Конечная станция

За окном пробегали привычные уже пейзажи: поля, низкие подлески, раскиданные тут и там мелкие деревушки. Ближе к городам встречались селения покрупнее и более ухоженные; вдали от мегаполисов – полузаброшенные и тихие посёлки. Лия помнила этот особый тёплый воздух, с запахом свежей травы, земли и нагретой песчаной дорожки. Всё её детство прошло вот в такой небольшой деревушке, совсем рядом с городом, среди натопленной бани, спелой земляники и холодного родника на окраине лесочка. Там было хорошо. В детстве было хорошо.

– Не приехали ещё? – на соседнем месте зашевелилась Алёна – коллега, с которой они едут в командировку. Надо же было так быстро собраться, буквально за час, когда узнали, что на самолет билетов нет и ехать только поездом. Лия не возражала: в поездах, пусть и душных, была своя романтика. А сутки отдохнуть вместо работы с занудным начальником прельщало даже больше, чем быстрое перемещение между городами.

– Спи, три часа ещё до станции, – Лия помотала головой и снова уставилась в окно. 

Солнце перевалило высшую точку и расплескало вокруг тёплый золотисто-рыжий цвет, забрасывая свои лучи в окна мчащегося поезда. В вагоне было тихо, только где-то негромко переговаривались пассажиры. Соседнее купе плацкарта было пустым, что добавляло несколько баллов к комфорту. Правда то, что в нём разбитое окно было всего лишь прикрыто железной ставней – удивляло.

Динамик, встроенный над проходом, неприятно зашипел и раздался механический, заранее записанный голос. 

“Уважаемые пассажиры. В 14:03 наш поезд войдёт в зону повышенной опасности. Просьба вернуться на свои места и следовать инструкциям проводников. Приятной поездки”. 

В вагоне раздался противный скрип, и на окно стали медленно наползать железные автоматические жалюзи.

– Поспишь тут, – недовольно пробубнила Алёна и села на своём месте, сонно потирая глаза. – Сейчас, по разговорам, в ад въедем. Была тут уже?

Лия отрицательно покачала головой, смотря как красивая одинокая берёзка среди яркой салатовой травы скрывается за темно-коричневым жалюзи. 

– Слышала только. Но и то, где поймёшь, кто выдумал, а кто приукрасил. 

Алёна кивнула и натянула на себя одеяло, укутываясь в него словно в кокон. Она была похожа на маленькую растрёпанную птичку, только что вылезшую из ручья. Таких они с братьями гоняли в деревне в детстве. Смеялись, когда они, не соображающие, выныривали из кустов и сигали прямо по пляжу, забывая, что есть крылья и можно взлететь. Пацаны, шмыгая носами и галдя, разворовывали потом птичьи гнёзда, а девчонки дрались с ними, отбирая яйца и возвращая обратно. Правда, были часто неуклюжими и ломали тонкие скорлупки. Лия до сих пор помнит окативший её, шестилетнюю, ужас от не сформировавшегося вывалившегося из хрупкого яйца птенца. 

Сейчас братья гнёзда не разворовывают. И братьев-то уже нет…

– Шта, девчата, не прибыли ишо в эту хмарь? – С верхней боковушки свесились старческие ноги в вязаных носках со снежинками. – Скоко там катиться ишо?

– Полчаса, дед, – усмехнулась Алёна, сверившись с часами, – Чайку хлебнуть успеешь!

– Эт хорошо… Нече на этих упырей голодным смотреть.

Дед кряхтя, но всё же достаточно проворно слез вниз и начал бренчать сумкой, что стояла на нижнем сидении. Достав замусоленный чайный пакетик, он кинул его в кружку и поплёлся за водой. 

– Сам как упырь, – захихикала Алёна, и Лия с укоризной глянула на неё, хотя и не могла в полной мере осудить: сходство было потрясающим. 

В вагоне включился тусклый жёлтый свет, послышался голос проводника. Парень, лет двадцати, что встречал их на перроне, говорил тихо, но хорошо заученным текстом. Второй проводник, зевая, быстро прошёл в другой конец вагона.

– Вроде и надо посидеть десять минут, а всё равно жутко. Так и лезет в голову, что каждый раз хотя бы один да выходит, – Алёна распутывала обычные проводные наушники и, хмурясь, кидала взгляд в закрытое окно. – Хотя что там происходит толком и не говорят. Заражённая территория и всё. А люди пропадают. 

Лия пожала плечами и спустила ноги с сидения, нашаривая под собой тапочки. Подарок племянницы на Новый год. Вроде и золовка ей давно чужая, а племянница подарки присылает каждый год исправно. Может, следует к ней съездить всё же на пару деньков. Живёт она в живописном месте, почти в такой же деревне, как из детства, только с домами побольше, да заборами повыше. Но всё равно природа рядом, и пахнет воздух всё теми же землёй и песчаной дорожкой.

– Не так уж много и пропало, – спокойно ответила Лия, – Всё больше любители острого, что из поезда выпрыгивают в самой зоне.

– Бррр. Кто ж выйдет по ходу поезда. Психи, – Алёна повесила наушники на шею и от души потянулась. 

Лия с ней спорить и не думала. Выйти из поезда на полном ходу, чтобы узнать, что же таинственного скрывается в заражённой зоне, развлечение так себе. Лия была абсолютно уверена, что все эти искатели правды по итогу нашли только свою смерть. 

– Доброго дня, – очередь инструктажа дошла и до них, – Вы на своих местах? – Заглянувший проводник выглядел сонным и немного раздражённым, он лениво сверил что-то в терминале, кивнул и дежурным тоном продолжил: – Всё в порядке? Пока поезд находится в зоне поражения, просим оставаться пристёгнутыми, не пытаться вставать, не ходить по вагону, не открывать окна. Обязательно наденьте респираторные маски. Прохождение зоны займёт десять минут. Спасибо, – не дождавшись от них реакции, он уже прошёл к следующим пассажирам, начиная свою короткую речь заново.

Шаркая ногами, на своё место вернулся дед. Он поставил кружку на столик и снова принялся рыться в сумке. Лия задумчиво наблюдала за ним. Что-то он говорил про упырей...

– А вы откуда про эту хмарь знаете? Ездили уже здесь? – Лия видела как Алёна заинтересованно повернулась к их кряхтящему попутчику.

Дед выудил из сумки старую деревянную шкатулку и со вздохом обернулся.

– Ой, девчата, часто приходится. Сынок живёт в городе. Ну, а куды мне самолётами? Денег стока нету. Да и поездом-то как-то спокойнее, по земле-то. Даже с упырями, а всë спокойнее. 

– А вы их видели, небось? – насмешливо спросила Алёна с задорными искрами в глазах.

– Да вот раз в полгода ездию. А вижу не кажный раз, – продолжал дед, – Мне моя старушка чай знаете какой делает! Хотите девчата чаю? Травяной, со всякими душистыми стебелёчками. Хороший чай. 

– А многих видел-то, чтоб выходили? – не унималась Лия. 

Дед внезапно задумался. Глядел куда-то мимо них и вверх, а потом вдруг ожил и продолжил таким же бодрым голосом.

– Немногих, девчата. Да видел. Но то люди потерянные, им здесь держаться не за что. Вот и ищут себе что-то там. За окнами, – он, громко прихлебывая, отпил чай, и продолжил будто сам себе: – Вы, девчата, главное на перрон не выходите. Вот пока окна не поднимут, не выходите, девчата.

Алëна фыркнула

– Так что за упыри, дед? 

– А вы дождитесь и увидите. Кажный своё видит. Кажный в своё верит.

“Уважаемые пассажиры! Наш поезд входит в Зону поражения. Просим пристегнуть ремни, не вставать и не передвигаться до особого распоряжения! “

В вагоне было тихо. Всю тишину составлял только стук колёс да пара приглушенных голосов где-то в вагоне. Мир, казалось, погрузился в эту особую тишину, что бывает только в плацкарте поезда. 

Алëна надела наушники и включила музыку. Раздались первые звуки, вписавшиеся в общую настороженную паузу. Коллега, прикрыв глаза, откинулась на спинку своего сидения, укрываясь одеялом. Лия последовала её примеру, ощущая, как неприятно давит только что пристёгнутый ремень. Все эти меры казались странными и даже нелепыми, но спорить смысла не было. Раз заведено – значит надо. Все, кому задашь вопрос о необходимости такой идиотской безопасности будут до слюней спорить, что надо, даже если сами не знают зачем. Лия хмыкнула, представляя карикатурного проводника, зло спорящего о том, что ремни безопасности в поезде нужны, и тихо хихикнула. На смену этого образа вдруг появился кричащий отец, трясущий её любимой куклой с оторванной головой. Он тогда сильно разозлился из-за игрушки, что попалась ему под ноги, долго кричал и после ударил. А спустя полгода ушел кричать на другую семью. Лия тогда считала, что вина во всем куклы, разломала и выбросила её на дороге. Прошли годы, она многое узнала и сейчас просто злилась на отвратительного отца, мужа и человека. Иногда разломать и выбросить хотелось его. Только отец умер пять лет назад и не дал никому такого шанса. Она его так и не простила. Эмоции сменились на новые, и в уголках глаз собралась влага. 

Сбоку закашлялся дед, но сразу перестал. Алёна подпевала музыке в наушниках. Лия быстро открыла глаза, чтобы сморгнуть проступившие слëзы, но тут же взвизгнула и сильно дёрнулась всем телом. Ремень резко и больно впился в кожу, а Лия всë пыталась отползти от увиденной картины в угол. 

В проходе, в заляпанном чем-то красным костюме химзащиты, стоял проводник и держал в руках оторванную…Голову? Кровь густыми клочками падала вниз, на обезображенном лице в судороге застыл окровавленный рот.

– Ваша? – прохрипел проводник и Лия, немея от ужаса замотала головой, скорее не веря в происходящее, нежели отвечая на этот вопрос.

– Помогите… – рвалось из груди, но из горла не выходило ни звука. Не в силах оторвать глаз от ужасающего зрелища, она почувствовала как накатывает тошнота и резко закрыла голову руками, чтобы не видеть и не слышать, оказаться вне этого вагона, этого поезда, где-то там, в деревне, у бабушки, под солнцем, на свежем воздухе. В детстве. 

Рядом что-то хрястнуло и Лия тихо заплакала, вжимаясь ещё сильнее.

– Лия… Лия? – словно сквозь толщу пробрался к ней голос Алёны, – Ты в порядке? 

Лия замотала головой и тут же вынырнула из своего укрытия, чтобы крикнуть, что надо бежать, прочь ремни, надо убираться отсюда.

Но когда она посмотрела перед собой, вокруг был всё тот же вагон. Встревоженная Алёна смотрела на неё, давно отстегнув ремень. Рядом покряхтел дед. Никаких следов проводника.

– Что, доча, попало на тебя? Ну, ничо страшного. Больше не тронут. Давай-ка, чаю тебе принесу. Оно всё полегче будет. 

– Я…Я такое видела… голову… 

Алёна хмыкнула и села обратно на своё место. 

– А мне собака моя привиделась, прикинь? У нас в детстве пёс трёхногий был, дожил с нами до своей собачьей старости, а потом ушёл в лес и потерялся. До сих пор больно, как думаю об этом. Мама говорила тогда, что он чуял свою смерть, вот и ушёл умирать в одиночестве. А мне больно до сих пор. И вот видела его тут. Стоит, смотрит на меня несчастно так и подвывает тихо. Чуть ремень не сняла да не пошла к нему. Плохое место... Ненормальное. 

В вагоне послышались разговоры, проводники шли по проходу, разрешая отстегнуть ремни. Лия, до сих пор не сумевшая унять дрожь в пальцах, задумалась о травяном чае деда “со стебелёчками”. Может, не такая уж это плохая мысль. 

Алëна напротив вздохнула и постучала по жалюзи. 

– Не открывают что-то… А знаешь, я бы и не хотела видеть, что там. Наверняка полная разруха, рядом с таким-то местом. Или туман ядовитый какой. Или зомби ходят… – она округлила глаза и легко рассмеялась на сердитый и все еще растерянный взгляд Лии, – В любом случае, ну его. Я обратно самолётом. 

Между ними снова повисла тишина и Лия зябко забралась под одеяло. Алёна снова распутывала наушники, что-то тихо себе под нос напевая. 

– А дед говорит, не чудилось ему ничего, – вдруг тихо, но отчетливо проговорила она, – чаю главное попить. Волшебный чаёк-то у него, видимо.

До станции оставалось не больше двух часов. Проводники снова прошлись по вагону, предупреждая, что заклинило механизм поднятия жалюзи, и попросили пассажиров не пытаться открыть их самим во избежание травм. Дед снова залез на свою полку и захрапел. Алëна вернулась к своему прежнему настроению и, поворчав на храп деда, заткнула уши наушниками. 

Поезд катился всё медленнее, сбавляя ход. 

– Сбились с графика, сделаем остановку на станции, – заглянул к ним в купе молодой проводник, – десять минут стоять будем. Вообще не разрешено, но если кто хочет – можете выйти. Покурить там или подышать. В Аляево встанем, там можно и купить чего будет. Знаю – родная деревня моя. 

В вагоне зашевелились, потянулись к выходу курильщики и те, кому надоело сидеть в душном вагоне. Лия решила тоже выйти. После нарисованной её воображением сцены хотелось увидеть хоть что-то, кроме вагона. 

– Доча, купи мне шукуладку, – свесился к ней внезапно дед, заставив чуть ли подпрыгнуть от неожиданности, – я сам-то не успею быстро обернуться. А сладенького страсть как хочется…

На улице уже были непроглядные сумерки. На небольшой станции светили два одиноких фонаря, да примостилась небольшая старая лавка. Всё было чисто и даже лавочка и та была со свежей покраской. Лия втянула в лёгкие свежий, по-вечернему промозглый, воздух и улыбнулась. Внизу по путям тянулся рыхлый туман, а за зданием небольшого вокзальчика висела почти полная луна. Было тихо и отчего-то невероятно спокойно. Лия прикрыла глаза, снова вдыхая воздух полной грудью. Как же хорошо в таких местах. Нет присущей большим городам суеты, толкучки, беспрестанного шума и гула голосов. 

– Внучок, купи булочек? Свежие, только вот напекла, тёплые ещё! 

Лия открыла глаза и увидела, как вдоль поезда медленно брела старушка с большой, закрытой тканью корзиной. Лия посмотрела в обе стороны, удивляясь, что кроме неё из поезда вышло не так уж много человек, как ей показалось изначально. Хотя, если все видели что-то как она… Может и посчитали лучшим остаться на своих местах. 

Возле неё прыжком приземлился проводник и тут же от души затянулся сигаретой. Он приветливо улыбнулся Лии и кивнул на её кофту.

– Не замёрзнете?

– Да нет же. Тепло. 

Он, всё также улыбаясь, легко кивнул и замахал рукой приближающейся к ним старушке. 

– Баб Маш! Чего продаете?!

– Ух, внучок! Снова к нам? Насовсем или проездом? – бабуля прибавила шаг, неуклюже шаркая, и растянула морщинистое лицо в бесхитростной и немного кривой улыбке. 

– Да какое насовсем, баб Маш. У меня тут и дома-то уже нет, – отмахнулся от неё проводник, – А вы с чем? С пирожками?

– Да вот, булок напекла. Сахарных! – старушка завозилась, вытягивая на свет уложенный в бумажный самодельный конверт булочку. – Вот днём только пекла! Возьмёшь, внучок? Всë копеечка к дому.

– Ух, баб Маш! Но как же вашу-то стряпню и не взять? Сейчас, за деньгами сбегаю, давай две. 

Он почти выхватил из рук старушки два конверта с булочками и резво исчез в вагоне. 

– Может и мне продадите? – спросила Лия, очарованная видом выпечки и ароматом из корзинки – точь-в-точь как пекла её бабушка в детстве. Вот так, к вечеру, чтобы к маминому приходу они были ещё тëплыми, чтобы сидеть рядом с ней на длинной лавке на улице и уминать, слушая их с бабушкой болтовню. Ни мамы, ни бабушки уже нет в живых, но это воспоминание настолько яркое и дышащее, что выйди она сейчас с этого вокзала, и точно увидит тот самый дом и ту самую лавочку… 

– Да конечно, конечно, дочка! Сама пекла, свежие. Вкусные! В городе-то таких и не ели поди. Ох, как благодарности вам. А то село-то маленькое, бабке старой где ещё денег взять. На пенсию-то особо и не выживешь.

Лия грустно усмехнулась. Воспоминания детства немного померкли, перед фактом того, что и их старики в деревне жили еле сводя концы с концами, пока не забрали их к себе в город. Там оба и умерли, в больницах… Лия не раз задумывалась о том, хотели бы они перед смертью вернуться в тот самый свой дом, хотели бы провести именно там свои последние часы? 

– Сколько тебе дочка? – отвлекла её от мыслей старушка. 

Лия вздохнула, бросив короткий взгляд на окно своего купе. 

– Давайте три. 

Окно напротив купе проводников было единственным во всем вагоне, без жалюзи. Унеся булочки своим попутчикам, Лия вернулась налить чай и так и застыла у окна. Смотрела на пробегающие мимо тёплые огни домов, призрачно блестящие в свете луны редкие поля, тихие и загадочные в сгущающейся тьме подлески. Всё сейчас там – за пределами поезда – было насыщено особенной, притягательной жизнью. И всë за пределами этих деревень казалось таким пустым и несущественным. Жизнь была здесь: среди травы, кузнечиков, низких деревянных домов, где пахнет землёй, растопленной печкой и сахарными булочками, что печёт баба Маша. 

– Чего призадумались? 

Лия посмотрела на молодого проводника, мнущего в руках свою булочку.

– Да думаю, хорошо у них тут, в деревне. Спокойно.

– И просто.

– Что? 

– Просто тут. Жизнь простая. Никаких тебе сроков, дедлайнов, командировок. Всё по-простому. Без фальши. Если поработаешь весной – будет урожай осенью. Если обидишь кого – накажут всем селом. Если остаться захочешь – так и оставайся. Все рады тебе будут, – парень откусил от булочки и довольно зажмурился. 

– Остаться… – Проговорила Лия. – А вы? Почему не остались?

Проводник рассмеялся.

– А коли я останусь, кто сюда людей-то возить будет? Я, знаете, тоже работаю. Чтобы осенью урожай собрать. В деревнях хорошо, когда ты уже место знаешь себе, да знаешь, чего больше хочется – суеты или спокойствия. Вот вы – чего больше хотите? 

– Я? Тишины хочу. И спокойствия. Как в детстве было. 

– Тогда, может, вам и остаться, не думали? Вот, в нашей бы деревеньке. Туда все за детством возвращаются. Хорошо там… 

Задумчиво вернувшись к своему купе, Лия увидела довольную хохочущую Алёну и что-то рассказывающего ей деда. 

– … А они такие маленькие! Выскакивают, и бегут наутёк. Смешные! Летать ещё не могут, пищат, в песке тонут, путаются! Ну мы их собирали и обратно в гнезда садили. Девчонкам не говорили, конечно, нечего. Важно тогда было, чтобы нас считали крутыми, не сентиментальными! Глупые тогда были… если бы знать, так и жили бы подольше, может. Правда, Лийка? 

Дед посмотрел на Лию, которая вздрогнула от такого знакомого, такого щемяще-родного прозвища. Только не дед перед ней сидел. А еë старший брат, с такими же смешинками в глазах, всë в той же форме, что был, когда она видела его последний раз. 

Кружка выскользнула из руки и упала, разливая вокруг кипяток. 

Лия проснулась. 

В вагоне, залитым бледным желтым светом, было тихо. Алёна подпевала мелодии в наушниках, дед тихо покашливал, сжимая в руках платок. Плотные жалюзи скрывали от неё что-то сокровенное, близкое. Чей-то шепот, от которого внутри было тепло. Тихо. Спокойно. Как в детстве. Когда все были живы. Когда до пляжа было всего пятнадцать минут, а дома так невероятно пахло булочками…

Лия отстегнула ремень и тихо встала. Босые ноги уткнулись в липкий пол и она, медленно передвигая ногами, зашла в соседнее купе. Ветер из разбитого окна стучался в железные жалюзи, приподнимая углы. 

– Идём? – Улыбнулась баба Маша совсем рядом, – у нас увидишь хорошо как. Спокойно. Все рады тебе будем. 

За окном бежали тëплые окна деревеньки. И, кажется, были слышны детские голоса… Где-то там, казалось, были братья, мама, все её родные люди. Их не вернуть, но, может, у неё получится снова почувствовать это тепло? Там, в домике бабы Маши. 

– Девушка! Куда! Стой! – крик раздался невероятно громко, но в то же время, будто совсем-совсем далеко, из другой реальности. 

Они не вернут еë. Она уже всë решила. 

Лия, вытирая слёзы, дёрнула наверх жалюзи, в кровь обдирая руки За окном бежал лесок, наполовину скрытый синеватым туманом. Хорошо будет. Спокойно. Надо только шаг сделать из этого проклятого поезда. 

Кто-то схватил её за руку, но Лия, развернувшись, наугад полоснула пальцами, с нечеловеческой силой впиваясь во что-то мягкое ногтями. Раздался всё такой же далёкий крик, хватка ослабла, а Лия рассмеялась. 

Поезд летел, гоня вокруг себя потоки ветра и тот подхватил спутанные волосы, скручивая их змеями. Лия села на стол, перекидывая ноги в окно. Стало холодно, до боли, но хорошо. И правда, хорошо. Туман обхватил её лодыжки и дёрнул вниз. Падая, она видела проносящийся поезд: в его окнах вместо железных жалюзи мелькали домики, поля и подлески. Мелькнула та одинокая березка в лучах солнца. На закате там было особенно красиво и спокойно.

– Спи, доченька, – проскрипела совсем рядом баба Маша, а в воздухе снова запахло булочками, землёй и нагретой песчаной дорожкой.

Лия закрыла глаза и улыбнулась.