Былое и Грядущее

Сколько уже успело пройти веков?.. И сколько ещё пройдёт, должно пройти, чтобы вся эта трагедия нашла наконец-таки свой выход — уйдёт и не вернётся. На улице сыро, моросит дождик, а ноги предательски мёрзнут в старых сапогах. Осень взяла бразды своего правления, и дальше станет только холоднее. Нужно постепенно готовиться к зиме. 

Мерлин останавливается. Взгляд столь привычно возвращается к острову, столь, казалось бы, далёком, но таким, к сожалению, близким. Время идёт, но ничего не меняется. 

Ветер дует сильнее, длинную бороду подхватывает чутка. Пальцы подмерзают. Стоило бы давно прийти домой, но Мерлин продолжает — как впрочем и всегда — наматывать круги, каждый раз возвращая взор на Авалон. Людям так и неизвестно, какие тайны хранит остров — пытались долгое время разгадать, но ничего так и не нашли. Когда в прошлых веках Мерлин только услышал о разрушенной башне, в которой ничего кроме мха не нашли, почти сам отправился туда, лишь бы увидеть глазами пустоту, о которой все только и твердили, но позволил себе остановиться. Не его это дело. 

Его дело — ждать. 

Все вернуться. Он в это верит, обязан верить, иначе всё станет в его жизни таким бессмысленным: к чему столь долгое ожидание, столько боли, перенесённой, если ничего за этим не последует? Мерлин не хочет разочаровываться в судьбе, не хочет разочаровываться в себе. Потому что означать это будет лишь одно — он не справился, и теперь остаётся влачить свою жалкую бессмертную жизнь в полном одиночестве, пожиная труды своих стараний. 

Ох, сколько раз он прокручивал в голове воспоминания, вспоминал всё, что сказал и сделал, думал о том, что мог бы сказать и сделать, как он мог бы переиграть судьбу, изменить чужое будущее. Если бы где-то был только посдержанее, побыстрее, поумнее — всё могло быть другим. Всё могло бы закончиться хорошо. 

Вот только Камелот пал. Потому что Мерлин не сумел его сохранить. Потому что Мерлин не сумел сохранить жизнь Артуру. А без Артура Камелот не имел права существовать. Годы шли, шли вместе с ними века, а история не раз меняла свой ход: падали империи, поднимались новые; люди погибали, а новым днём рождалась новая жизнь. В круговороте веретена начинаешь путаться, не успеваешь узнавать старое, как новое приходит нежданно. Мерлин винит себя: винит за нерасторопность, за забывчивость — винит за то, что оказался бессмертен. 

Мерлин ушёл сразу. Скрывался от рыцарей и друидов, игнорировал все зовы друзей и подруг. Казалось, что нет больше ему в их мире, а когда одумался…

Первым покинул этот мир Леон. Спустя несколько лет — Перси. Спустя десяток лет полегла от болезни Гвен. Наследника у Камелота не осталось, а без наследника не осталось будущего. 

Даже заметить не получилось, когда никого не осталось рядом. Все они просто ушли. Так, как им было предписано, предначертано. Быть может, продлить их дни пребывания в этом мире было возможным, но Мерлин об этом даже не думал. 

Смерть Артура что-то уничтожила внутри него. 

Оставалось лишь предаваться воспоминаниям: о том, как когда-то было хорошо, прекрасно понимая, как отвратно будет в будущем. Столько не сказанных слов, столько не сделанных действий. А ведь можно было просто в одну из ночей, после очередной пьянки в таверне, просто прижаться ближе к телу Артура, с которым шёл в обнимку и прошептать те три слова, что могли переменить всё. Стоило хоть раз — хотя бы в момент чужой смерти — признаться в любви. Ведь это не зазорно, ведь это последовательно: Мерлин был рождён, чтобы служить Артуру, чтобы любить его и защищать. Они всегда были и будут когда-то в будущем связаны. 

Сколько раз Мерин, наблюдая за очередной войной, за очередным падением людской нравственности, думал, что время пришло, и, пока все в страхе разбегались, умирали, разлагались, он неотрывно следил за Авалоном, в душе горела надежда — вот сейчас, сейчас, сейчас…

Прошли войны. Наступал мир. Развязывались новые. Мир сходил с ума. А ничего не менялось. Только магия ослабевала с каждым днём. В конце концов, Мерлин и сам отказался от неё — потому что каждый взмах рукой, каждый щелчок пальцев напоминали о том, что Мерлин сотворил и скольких потерял. Видеть золото в своих глазах больше не было возможным, смотреть в зеркало и видеть всё то же молодой лицо — уничтожало изнутри. 

Мерлин, казалось, умер тогда с Артуром, и за все грехи свои несёт сейчас наказание где-то на полях загробной жизни. 

— Эмрис. 

Голос оглушает. Внутри всё болезненно застывает, и, думается, что всё же сошёл с ума — Мерлин оборачивается. 

А в глазах её всё также пляшет пламя. А её улыбка хитрая, навеки в памяти отпечатавшаяся. И кроваво-красная помада на губах. 

С этой секунды начинается Грядущее.