Апатия - одна из наиболее обсуждаемых и огорчительных трагедий современности в цивилизованном обществе. Она является психическим состоянием, которое пугает каждого размышляющего человека своими тревожными характеристиками: отсутствием интереса к окружающему миру, неспособностью двигаться вперед и отсутствием внешних эмоциональных проявлений. Хроническая депрессия является главным симптомом этого состояния, приводящим к ощущению безбрежной пустоты и всеобъемлющей безысходности.
Была ли ты готова к неконтролируемому падению в гибельную пропасть безразличия? Первое время ты пыталась цепляться онемевшими пальцами за покатые выступы относительной вовлечённости в происходящие вокруг события. Добровольное участие в мероприятиях университета, куда ты денно и нощно грезила поступить, - и, в конечном итоге, поступила – изначально действительно казалось чем-то по-своему увлекательным. Из прогулок с друзьями ты старалась выжимать всё, задерживаясь с ними в кафе и парках до самого позднего вечера, улыбаясь и смеясь над их шутками. Не всегда искренне, но тебе требовалось хоть что-то в начавшейся череде однотипных будней.
Усталость настигла тебя далеко не как хищник, внезапно набросившийся из-за непроглядной темноты будущего. Ты встретила её подобно старому приятелю, контактировать с которым ранее приходилось с некоторой периодичностью, а теперь требующего внимания на регулярной основе.
Знала ли ты, что это произойдёт? Нет, но смутно догадывалась, что после поступления и исполнения, казалось бы, мечты всей жизни, что-то определённо изменится. Обучение профильным предметам, ранее внушающее глубокий трепет и наивный восторг, перестало кружить голову. В целом, вся жизнь в новой стране, куда ты переехала с началом прошлого учебного года, поблекла с течением времени.
Серость, текущая по твоим венам наравне с извечно стремительным кровяным потоком, настолько сгустилась, что заслонила собой радость жизни.
Возможно, в пассивном равнодушии заключался смысл твоего существования? Родившись в месте, где любые проблески беспечного умиротворённого настроения мгновенно подавлялись под натиском слоистого дымчатого небосвода с ниспадающим свинцовым дождливым потоком, ты перестала выискивать в нем хоть какое-то очарование и начала воспринимать всё окружающее как данность, в которой менять что-либо было бессмысленно - тончайшие нити безволия опутали всё твоё существо.
Видимость бурной деятельности, при почти полном отсутствии перспектив на будущее. Всякие передвижение сопровождались чуть ли не физическим перенапряжением, философские размышления и попытки разобраться в себе чахли в зародыше.
Твоя квартира на окраине Токио не отличалась ни внушительными размерами, ни богатством обстановки. Друзья, оставшиеся за сотни километров от твоего нынешнего места жительства, искренне полагали, что переехавшая в другую страну девушка может проживать исключительно в роскошных хоромах, готовых с лёгкостью потягаться убранством с императорским дворцом. Общение с каждым из них, впрочем, сошло на короткое и лаконичное «нет», хотя раньше в сознании царствовала твёрдая убеждённость в том, что крепкие связи не истончаются так стремительно.
У твоих родителей было не так много денег, поэтому обеспечивать себя приходилось самостоятельно. Учёба уходила на вторую половину дня, в то время как первую занимала работа, помогающая оплачивать коммунальные услуги и базовые потребности. Жизнь в послевоенном данти, аренда которого обходилась не так уж дорого, в сравнении с блистательным модным общежитием, была сносной.
Затхлость нависала в спёртом воздухе, заставляла легкие судорожно сжиматься в потугах добыть хоть немного кислорода: помимо многочисленных слоёв пыли, избавляться от которых не получалось в силу регулярной лени, мрачные парчовые шторы плотно прилегали к мутным широким окнам, не позволяя солнечным лучам и весенней прохладе проникнуть в помещение. Светлые обои с едва заметным цветочным принтом, призванные для зрительного расширения пространства, в мигающем свете покосившейся лампы казались особенно тусклыми и унылыми.
Ты отстранённо перевела взгляд с единственного ещё работающего источника света на пепельницу, постукивая по ней тонкой никотиновой трубочкой. Раньше ты и помыслить не могла, что пристрастишься к такой посредственной дряни, как курение, поскольку всегда считала подобное увлечение не только затратным, но и безоговорочно бессмысленным. Способов расслабиться существовало бесчисленное множество, однако чуть ли не каждый второй выбирал разрушение самого себя: кто-то из наивного интереса, переросшего впоследствии в зависимость, другие, такие как ты, здраво оценив риски и добровольно шагнув в объятья ненадёжного защитника от нестабильных всплесков эмоций. Скромное и доступное удовольствие быстро перетекло в разряд вредной привычки, заставляя тебя извечно проверять карманы на наличие спасительной упаковки. Впрочем, как бы вредны они ни были, отрицать их небольшую пользу не получалось: сигареты стали одной из немногих причин, заставляющих выходить на улицу.
Твои губы скривились в легкой смешливой гримасе. Прогулки до небольшого продуктового магазинчика, оплата коммунальных услуг и короткие пробежки до мусорки и обратно – негласно установленная программа, максимум которой удавалось придерживаться из принципа «не хочу, а надо». Проявления активной деятельности стали постепенно угасать, уступая место продолжительному добровольному затворничеству.
Фоновая музыка из старого радиоприёмника то и дело сбоила, прерываемая шумными помехами, и ты с небольшим раздражением нажала на заедающую кнопку выключения устройства. Кухня, в которой ты сидела, погрузилась в привычную тишину, нарушаемую только тиканьем часов: невзрачный циферблат над столом показывал девять часов вечера.
Из задумчивого состояния вырвала трель – звонок до того противный, что захотелось в презрении поморщиться, что ты и сделала. Босыми ногами ты прошла по холодному полу – отопление ещё не дали, хотя морозная осень с каждым днём становилась только суровее. Дверь отворилась со скрипом, из парадной начало веять холодом, однако ты его не почувствовала.
Тебе пришлось поднять голову, чтобы столкнуться со взглядом необыкновенно медовых глаз – как обычно насмешливо прищуренными, оценивающими. В последний раз на тебя смотрели так несколько месяцев назад, и это был тот же человек, что прямо сейчас стоял напротив. Если бы ты была сосредоточенна на собственных ощущениях, то несомненно смогла бы различить в вяло текущих эмоциях мелькнувшее, подобно звездной комете, облегчение.
Этот мужчина в дни абсолютной тоски был единственным обстоятельством, которое помогало держаться на плаву. Встречи с ним, даже случайные и мимолётные, дарили эмоций во много раз больше, чем ты могла бы испытать в чёртовом парке аттракционов за целую неделю. Каждый раз, когда он появлялся, мир вокруг начинал пестрить насыщенными, кричащими красками.
Ханма не был оазисом спокойствия в объятой бурей пустыне. Он не был аллегорией умиротворения, не был образцом благоденствия среди хаоса и не был примером безмятежности. Шуджи был кем угодно, чем угодно, но только не этим. И тебе, погрязшей в повседневности, нравилось выныривать из болота рутины вместе с ним.
Вы познакомились достаточно давно, чтобы с уверенностью сказать, что знаете друг о друге всë, но недостаточно, чтобы заявить о том, что близки друг другу. Парадокс, с которым следовало мириться, как бы не было обидно и неприятно.
Ханма был не тем человеком, который сидел на одном месте. Когда вы уже начали узнавать друг друга лучше, он прямо заявил о том, что общение с тобой может ему попросту наскучить. Он был из того типа эгоистичных людей, которые заводят какие-либо отношения просто для того чтобы перебрать все скелеты в людских шкафах, а после, узнав все секреты, ранее таящиеся за десятью замками, пойдëт своей дорогой. Ты это поняла ещë в ваш первый "перерыв", когда Ханма испарился как утренний туман, перестав отвечать на сообщения, отправляемые тобой тоннами.
Всякий раз он исчезал, но возвращался, и тебе почти никогда не удавалось узнать, чем он занимался. Тебя съедало разочарование, но злиться на него слишком долго было не в твоих силах. До определённого момента.
- Миленькая футболка, - первым делом хитро подмечает он, на что тебе хочется фыркнуть. Смущение спрятать удаётся не сразу, поэтому ты просто отворачиваешься, проходя вглубь квартиры, но оставляешь дверь открытой. Для него.
Кто бы мог подумать, что он вспомнит про эту старую тряпку. Он дал её тебе в один из тех вечеров, что вы проводили вместе в его квартире – такой же разваливающейся пятиэтажке, как и твоя собственная. Тогда же, в потянутой сумраком спальне, ты впервые уделила особенно пристальное внимание исследованию не только скромного интерьера, но и персоны, обращающейся к тебе тогда непривычно нежно и непозволительно трепетно.
Мужчина заходит внутрь, как к себе домой, стягивает мешковатую оливковую куртку. Тем не менее, обувь не снимает, на что ты едва ли обращаешь внимание. Ты садишься на уже потёртый диванчик на кухне и отводишь взгляд к окну - просто не знаешь, как начать разговор, хотя губы на долю секунду дёргаются, чтобы задать главный вопрос.
"Где ты был?"
Пока не спрашиваешь, терпеливо ожидая его слов. Не оправданий, потому что их от Ханмы не дождешься, даже если наступит конец света.
А может, он уже наступил?
- Ветер пиздец сильный, я бы выпил чего-нибудь горячего, - голос Ханмы хриплый от регулярного потребления никотина. Ни намëка на нерешительность или неловкость с его стороны ты не наблюдаешь. Поведение мужчины всегда вальяжное, нарочито небрежное. Сотканный годами образ неприступного он не рушит – Есть что-нибудь?
- Попробуй найди.
Ханма смотрит на тебя прямо, словно пытается угадать что твориться у тебя в голове и считать малейшие колебания в ровной интонации. Он тянется к настенному шкафчику, хлипкие петли которого держались на одном лишь честном слове. Вызов мастера всегда откладывался в силу круглогодичных забот, изящно скрывающих за обтекаемой формулировкой беспросветную лень обладательницы квартиры. Обычный утренний подъем стал задачей непосильной.
Приглушëнный смешок раздаëтся в кухне громовым ударом молота. Ты склоняешь голову набок, со снисхождением наблюдая за бессмысленными попытками мужчины найти в закромах заварной чай. Не найдëт. Оба прекрасно знаете - ты терпеть не можешь травянистые настои любого сорта и качества, предпочитая горький вкус кофейных зëрен на языке.
- Что не так? - наконец спрашивает он, закрывая шкаф. Очевидно, уловил перемену в настроении, сопоставив обстановку с опытом прошлого общения, когда ты была приветливой, энергичной и полной энтузиазма. Тебе хочется думать, что эти качества ещё не превратились в гниющие листья, вот-вот готовые сорваться с фасада личности. Ты молчишь, боясь, что если откроешь рот единожды, не сможешь сдержать тот словесный поток, который хочешь обрушить на него подобно цунами. - Мне самому догадаться?
Вопрос лишëн грубости, несмотря на выбранную формулировку. Едва ли можно вспомнить хоть одну ситуацию, в которой ты была вынуждена терпеть на себе его откровенное недовольство или язвительные ремарки, хотя волей-неволей становилась свидетельницей чужого негодования. Сказать, что ты боялась оказаться на месте несчастного – не сказать ничего.
- Тебя долго не было.
"Я скучала".
- Думала, ты умер. Знаешь, очередные разборки, в которых ты уверен, что победишь.
"Почему ты ушёл, когда я в тебе нуждалась?"
Вы не встречались. Эта истина укоренилась в разумах обоих, несмотря на то что позволяли вы друг другу порой значительно больше, чем следовало бы в ваших отношениях. Чувствовали гораздо больше, чем стоило бы при таком непостоянстве. Ты практически не имела права реагировать на него так остро, но…
Черт возьми, он пришёл всего несколько минут назад, а ты уже ощутила глоток свежего воздуха, словно до этого находилась на дне неподвижного величественного океана, где лёгкие медленно наполнялись мутной, разъедающей ткани водой.
-Тем не менее я тут, живой и относительно здоровый. - Ханма кривит губы, взмахивает рукой, на которой ты успеваешь разглядеть несколько порезов, на которые указывают бинты с едва заметными пятнами крови. На запястьях, тонких и бледных, угадывались очертания тёмных татуировок: преступление и наказание. Ты почти успела соскучиться по тому времени, когда невзначай могла проводить по аккуратным линиям кончиками пальцев.
- Вижу, - сухо заявляешь ты, когда сердце сжимается от вида его ран - не первых, да и, скорее всего, не последних. - Это должно меня успокаивать?
Он скосил взгляд на пепельницу, после чего вновь посмотрел на тебя, но уже более серьёзно, осознанно. Это было чем-то неправильным, нетипичным для его часто наплевательского и пылкого состояния. Ханма указал на стеклянную ёмкость, где валялось несколько окурков и горстки пепла.
- Это ещё что за дерьмо?
- Я думала тебе знакомо слово "сигареты". На моей памяти ты часто их употреблял. Когда это было? Мм... Месяцев пять назад.
Между строк сквозит горький укор, скрыть который даже не пытаешься. Мужчина напрягается, линия челюсти очерчивается яснее. Шуджи далеко не дурак, отсутствие высшего образования не исключает его способности проводить банальные причинно-следственные связи. Распознавание своих и чужих эмоции не составляло большого труда, а понимание намерений собеседника, его мотиваций и желаний позволяло использовать знания для наилучшего взаимодействия. В первую очередь выгодного для него самого.
Считывать тебя со временем стало донельзя просто – с тем же успехом можно было открыть учебник, где автором будут даны точные определения, формулы и примеры. Прежде Ханма мог не понимать логику твоих действий и поступков, что, в общем-то, и подогревало интерес, однако так не могло длиться вечно, особенно когда ты сама стремилась открыться ему как можно быстрее.
- Я понял что это сигареты, не делай из меня идиота. Я спрашиваю, что эта дрянь забыла в этой квартире.
Вопрос парня до абсурдности смешон в возникших обстоятельствах, однако сосредоточенное выражение лица напротив душит, едва зародившуюся в недрах воспалённого сознания иронию. Тяжёлое молчание окутывает комнату, заполняет дистанцию вязким дёгтем недосказанности.
Он выдыхает – протяжно и устало.
- Почему ты не позвонила? - хмуро спрашивает он. Если при входе в знакомые апартаменты он ещё мог сказать о дурном расположении духа, то сейчас проблемы видны на лицо. И удовольствия от осознания твоей слабости он ни на йоту не испытал.
- А был смысл? - ты напряжённо отвечаешь, упрямо прожигая глазами стоящую рядом столешницу. - Ты вечно исчезаешь куда-то. Пропал на такое долгое время, а теперь вернулся и ради чего?
Мужчина делает решительный шаг вперëд, вынуждая смотреть на него снизу вверх. Его рука, с аккуратно выбитым иероглифом «наказание», быстро находит твой подбородок. Пальцы сжимают нежную кожу - не сильно, но достаточно, чтобы всë твоë существо сконцентрировалось лишь на нëм.
- Я не отрицаю факт того, что не связывался с тобой. Но это не первый раз, а в предыдущие ты так ничего и не сказала по поводу утверждения наших... - Он на пару мгновений замолчал. Его брови сошлись у переносицы, губы сжались в тонкую линию, будто слово, произнесëнное далее, извечно приносило ему физические страдания. - Отношений.
Ханма никогда бы не подумал, что, будучи человеком свободного полëта и не терпящего постоянства, он будет стремиться вернуться куда-то. Это так глупо – заботиться о ком-то кроме себя, беспокоиться о чужом благополучии, ставить другого человека в безусловный приоритет. Он просто не был создан для серьёзных отношений, требующих фиксации на одной-единственной.
Но появилась ты. И он впервые подумал, что может жить иначе. Встречаться не ради пары интенсивных ночей, наполненных нетерпением и диким желанием, а просто ради общения, присутствия кого-то до безумия важного. Шуджи терпеть не мог разговоры по пустякам, но тебя мог слушать вечность – вид того, как ты склонялась над ним и перебирала крашенные светлые пряди, пересказывая незначительные события дня, пока он лежал у тебя на коленях, был самым очаровательным за всю его жизнь.
- Ты выглядишь жалко, милая. Ты знаешь? - он проговаривает спокойно, почти с родительским нравоучением.
К глазам подступают слëзы, хотя ты даже не понимаешь, чем они вызваны: щемящей грустью, непреодолимой злостью или тягучим отчаянием. Ты пытаешься сморгнуть влажную пелену, упрямо смотришь на мужчину, искренне силясь не выдавать ужаленные его словами остатки самолюбия.
- Ты не подпускала меня к себе, всë время метала меня между надеждой и провалом, и с самого начала не говорила ничего по поводу установления между нами каких-либо обязательств. Теперь же, когда тебе стало плохо, ты решила поставить меня в позу пьющего оленя? Извини, но это так не работает.
Его пальцы следуют чуть выше, скользя по скуле, касаясь чувствительной мочки уха. Внутри ты чувствуешь короткое замыкание, электрическим разрядом, пронёсшееся по венам, но ты позволяешь себе только слабую дрожь, вызванную теплом его кожи.
- Если ты так жаждала моего внимания, если нуждалась во мне так сильно... - продолжает он, пока его рука следует от подбородка вверх в щеке. - Почему не написала мне? Просто, блять, не поставила в известность?
- Боялась, что ты тогда точно не вернëшься, - шепчешь ты неуверенно, отрывисто, не только ему, но и самой себе. Стараясь разобраться в том, что сидело глубоко внутри, когтями вцепившись в изнеженную душу. – Покажусь не такой интересной как раньше, ведь сейчас меня вообще ничего не трогает. Кому я такая нужна?
- Если ты не будешь давать знать о том, что хочешь быть желанной, то никому, - подтвердил он легко и слегка усмехнулся, когда ты по-детски шмыгнула носом. Мужчина слабо щелкнул тебя по лбу. – Когда я тебя подводил, в конце концов?
- Каждый раз, когда уходил, - бурчишь ты, и в какой-то мере тебя даже одолевает неловкость от столь искреннего признания. - Как думаешь, как долго ты ещё будешь рядом, пока не поймёшь, что моя "батарейка" сломалась?
Ханма усмехается, прикрывает глаза, недоумевая, как ты до сих пор можешь думать о том, что он способен покинуть тебя навсегда. Он, конечно, ублюдок каких только поискать, но не настолько, чтобы причинить тебе боль подобного масштаба. Отчего-то его одолевает уверенность в том, что теперь уйти он сможет исключительно по одной причине, и она определенно не будет заключаться в его личном волеизъявлении.
Шуджи нагибается ниже к тебе, однако из-за разницы в росте тебе всё равно приходиться запрокидывать голову. До тебя доносится запах табачного дыма, что гораздо роднее того, к которому ты пристрастилась, и едва заметный намёк на мятную жвачку, коей он всегда старался перебить вкус никотина – ради тебя, разумеется. Его дыхание опаляет губы, слабость кружит голову.
- С этой минуты ты заканчиваешь со всей этой хернëй, - говорит он с расстановкой, пока его глаза скользят по твоим устам - тоска по ним оказалась значительно больше, чем он мог бы представить. - Слышишь?
Борьба как с апатией, так и с депрессией требует безумного количества сил, мужества, решительности. Ханма не ждёт от тебя ежесекундного прозрения и возвращения к прошлому темпу жизни. Однако он готов сделать всё ради того, чтобы ты выбралась из тисков своих мыслей.