Конечно, они приходят в участок во вторник. Уён затаскивает Сана за руку и орёт на весь отдел, что они живы и вернулись, на что Хонджун морщится, закрывая уши руками, но его улыбку, кажется, видит даже Сонхва, который сидит в своей каморке и к которому без стука заходит Уён.

— Без вас было слишком тихо, — Хонджун качает головой и внимательно осматривает Сана. — Ты как? В норме?

Сан кивает одновременно и ему, и красноволосому не-стажёру, который, поймав на себе чужой взгляд, заметно вздрагивает и бесшумно уходит.

— Чего это он? Хён, ты уверен, что мы сработаемся?

Хонджун сереет и поджимает губы, запуская пятерню в волосы. А потом негромко произносит:

— Чонхо, вернись. Все в порядке.

Даже Сан слышит его с трудом, но не-стажёр по имени Чонхо, видимо, имеет слух летучей мыши, потому что и правда возвращается. И смотрит на Сана не моргая, что пугает, пусть и не настолько, чтобы отвернуться.

— Я думал, мне кажется, что ты меня видишь. Ты кто?

— Лучше сядь, — как-то растерянно советует Хонджун. — Нет, правда.

— Ты мне или… — Сан ловит на себе колкий пустой взгляд и обрывает себя на полуслове, почти падая на стул напротив Хонджуна.

— Знаешь, что забавно? — Хонджун смотрит куда-то мимо Сана и одновременно ему в глаза. — Что способность видеть появилась у скептика. Ты же не веришь во всё это, Сан-а.

— Не верю во что? — Сан морщится, у него неприятно скручивает живот — не успел с больничного выйти, как на работе встречает удар по нервам, спасибо большое. Хонджун будто этого не замечает.

— В паранормальное. В карты. В призраков и демонов. Не повезло тебе, — невесело улыбается он, подпирая щеку кулаком, и переводит взгляд на Чонхо. — Кстати о призраках, знакомься.

Чонхо проходит сквозь стол и, кажется, немного через Хонджуна тоже, и протягивает Сану ладонь.

— А как..? — наверное, это какой-то фокус. Или игра воображения, которому, видимо, недостаточно было галлюцинаций с хвостатым Уёном. Сан с сомнением смотрит на чужую ладонь.

— Я могу тебя ударить, и ты почувствуешь, — рубит Чонхо, едва заметно улыбаясь. Сан коротко смеётся, но руку, оказавшуюся неожиданно тёплой и крепкой, пожимает.

Это всё странно. Очень. Это взрывает мозг и отказывается задерживаться в голове. Это слишком, это чересчур, Сан не знает, как реагировать на то, что обрушивается на вымотанное сознание и вдавливает в кресло.

— Как будто мир рухнул, да? — участливо интересуется Чонхо, присаживаясь на край стола перед ним. — У меня было то же самое, когда я внезапно оказался здесь, — он с мягким недовольством косится на Хонджуна, и Сан перестает вообще что-либо понимать.

— Где скрытые камеры? — жалобно вздыхает он. — И зачем этот дурацкий розыгрыш? Я же извинился перед Сонхва, это он придумал так мне отомстить? Не знал, что он такой злопамятный.

Хонджун вздыхает и запускает руку в волосы, в которых снова что-то блестит.

— Сан. Успокойся, пожалуйста.

Мысли в голове путаются, сворачиваются гремучим клубком, перебивая друг друга, и Сану хочется не успокоиться, а закричать, так, чтобы его услышали даже в соседнем отделе. Волнение и непонимание перерастает в панику, подкатывает к горлу тошнотворным комком. Сан рефлекторно зажимает себе рот рукой, его трясёт, и хочется обратно в кровать, желательно, под бок к Уёну. 

— Что ещё, — он тяжело сглатывает, — ты мне хочешь рассказать? Что Сонхва гадает по-настоящему, я уже понял. Может быть, ты тоже какая-нибудь нечисть, а, кэп?

Хонджун поджимает губы, и Сан обреченно стонет.

— И что ты такое?

— Это не важно, — как-то вяло отмахивается он. — Ты же понимаешь, что такая концентрация всякого… всяких существ в одном отделе не просто так, да?

— Я не существо!

Ему точно кажется, что Чонхо за кашлем пытается скрыть смех. 

— Да, но ты видишь подобное. Это тоже делает тебя… ненормальным. Поэтому ты и здесь, Сан. Поэтому тебя и взяли.

Сан морщится: Хонджун несёт какую-то ахинею. Его взяли, потому что он сдал экзамены и прошёл вступительные испытания, причём здесь то, что он, внезапно, может видеть призраков или кого-нибудь ещё?

— Правда, мы думали, что ты видишь не так много, — вздыхает Хонджун с каким-то подозрительно искренним сожалением. — Мы бы всё рассказали тебе раньше.

— Не так много? То есть, я не должен был видеть Чонхо?

— Для этого нет такого слова как «должен», — тот пожимает плечами, встревая в разговор. — Он хотел сказать, что не считал тебя достаточно зрячим, пока ты не спалился, что видишь меня. Здесь суть только в силе твоих способностей, которые, кстати, не наработать и не натренировать, что досталось — то досталось, поздравляю. Сонхва будет тебе завидовать, когда узнает.

Сана передёргивает:

— Не думал, что призраки такие саркастичные. Это всё посмертие так влияет?

Хохот, которым взрываются эти двое, на секунду даже оглушает. 

— Сан-а… чёрт, ладно, это моя вина, не стоило называть Чонхо призраком… ох… подожди секунду… — Хонджун падает лицом в ладони, мелко трясясь от смеха, и, наверное, это должно разрядить обстановку, но Сану становится ещё хуже.

— Если коротко — я не умер, — Чонхо вытирает глаза и медленно вздыхает, успокаиваясь. — Я просто не отсюда и застрял здесь, но мы над этим работаем, да, Хонджун?

Сан переводит взгляд с одного на другого, отмечает виноватый вид Хонджуна той частью сознания, которая ещё способна критически оценивать ситуацию, и хочет выть, пока в легких не кончится воздух.

— Ладно. Можете меня добить и рассказать, что произошло.

***

После рассказа Хонджуна становится понятно, что Чонхо, оказывается, не так уж далёк от смерти. У себя в мире он всё равно что умер, если не вернётся туда в своё время, которое, как пытается объяснить Хонджун, настолько нерегулируемо течёт между мирами, что проще попасть наугад, чем пытаться высчитать траекторию попадания. 

И, да, как выясняется, Хонджун может ходить по чужим мирам. Много и часто. Очень много и очень часто, если точнее.

— Охереть, — резюмирует Сан. Голова болит от потока информации, к которой он не был готов и, кажется, никогда не будет. — И как ты только ещё не закончился от такого образа жизни, кэп…

— Закончился? — на два голоса переспрашивают Чонхо с Хонджуном.

— Ага. Ты хотя бы пару часов в неделю спать-то успеваешь?

Хонджун тихо усмехается:

— Мне не нужно спать.

Сан беспомощно вздыхает.

— Что ты такое. Что вы все такое, и почему я среди вас.

— Потому что ты такой же, — Хонджун с сочувствием улыбается. — Или, во всяком случае, похож на нас больше, чем тебе бы хотелось думать. Это придётся принять, — он пожимает плечами и смотрит куда-то за спину Сана.

Осознание вдруг бьет в затылок, и Сан пошатывается на стуле, рефлекторно хватаясь за подлокотники.

— И Уён? Он тоже?

Хонджун неопределенно ведет подбородком:

— Лучше спроси у него лично.

Чонхо за спиной Хонджуна кивает и произносит одними губами: «да, он тоже», и Хонджун хмурится, не оборачиваясь.

— Ты думаешь, я не вижу ничего?

— Я думаю, тебе стоит перестать бояться сказать лишнего, — загадочно отвечает Чонхо и, хмыкнув, растворяется в ближайшей стене.

— Засранец, — беззлобно бросает Хонджун, зарываясь в документы, как будто ничего необычного не произошло. 

Хотя для него, наверное, и не произошло. Это только Сану нужно рвать устоявшееся мировоззрение на клочки и сшивать заново непривычным до дикости образом. К горлу подкатывает колючий комок, в носу начинает щипать.

— Сонхва про это все знал, да? Про тебя, про Чонхо… про Уёна? — голос срывается, и Сан тяжело сглатывает. — Вы меня всем отделом дурили?

Хонджун выглядит так, будто его по голове кувалдой ударили, и застывает на пару секунд. Этого Сану хватает, чтобы кивнуть и подняться на ноги.

— Пойду я работать, кэп. Над тем, над чем смогу, с новым… объёмом данных. Спасибо за информацию.

Развернувшись, он успевает увидеть, как за Уёном закрывается входная дверь, и обреченно стонет, вытаскивая из кармана телефон и набирая его номер.

— Ты свалил, чтобы ничего мне не объяснять? — вздыхает он, когда гудки сменяются тишиной.

Тихо звенит стеклянная дверь, и Сан одновременно и в динамике, и снаружи слышит растерянный голос Сонхва:

— Он забыл телефон у меня.

Сан разворачивается к нему с желанием высказать всё, что думает и об Уёне, и о самом Сонхва, и об их отделе, который состоит чёрт знает из чего и занимается чёрт знает чем, но Сонхва смотрит слишком понимающе и виновато одновременно. Сану сложно нападать на того, кто не защищается.

— У меня ещё осталось вино.

— Хватит пить на работе, хён, — Сан морщится в попытке улыбнуться — нужные мышцы просто отказываются работать.

— Сегодня можно. Идём. Ты его уже не догонишь, он уехал в больницу.

Горькая злость сметается беспокойством, и Сонхва, глядя на него, с тоскливой полуулыбкой качает головой:

— За нашим подопечным, не волнуйся. Ну что? Идёшь?

Сан кивает.

— Наверное, я должен ещё раз извиниться, да? — криво усмехается он, падая в кресло и пытаясь слиться с обивкой. Узоры на ковре за спиной Сонхва в этот раз показывают ему бесчисленные штормовые воронки, переплетающиеся друг с другом.

— За что? За твои слова в адрес моих карт? Они не в обиде, — Сонхва мягко улыбается и вкладывает ему в руку чёрную стопку. Пахнет явно не вином. — Пей.

— Хён… 

— Соджу. Пей.

Сан, вздохнув, отворачивается и опрокидывает в себя всю стопку разом. Алкоголь прожигает насквозь, неприятно отдаётся в горле, но как будто немного раскручивает взвинченные нервы.

— Хонджун бы меня прибил за это.

— Пусть бы только попробовал после того, как мы настолько феерично облажались. Даже я не вижу Чонхо, Сан. И не слышу. В отличие от тебя.

— Я уже понял, что мне ничего не говорили, потому что думали, что я слепой на оба глаза, — огрызается Сан, тут же тушуясь. — Прости, хён. Но зачем тогда меня взяли?

То, как Сонхва опускает голову и сжимает руку в кулак, напрягает. И напрягает чуть больше, чем Сан может выдержать.

— В общем-то… тебя взяли из-за меня.

Сан несдержанно стонет и откидывается в кресле.

— Налей мне ещё. Что значит «из-за тебя», хён? Карты показали?

Он почти не удивлён тому, что Сонхва полусмущённо кивает.

— Я был моложе и глупее, ну, ты знаешь, — он пожимает плечами и как будто нервно смеётся. Сан тоже улыбается, вспоминая их первую встречу. — Мог не рассмотреть всего, что показывали карты… Мне вообще кажется, что Хонджун меня первые пару лет для красоты держал, пока я не научился нормально с картами общаться.

Сан благодарно кивает, принимая из его рук снова наполненную стопку, и, отвернувшись, пьёт. Становится ещё легче.

— Видимо, я не смогу сегодня работать, зря меня Уён притащил. А что тебе тогда про меня карты сказали, поделишься?

У Сонхва глаза загораются янтарём, и он торопливо тушит искры под ресницами.

— Я уже и не помню, — он пожимает плечами, и Сан недоверчиво щурится. — Что-то невнятное, будто ты можешь видеть собственными глазами то, что я вижу картами. А потом мы поняли, что ты скептик и сам не веришь в то, что видишь. Теперь-то ясно, что тебе видно намного больше. И вопрос лишь в том, насколько.

Сан плотнее вжимается в кресло. У него такого вопроса нет, и, в общем-то, он и не хочет никому его задавать. Хватит потрясений на сегодня, ему бы ещё с Уёном разобраться.

— Если хочешь, — Сонхва выглядит смущённым и сочувствующим одновременно, — я могу нагрузить тебя монотонной работой, которая займёт руки, а не мозг, и даст морально отдохнуть. Мы не хотели сваливать на тебя всё вот так, но пришлось действовать по обстоятельствам, сам понимаешь.

Сан рассеянно кивает: нет, он не может этого понять, но проще согласиться.

— Давай свою работу, хён. Может, и правда отвлекусь.

Смерчей на ковре за спиной Сонхва будто становится меньше, а сам он, очень радостный, перегибается через столик и сгружает Сану на колени огромную кипу картонных папок.

— Пронумеруй документы внутри каждой и сложи по порядку, а потом сами папки рассортируй по номерам дел, ладно? Мне это вечером надо передать в шестой, а там старший инспектор… — Сонхва вздыхает то ли мечтательно, то ли обречённо, и закатывает глаза. — В общем, лучше, чтобы все было в порядке.

— Я понял, — Сан слабо улыбается, пытаясь выбраться из кресла. — Спасибо.

С третьей попытки у него получается, правда, папки едва не валятся на пол. Сонхва смеётся одними глазами и прячет улыбку в рукаве.

— Пошутишь об этом — верну тебе работу, получу выговор и уйду домой, — криво улыбается Сан, закрывая за собой стеклянную дверь.

Хонджун отрывает взгляд от монитора своего ноутбука и вопросительно приоткрывает рот.

— У тебя пьяный сотрудник, — предъявляет ему Сан, бухая папки на свой стол. Кажется, на этом заканчивается жизнь нескольких карандашей, но ему плевать.

— Пьяный сотрудник хочет свалить? — осторожно интересуется Хонджун. Даже Чонхо выглядывает из стены, но пока молчит.

— Нет, он хочет погрузиться в работу и дать себе время принять всю эту хрень. В частности, тебя, — Сан тычет пальцем в Чонхо, который тут же мутнеет до полупрозрачности, и вздыхает.

Хонджун осторожно кивает и снова утыкается в ноутбук, а Чонхо почему-то подходит ближе и садится на стул Уёна.

— А как ты… это делаешь? — смирение накрывает Сана пополам с равнодушием. Ну правда, призрак и призрак. И чёрт с ним.

— Ты о том, как я могу одновременно и быть призраком, и нет? — неожиданно мягко улыбается тот, будто нарочно устраиваясь на стуле удобнее. — На меня законы вашей физики действуют иначе; наверное, поэтому есть возможность делать подобное, — он опускает ладонь на стол и погружает пальцы в дерево. — Раньше я только так и существовал, но теперь получается воплощаться иногда. Только не всегда… не всегда вовремя.

Сан не успевает сдержать смешок, глядя на то, как Чонхо пытается вырвать руку из стола.

— И часто ты застреваешь где-нибудь? — он очень старается звучать сочувственно, но две рюмки соджу внутри сводят все усилия на нет.

— Уже реже, — Чонхо с облегчением вытягивает пальцы из досок и встряхивает ладонь. — Но бывает. Я учусь это контролировать, как видишь.

Он улыбается одной стороной лица, становясь как будто более хищным, и Сана пробирает холодком непонятно отчего. Любопытство, впрочем, берёт верх:

— А что будет, если ты пройдёшь сквозь человека?

Чонхо улыбается шире:

— Ничего. Вообще. Мы неоднократно проверяли.

— А если…

— А это, — рубит он, резко убирая улыбку с лица, — мы проверять и не будем. Дереву плевать, когда между его молекулами встревают мои, а о людях такого сказать нельзя. Не хочу быть ответственным за чью-то смерть от болевого шока, знаешь ли.

Сан потрясенно кивает. С этой стороны он посмотреть не успел. Чонхо тихо хмыкает, поднимаясь из кресла, и хлопает ладонью по пухлым папкам с документами.

— Не буду тебя отвлекать.

Даже без отвлекающего фактора в виде Чонхо Сан зарывается в работу до вечера. Уён так и не появляется, что, наверное, неудивительно: оформление документов, выделение жилья не идентифицированному человеку, всякие бытовые сложности вроде одежды и подобного — всё это наверняка занимает слишком много времени, и именно поэтому Уён не может по дороге заехать в участок, чтобы хотя бы забрать свой телефон. Конечно. Он вовсе не избегает Сана всеми доступными способами. Он вовсе не ведёт себя как проштрафившийся пятилетка, стянувший все конфеты из буфета и спалившийся на этом. Сан вздыхает и тихо воет в ладони.

***

— Ты не ушёл домой?

Голос Уёна вырывает из тревожного сна  и окончательно смазывает пугающие невнятные образы, которые кого-то пронзительно зовут и облепляют Сана. Он поднимает голову от стола, разворачивается, вглядываясь в темноту у двери, и крепче сжимает в руке чужой телефон.

— Куда бы я без тебя ушёл, — хрипит он, едва не закашлявшись, и продолжает, прочистив горло. — Ты от меня раньше так не бегал. Что случилось?

Язык шевелится с трудом, а мозг работает кошмарно: уже наверняка за полночь, обычно Сан в такое время либо уже в постели, либо на пути к ней, а сейчас приходится сидеть и напрягать оставшиеся извилины, чтобы Уён снова не смылся. Или смылся, но хотя бы с телефоном.

— Может, ты просто не замечал, — Уён, судя по голосу, обходит его по очень широкой дуге, чтобы добраться до своего стола. Сан, проморгавшись и привыкнув к темноте, различает тень у стула напротив, чуть более плотную, чем пространство вокруг неё.

— А может, кое-кто просто ведёт себя сейчас, как нассавший по углам щенок?

Злость вдруг вспыхивает внутри, то ли придавая сил, то ли лишая их окончательно. По крайней мере, подняться со своего места Сан не может, но желание ударить Уёна куда-нибудь выливается в подозрительный хруст телефонного чехла, и он испуганно разжимает пальцы.

Уён оказывается рядом и ловит падающий телефон — и Сану этого хватает, чтобы вцепиться в его запястье до сдавленного вскрика.

— Не убегу! Руку мне не сломай!

Удивительный парадокс: Уён смотрит сверху вниз, но выглядит таким маленьким. И таким виноватым. Сан вздыхает, ослабив хватку, откидывается в кресле и поднимает взгляд.

— Ты всё расскажешь, правда? Потому что иначе я откажусь дальше с тобой работать, Чон Уён. И не только работать. Меня наебали все здесь, понимаешь? Все, кроме Чонхо, может быть, потому что ему просто времени достаточно не дали. Только Чонхо ничего не скрывал, просто я не понимал этого, — он плюётся словами как ядом, пытаясь избавиться от этого грязного и горького ощущения где-то в животе, и всё ещё держит Уёна за руку, снова сжимая крепче. — И если бы я знал с самого начала, что здесь происходит, то было бы легче, может быть. Сонхва-хён говорит, что вы действовали по обстоятельствам. Думали, что я вижу меньше, чем оказалось. Это хорошее успокоение совести для них, но не для тебя. Нравилось меня обманывать? Было весело? Забавно? — Уён скулит, морщась, но взгляда блестящих глаз не отводит, только руку пытается выдернуть.

— Пусти, синяки будут… — он звучит тихо и очень жалобно, Сан никогда его таким не слышал. Был бы он и правда щенком — поджал бы сейчас хвост наверняка.

— На вопрос ответь.

Уён шлёпается на пол прямо перед ним и прижимает к груди пережатое запястье. И то ли свет с улицы так играет, то ли что ещё, но Сан опять видит серебро на его волосах, как тогда, во время болезни.

— Я не хотел от тебя скрывать. Так вышло, — тихо-тихо шепчет он куда-то себе в колени, но точно не Сану.

— И это всё?

В груди становится как-то пусто. Не то чтобы он ждал чего-то… особенного? Более развёрнутого? Не то чтобы он ждал извинений или правды. Но такая стандартная отмашка почти оскорбительна. Сан, вздохнув, поднимается и, обходя в темноте углы, идёт к выходу.

— Езжай домой. Телефон не забудь. Заблокируешь мой номер — попрошу Чонхо тебе жопу надрать. Он умеет, я выяснил.

Уён тихо выдыхает где-то позади:

— А что я ещё должен сказать? Меня для тебя не существует, Сан-а. Я всего лишь выдумка.

А вот это уже больше похоже на что-то вразумительное. Сан доходит до стены и, дернув рубильник, щурится от яркого света. Съёжившийся на полу Уён вызывает желание подойти и обнять несмотря на всё то, что он сделал. Или, вернее сказать, не сделал.

— И, кстати, я пытался тебе сказать, — бубнит он, снова утыкаясь взглядом в колени. — Насколько смелости хватило.

Сан хмурится, пытаясь вспомнить. Уён когда-нибудь говорил о том, что он — паранормальная хрень? Или о том, что его не существует? Что-то проскакивает на задворках сознания, но настолько невнятное или неявное, что проще пропустить, чем вдумываться и пытаться собрать воспоминание по обрывкам обрывков.

— Тогда скажи ещё раз, потому что я ничерта не могу вспомнить, — сдаётся он, подходя ближе. Между ними ещё шагов шесть, но Уён всё равно отползает, виновато скосив взгляд в пол.

— …

Он говорит так тихо, что Сан, даже прислушавшись, не может ни слова разобрать. Но стоит ему сделать ещё шаг, как Уён заметно отъезжает по полу ещё дальше и, о чёрт, его что, трясёт?

— Не поверю, что ты настолько меня боишься, — Сан, скрипнув зубами, тоже садится на пол перед ним — настолько близко, насколько Уён позволяет — и обнимает руками колени. — Давай поговорим. Ты обещал не убегать, а я обещаю не бить тебя всем, что под руку попадётся, хотя очень хочется.

Уён смотрит затравленно и блестит зеленью в глазах.

— А лучше бы ты меня побил. Я — кумихо, Сан. Это правда так. Не было у тебя никаких галлюцинаций.

«Я чёртова лиса, а ты реагируешь вот так?»

У Сана невольно вырывается смешок.

— Знаешь, за что охота тебе вломить? За то что ты мне пиздел, — невесело скалится он, не двигаясь с места и крепче обнимая колени, когда хочется — Уёна. Вот же он: сидит, потерянный и поникший, так близко, что почти можно дотронуться.

— Ты бы всё равно не поверил, — бормочет Уён, отзеркаливая его позу и завешивая лицо серебряными прядями. — Подумал бы, что я смеюсь…

— А так бы я рехнулся, думая, что мне кажется всё больше и больше странного, и затравил бы себя ненужными таблетками. Лучший исход, а?

Уён долго молча смотрит, часто-часто моргая, а потом тихо жалобно скулит и горбит спину, утыкаясь лицом в собственные колени. Волосы у него становятся совсем-совсем белыми, и Сан невольно тянет руку — убедиться, что ему снова не кажется. Хотя после дня с Чонхо многое переосознаёшь, конечно.

— У тебя есть хвосты, — вдруг вспоминает он, и его рука замирает в паре сантиметров от чужой головы. — И уши, мягкие такие. Ты давал погладить, да? Когда я болел.

Из мелко трясущегося комка, которым стал Уён, раздаётся тихое угуканье, и он будто сильнее сводит дрожащие плечи. Сан вздыхает: перестарался, Уён сам себя сожрать готов уже.

— Вытаскивай свои километры меха, где ты там их прячешь.

Уён орёт то ли от испуга, то ли от неожиданности, когда Сан дёргает его на себя, стискивая в объятьях и окончательно сваливаясь на пол, не расшибая голову о плитку пола только из-за тепло пахнущего хвоста, который удачно подворачивается под его висок.

— Тихо ты, я ж тебя не убиваю! — коротко смеётся он, лёжа на боку и прижимая к себе ворох меха, внутри которого где-то прячется Уён, как будто всё ещё немного дрожащий. — И, кстати, не отказываюсь от своих слов: у тебя правда красивые хвосты. Я рад, что моя галлюцинация оказалась правдой, потому что теперь я могу их трогать и не в бреду тоже, — до него доходит, что он гладит Уёна по голове, только в тот момент, когда пальцы натыкаются на нежную кожу складки мягкого пушистого уха. Очень мягкого и очень лисьего уха.

Вся та колючая буря, которая драла его изнутри, как будто исчезает. Остаётся только вопрос, на который, Сан уже знает, ответа он не получит. Во всяком случае, не сейчас.

— На кой чёрт ты это скрывал, Уён-а… — тянет он, мягко усмехаясь в белую макушку. — Мой скептицизм против реальности ничего не стоит, ты же видишь. Я даже перед Сонхва уже кучу раз извинился за его карты, а ты… Ты же знаешь, что я тебя любым люблю, ну.

Уён всхлипывает ему в футболку и вытирает об неё нос, видимо, без малейших угрызений совести.

— Потому что это не всё, что я скрыл. Ты же понимаешь, что я… что я…

Уён набирает воздуха, вжимается лицом Сану в грудь и глухо сдавленно кричит, пока не начинает трястись от недостатка кислорода. Сан почти не винит себя за то, что приходится треснуть его ладонью по спине.

— Может, договоришь сначала? А потом разберёмся, орать или не орать, — нахмурившись, замечает он, пока Уён пытается откашляться, вцепившись в него так, будто если отпустит — упадёт в пропасть и не выберется больше.

— Обещай не бить в лицо, — тускло говорит он, наконец прочистив горло.

Сан закатывает глаза:

— Обещаю не бить вообще. Рассказывай уже.

Уён коротко втягивает воздух сквозь зубы и выдаёт на одном дыхании:

— Это я ем бродячих собак, а Хонджун-хён в курсе.

Сану кажется, что сейчас его очередь орать. Он медленно, очень осторожно, будто в его руках не дебил-напарник и лучший друг по совместительству, а по меньшей мере хрустальная статуя, складывает его на спину на пол и перекидывает ногу, садясь ему на живот: чтобы не сбежал. Вид Уёна, больше ошарашенного, чем испуганного, ситуации не помогает.

— То есть, ты, — чеканит Сан, скрещивая руки на груди и щурясь сверху вниз. — Полгода меня наёбывал. Вместо того чтобы признаться, что жрёшь собак. Вместо того чтобы мы нашли тебе какую-нибудь скотобойню, чтобы ты хотя бы на пользу людям цедил кровь. Или мы бы закупились донорской кровью. Или, блядь, да у родителей твоего друга ферма за городом, Уён, и самое лучшее, что ты придумал — это грызть бездомных животных и сваливать на меня работу с их трупами?! — он наклоняется близко-близко, срываясь на крик, и Уён вскидывает руки к лицу.

— Ты обещал не бить!

— А не кусать — не обещал, — отбривает Сан и до боли — своей и чужой — впивается в него зубами.

Уён верещит так, будто ему не плечо отгрызают, а по меньшей мере голову, и пытается вырваться. Сан крепко вцепляется в него и встряхивает:

— Лежи, я ещё не закончил. Почему это всплыло только полгода назад? Ты несколько лет уже здесь живешь, и вряд ли ты стал кумихо той осенью, Уён-а.

То, как затихает и прячет взгляд Уён, ему не нравится. Сан вздыхает и ловит в воздухе слова, которые гудят предгрозовым напряжением:

— Чон Уён. До этого ты убивал людей?

Уён крупно вздрагивает под ним, и его глаза как будто становятся ещё зелёнее — а может, Сану просто так кажется из-за того, насколько широко они открываются. «Пожалуйста, нет», — колотится в висках, и Сан сжимает губы, замирая.

— Нет? — наконец давит из себя Уён. — Это даёт преимущества, конечно, и имеет свои плюсы перед другими способами получить энергию, но я бы сам долго не выжил, Сан-а. Да и не работал тогда бы здесь, Хонджун знает, кого набирает в сотрудники.

Сан закатывает глаза и оседает, от облегчения не замечая, как собственным весом сильнее вдавливает Уёна в пол.

— Я напомню тебе: Хонджун нанял меня, не зная, сколько из существующей паранормальщины я вижу. Поэтому, знаешь ли, не показатель.

Уён ёрзает под ним снова и вздыхает.

— Может, ты меня отпустишь уже? Я б, конечно, так всю жизнь под тобой лежал, но лучше на чём-нибудь помягче, а не на полу.

В ушах гулко бухает, и Сан складывает фразу про всю жизнь в дальний уголок сознания с гигантской вывеской «Фразы, произнесённые Чон Уёном, которые можно было бы расценить как подкат, если бы Чон Уён не был его лучшим другом».

— Мне сложить тебя на кровать, а потом сесть сверху? Договорились, — Сан выдавливает из себя смешок, скатывается в сторону и отворачивается, поднимаясь. Максимально безопасно, если он не хочет, чтобы Уён видел его краснеющие щеки, да и заходящие куда-то не туда шутки уже начинают напрягать.

— Договорились, — неожиданно отзывается Уён, и Сану прилетает шлепок по заднице.

— Эй! — он вспыхивает, мгновенно разворачиваясь. — Я всё ещё злюсь на тебя за пиздёж, между прочим! И иду ночевать к себе, а не к тебе, понял?

Уён почти выглядит раскаявшимся, и Сан почти ему верит, но видит: эта чёртова лиса понимает, что её уже простили. И Уён тут же подтверждает его мысли, плавно поднимаясь на ноги и привычно вцепляясь в руку Сана двумя своими:

— Хорошо. Я тоже иду спать к тебе.

— Чон Уён!

— Я сварю тебе какао утром? С зефирками?

Глаза у него снова чёрные, а не зелёные, но всё такие же огромные и умоляющие, а брови трогательно изгибаются домиком. Сан задумчиво поджимает губы и замирает, и этого хватает, чтобы Уён радостно встрепенулся и потянул его за собой за руку из участка, попутно дёргая рубильник на стене.

— Эй, — Сан подаёт голос, уже когда они едут к нему домой. — У меня условие.

Будь у Уёна до сих пор лисьи уши, он бы их точно развернул в сторону Сана. Но поскольку уши уже человеческие, а на дорогу смотреть надо, Уён просто ведёт носом и хмыкает, показывая, что слушает.

— Ты мне расскажешь, какие ещё способы получения энергии у вас бывают. И перестанешь жрать собак. Тебя самого от этого тошнит, Уён-а, причём в буквальном смысле, ты нахера себя насилуешь?

Уён делает вялую попытку сбежать:

— А может, и правда, ты у себя ночуешь, я у себя?

Сан смотрит на него так долго, что, обладай его взгляд хоть какой-нибудь силой, в его горячо любимом напарнике, лучшем друге и далее, и далее, уже появилась бы дыра размером с лунный кратер. Но это просто взгляд, поэтому Сан добивается только жалобного короткого скулежа:

— Да ладно, ладно! Я расскажу. Но потом. Это… долгая история, а нам ещё работать завтра, и надо будет выспаться… и про подопечного нашего тебе рассказать, уйй… — он морщится и тихонько бьется лбом об руль, чтобы не посигналить — на улице не то чтобы глубокая, но всё же ночь.

— Раз долгая, можешь начинать прямо сейчас, — Сан пожимает плечами. — Я весь внимание, дорога ещё не кончилась.

Уён кривится и коротко жалобно тявкает, то ли по-Уёньи, то ли по-лисьи. Хотя, впрочем, Сан теперь понимает, что это одно и то же.

— Тебе не понравится, сразу предупреждаю.

Сан, вздохнув, гладит его по коленке:

— Ты нервничаешь больше, чем ситуация того заслуживает. Самое главное уже рассказал, остались детали, вряд ли они будут страшнее того, что ты лиса, мать твою.

— Ну, как тебе сказать, — смеётся Уён, выворачивая руль на перекрёстке. Сан закатывает глаза.

***

После скомканных объяснений Уёна Сан решает, что можно жить дальше. Всё это оказывается, с одной стороны, безопаснее, чем он ожидал, а с другой стороны, как-то неприятно скребёт душу. Не за себя — за Уёна. Людей он и правда не ел, но трахаться ради того чтобы выжить… Он легче относится к такому, чем Сан, но вряд ли настолько, чтобы его не задевал секс без чувств. Были бы чувства… Сан бы знал. Да и это было бы видно, это же Уён.

Сан вздыхает и пытается свести полученную информацию воедино:

— Подожди, то есть… 

Уён обречённо скулит:

— Давай хотя бы в квартиру зайдём, а? То, что сейчас ночь, не значит, что все спят, мы же с тобой не спим, — он подталкивает Сана к двери и воровато оглядывается. Сан, вздохнув, проворачивает ключ в замке и скидывает ботинки на коврик.

— То есть, — он оглядывается, и Уён спешно захлопывает дверь, оставаясь, впрочем, внутри квартиры, что радует, — в какой-то момент ты перестал получать энергию из секса, и тебе пришлось пить кровь. А почему?

То, как у Уёна бегают глаза, больше расстраивает, чем напрягает. Он стаскивает кроссовки, уткнув взгляд в пол, и медленно тянет с плеча куртку.

— Для этого… бывают разные причины.

Такого Уёна хочется обнять так крепко, чтобы вся дурь из головы вылетела. А потом, наверное, поцеловать. Сан уже не пугается таких своих мыслей — они как будто были с ним долгое время, но только недавно начали оформляться в слова, а не в ощущения. Вздохнув, он решает, что над этим, да и над остальным они вместе подумают завтра: Уён и так уже измучился, и это видно.

— Пойдём, — Сан ограничивается тем, что гладит Уёна по волосам и пытается не таять от того, как он жмурится и подставляется под ладонь. — В душ и спать, давай. Пять часов до подъёма осталось.

Благодарностью в глазах Уёна можно укутаться с головой.

Когда они, едва высушив волосы, забираются под нагретые на батарее одеяла, Сан вспоминает ещё кое-что:

— Уён-а.

Из пододеяльного клубка высовывается нос.

— Я?

Сан смущенно улыбается:

— А можешь поспать с хвостами?

Тихий скулёж Уёна обрывается писком, когда он врезается в Сана всем телом и лицом и крепко, будто спасается от чего-то, обнимает. Хвосты с тихим шорохом ложатся веером поверх одеял.

Сан бы никогда не подумал, что его жизнь раскроется вот так. Начальник — непонятная хтонь, его заместитель вполне успешно гадает на картах, напарник и лучший друг, в которого он влюблён, — оборотень-лиса, а у них в отделе живёт призрак.

Призрак.

— Уён-а… как думаешь, Чонхо нас видел?

Из одеяла раздаётся смущённое ворчание:

— Знаю, что нет, я бы почуял, будь он где-то поблизости. Он ночует в подвале.

Значит, «ночует», не «спит». Сан хмыкает.

— Ему тоже не нужен сон, как и Хонджун-хёну?

Уён с тяжелым вздохом высовывается из одеяла и недовольно блестит глазами на Сана:

— Давай ты мне все-все-все вопросы задашь утром? Пожалуйста? Спать охота, а использовать на тебе свои силы, когда ты здоровый, я не хочу, — даже в темноте видно, как он краснеет, и Сан хмурится.

— То есть, когда я болел…

— Мне нужно было, чтобы ты никуда не свалил, пока я бегал за лекарствами! — он даже не пытается отнекиваться и сразу сдаёт сам себя.

— Я был в бреду!!! Куда бы я свалил, скажи, пожалуйста?!

Уён начинает тихо скулить и зарывается лицом в одеяло, загораживаясь пушистым щитом из хвостов. В целом, тактика верная: пока Сан его роет, отодвигая мех, он немного успокаивается.

— Это нечестно, Уён-а, — тихо произносит Сан, глядя в виноватые и очень зелёные глаза. — Нечестно использовать на мне что-то, не сказав мне. Не делай так больше.

Уён тихо хлюпает носом и вытирается воротом футболки, но скулить перестаёт.

— Я больше не буду? — неуверенно бормочет он, и Сан не может не рассмеяться, обнимая его и снова привлекая к себе.

— Дурак.

Уёну достаётся смачный поцелуй в макушку, и он издаёт тихий довольный писк куда-то Сану в плечо.

Спать остаётся три с половиной часа.