и концентрируется так старательно на дороге?

— И всё-таки, Стёп, что за секретность? — не отводя взгляда, ещё чуть сильнее разворачивается к спутнику Рита. — Куда мы едем?

— Подожди ещё немного, — советует капитан, выкручивая на повороте руль. Рассекречиваться на полдороги не входит в его планы. И вау-эффект в таком случае уж наверняка пропадёт, и необходимость объясняться напряжение, как ему кажется, наверняка принесёт… ещё и Власова, чего доброго, порешит в момент оборвать договорённость о совместном вечере. — Мы уже практически на месте. Скоро сама всё увидишь, — он улыбается собственным мыслям, и это подкидывание угольков в огонь интриги не даёт Власовой ни единой подсказки. Хоть пытай его, в самом деле!

— Смотри, Данилов, — показательно выгнув бровь, продолжает она спустя недолгое время, — мы с Никитой завтра в два встретиться договорились. Так что, несмотря на выходной, меня, если что, есть кому хватиться.

— Думаешь, у меня такие сюрпризы?

В ответ на её старательно состроенную серьёзность капитан усмехается. Переводит на спутницу взгляд и концентрацию от такой её нерабочей близости на миг всё же теряет. Совсем как мальчишка. После первой совместной ночи пройти успевает уже несколько месяцев, а для него каждая такая встреча вне работы и почти что общефэсовских дружеских посиделок совсем как первая. Или даже вторая — когда всё уже между ними было, воспоминания в памяти совершенно свежи… и совершенно не хочется разрушить это ощущение гармонии и наслаждения, испортить общий для двоих момент.

— А у тебя сюрпризы? — отзывается вопросом на вопрос, свою обыденную усмешку запустив в голос. — Хоть какая-то конкретика. А то я уж думать начала, что на какой-нибудь полуразложившийся труп везёшь. В коллекторе под Добинском.

— Сплюнь! Тебе на прошлой неделе такой «красоты» не хватило? У нас культурная программа, безо всякой жести и рабочих мотивов, — объясняет Данилов, переведя на спутницу взгляд, и, пока та только собирается задать очередной уточняющий вопрос, надеясь отделаться наконец от занавеса таинственности и полнейшей секретности, решительно продолжает, обрубая почти что буквально её попытки: — Рит, чуть-чуть терпения. Тебе понравится.

Обещанное «понравится» в первую же минуту прибытия на место «икс» не наступает. Откровенно говоря, не появляется его и во вторую, и даже в третью… и не то, что бы Власовой индустриальные пейзажи абсолютно не по душе или прекрасно сохранившееся здание пятидесятых годов постройки не радует своим состоянием… просто совершенно не такое рисуется в ожиданиях, когда ухаживающий за тобой мужчина предлагает провести вечер вместе.

Но делать нечего — ещё и любопытство достигает своего предела, — и Маргарита, окинув взглядом шестиэтажное строение с горящими кое-где окнами, вслед за Даниловым шагает вверх по обрамлённой квадратными колоннами лестнице. Себе под нос хмыкает, прочитав на матово-чёрной табличке у входа, что это мрачноватое здание принадлежит довольно крупному столичному вузу, и, предпочтя в эту самую минуту воздержаться от комментирования, переступает порог.

— Добрый вечер!

— Здравствуйте, Степан, — кивает в ответ охранник, скорее для порядка, нежели действительно вчитываясь в напечатанные строки, заглянув в распахнутое перед ним удостоверение. Безо всяких вопросов протягивает капитану ключи и уже через миг зелёным зажигает огонёк на турникете.

Рита успевает лишь только нахмуриться в непонимании. Переводит на напарника взгляд, уже даже безмолвно требуя от него объяснений, но для верности и больше демонстрации собственной непреклонности и даже твёрдости (мол, не расскажешь сейчас — никуда с тобой дальше не пойду) поспешно подбирает слова. Да так, чтобы поточнее они оказались, чтобы не вывернуть их Данилову каким-нибудь иным боком, не улизнуть от ответа…

Все её старания вот только мелкими осколками разлетаются уже спустя миг.

Стёпа сжимает в руке её ладонь, безо всяких трудностей умудряясь делать это довольно крепко — чтобы напарнице не удалось разомкнуть контакт буквально в первое же мгновение, и в то же время абсолютно бережно, с нежностью, которую, если бы возникло такое чуднóе желание, никакими силами не удалось бы укрыть. Лишь мимолётно оборачивается на Власову, уверенно полагая, что как раз сейчас от встречи взглядами следует воздержаться, и, легко потянув её на себя, уводит подругу в сторону лестницы.

Очередная часть плана срабатывает почти что с безупречной чёткостью, и какие-то несколько метров финишной прямой (пусть и парой лестничных пролётов дополненной) в мыслях рисуются без малейших изъянов. Только руку протяни — и вот он, успех… рука в этот самый момент вот только не крепче сжимается, а выскальзывает совершенно поспешно. Настоящая на этот раз, а не какая-то эфемерная.

— Объясни наконец, что происходит! — оказываясь с напарником лицом к лицу, выпаливает Маргарита. Не отводит в сторону глаз и словно бы просверлить в Данилове пару дырочек намеревается. Всё её терпение заканчивается словно последние проценты заряда на телефоне — неожиданно, молниеносно, не к месту. — Куда ты меня ведёшь? Почему мы тут?! — разводит руками Власова, лёгким жестом охватить умудряясь всё помещение вокруг.

Преждевременно мелькнувшая уверенность в успехе пронзает прямо у сердца, предательски обернувшись отчаянием и полнейшим крахом. У Данилова сил, как кажется, не остаётся на то, чтобы довести свой план до конца.

Рита на осколки его разбивает уж слишком старательно.

— Тут мы, потому что мой товарищ, с которым мы в одном детском доме воспитывались, декан здешнего факультета, — всё же берётся объяснить капитан, вторя подруге, обведя руками пространство вокруг. — И он согласился мне помочь. Веду я тебя в актовый зал. У тут буквально в нескольких метрах. А что происходит… — Степан берёт паузу, тяжёлым вздохом заполняя, как кажется, без остатка пространство вокруг и взгляд отводя в сторону. Держаться так, как будто бы ничего не происходит, и нетерпеливость её не рушит всё бесповоротно, решительно не хватает сил. Закалённая годами выдержка даёт слабину. — Рит, — поднимает он глаза, в один миг пересекаясь взглядом, — почему я в кой-то веке решаю как-то разнообразить наши… наши встречи, а ты просто не можешь мне довериться? Я ведь не прошу о чём-то большем!

— Разнообразить встречи? — чуть нахмурившись, повторяет вслед за ним Рита. Как будто бы не услышав других слов, не заметив нависшего напряжения, не увидев тени разочарования в глазах напротив. Отчаянно хочется стереть всю эту нелёгкость, вывернуться из пучины неудобных тем и вопросов. — Учитывая их специфику, я даже боюсь представить, зачем нужен актовый зал, — усмехается, в компонентах язвительности не испытывая нехватки. С беззаботностью вот только выходят проблемы.

— Не спеши меня в извращенцы записывать, ладно?

Воодушевления в Данилове, кажется, не остаётся ни капли. Всё пеплом разлетается, как по ветру, на деле ни единого порыва не заприметив в округе. И Риту эта проскользнувшая от него прохлада почти что сбивает с ног. Поражает. Стёпа меняется на глазах, и понимание собственной причастности к этому болезненно пронзает сердце. Непривычно. Напрочь позабыто. И в то же время закономерно.

Он хлопает себя по карманам, не глядя, запускает руку в один из них и, сделав каких-то полшага к Власовой, вновь сжимает её ладонь. И вроде всё, как и несколько минут назад… но как-то совершенно иначе. Без тех пронёсшихся по телу искр. Без того воодушевления. Поднимает и свою, и её руку чуть выше, вкладывает в ладонь ключ от своей машины и совершенно поспешно в кулак сжимает Ритины пальцы. Как будто бы разомкнуть эти крохотные объятия спешит. Словно бы вновь отступить на пару шагов намеревается… ладони вот только так и остаются поверх её рук, и глаза ловко перехватывают её тронутый растерянностью взгляд.

— Захочешь — уедешь, — констатирует совершенно серьёзно. — Только дай мне ещё пять минут.

Отказывать Власова не собирается. Но только и опасаясь того, что последняя ниточка, почти что к спасению его ведущая, оборвана быть может, или попросту не зная, как ещё себя куда-нибудь деть, чтобы не взорваться, Степан, никаких реакций не дожидаясь, поспешно как будто бы даже взбегает по убегающим вверх ступенькам. Звук шагов сейчас практически оглушает, никакого спасения от бурлящих внутри мыслей в то же время не представляя.

— Стёпа! — уже когда напарник скрывается из её поля зрения, зовёт его Маргарита. — Ну, не обижайся! — продолжает словно бы в пустоту, как в подтверждение не слышит в ответ ни полслова, одни только затихшие шаги, и устремляется следом. Каких-то полтора пролёта, и они вновь напротив друг друга, в каких-то паре неполных шагов. — Стёп… прости, — почти оглушает своим полушёпотом, не так чтобы с привычной решительностью подняв на Данилова взгляд. — Ты не сделал ничего плохого, просто все эти окутанные таинственностью сюрпризы… я их не очень люблю. Слишком часто они оборачивались для меня совершенно паршивыми вещами. Наверное, я просто не привыкла к другому.

Она плечами пожимает совершенно растерянно. Виновато заглядывает Степану в глаза, прикусывает губу… и его отпускает. Как будто бы глоток воздуха впервые за вечностью протянувшиеся минуты удаётся сделать не как-то поверхностно, а полной грудью.

— Я не подумал, что так может быть, — его слова не звучат оправданием, они неподдельным извинением буквально пылают. Глаза в глаза, и как-то спокойнее становится… но вместе с тем и волнительнее. — Прости. По-идиотски получилось. Просто боялся отказа, не знал, как ты отнесёшься к моему предложению устро… — вопреки собственному желанию буквально на полуслове замолкает Данилов. Всё-таки непросто это — говорить, когда губ твоих касаются подушечками пальцев.

— Сюрприз ведь, — осторожно улыбнувшись, объясняет Рита. Не в глаза его заглядывает, а как будто бы прямо в душу. — Мне хочется, чтобы ты преподнёс его так, как хотел. Если, конечно, не передумал ещё. После всего…

— Не передумал, — решительно качнув головой, заверяет Данилов. С буквально физически ощутимым теплом улыбается как будто бы одними только глазами и терять драгоценные минуты друг рядом с другом более не собирается. Протягивает Рите обращённую вверх ладонь, надежды во взгляде не утаивает ни капли… и уже через пару мгновений с нежностью сжимает опустившиеся на неё пальчики. — Давай притворимся, что всего этого недопонимания не было?

— Лучше просто простим его друг другу.

И они прощают, безмолвно сойдясь на том, что взрослые всё-таки люди — и совершенно непростительно перечёркивать все планы и взаимоотношения подобной глупостью, ловко развеивая туман неловкости и недосказанности, заклубившийся аккурат вокруг них, и, не размыкая рук, добираются наконец до конечной в Стёпином плане точки.

Весьма просторный актовый зал встречает оперативников полутьмой и интригующей тишиной. Ещё больше любопытства — одной только Маргарите на этот раз — приносит белоснежным лучом разрывающий пространство прожектор, ровно до прохода по центру зала добивающий: небольшой скруглёно-прямоугольный столик освещающий, небольшую вазочку с цветами на нём выигрышно выделяющий и как-то как будто бы нечаянно слегка «затуманивающий» выведенное на внушительных размеров экран. В дополнение у нему идёт ещё и парочка синеватых лучей, бьющих в потолок и словно бы иллюзию неба создающих.

— Ты серьёзно? — уже когда Стёпа проводит её по лёгкой горочкой уходящему вниз проходу, вспархивает на него взгляд Маргарита. Недоумённый. В реальности словно бы сомневающийся. — Я узнаю этот фильм по первым стоп-кадрам заставки!

— Я не сомневался, — кивает, не отводя глаз в сторону экрана, на котором чуть расплывчатый пейзаж красуется и одна единственная фамилия, и откровенно любуясь Ритиным восхищением, её сверкающей в софитных лучах улыбкой… ей любуясь. — Букет, надеюсь, вышел не слишком напыщенный, — приподняв вазочку с несколькими веточками кустовых нежно-персикового цвета розочек, не стянутых ненужными упаковочными листами и не перегруженных зелёными листьями, улыбается подруге капитан, легко «провальсировав» вокруг неё. И по одному только блеску Ритиных глаз понимает — не прогадал.

Сделав пару шагов к ряду кресел перед самым проходом, Данилов склоняется всего лишь на какой-то миг, уже в следующий охотно демонстрируя подруге бутылку из непроглядно-тёмного стекла и незамедлительно интересуясь:

— Красное? Или игристое? — практически тут же даёт ещё один вариант, уже во второй ладони сжимая горлышко пузатой бутылки, вытянутой из ведёрка со льдом, притаившемся на сиденье одного из кресел.

— Ого. А ты серьёзно подготовился, я смотрю. Только ты за рулём вообще-то, — окинув взглядом демонстрируемые ей богатства, любезно напоминает напарнику Власова. — Забыл?

— Насколько я помню, — прищуривается капитан и, так и не поучив от спутницы ответа, выставляет на столик сразу две бутылки, — такси в Москве ещё не отменили. К тому же откуда ты знаешь, может, у меня в планах пешком тебя до дома проводить.

Глаз от явно тонуть начавшего в собственных, как из ниоткуда налетевших мечтах, напарника не отводя ни на миг, Рита сначала бровь приподнимает, удивления не подумав даже скрывать, а после, спустя какой-то считанный миг, не сдерживает и усмешки. Какой-то снисходительной, что ли, неядовитой.

— Долговатый путь получится, — бросает она, заглядывая в глаза капитану. Выжидает как будто бы чего-то… но уже спустя считанные мгновения, легко развернувшись вокруг невидимой оси, всем своим видом грациозную фигуристку на финальном прогоне напомнив — уверенную в себе, каждое движение в изящество превратившую, и сделав пару шагов, опускается на откидное кресло аккурат возле минималистично накрытого столика. — Но тогда уж нам точно пригодятся обе бутылки, — улыбается Власова, как будто бы успев представить эту пешую дорогу до дома. Одна из бутылок перекочёвывает ей в руки, и Рита зачитывает: — «Сансьяро», вино красное полусладкое. А ты помнишь это вино?

— Разумеется. Как-то в Добинске мы прекрасно провели вмести с ним ночь, — перехватывая Ритин взгляд, совершенно лучезарно и беззаботно расплывается в улыбке Данилов. Как будто бы видит во всех красках события того вечера, плавно и безо всяких возражений переросшего в ночь не то что в одном номере, а в одной постели. Просторной, заманчиво мягкой… безжалостно измятой к утру.

— И едва не сорвали операцию, — почти что незаметно прикусив губу, добавляет Власова. — По-моему, Рогозина не поверила, что проспали мы, допоздна отрабатывая неожиданно возникшую версию с местным портье.

— А по-моему, правдоподобно вышло, — пожимает плечами Данилов и в пару шагов сокращает между ними расстояние. Склоняется ближе, своим дыханием тут же обдав Ритину кожу и выбившуюся прядку волос заставив дрогнуть, касается ладонью её плеча и совершенно негромко, будто бы их кто-то может сейчас подслушать, дополняет: — и мы ведь отлично провели время. Разве нет? — спрашивает провокационно, перехватывая Ритин взгляд и приподнимая уголки губ в лёгкой усмешке. — К тому же, — продолжает как ни в чём не бывало, выпрямившись в полный рост и отступив на пару шагов, — мы блестяще разобрались с тем делом.

— Но пить всё же будем игристое, — ловко возвращает разговор в нужное русло Власова, бутылочку полусладкого отставляя под одно из кресел. — Так, на всякий случай.

— Не хочешь провести со мной ночь?

— Не додумывай, Данилов, — не пряча всё так же сверкающей довольной улыбки, легонько встряхивает головой Маргарита. — Ничего подобного я не говорила. Но и обратного не утверждала, — едва только её спутник успевает открыть рот для точного замечания, ноток надежды и готовности не утаившего бы в себе, отрезает она, заглядывая в глаза напротив. — Пока что. Посмотрим на ваше поведение, товарищ капитан.

И своё поведение капитан демонстрирует сразу же. Вместе с ним и серьёзность собственных же намерений подтягивает без малейших стеснений и ненужных утаиваний. Взрослые же всё-таки люди, чего вокруг да около ходить? А если и всё то, что между ними уже было, в расчёт брать — тут уж и подавно глупо свою правду скрывать.

У Риты губы как будто бы обжигает его поцелуем. Требовательным и беспрепятственно затяжным — словно бы они не виделись целую вечность, не касались друг друга, не таились как школьники в ближайшей к конторе подворотне аккурат между обыском и совещанием. Опьяняющим не хуже крепкого алкоголя. Жгучим — как будто бы разжигающе-острым перцем сдобренным для большей пикантности. Безжалостно головокружительным.

— Мы, вроде, не на последнем ряду, — негромко отмечает Маргарита, приводя в норму бессовестно сбитое Даниловым дыхание, не выпуская его рубашки из-под своих пальцев и совершенно довольно заглядывая в не отводимые в сторону глаза.

— И чёрт с ним. Сейчас это наш зал, и целоваться мы можем в любой его точке, — почти что выдыхает Данилов, обдавая возлюбленную горячим воздухом. Касается губами её виска, оставляет чуть влажную отметину на чуть заалевшей щеке, спускается до уголка Ритиных губ… и в тот же миг утянут оказывается в нетерпеливый поцелуй. — Я бы предложил сбежать из кино… — начинает капитан спустя сладко-медовой тягодстью протянувшиеся мгновения, — но знаю, что ты слишком сильно любишь этот фильм.

Взять себя в руки выходит довольно успешно. Зря, что ли, годами были отработаны все эти умения? Степан выпрямляется в полный рост, ладонью скользнув по Ритиной руке, и, словно бы и не было ничего, и огнём не горит что-то описанию не поддающееся прямиком в груди, делает несколько шагов в сторону прохода к сцене. Какая-то минута — и он возвращается с массивной корзиной цвета тёмной меди.

— А ещё я знаю, что ты терпеть не можешь, когда в кинотеатрах хрустит что-то вокруг. Поэтому вместо попкорна у нас будет кое-что получше, — констатирует Данилов и, повесив корзинку на руку, принимается выставлять на столик всё тщательно подобранное и самолично разложенное по креманкам и пиалам «кое-что». Улов оказывается довольно богатым и, можно так сказать, сбалансированным: разнообразие сухофруктов, начиная от изюмного ассорти и кураги и заканчивая кругляшками киви и ломтиками манго, вяленые колбаски, словно бы «сжавшиеся» до размеров миниатюрных батончиков, соломка какой-то солёной рыбы и кальмарные кольца, пестреющий разнообразием цветов рахат-лукум и россыпь мармеладок…

— Стёпа-а, — зовёт Власова, оторвав от засерверованного столика взгляд, — ты на сколько запасся? Или мы ещё кого-то ждём? — уточняет, разведя руки в стороны и для верности окинув помещение взглядом. Подкравшихся гостей не обнаруживается, и она вновь встречается с напарником взглядом.

— Много — не мало, — почти что философствует Данилов, пожимая плечами в ответ на её изумление. — К тому же я не был уверен, что именно придётся тебе по душе. А так, — обводит он ладонью аккуратно расставленное по столику богатство, — я уж точно попал. Да и бутылок у нас две и вся ночь ещё впереди… — улыбка озаряет лицо капитана ещё больше, и своего мечтательного предвкушения он прятать уж явно не собирается. — И, кстати, это не всё ещё. Не совсем эта вазочка вписывается в общую концепцию… но, мне показалось, ты оценишь, — заключает он и, развеивая наконец интригу, выставляет на стол гранёную вазочку и буквально в мгновение ока, тихонько звякнув, снимает с неё плотно сидящую крышку.

— А ты противоречивый, — улыбается по-доброму Рита, тянется было за только что выставленной ароматной чесночной гренкой, но почти что в последний миг передумывает, прихватив из соседней вазочки сразу парочку шоколадных драже в разноцветной глазури. — И предусмотрительный. Садись уже и заводи свою шарманку, — торопит капитан и словно неосознанно потирает ладони, спеша объясниться: — а то моё нетерпение уже закипает.

— Волнуешься?

— Непривычно смотреть «Притворись моей» на большом экране.

Гаснет свет в кинотеатре, 

На экран глаза глядят,

В темноте мелькают кадры…

Страстно и самозабвенно целоваться со своей бывшей — это не страшно и абсолютно не постыдно, любовь — это ведь такая штука: никогда не знаешь, с кем она тебя сведёт, заставив полыхать и светиться одновременно… другое дело, когда единение это происходит в саду милейшей Агафьи Климовны — бабушки горячо любимой, как уверены все родные и друзья, Ларисы, с которой и заявление уже в загс подано, и свадебное путешествие практически распланировано… Щекотливая ситуация.

Герои на экране отчаянно и не так, чтобы успешно, стараются выкрутиться, оправдываясь за увиденное этой самой невестой, само собой волнуются, не находя себе места и уж явно подумывая о том, что не так уж это и страшно — провалиться прямиком под землю. Куда более беззаботно ведёт себя Власова, находясь по другую сторону непривычно большого экрана. Переживания за прекрасным образом знакомых персонажей не растворяются, естественно, в темноте зала, не пропадают и спустя несколько десятков просмотров… но как-то спокойнее и уютнее проходят в сегодняшний, полной неожиданностью ставший вечер.

— А фильм и правда достойный, — негромко отмечает Данилов, успевая вклиниться между взаимными «комплиментами» девушек из кинокартины.

И по взгляду его довольному однозначно так и не получается сказать, что же он берёт в расчёт: одно лишь только происходящее на экране, перипетиями пронзаемое, словно стрелами, или ещё и куда более реальное. Здесь и сейчас касающееся его в прямом и переносном смысле этого слова. Не каждый всё-таки день Рита позволяет себе склонить голову ему на плечо и, проскользнув ладошкой по вороту его рубашки, так и оставить её на груди, не то негаданно, не то совершенно обдуманно «опаляя» его кожу и словно бы совершенно иную мелодию заставляя отбивать его сердце.

Лампочка на то и дело пользующемся интересом столике светит совершенно неярко, ни капли внимания не перетягивая на себя, а в этот самый миг ещё и лица подруге не позволяя Степану разглядеть. Если, конечно, он обладает способностью шею вытянуть на пару десятков сантиметров да изловчиться все эмоции Ритины считать, не потревожив её при этом и даже на миг не перекрыв происходящее на экране. Сверхнавыками капитан не обладает… но даже в своём положении улыбку, зажёгшуюся у Власовой в ответ на его, считывает без проблем. Буквально-таки чувствует невидимыми фибрами души, улавливает как ни с чем не сравнимые флюиды… и весь сияет, расплываясь от счастья и на какие-то мгновения почти что теряя нить ведущегося на экране повествования.

У Данилова одеколон всё так же наполнен кисло-сладкими нотками словно бы только что очищенных мандаринов, лёгкими мотивами древесины и пряным вкусом лаванды, так и рисующейся в голове нескончаемыми бугорками полей. Рита вдыхала его уже ни раз и, кажется, изучила наизусть, готовая с закрытыми глазами определить и парфюм, и его концентрацию… но сейчас он звучит как-то иначе, оставаясь при этом всё тем же. Словно бы не оттеняется работой и всеми присущими ей перипетиями, не отдаёт какой-то нескончаемой пошлостью, что так объяснима в часы их обычных неслужебных встреч… Привычные ноты точно наполняются лёгкостью и непринуждённостью, чем-то совершенно правильным отдаваясь в груди.

— Давай выпьем за прекрасный вечер, — предлагает Степан, на скользящие по экрану титры не обращая уже никакого внимания. Ритино сияющее наслаждением и полным воодушевлением лицо привлекает его куда сильнее, и отказывать себе в удовольствие капитан не собирается ни на единый миг.

— В какой уже раз? — смеётся в ответ Власова, взгляд своего кавалера перехватывая так же ловко, как порыв ветра подхватывает изящное пёрышко, но бокал игристого из руки его всё же принимает охотно. Улыбается, глаз отводить в сторону не подумывая даже, и, точно так же не утаивая, соглашается, словно зная, что только этого Данилов и ждал: — но вечер действительно прекрасный. Хоть и начался он как-то… Знаешь, ради меня ещё никто так не заморачивался, — признаётся, отчего-то смутившись, и совсем небольшим делает глоток игристого.

В груди тепло разливается совсем как ароматное какао, едва только ладони успевают коснуться подушечки его пальцев. Ласково, совершенно притягательно, словно бы привычно даже… но Рита всё-таки замирает. Опускает взгляд, прослеживая невидимые дорожки на своей руке, и самой себе не знает, как ответить, что же её поражает сильнее: нежность его прикосновений, или то наслаждение, что с новой силой оживает внутри неё самой.

— Это был приятный опыт, — признаётся Данилов, уже по которому разу расплывается в улыбке, едва только выходит перехватить Ритин взгляд, и совершенно сознательно умалчивает о том, что благодаря этому самому опыту у них обоих уже имеется светское мероприятие на следующий месяц. Его друг Веня, что как облупленный знаком ещё с юных лет, теперь уж точно не примет Степана на своём дне рождения, если капитан вздумает прийти в гордом одиночестве и уж точно не отвяжется, не расспросив о сегодняшнем вечере, к которому он и сам приложил руку, воодушевлённый переменами в личной жизни товарища. — И я готов ещё не раз, как ты говоришь, заморачиваться. Надеюсь, ты не будешь против, — добавляет капитан, сверкнув хитринкой во взгляде, склоняется ближе, руки её так и не выпуская из объятий, и Ритины губы накрывает своими. Так трепетно и ожидаемо, что противиться не возникает даже мысли.

**

Шум города звучит вполне знакомой мелодией — так обыденно и повседневно гудят под окном машины, галдят дети на площадке, «смеются» о чём-то своём чайки, словно бы спутавшие столичный район с морским побережьем, постукивает молотком кто-то из соседей… город живёт. Дышит полной грудью. И словно пледом, укутывает капитанов гармонией и умиротворением.

Рита проводит кончиками пальцев по Стёпиной оголённой груди, магические символы как будто бы выводя на коже, улыбается каким-то собственным мыслям, распущенными волосами невольно его щекотя, слушает симфонию его размеренного дыхания и ровного биения сердца, и только ещё спустя пару минут, до последнего оттягивая тот миг, когда придётся прерывать это единение, чуть отстраняется от своего капитана, приподнимается на постели, заглядывает ему в глаза и спрашивает, таинственности (пусть и менее загадочной, нежели была вчера у Степана) подпустив в свой голос:

— Какие у тебя планы на вечер?

— А ты хочешь составить компанию? — вскинув брови, вопросом на вопрос отзывается капитан. Улыбается сквозь наигранную пелену неясности, не понимая как будто бы Ритиных намёков, и вместе с тем ладонью проходится по её оголённой спине. Россыпь мелких мурашек отправляет пробежать вдоль её позвоночника и совершенно довольно наблюдает, как Власова морщит нос, походя в этот миг на лисичку.

— Может быть, — лукаво улыбается она ему в ответ, подушечками пальцев пройдясь по его щетине и решительно, почти что молниеносно склонившись ближе.

Целует Власова быстро, совершенно точно не удовольствие, пусть даже минимально протяжное, желая им обоим доставить, а лишь намереваясь подразнить кавалера своего лишний раз. Испытать на прочность, лишить в последний миг надежды, показать, что она — дикая кошка, которую приручить можно лишь на те часы, что она сама позволяет. И Стёпа уже в который раз покупается. Прикрывает блаженно глаза, тянется за новой порцией ласки… и словно бы с облаков на землю падает, лишаясь всякой опоры. Рита из объятий его уже успевает выскользнуть, тянется за Стёпиной рубашкой, безжалостно измятой и брошенной под кровать, оборачиваться, чувствуя спиной его пристальный взгляд, не подумывает даже, сама же опасаясь сорваться, и уже практически успевает опустить ноги на пол.

— Зачем нам откладывать планы на вечер? — спрашивает, подняться успевая следом за Маргаритой. Касается обжигающими кожу ладонями её прикрытых рубашкой плеч, оставляет на шее поцелуй, коснувшись её совсем мимолётно, и даже не будоражащую душу и сердце подругу разворачивает к себе лицом, а сам располагается так, что взгляды их встречаются всё в тот же миг. — Мы совершенно спокойно можем разделить их, где-то дублировать…

— Стёпа, мы с Никитой… — начинает капитан, в глазах напротив почти что начиная тонуть, от горячего дыхания на лице плавясь как воск от жгучего пламени… и дар речи буквально теряя, едва ему стоит коснуться её тела. Так трепетно, как не касался прежде никто. Так ласково, что нежность теплом разливается прямиком по груди. Так желанно, что искрами пронзает всё тело.

— Я помню про вашу встречу, — кивает, взгляд перехватывая в тот же миг. Проводит ладонью по её щеке, отпечатки собственных поцелуев как будто бы полагая отыскать. И, на миг склонившись, целует по новой. Горячо. Решительно. Буквально до головокружения доводя. — Но до двух ещё уйма времени, — заключает Данилов, сверкая похлеще начищенного самовара. Медлит какое-то неуловимое глазом мгновение и совершенно ловко опрокидывает Власову обратно на постель. Обжигает ей кожу горячим дыханием, дразнит, Ритину же манеру оборачивая себе на пользу, перехватывает её ладонь, мягко вжимая в подушку… и наконец целует, вдоволь наигравшись и раззадорив и её, и себя уже буквально-таки до предела.