Она приходила на протяжении вот уже полугода. Каждый вторник. Лейтенанту Джиму Брассу из окна его кабинета было хорошо видно, как она расплачивалась с таксистом и шла к зданию полицейского управления. Он уже давно выучил график ее прихода и всегда вставал из-за стола и подходил к окну без четверти двенадцать, чтобы успеть подготовиться. Провожал взглядом отъезжающую машину, смотрел, как закрывается дверь в вестибюль, и знал, что у него есть ровно пять минут до того момента, как в дверь его кабинета тихонько постучат. Каждый вторник в одиннадцать пятьдесят пополудни. После одиннадцати сорока восьми за дверью его кабинета воцарялась мертвая тишина: замолкали доносящиеся звуки разговоров, и даже стрекотания пишущих машинок не было слышно. Словно весь этаж моментально пустел. Джим знал точно, что в это время уверенные в себе и разбитные офицеры отдела нравов Ньюарка, крепкие молодые парни, стараются словно стать меньше ростом или исчезнуть вовсе, лишь бы не поймать на себе взгляд проходившей мимо них женщины.
Десять, девять, восемь... Секундная стрелка заканчивала очерчивать круг и раздавался стук в дверь.
Когда годовалый Льюис Стюарт пропал из дома вместе со своей восемнадцатилетней няней, все надеялись на скорое возвращение мальчика. Предполагали, что отцу ребенка, владельцу крупной фармацевтической компании, предложат заплатить выкуп, малыша и девушку вернут, а полиция будет искать похитителей, уже не рискуя жизнью сына одного из самых влиятельных граждан Ньюарка. Отдел нравов тогда подключили к поискам ребенка для подстраховки, на тот случай, если вдруг в деле окажутся замешанными наркоторговцы. А учитывая характер бизнеса Роберта Стюарта и запасы самых различных медикаментов на складах его фабрик, это было не так уж и невероятно.
Джим Брасс, знающий всю кухню наркоторговли в Нью-Джерси от самого грязного притона до чиновников, прикрывающих наркодилеров, присоединился к делу на второй день после похищения. Но его помощь так и не понадобилась. Тогда он лишь потолкался среди детективов убойного отдела, познакомился с родителями мальчика и сержантом Луиджи Молино, возглавляющим операцию. А когда стало ясно, что дело вряд ли когда-нибудь перейдет в разряд раскрытых, лейтенант вернулся к своим непосредственным обязанностям в отдел нравов.
Спустя месяц после похищения надежда найти ребенка живым пропала у всех, кроме его матери. И кто бы объяснил Джиму Брассу, почему в качестве источника информации она выбрала не обходительного красавца Молино, а именно его? Человека, который видел миссис Стюарт только один раз, и, по-хорошему, не имел непосредственного отношения к розыску ее сына.
Попытка отказаться не привела ни к чему. Одно потусторонне-глухое «нет!», сказанное измученной Элизабет Стюарт в кабинете его начальника — и лейтенант вновь стал числиться среди тех, кто действительно занимался расследованием похищения Льюиса Стюарта и Тельмы Карфакс. И терпел еженедельные визиты матери мальчика, которая кивала на очередное: «Сожалею, миссис Стюарт, новостей нет», разворачивалась, ни слова не говоря, и уходила.
Примерно через пару месяцев Джим поймал себя на мысли, что ждет этих визитов, весь понедельник не находя себе места. Просто потому, что после ухода миссис Стюарт у него впереди была целая неделя. Неделя свободы от мерзкого до тошноты чувства собственной беспомощности, которое было особенно острым в ее присутствии. Неделя свободы от безнадежно-тоскливых глаз словно выцветшей от горя еще недавно очень красивой женщины.
За эти полгода Джим Брасс увидел сотни фотографий пропавших маленьких детей, несколько десятков раз ездил в морги на опознание девушек хотя бы отдаленно напоминавших пропавшую няню малыша, и благодарил небо, что детских тел подходящего возраста опознавать пришлось только два раза.
А еще лейтенант Джим Брасс установил ажурную кованую решетку на окно комнаты своей маленькой дочери и перестал обращать внимание на недовольно поджатые губы жены, когда он шел гулять с малышкой Элли, не снимая наплечной кобуры с заряженным пистолетом.
Сегодняшний вторник, двадцать седьмой по счету, отличался от остальных. Во-первых, в кабинете Брасса сидел не меньше него нервничающий детектив Молино. А во-вторых, впервые он мог сказать что-то, кроме: «Новостей нет». Новости были, хотя Джиму и казалось, что лучше бы уж их не было. Или не лучше? Сегодня им всем предстояло посетить морг. И Джим Брасс совершенно не представлял себе, как ему подготовить Элизабет Стюарт к тому, что она должна была увидеть. Как вообще можно подготовить к такому?
Порт Ньюарка был старым, с глубокими подвалами полузаброшенных складов, которые были соединены между собой проходами и лазами, так и не изученными до конца. Место было действительно опасным, но вездесущие подростки ухитрялись залезать и туда, устраивая своеобразное испытание на храбрость, порой находя не самые приятные вещи. Именно их находку сегодня и предстояло опознать в морге больницы святого Михаила.
Всю дорогу Элизабет Стюарт молча смотрела в окно. Лишь дрожащие пальцы, судорожно вцепившиеся в ручку сумки, показывали, насколько сильным было ее нервное напряжение. Джим, сидевший за рулем, время от времени смотрел на миссис Стюарт в зеркало заднего вида, но каждый раз отводил взгляд. Почему-то его больше всего пугали ее губы: белые и словно бы высохшие, будто женщина долго не могла добраться до воды.
Лейтенант уже видел то, что придется опознавать Элизабет Стюарт. Вернее, тех. Девушка с длинными каштановыми волосами и маленький мальчик со шрамом на левой ноге. Именно после того, как патологоанатом обнаружил этот шрам, раздался звонок в кабинете лейтенанта Брасса. И это была единственная примета, по которой можно было предположить, чье тело оказалось в морге. Ведь лица ребенка рассмотреть было невозможно. Не потому, что в дальних помещениях складов, где вездесущие подростки нашли оба трупа, было настолько сухо, что тела не разложились, а практически мумифицировались. А потому, что лица у мальчика просто не было.
Лейтенант, повидавший на своем веку такое, что большинству работающим рядом с ним копов даже в страшных снах не могло присниться, впервые за долгие годы еле сдержал себя, чтобы не сбежать прочь из прозекторской, когда доктор Эрвуд откинул простыню с тела ребенка. Тошнота подступила к горлу так неожиданно, что Джим в буквальном смысле чуть не подавился собственной рвотой, потекшей между пальцев руки, которую он прижал ко рту.
Тело Льюиса было похоже на мумию. Но не на ту, что могли выкопать где-нибудь в Египте. Скорее, это больше напоминало тело того, кто умер от голода. Кожа, кое-где потрескавшаяся, обтягивала кости, на которых словно никогда не было плоти. Впалый живот и ребра, пересчитать которые не представляло труда. На правой ноге темный след от веревки. На локтях даже сейчас можно было разглядеть остатки кровоподтеков. Как и на коленях. Льюис уже умел ходить к моменту похищения, но почти в полной темноте помещения перепуганный ребенок, привязанный к трубе веревкой, вряд ли был в состоянии передвигаться нормально. А вот падать и ударяться...
Джим рассматривал тело очень внимательно, словно боясь подняться выше грудной клетки.
— Он голодал, — даже не глядя на патологоанатома, Джим почувствовал, как тот вздрогнул. — Я бы сказал, что он умер от голода, если бы...
Если бы... Эти два слова так и повисли в воздухе. Брасс на секунду прикрыл глаза, а потом резко перевел взгляд на голову ребенка. Точнее на то, что от нее осталось. Череп был размозжен многочисленными ударами.
— Его несколько раз ударили по голове куском арматуры. Забили насмерть. Орудие убийства забрал Молино, чтобы отвезти на проверку. Не понимаю зачем, этот мальчик умер после первого же удара, но она...
Джим подошел ко второму столу и рывком сбросил простыню. Тельма, а это сомнений не вызывало, была похожа на мешок костей, обтянутый сверху высушенной кожей. На ее лице застыла гримаса боли. Словно это выражение высохло вместе с телом. Джим сглотнул слюну, ставшую невозможно горькой и посмотрел на руки мертвой девушки. Ее пальцы были сбиты, на ногах виднелись такие же кровоподтеки, как и на ноге Льюиса. На запястьях кожа была содрана до кости и висела бы лоскутами, если бы Тельма вдруг встала.
— Она освободилась, чтобы убить ребенка. Мальчика привязали к трубе, а вот ее приковали. Окровавленные веревки, наручники и прочее Молино тоже забрал. Но зачем она это сделала, лейтенант?
— А ты бы смог сидеть в темноте, зная, что рядом годовалый мальчик умирает от голода? Ты сумел бы слушать, как он тяжело дышит, как просит есть, как плачет из последних сил, а ты не можешь ничего сделать? Что бы ты чувствовал? За ними никто не собирался возвращаться. Их отвели туда умирать. Тельма сделала все, что от нее зависит, чтобы Льюис умер раньше нее. Даже если ей для этого понадобилось кусками отгрызать собственную кожу, чтобы избавиться от наручников и высвободить руки. Я не знаю, как она жила. Но теперь я знаю, как она умерла. И я сожалею, что мы так и не сумели ей помочь. Но, в отличие от нас, она действительно сделала все, что смогла.
— Она убила ребенка, а сама умерла от голода. Печальный итог. Надеюсь, что Молино все же найдет с новыми уликами ублюдков, убивших двух детей, которые никому не причинили вреда.
Джим несколько секунд рассматривал свои руки, пытаясь понять, почему он никак не может избавиться от этого противного горького привкуса во рту. Потом взглянул на часы.
— Я приведу тела в порядок после вскрытия, — голос Эрвуда бил металлом по виску. — Завтра, а точнее уже сегодня, к полудню можешь приводить на опознание родственников.
К двенадцати все будет готово. А Элизабет Стюарт придет в одиннадцать пятьдесят.
Отправив после опознания миссис Стюарт домой в полицейской машине, Джим кивком попрощался с Молино, курившим одну сигарету за другой на парковке у морга, и вернулся в здание, решив найти туалет и хотя бы плеснуть в лицо воды, чтобы хватило сил сесть за руль.
Он так и стоял бы, невидяще глядя на льющуюся на его руки струю ледяной воды, если бы не знакомый голос, раздавшийся у него за спиной.
— Парни сказали, что подростки вчера обнаружили в подземельях порта два тела — девушки и ребенка. Так что я знал, где тебя искать. Поехали, я тебя к нам отвезу. Эдна ждет.
Джейк Сандлер. Рано поседевший, огромный и добродушный, он был первым напарником и наставником Джима еще в бытность его патрульным. И так и остался другом, когда Брасс ушел в отдел нравов. Джейк почти тридцать лет был женат, обожал свою жену Эдну, пятерых детей и несказанно гордился двумя внуками. В его доме Джима всегда принимали очень тепло, но сейчас ему совершенно не хотелось нести в уютный дом друга свои проблемы.
— Тебе нельзя сейчас ехать домой. Выглядишь так, что тобой только детей пугать.
Брасс поднял глаза на свое отражение в зеркало, и, оценив мертвенно-бледное лицо и до предела расширенные зрачки, попытался криво усмехнуться. Получилось действительно жутковато. Да и сил находить аргументы против у него просто не осталось. Поэтому он просто молча пошел за Джейком.
В машине Сандлер несколько секунд внимательно всматривался в лицо Брасса, потом чертыхнулся и полез в бардачок, вытаскивая знакомую фляжку с бренди. Джим безропотно позволил влить в себя приличную порцию алкоголя, надеясь, что хоть он сможет прогнать из души мутное и мерзкое чувство отвращения к самому себе. Ведь сегодня в морге, удерживая от падения на пол заходящуюся в крике Элизабет Стюарт, он на какую-то секунду испытал чувство облегчения. Потому что все наконец-то закончилось. И в следующий вторник, в одиннадцать пятьдесят пополудни, она не переступит порог его кабинета.