Когда маленькая стрелка настенных городских часов переваливает за одиннадцать вечера; когда звезды, беспорядочно вышитые острой иглой Богини, сияют всё ярче и ярче; когда примерные семьянины ложатся в свои кровати или закрывают глаза у телевизора – вылезает то, что прячется в свете. То, что так стыдно открыть перед людьми, вылезет наружу только под давлением скальпеля по плоти во время вскрытия. Вылезает и гниёт снаружи, не получив в ответ тёплых слов или касаний.
— Мы умрём в один день?
Темные кудри, впитавшие в себя остатки влаги с грибного летнего дождя стелятся по голым плечам. Секущиеся кончики – Заку явно не помешал бы нормальный парикмахер, а не Душенька на кухне – прячут созвездия родинок, рассыпанных по шёлку шрамов и эпителия.
Джаст не помнит когда в последний раз видел что-то подобное. Он вообще, если честно, не помнил последние месяцы, они сливались в единый день сурка. Сперва месяц, затем три, полгода, год, четыре года – это всё было, казалось, всего-то неделю назад происходило, но что невозможно обмануть, так это календарь. Всего-то набор цифр с какими-то названиями, который стал неотъемлемой частью его жизни, когда дни смешивались, не получалось отличать сутки даже методом сна, ведь он пропадал стабильно раз в неделю – Джаст считал по календарю на кухне замызганной студии –, утомляя лишь больше и больше.
— Ну, я постараюсь заболеть в тот день, когда ты умрёшь, — тонкое горлышко бутылки бодрит холодом, резко контрастирующим с обжигающим вкусом сидра внутри.
От Зака пахнет дешёвым вином за триста рублей. Могло быть в разы хуже, они бы смирились и с этим. Небольшая потеря для кошелька, но гигантская потеря для здоровья. Хотя, кому в наше время оно действительно важно? Каждый третий человек мечтает о том, чтобы его не нашли на утро, либо нашли без памяти, денег, уз, связей. Лишь бы начать всё с самого начала.
Зак был одним из таких людей.
Джаст его не понимал.
Почему он мечтает забыть всё, что было? Почему он залезает на старый стол, выставленный на балкон за ненадобностью, включая песни какой-то раскрученной пост-панк группы; почему он тянет Джаста танцевать на вязанном коврике времён СССР; почему послушно плетётся в круглосуточный магазин три километра за белой воздушной шоколадкой и сигаретами?
Шоколадка Заку.
Сигареты Джасту.
Все поделено поровну, как в детской игре “Найди пару”. Зак тоже курит, но что-то лёгкое, тонкое, со сладким запахом и вкусом. У Джаста на такое не хватит стипендии, потому он огорченно достаёт карту и с болью в сердце тратит последние 170 рублей на дешманский LD с ванилью, от которого ванилью даже не пахнет. У Зака нет вредных привычек, не беря в учёт его странное желание шагнуть на красный сигнал светофора и уснуть в декоративных кустах, лишь бы его не нашли больше.
— Я не хочу в квартиру.
— Мы можем погулять ещё.
Зак похож на домашнего котёнка, вырвавшегося на волю. Его даже жалко, так, по-человечески. У всех же есть жалость к котятам, верно? Каждого хочется подобрать, обогреть, прижать, спрятать под осенним пальто или посадить в карман.
— Давай посидим на лавочке, — Заквиель не хочет далеко уходить. Его не спрятать, да и не нужно этому никому, в том числе и самому Заку.
Холодный ветер сильно отрезвляет, но не выветривает привкус розовых ноток вина и сладости ликёра. Джаст даже не пытается разобрать состав второго напитка, да и покупал его не он.
Заку скоро будет двадцать один, но он так и не вырос.
Джасту скоро восемнадцать, но он слишком рано осознал тяготы взрослых.
Руки немеют от температуры на улице, ещё немного от страха встретить патрульный экипаж полиции, не имея при себе паспорта. Но убирать их в карманы было бы слишком легким решением.
Прикосновения обжигают не хуже сидра, проходящего по пищеводу полчаса назад. Возможно, ещё пару минут и он выйдет наружу через гортань вместе с ликёром, потому что живот неприятно сдавливает, а мир вокруг плывёт. Но Джаст не собирается портить столь интимный момент такой отвратной жизни, где интимным считается лишь грязь.
Пальцы подрагивают, но сжимаются на покрасневших костяшках, и, возможно, это тайна, но поведать её хочется каждому, ведь именно ему Зак мурлыкал мелодию Мэднесса.