Если чётко следовать инструкциям, всё будет идеально. Моцзэ всегда руководствовался этим принципом как на службе, так и в повседневной жизни, поэтому он ни на секунду не сомневался, что приготовить завтрак у него выйдет ничуть не хуже, чем у Цзяоцю.
Шаг первый: выбрать небольшую тыкву, достаточно спелую, но и не перезревшую. Аккуратно разрезать на дольки, очистить от семян и корки. Стереть упавшие на столешницу капли сока влажной тряпкой, тряпку сполоснуть, столешницу вытереть насухо.
Шаг второй: отправить подготовленную мякоть тыквы запекаться в разогретую до двухсот градусов духовку. Поставить таймер на сорок минут и в это время заняться просеиванием рисовой муки. Просыпавшуюся мимо миски муку собрать влажной тряпкой, тряпку сполоснуть, столешницу вытереть насухо.
Шаг третий: извлечь запечённую мякоть тыквы из духовки и перемолоть в пюре в блендере. Вымыть противень, протереть стенки духовки влажной тряпкой, тряпку сполоснуть, духовку вытереть насухо.
Шаг четвёртый: добавить тыквенное пюре к муке, всыпать сахар, всё хорошенько перемешать и замесить тесто. Вымыть чашу блендера, упавшие на столешницу капли теста стереть влажной тряпкой, тряпку сполоснуть, столешницу вытереть насухо.
И, наконец, последний шаг: сформировать из теста оладьи, обвалять их в кунжуте, обжарить на сковороде до золотистого цвета и выложить на блюдо аккуратной горкой. Сковороду и плиту вымыть, упавшие на столешницу капли теста и просыпавшиеся зёрнышки кунжута собрать влажной тряпкой, тряпку сполоснуть, столешницу вытереть насухо.
Посмотрев на часы, Моцзэ вздыхает. Время завтрака уже начинало близиться к обеду, поэтому подметание пола на кухне придётся отложить на потом.
А Цзяоцю управлялся с готовкой гораздо быстрее, хотя блюда готовил куда сложнее тыквенных оладьев. Но он, правда, и не утруждал себя поддержанием чистоты на рабочем месте, оставляя уборку тому, кто её действительно любит. Хотя, от воспоминаний о том, во что этот образцовый адепт школы Жаньчжи порой превращал кухню, даже у любящего уборку Моцзэ волосы на затылке шевелились. А в процессе готовки лис его к себе пускать отказывался наотрез – не люблю, говорит, когда за мной всюду с тряпкой хвостиком ходят. Так и живут… жили до недавних событий.
Поминая недобрым словом Хулэя, Моцзэ заваривает чай с сушёными яблоками, ставит чайник, две пиалы и блюдо с оладьями на поднос и несёт нехитрый завтрак в спальню.
Цзяоцю, конечно же, ещё даже толком не проснулся. И в здравии любил поваляться в постели подольше, а на больничном так и подавно. Моцзэ не может сдержать улыбки, наблюдая, как лис зевает и сладко потягивается, прижимая ушки и смешно попискивая, а после тянет носом воздух, принюхиваясь.
– Ммм… мой любимый чай и… тыквенные оладьи с кунжутом? Серьёзно?
– Ничего не могу поделать, тебе всё ещё нельзя острое, – Моцзэ тихо усмехается, устраиваясь на краю кровати рядом с обиженно бурчащим лисом, который кое-как принял сидячее положение, подложив под спину подушку, и, кажется, теперь уже окончательно проснулся. – Хотя бы кусочек попробуй, я вообще-то старался.
– Хорошо-хорошо, только ради тебя, – усмехается в ответ Цзяоцю, наощупь подцепляя с блюда оладушек и аккуратно откусывая. Моцзэ отмечает про себя, что он уже довольно ловко ориентируется, вспоминая его первые попытки делать что-то вслепую самостоятельно, оканчивающиеся разбитой посудой, пятнами на мебели и одежде, и с трудом сдерживаемыми слезами лиса, считавшего, что он теперь для всех обуза.
Моцзэ знает, что иногда он думает так до сих пор, просто не озвучивает этого вслух.
Взгляд невольно соскальзывает с умильно жующей мордашки ниже, на выглядывающую из выреза распахнувшейся пижамы грудь. Швы уже давно сняли, но шрамы остались – и вряд ли сойдут полностью, оставшись ужасным напоминанием о том, что однажды его любимый лис чуть не отдал Эонам душу из-за одного уж больно много возомнившего о себе волчьего отродья.
Зубы и кулаки невольно сжимаются, и Моцзэ в который раз за день нарушает неписаное правило «о мёртвых говорят либо хорошее, либо ничего».
– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, – говорит Цзяоцю, дожёвывая оладушек и запивая его чаем. – Я, конечно, не совсем здоров, но жив, а Хулэя больше нет. Разве это не повод для радости?
– Да, – выдыхает Моцзэ, с усилием разжимая челюсть. – Фэйсяо, конечно, эффектно показала этому выродку, кто на Сяньчжоу хозяин. Жаль, что не я…
Моцзэ тоже есть за что себя корить. Если бы он только был хоть чуточку сильнее…
– Эй, ну перестань, – Цзяоцю нащупывает его руку и переплетает его пальцы со своими. – На одного тебя найдутся сотни лис, желающих лично прикончить Хулэя. Вернее, желавших, пока он ещё был жив. Но все они наверняка понимают, что справиться с ним могла только Фэйсяо. И ты тоже понимаешь, что это был её долг и только её.
– Понимаю, конечно, – Мозцэ судорожно выдыхает, сжимая чужую ладонь в своей. – Но если бы ты не выжил… я бы не простил себя.
– Если б да кабы во рту росли грибы… – тянет нараспев Цзяоцю и тихо смеётся. – Нет никаких «если». Я жив. И даже уже почти научился жить без зрения, так что, если оно не восстановится, не пропаду.
– Нет никаких «если», – вторит Моцзэ, касаясь свободной ладонью щеки лиса и вглядываясь в его незрячие глаза. – Ты будешь видеть. Пусть и говорят, что целитель может вылечить кого угодно, кроме себя, я в это ни за что не поверю. Мы тебя обязательно вылечим, Цзяо.
– Да… Пожалуй, с таким помощником я со всем справлюсь, – Цзяоцю улыбается, утыкаясь носом в ладонь Моцзэ, совсем по-лисьи. – А теперь оба завязываем с мрачными мыслями и доедаем завтрак, пока чай не остыл! И да, оладушки у тебя получились действительно вкусные…