В левом крыле отдела магического правопорядка, что целиком занято Авроратом, как всегда неспокойно. Будни или выходные — не важно, это пространство никогда не спит. И даже сейчас, едва одна порция людей успела смениться другой в своеобразном зацикленном круговороте, здесь царит настоящий хаос. Работа кипит несмотря на выходные. Все это: от стаканчиков дешевого утреннего кофе на выстроенных ровными рядами рабочих столах до невыспавшихся лиц и пары ожидающих на деревянных скамьях свидетелей — являет собой огромный, дышащий потом и кровью организм. Механизм под названием «закон» с множеством разноразмерных шестеренок, одной из которых являюсь и я.   

Шумный центр обращений, расположенный через пару толстых стен от нашего отдела, в последние годы ежеминутно обрабатывает входящие звонки, письма и патронусы о правонарушениях разной степени тяжести: неправомерное использование магии, случайно брошенные проклятия и многое, многое другое, в том числе и убийства. Информация о последних сразу же направляется Томасу Эбботу, а уже он, в свою очередь, оперативно просматривает материалы и делегирует расследование подходящему аврору. Волшебный Лондон хоть и развивается во многих направлениях, но одновременно с тем становится все более неспокойным местом. 

Следствие ли это любого прогресса? 

Возможно.

— О, Гермиона! — восклицает Джо, заметив меня в коридоре. Мягкий голос заставляет обреченно вздохнуть и ненадолго задержать кислород внутри. Раз-два-три. — Доброе утро, — вместе с теплым, тягучим приветствием она широко улыбается мне и лишь на долю секунды бросает отдельный кроткий взгляд в сторону Малфоя, которого прежде видела лишь на газетных колдографиях. 

— Разве у тебя сегодня не выходной, Палмер? — спрашиваю на ходу.

— Я поменялась сменами с Максимусом. Его бабушка отмечает столетие, представляешь? Это что-то невероятное! Прожить столько казалось мне раньше невозможным, — подстраиваясь под мой быстрый темп, отвечает она, а я уверена, что бабушка того самого Максимуса «отмечает» столетие последние несколько лет подряд. Интересно, когда этот предлог для внеурочного выходного уже перестанет работать? — Я вообще-то ждала тебя в Архиве с самого утра.

Худые ноги Джоанны Палмер, закутанные в кричаще-красные колготки, передвигаются сейчас так быстро, что до тошноты рябит в глазах. Эта девушка никогда не откажется от возможности поговорить, даже если для достижения данной цели придется пробежать ежегодный лондонский полумарафон. Больше бессмысленной болтовни в этой жизни она, кажется, любит только пончики в глазури из белого шоколада. Как сейчас помню: в свой первый рабочий день вместе с запрошенными делами она притащила в отдел и их. 

Слишко приторно, на мой вкус. Но в этом вся Джо. Ее всегда и во всем с избытком. Всегда слишком. Держать от ее ураганного темперамента, порой непроизвольно вызывающего улыбку, кажется логичным решением. 

На самом-то деле я считаю крайне странным, что такая, как Палмер, стала министерским архивариусом. Из-за этой работы в окружении бумаг разных форм и содержаний она в прямом смысле испытывает дефицит в столь необходимом для нее общении наряду с витамином D. Мне легче было бы представить работающей в Архиве себя, но никак не Джоанну, что сразу же после выпуска из Хогвартса отчего-то связала жизнь с пыльными пронумерованными полками. Она никогда не объясняла свой выбор. Или, правильнее сказать, я никогда не спрашивала этого. В любом случае, Джо — двадцатилетний ребенок, нуждающийся во внимании и приключениях, но никак не в куче досье, улик и других вещах, не обладающих способностью поддержать диалог. 

Факт.

— Так вот, — продолжает она, когда я никак не реагирую на ее последнюю фразу, — я ждала, что ты зайдешь за документами, но на часах было уже десять. Обычно ты заглядываешь раньше, особенно после запроса с пометкой «срочно». Поэтому я подумала: а может, у Гермионы выходной? Но это прозвучало так нереалистично, почти абсурдно даже в мыслях, — хихикает Палмер, а после поспешно прикрывает рот ладонью. — Ох, то есть… — на мгновение она замолкает, смущаясь собственной реакции, и в этот момент я успеваю незаметно оглянуться на Драко. Уголки его молчаливых губ слегка приподняты. Малфоя, к моему удивлению, забавляет звонкое щебетание девушки. — Я просто хотела сказать, что у тебя же почти нет выходных. Это все знают, да? Не то чтобы ты не могла отдохнуть, но обычно Гермиона Грейнджер всегда тут и…

— Джо, — строго одергиваю.

Под звук моего голоса ее округлые плечи дергаются вверх, чтобы подобно страусу втянуть шею и спрятать беспокойную голову, но несмотря на это Джоанна все равно продолжает говорить:

— Архив — не самое популярное место в выходные. Поэтому я решила размяться. Движении — жизнь! К тому же, на этой должности подобная возможность выпадает не каждый день. Еще и с самого утра! Что за подарок небес, верно? А с этим ценным грузом, — тараторит, плотнее прижимая к груди стопку черно-белых папок, — считай, тренировка на выносливость с дополнительным весом. Не придется потеть на дорожке лишние полчаса. Ты же знаешь: от Архива до любой точки Министерства — путь не близкий, а к вам так тем более. И...  

— Джо, — говорю уже громче, останавливаясь у кабинета в конце коридора. Мне хочется поскорее войти внутрь, где, очевидно, нагрузка на органы слуха снизится на пару децибел. 

— Поняла-поняла, — быстро вставляет, не дожидаясь очередного замечания. — Прости! Вот то, что ты просила, — она протягивает мне отчеты о последнем вскрытии, поправляет спавшую на глаза косую челку, но так и не перестает болтать: — Если еще что-то понадобится, сразу поставь в известность! Говори, не стесняйся. Я даже могу принести все сама, чтобы ты не тратила время. Не отвлекалась и вообще…

Увидев мой тяжелый взгляд, Палмер пару раз беззвучно глотает воздух и наконец умолкает. Хлопает длинными каштановыми ресницами и прикусывает нижнюю губу, чтобы вновь не сорваться. От этого нервного действия ее передние зубы, что заметно длиннее остальных, смешно выглядывают наружу. Знакомо. Некоторое время я страдала подобным дефектом, и потому в детстве папа звал меня ласковым «зайчик». 

— Хорошего вам дня! — произносит Джоанна и как прежде спешно начинает шагать в сторону, откуда мы только что пришли. 

На прощание я вновь прохожусь взглядом по клетчатой юбке и другому более нелепому красному предмету гардероба. Каждый год с наступлением сентября ужасные цветные гольфы до колен сменяются такими же ужасными пестрыми колготками. Возможно, цвета соответствуют дням недели, прям как нижнее белье или носки в наборах для забывчивых детей.

— Какой же ребенок… — выдыхаю себе под нос.

— Заходим? — подает голос Драко впервые после того, как мы покинули здание Мунго. 

В ответ я лишь смотрю на него, медленно размышляя. Теперь то уж точно в полной мере осознавая, что он — моя настоящая тень. Черная, всепоглощающая и примыленная к ребристой подошве осенних ботинок. 

Все его молчание до этого момента — не более, чем показательный приступ покорной тактичности. Всего лишь очередная уловка. Ширма. Он понимает, что его маленькое исчезновение выбило из меня последние крохи терпения, и теперь просто избегает возможных последствий. Малфой не переживает о моем ментальном состоянии, — ни о чьем состоянии, — он всего лишь не хочет лишних проблем. Подставляться под удар — не его стиль.

Отвернувшись, я закусываю израненный кончик языка, почти дергаюсь от вспыхнувшей болезненной пульсации и открываю дверь, сразу же проходя внутрь.

Беспорядок в комнате расследований указывает на наш полный провал по текущему делу и сильно бьет по моей собственной гордости. В очередной чертов раз. 

В последнее время сглатывать боль посторонних кажется все более неправильным выбором, хотя… В этом вопросе у меня уже нет права голоса. Я знала, на что иду. Сама выбирала. После войны я осознанно приняла решение быть именно здесь. Ни в каком ином месте из щедро предложенных Министерством в качестве благодарности.  

Я просто не хотела больше ни о чем сожалеть.

В теории все куда радужнее.

На практике, увы, мы имеем то, что имеем.

— Я введу тебя в курс дела, — начинаю, стряхнув грузные мысли, и скидываю тяжелое пальто на квадратную спинку стула. — Укажу на важные детали, но также ты самостоятельно должен ознакомиться со всеми материалами, к которым предоставил тебе допуск Кингсли. Будь максимально внимателен. У нас есть время до семи, — договариваю и хмурю брови, видя, как Драко осматривается по сторонам, слушая о своих обязанностях слишком поверхностно. Хочется, чтобы он уже выбрал место для своей важной задницы и стал более сосредоточенным. Если это вообще в данном случае возможно. — Тебе все понятно, Малфой?

Ответа не следует.

Ну конечно. 

Зачем?

Он хватает ближайший ко мне стул и, отодвинув его с режущим сухожилия скрипом, присаживается, вытягивая длинные ноги к стене. Темные классические брюки приподнимаются выше крепких щиколоток, а под раскинувшимися полами пальто проглядывается черная рубашка. Все-таки в выделенной Драко квартире лежал универсальный комплект одежды на смену тюремной робе. Возможно, даже несколько.

Я не была до конца уверена, но догадывалась: Эббот ни за что бы не разрешил отправиться пожирателю за покупками самостоятельно. И зачем тогда они вообще разблокировали его счет в Гринготтсе?

— Ты более чем внятно выражаешь свои мысли, — безмятежно улыбнувшись, наконец произносит Малфой. — Я весь во внимании.

Хочется разбить эту его убийственно-спокойную интонацию.

— Досье всех жертв перед тобой, — проглотив раздражении и убедившись, что он не занят посторонним, говорю я. — Внутри — колдо с мест преступлений и отчет о допросах родственников. Другие необходимые тебе материалы находятся в папках сбоку, — указываю рукой в нужном направлении, а затем кладу ладонь на металлическую рамку доски, продолжая: — Тут отработанные теории. К сожалению, ни одна из них пока не оказалась жизнеспособной.

Произнести последнее оказывается сложнее, чем я могла представить. Признавать свои ошибки совсем не легко, но так откровенно обнажать слабости Министерства, Аврората, да и отчасти свои перед Драко Малфоем ощущается как трудность, помноженная на чертову сотню. 

Я с горечью рассматриваю записи, сделанные синим и красным маркерами. Неровные линии, оставленные мной и Виктором кружат из стороны в сторону, но всегда упираются в тупик. Ни одного успешного решения. Впервые за годы службы ни одной по-настоящему весомой улики. Лишь сплошное множество вопросов без должного количества ответов.

— Первое убийство произошло еще весной. Патрик и Мартин Уолтерс, — говорю я, когда Малфой раскрывает первое досье жертвы.

— Родственники или однофамильцы?

— Братья, — слетает с губ, прежде чем он успевает обнаружить это в документах. — Они снимали квартиру на Роджерс, оба состояли на службе в Министерстве. По заявлению коллег, друзей и родственников, никогда не были замечены за ссорами — как между друг другом, так и с посторонними. 

— Но?

Точно.

Всегда есть это мешающее «но».

— Но все же Патрик перерезал горло Мартину, когда тот готовил им кофе перед работой, а после всадил этот же нож и себе в сердце, — воспоминания о том, сколько засохшей крови было на маленькой светлой кухне, заставляют мурашки ползти между ребер. Мы нашли их только утром следующего дня. Шторы, столешницы, тумбы и мозаичный пол цвета лазури щедро пропитались красным. Кровь забилась во все доступные щели, пока кофемашина из раза в раз подогревала оставленный на произвол судьбы утренний фильтр. — Один точный удар по самую рукоять — и смертельная кровопотеря менее чем за минуту. Также в квартире найдена записка, в которой старший Уолтерс признается в убийстве брата и неспособности вынести жизнь без него. 

— Получается, дело раскрыто, cerise.

— Следующее убийство, — продолжаю я, игнорируя откровенную издевку и глупое французское прозвище. Я совсем забыла посмотреть что оно значит. Но это не так важно. Самое что ни на есть неважное на фоне остального. — Магдалена Стэнфорд и ее подруга Фелиция Смит. Стэнфорд проломила ей череп в своей квартире на Чарингтон, что находится…

— Полагаю, где-то совсем рядом с прошлым местом преступления, — Малфой больше не выглядит безучастным, он придвигается ближе к столу, при этом не отрывая взгляда от доски, на которой, меж снимков и имен, виднеется карта с четырьмя главными улицами вокруг небольшого парка Блэк-Холл. Это карта того самого Черного квартала, коим окрестили его журналисты «Пророка».

— Верно, соседняя улица. В тот вечер они собирались на открытие в ресторан «Лука», — вспышка в памяти: Падма звала меня туда. Итальянская кухня. Новое прочтение классики от известного шефа Массимо Боттура. — Бронь за месяц и множество восторженных переписок в ожидании, а в итоге вместо ужина — более десяти ударов по затылку.

— Что с Мадлен? 

— Магдаленой. Ее звали Магдалена, — резко поправляю ошибку. — Повесилась в гостиной. Использовала ремень с собственного платья, — на этот вызов первым приехал Крам, но мне хватило и нескольких цветных снимков, чтобы кончики пальцев онемели от увиденного. Опять литры темной почти черной крови, но теперь уже приправленные удушливыми фиалковыми бороздами на тонкой шее. — Записка аналогичная: признание и нежелание жить с мыслью о совершенном. После них промежуток затишья резко сократился: начали убивать по две пары в месяц. Модель поведения одна и та же: жертвы всегда не просто знакомы — они по-настоящему близки. На текущий момент у нас на руках двенадцать трупов.

Двенадцать.

Ровно шесть раз по два.

Два-два-два и снова.

— Все это, безусловно, ужасно и странно. Но, Грейнджер, — голова Драко склоняется в сторону, последний раз сканируя карту расследования. Платиновые пряди касаются широкого лба, — я все еще не понимаю чем могу быть полезен. Я не понимаю, почему вдруг вы стали подозревать Беллатрису?

Резонно.

На данном этапе, будь я на его месте, задала бы такой же вопрос. Просто убитых маглорожденных и нам было недостаточно. Эта мысль проскальзывает на удивление легко, и от осознания подобного становится тошно. Не будь убийства массовыми, дело бы быстро замяли. 

— Помимо того, что все волшебники из семей маглов и никогда ранее не привлекались, — говорю я, прочистив горло. Кашель скачет где-то на корне языка, — у нас появился свидетель.

Я замолкаю. Всего на мгновение, чтобы облизнуть пересохшие губы, безрезультатно сглотнуть липкий комок слюны и лучше распробовать это слово на вкус. Свидетель. От подобного впервые за прошедшие месяцы пахнет надеждой.

Главное, чтобы не как всегда ложной. 

— Это мужчина, — расплывчато начинаю вновь я, после чего уточняю: — Достаточно известный волшебник преклонных лет. Он утверждает, что видел женщину, похожую на Лестрейндж. С его слов, она выходила из квартиры, что позже стала местом преступления.

— И что же он там делал?

— Гулял.

— Гулял? — темные брови Малфоя приподнимаются вверх, а после в недоверии сходятся на переносице. 

— Да.

Драко долю секунды колеблется. Разбирает по нотам уверенность в моем коротком утверждении. Зрачки гуляют вправо и вверх, но быстро возвращаются в исходное положение.

— Что с ним не так? — звучит новый вопрос.

— Он полностью чист. Мы все проверили.

— Избегаешь прямого ответа, — заключает Малфой. Он стучит по кончику носа, затем касается подбородка, задумчиво растирает кожу и уже знакомо скользит указательным пальцем по шраму на губе. — Чист — это, конечно, замечательно. Но что с ним не так? — произносит, с нажимом выделяя каждое слово. — Если он видел Лестрейндж так же, как я сейчас вижу тебя, у вас бы не осталось сомнений. Но ты… — серые глаза врезаются в тело подобно хлесткому удару. — Ты чего-то не договариваешь.

— Локонс. Это Локонс, — оглашаю на выдохе нелицеприятную правду. 

Я и не собиралась скрывать, это глупо, но предполагая, какая реакция на эту информацию последует, откладывала до последнего.

— Златопуст Локонс? Разве он не сошел с ума еще во времена нашей учебы в Хогвартсе?

— Он длительное время проходил лечение и был признан Визенгамотом вменяемым. 

— Допустим, — бросается фразой так, будто отмахивается от назойливой мухи. — И что же он там делал? В то самое время.

Стандартный вопрос, что задал бы каждый вплоть до обывателя. Убийцы часто эгоцентрики. Часто не могут держаться от собственных же «шедевров» на расстоянии. Виктор, конечно же, уточнил эту важную деталь у Локонса в первую очередь после его внезапного письма в Аврорат. Верить на слово — никто не собирался.

— Он живет неподалеку и часто кормит бездомных кошек. 

Сомнительное алиби, если бы не четкая запись с камер в переулке. Златопуст вполне ясно попал в объектив под разными углами обзора.

— Сумасшедший любитель кошек, который якобы видел женщину, похожую на мою покойную родственницу, — подводит свой личный итог Драко. — И вы действительно верите в это? 

«Верю», — хочется швырнуть ему в лицо.

Верю так же, как в стойкий запах кошачьей мочи, оставшийся в допросной после визита Локонса.

Злоба сковывает мышцы, но лишь на пару дыхательных циклов. Он отчасти прав. Если бы Малфой с самого начала вместе с нами бился о бесконечные запертые двери, не имея никаких подсказок, его голос наверняка источал бы сейчас чуть меньше сомнения и упрека. Но он не был. И в данном контексте мне более чем понятен сквозивший в голосе Драко скепсис. Не будь за плечами этих пяти безрезультатных месяцев следствия, и я рассуждала бы также: верить словам чудаковатого профессора и горе-писателя, что некогда был озабочен исключительно собственной притворно-героической личностью, а после с большой натяжкой признан дееспособным — верх невежества для Министерства. Златопуст, хоть и частично потерявший воспоминания, остается собой — непроходимым нарциссом. В теории ему не составило бы труда воспользоваться удобной возможностью привлечь к себе такое излюбленной прежде и с годами утраченное внимание. Увидеть Беллатрису Лестрейндж на волне громких статей в СМИ — буквально подарок для изнывающего от жажды истероида. 

— Выбирать, знаешь ли, не приходится, — отвечаю я, растирая одной рукой напряженную шею. Холодная ладонь приятно скользит по коже. — Но я лично просмотрела его воспоминания, и та женщина… Я почти на сто процентов уверена, что это Беллатриса.

Она идеально подходит под хорошо знакомый мне образ, если накинуть отпечатавшейся в памяти Лестрейндж с десяток не самых приятных лет скитаний.

— Мне нужно будет посмотреть самому. 

— Копия воспоминаний уже у нас, — произношу и впервые за последние десять бесконечных минут усаживаюсь на стул. — Сможем посмотреть в конце дня и…

— Нет, — безапелляционно. — Мне нужен только оригинал.

— Я подумаю, — говорю это только бы не соглашаться с ним так скоро. Не прогибаться под его приказной тон, как послушная собачонка. Малфой — еще больший перфекционист, чем я ожидала.

Он коротко кивает в ответ, думая о чем-то своем. Принимает подобный расклад и вновь с напором вовлекается в диалог:

— Что насчет магии в доме? Следы в квартире, на палочках?

— Они убивают себя как маглы, — и в этом я тоже вижу явный подтекст. Очевидную связь с убеждениями пожирательницы признанной умершей. — Палочки на месте. Никаких непростительных. Почти ничего, только небольшой след незнакомой нам магии на коже некоторых из погибших. Он настолько незначительный, что в Мунго сначала посчитали его просто остаточным выбросом. Чем-то вроде посмертной реакции тела волшебника на насилие. Лишь спустя время мы отследили некоторую связь. Она не ясная, но она есть. Частицы, если и остаются, то всегда одинаковые. И только на одном из двух трупов. 

— На том, кто убивает? — осторожно озвучивает предположение Драко и попадает точно в цель. Чертовы десять очков из десяти.

Невероятно.

— Откуда ты знаешь?

— Всего лишь теория, — сразу же подхватывает он. Слишком быстро. — Возможно, их заставляют, — очередная стремительная догадка. — Это точно не Империус?

— Нет, состав магии совершенно другой. След от такого сильного заклятия был бы слишком очевидным, и мы бы…

— Знаешь что я думаю, Грейнджер? — не дослушав, продолжает он. Руки непроизвольно сжимаются под столом вокруг острых коленок от подобной бесцеремонности. — Я думаю, Белла мертва, старику Локонсу пора заменить очки, а вы зря организовали мне бесплатную прогулку из Кроус-Хилл. Но я, признаться, бесконечно рад такому стечению обстоятельств. Возвращаться обратно так скоро будет даже грустно.

— Малфой, — вырывается гневно.

— Не отворачивайся от правды. Давай рассмотрим все предложенные варианты, — Драко склоняется над столом, стремительно придвигаясь ближе к моему лицу и не прекращает своего монолога: — Они, возможно, неприятны тебе и твоим маленьким друзьям аврорам, понимаю, но, знаешь ли, это вполне реально, — слова ударяются о стены как тяжелый молоток в зале суда. Малфой давит. Он давит-давит и давит, ожидая глухого хруста чужих убеждений. — Просто вы любите делать крайними пожирателей. Пожиратели стали страшилкой на ночь. Нас удобно обвинять во всех смертных грехах, а также пугать детей, чтобы те ели свою склизкую переваренную овсянку до последней гребаной ложки, но… Как по мне, более логичный вариант такой: в городе завелся серийный убийца. Кто-то новый и в крайней степени извращенный. 

— Слишком много совпадений, — неосознанно понижаю голос до опасного шипения. Нас разделяют сантиметров десять. Я знаю, он видит, как я медленно начинаю закипать. Опять. — Слишком реальная зацепка с тем, что видел Локонс.

— И чем же она так реальна? Подскажи мне, а то я в упор не вижу этой столь очевидной связи. Зато я вижу, что какой-то старик рылся в мусоре, позабыв выпить парочку таблеток, или же наоборот, хлебнув рома перед обедом. Вот и вся ваша реальность, — припечатывает напоследок.

— Это хоть что-то. Многие записи с камер, что мы запросили у магловской полиции, были повреждены. Каждый раз вход в дом или квартиру попадал в слепую зону. Я не верю в подобные случайности.

— Хорошо, — Малфой кивает, вместе с тем легко откидываясь на спинку стула. Она тут же жалостливо скрипит от неожиданно мощного толчка. — Допустим. Представим на одну лишь секунду, что это она. Страшная Беллатриса Лестрейндж восстала из мертвых и пошла лить кровь на улицах ненавистного города, — он усмехается и толкается языком в уголок рта, что уже растягивается в улыбке. — Зачем? Почему сейчас? Почему не пять лет назад или раньше? Зачем ждать десять блядских лет, чтобы взяться за старое?

— Потому что она сумасшедшая! — тяжело дыша, бросаю в него я. — Потому что ненавидит людей. Ненавидит маглов, но еще больше волшебников, что обделены, по ее нескромному мнению, чистой кровью, и порочат общество одним своим существованием. Разве это не так? Разве не ты на пару с ней пытал маглорожденных? Или мне лучше сказать грязнокровок, чтоб звучало привычнее?

Самодовольная улыбка меркнет на его лице, сменяясь маской холодного безразличия. Колет ли подобная правда его хоть немного? Там, внутри. Пропускает ли его сердце удар в то время, как мое тахикардически ускоряет бег? 

Я делаю глубокий вдох, желая вернуться к более спокойному разговору. Считать противотревожные десять получается с трудом. Я из последних сил хватаюсь за хрупкое равновесие, ведь эмоции не помогут. Никогда не помогали. 

Мне просто нужно все это принять. Принять его на ограниченно количество дней. Перетерпеть и поскорее закрыть дело, а сейчас рассказать Малфою о последней важной детали расследования. После обязательный тайм-аут хотя бы на пол часа, чтобы позавтракать, разгрызть пару вишневых леденцов и побыть в одиночестве.

Побыть нормальной.

Я уже собираюсь раскрыть перед ним новую папку с именем Энтони Коллдуэла, но телефон в кармане пальто громко звенит входящим сообщением, забирая все внимание на себя.

Вселенная никогда не прислушивается к ее жителям. Она и сама знает, когда пора устроить перерыв и потому, гаджет, вытянутый из кармана, проходится очередной вибрацией от ладони до запястья, подсвечиваясь коротким пуш-уведомлением.

Виктор:

Свободна сейчас? Я поднимаюсь в отдел. 

— Продолжим через двадцать минут, — вставая из-за стола, говорю я. 

— Я буду ждать сколько потребуется, Грейнджер, — бесцветно произносит Драко, доставая из кармана пачку «Мальборо». — Ведь очевидно, что ты еще не все мне рассказала.

⸻

— Привет, — выдыхаю я, делая последний шаг навстречу Виктору.

— Ну привет, — тонкие губы, обрамленные щетиной, что за последние месяцы уже успела перерасти в аккуратную бороду, тянутся в улыбке. — Все прошло успешно?

Можно ли в действительности назвать тот факт, что Драко Малфой все еще под моим контролем, успехом? Наверное, стоило бы ответить уверенное «да», но в данный момент я просто не готова начать разговор, что последует за этим утверждением и обязательно окажется неприятно длительным. Потому я прикрываю веки и несильно тяну Крама за руку в небольшую выемку между двумя пустующими на выходных кабинетами, куда вместе с любопытными взглядами не проникает и тусклый министерский свет.

Мы в тени от окружающего.

Как и наши не до конца ясные отношения.

Одно я знаю наверняка, они туманны и совершенно точно не подпадают под категорию стандартно-романтических, хотя, возможно, время от времени и выглядят так в глазах не слишком внимательных окружающих. Мы часто делим чашку кофе и сигарету на двоих, приветливо здороваемся и никогда не прощаемся на громкое «навсегда», мы время от времени засыпаем вместе, иногда с отчаянием целуем друг друга среди ночи, но, в сущности, нас связывает не так уж много. Больше прошлого, чем настоящего и оттого я каждый раз немного стесняюсь собственных же излишне эмоциональных жестов. Прям как сейчас. Пока Виктор крепче сжимает мою холодную ладонь в своей невозможно горячей, я, не раздумывая, придвигаюсь вплотную и утыкаюсь лбом в сгиб между крепким плечом и шеей. 

Пахнет теплом и безопасностью. 

Так по-особенному знакомо.

Так порой необходимо.

Привычная, почти ставшая родной человечность, приправленная бергамотом, быстро затекает в носовые пазухи, и я отчетливо слышу жизнь, что бьется глухими ударами под идеально выглаженной аврорской формой. Тук-тук-тук. Наверное, он был на переговорах с магловской службой безопасности. Их, как ни странно, тоже заботят множащиеся в домах Лондона трупы, а мы редко носим служебную одежду без соответствующего повода: либо крупные официальные совещания, либо торжественные похороны коллег. В любом из вариантов — неприятно. 

Нос трется о темно-красную жесткую ткань, собирая запах пряного парфюма с легкой цитрусовой горчинкой, глаза все еще прикрыты, и оттого обоняние острее, а близость к сильному телу четче. Я буквально могу разложить образ Виктора на крошечные, связанные меж собой детали, ведь в академии нас учили быстро запоминать отличительные черты. Перед закрытыми глазами воспоминанием плывет ряд позолоченных пуговиц, всегда застегнутых вплоть до последней, темные ремни кобуры, опоясывающей широкий торс чуть ниже середины ребер, крупная вязь чернильных татуировок, тянущихся от ключиц до самого запястья, что в этих стенах помимо тренировочного зала всегда скрыты одеждой. А также едва уловимая, но все же заметная для меня трогательная влюбленность.

Черт возьми…

Если честно, с каждым днем я все сильнее ненавижу себя за то, что неосознанно привязала Крама за ничтожно тонкую нитку чувств, даже будучи совершенно уверенной в том, что ему подобного недостаточно. Никогда не было и никогда не будет. Как бы Виктор ни утверждал обратного, ему катастрофически недостаточно этих отношений. Он врет в первую очередь себе, когда утверждает, что ему нравится не быть связанным привычными для других пар обязательствами, нравится свобода в выборе того, с кем сегодня игриво и ненавязчиво флиртовать за ужином, а после и завтраком. Вне работы Крам живет верой в то, что однажды я приду к нему на порог не потому, что у нас в последние несколько лет так негласно принято. И не потому, что в моменты трудности мы привыкли искать поддержку именно в руках друг друга. 

Нас от слова «бывшие» отделяет лишь шаг, который он все никак не решится сделать, утопая в надежде на большее. 

— Эй, Гермиона, — слова обжигают теплом кончики ушей, а плечи касанием чужих рук. — Порядок?

Я сразу же выпрямляюсь. Делаю короткий шаг назад, что быстро восстанавливает дистанцию, и киваю в ответ, облизывая пересохшие губы. Стараюсь не замечать, что мое молчаливое отступление в очередной гребаный раз заставляет карие глаза напротив блеснуть мимолетной печалью, и мысленно прикидываю, сколько осталось времени до возвращения к своему подопечному. Полагаю, десяти оставшихся минут вполне хватит, чтобы успеть спуститься за кофе и вернуться в комнату расследований.

— Связь уже активирована?

Крам знает ответ, но все равно спрашивает, галантно делая вид, что в этих стенах мы на равных, а не в позиции подчиненный-руководитель. Он хочет услышать, как скажу это именно я, несмотря на полученный еще час назад отчет из Мунго. 

Падма никогда не опаздывает с документацией.

Вместо прямого ответа я подношу палочку к запястью, деликатно вырисовывая еще не совсем привычную руну. На поверхности ладони моментально вспыхивает полупрозрачная карта. Светящийся золотом круг расходится поверх линий жизни, формируя изящную схему, а маленькая точка внутри нее показывает текущее местоположение Малфоя, слегка нагревая кожу. 

Смотря на это в голове в который раз за утро прокручивается мысль о том, что теперь мы по-настоящему связаны — не напечатанными бумагами и скрепленными при свидетелях обязательствами, а магией, что течет где-то внутри вместе с кровью и пускает игольчатые мурашки вдоль предплечий и позвонков. Кажется, я вглядываюсь в это инородное явление с такой скрупулезностью, словно надеюсь, что если буду смотреть на него так долго и пристально, то растворю его, как мираж в засушливой пустыне, или же наоборот, благодаря некому осмотическому процессу, сама проникну в эту магическую структуру.

— Выглядит неплохо, — вырывает из раздумий мягкий голос Виктора. — Чувствуешь при этом что-нибудь?

Оторвав взгляд от мерцающей карты, что, как говорит Падма, рассеивается спустя несколько секунд, я поднимаю глаза на Крама, отрицательно качая головой из сторону в сторону. 

— Едва ли, — быстро выдыхаю, убирая руку вниз, и пару раз сжимаю и разжимаю кулак.

Это не совсем ложь, но и не до конца правда. Пока что нет точной уверенности в изменившейся сенсорике. Сосредоточившись, я все же могу сказать, что какие-то сторонние, не мои ощущения периодически наслаиваются. Маленькая формула, пущенная Малфою под кожу, бьется и у меня в венах.

— Пойдем, — рука Виктора нежно опускается на плечи. Он аккуратно подталкивает вперед к свету. — Возьмем по кофе и я отведу тебя к твоему ручному убийце.

— Это не смешно, — закатывая глаза, отвечаю я, но в противовес сказанному улыбка медленно появляется на лице.