Спустя неделю Валя кое-как освоилась со своим новым телом и статусом. С глухой злостью отметила про себя, что стоило ей заиметь между ног яйца, как судьба круто переменилась, подтверждая невеселую теорию о том, что мир для мужчин. Женщиной она прозябала в бухгалтерии, а как мужиком стала – так сразу хозяин заводов, газет, пароходов. 

Оказалось, что у Одинцова Валентина Олеговича не только эта «скромная» квартирка на четырнадцатом этаже и коллекция машин и наручных часов: есть еще куча разной жилой и нежилой недвижимости по всему городу, “сиротский” загородный домик в шестьсот квадратов на живописном речном берегу, и шестиместный прогулочный катер. И квартира в Сочи, и квартира в Москве… и денег столько, что Валентине с ее запросами хватит еще на три жизни как минимум. А еще Валентин Олегович, судя по всему, впрямь очень редкостный мудак. Диагноз у него прямо на лбу выписан большими разборчивыми буквами, как монограмма на халате. Без иллюзий, короче. 

На исходе недели Валя все осознала и впала в депрессию. Жизнь разом растеряла привлекательность. Каждое утро Валентина с надеждой сбрасывала одеяло, но видела все то же чужое тело. Валя не понимала, что сделала не так, за что судьба ее наказывает? До скрежета зубовного ей хотелось проснуться в родной квартире, со своим котом, с работой в бухгалтерии и, в конце-то концов, с вагиной, а не с проклятым отростком между ног. Никогда в жизни Валя не мечтала, и даже мельком не думала о том, чтобы стать мужиком. И как же так вышло, что она теперь самый что ни на есть настоящий мужицкий мужик? 

Валентину Олеговичу много звонили и писали. Женщины искали с ним встреч, друзья-мужики предлагали на выбор баню, бухло и девок, или охоту, бухло и девок, или на багамы-мальдивы-бермудский треугольник, рыбалку в океане, заграничное бухло и девок заморских… Валентине же хотелось выйти в окно. Она заперлась в ненавистной новой квартире, которая напоминала ей не уютное жилье, а огромный бездушный президентский люкс в элитном отеле. 

Валя потеряла себя, потеря казалась невосполнимой. Это в кино и книгах попаданки в иные миры и тела уверенно находили свое место в новой системе координат, нагибали мир, строили светлое будущее - и на то воля автора или режиссера. А Валя не понимала, что ей строить, как и зачем. И рядом не оказалось никого, кто бы подсказал и направил. 

Валя не просто потеряла себя, она потеряла смысл жизни. Никогда прежде она не задавалась вопросом, зачем и для чего живет. Не мучилась сложным выбором, не впадала в философствования. Она была цельной, самодостаточной женщиной, любила себя и жила интуитивно, как живет птица, точно зная, что крылья даны ей для полета. 

В мужском теле ощущение непринужденности жизни испарилось. Валентина, как сломанный тетрис, не могла собрать сама себя в единое целое. Каждый день, каждый час она искала в себе хотя бы причину, для того чтобы поесть, выпить воды или сбрить неопрятную щетину с ненавистного лица. 

Клокочущая ярость к человеку, в теле которого она жила, точила ее изнутри. Силы таяли с каждым днем, как тепло, что выдувает зимний ветер из брошенного дома. Валя разом оборвала все связи. Перестала отвечать на звонки и сообщения, не выходила даже в магазин, продукты заказывала с доставкой. Некоторое время ей удавалось игнорировать даже Ритку. 

Но вскоре Ритка почуяла неладное и пришла без приглашения. Валя впустила подругу. Рита окинула ее хмурым изучающим взглядом. 

– Ну, привет, Одинцов, что происходит? На звонки не отвечаешь, нигде не появляешься. Я сначала подумала, что у тебя новая любовница. Но когда мне Лизка сказала, что с перепоя написала тебе гадостей, а ты прочитал и не просто не ответил, а даже на хуй ее не послал, я поняла, что-то случилось.

Валентина вздохнула в ответ, не зная, что сказать. 

– Валь?.. – Ритка заглянула в лицо, принюхалась. – Ты трезвый? Вроде не пахнет…

– Трезвый. Херово просто. Кофе будешь?

– Ты так предлагаешь, что хочется отказаться и самоликвидироваться. Но ты не дождешься. Давай кофе. 

Ритка разулась и пошла в кухню. 

– Анекдот помнишь? – она устроилась за столом. – “Водку теплую, из мыльницы хочешь? Нет. А будешь? Буду.” Вот у нас с тобой сейчас прямо как-то так получилось, только не смешно совсем. 

Валя молча зарядила кофемашину. 

– Валя, ну что за фигня? Ты что молчишь? Я же переживаю. Я тебя таким в жизни не видела. Ты на себя смотрел? Серый, небритый, круги под глазами, похудел, лицо помятое, одежда такая, словно ты в ней не просто неделю ходишь, а еще и спишь… 

– Угу, сплю, – подтвердила Валя. 

Ритка задумалась. Валентина почувствовала, что сейчас разревется, развернулась, вышла из кухни - хотела запереться в ванной, но Рита догнала, схватила за руку. Валю передернуло от прикосновения, словно сотню лет к ней не прикасался никто живой, и сейчас ее мертвая плоть повалится омерзительными кусками, расползаясь в стороны от чужого тепла. 

Валя осела на пол и заплакала. Рита от неожиданности отпустила ее руку и плюхнулась рядом на колени. 

– Одинцов?.. – Рита обняла Валю за плечи. – Валек, ну ты чего?.. 

Валя уж и не помнила, когда с ней в последний раз случалась такая истерика, что и вздохнуть сложно, и не плакать не выходит. Слезы катились по щекам, она даже не пыталась их утереть. Нос заложило, дышала ртом. 

Ритка метнулась, приволокла бумажных салфеток и стакан воды. Валя шумно сморкалась и судорожно глотала воду. Ритка гладила ее по голове, отчего у Вали из глаз еще сильнее полились слезы. Очень хотелось, и чтобы Ритка ушла, оставила в покое, и чтобы не уходила, не отпускала – все сразу. 

Валя насилу успокоилась. Рита смотрела на нее огромными испуганными глазами.

– Нормально все, – сказала Валя, чтобы хоть что-то сказать. 

– Хуя се, нормально… Давай рассказывай! Считай, что я сегодня твой личный психолог. Дальше меня не уйдет – тайна исповеди, все дела. 

Валя отрицательно покачала головой. 

– Так… – сказала Ритка задумчиво. – Ладно, я не настаиваю. Давай уже на диван пойдем, сядем, а то мне эта “половая жизнь” не нравится. 

Валя кивнула и кое-как встала, последние силы вытекли со слезами. Рита засуетилась, на диван в гостиной усадила, пледом укутала, кофе принесла. Заказала еды, проверила бар на наличие спиртного, удивилась, что там ничего не выпито. Посмотрела на Валю, как впервые увидела. 

– Ты реально ничего не пил… Я как последний раз сюда заглядывала, так все и стоит. Даже пылью заросло! А ел ты когда? 

– Не знаю, – Валя пожала плечами. – Вчера, наверное… 

– Знаешь, Одинцов, – Рита села рядом, ноги под себя подобрала. – Я всякое видела. Мужиков разных и в разном состоянии, тебе и не снилось. И пьяных в говно, и обдолбанных, и неприкаянных, и бешеных… таких, знаешь, когда не ясно уже доживет ли кто до утра или нет, и просто пизданутых по жизни. И - да, я умею с ними со всеми обращаться. И я тебе как друг говорю, поехали к доктору. У меня есть знакомый по теме. Я сейчас звякну и договорюсь. Выпишут тебе волшебных таблеток от кризиса среднего возраста, и от депрессии, и от чего захочешь. Давай? 

– Давай, – сдалась Валя. 

Доктора звали Благодарский Эдуард Александрович. И Вале он сразу не понравился тем, как плотоядно смотрел на Ритку. Впрочем, Ритку его взгляд не смущал, и Валентине выписали таблеток, чтобы есть, пить и спать, и чтобы хоть через раз улыбаться и вести хоть какую-то жизнь, а не думать постоянно о том, как бы поудачнее выпилиться. 

О своей женской сущности Валя предусмотрительно промолчала, поняла, что раз даже Рита не поверила, то Эдуард Александрович, привычно имеющий дела с Наполеонами, Лениными и прочими Македонскими, точно не поведется и диагноз сразу станет иной. 

С таблетками жизнь немного наладилась. Не то чтобы Валя увидела свет в конце тоннеля, но и жрать себя поедом перестала. Перемены настроения в лучшую сторону не ускользнули и от Ритки. 

– Валь, а ты не хочешь пойти работать? – спросила она как-то на исходе марта. – Вдруг тебя взбодрит? У тебя же на заводе кабинет свой есть? Будешь ходить по цехам и помещениям, вносить начальственные коррективы в трудовой процесс пролетариев, указующим перстом пыль по углам проверять на свежесть и соответствие ГОСТам. Ты же ни дня в своей жизни не работал, вот тебе интересное приключение!

Валя чуть не брякнула, что двадцать лет отработала, не отрывая задницы от «1С: Предприятие», но вовремя спохватилась.

– Отчего бы и не попробовать? – сказала задумчиво и с понедельника вышла на работу. 

На заводе, мягко говоря, охуели от неожиданности. Первые несколько дней Валя привыкала думать и говорить о себе в мужском роде, чтобы не проколоться, и даже скачала и пересмотрела «Семнадцать мгновений весны». 

Удивительно, но в ответ на эти усилия тело, словно само собой, принялось подкидывать Вале информацию о том, о сем. Контакты в телефоне вдруг стали не просто безликими именами – за ними появились люди, которых Валя как будто бы знала вживую. Всплыли «адреса, пароли и явки», также, как в первый миг жизни в новом теле вспомнились названия брендов и трамблер автомобиля. Едва Валя перестала отрицать реальность, та повернулась к ней если не передом, то хотя бы боком. Валентина и такой мелочи обрадовалась и понемногу, с исключительно женской чуткостью и тактом, принялась наводить на заводе новые порядки. Такие порядки, которые она в бытность свою простой женщиной и главным бухгалтером непременно оценила бы и приветствовала. Действовала не напролом, как собственник предприятия, а нежно и аккуратно, как умная женщина, знающая заводскую кухню изнутри. На заводе вскоре привыкли к причудам хозяина, смирились и успокоились. Дело пошло, и Валя обрела с собой хрупкое равновесие.

Душа ее, впрочем, по-прежнему требовала ответов. Чтобы хоть немного разобраться в том, что же с ней случилось, Валя перерыла семейные фотоальбомы, где со старых фотографий на нее смотрели родители. Те же самые, знакомые до боли фото, но вместо девочки Вали – везде мальчик Валя. В какой-то момент Валентину накрыла смутная догадка и она помчалась на кладбище. 

В этой реальности могилы родителей находились там же. Только щеголяли не простыми бетонными надгробиями, а шикарными, из полированного черного мрамора. Вокруг красивая кованая оградка с завитушками, елочки да рябинки под линейку высажены, стоят как солдаты на вечном посту. Благодать и умиротворение, но у Вали на душе заскребло - как в ночь на восьмое марта и так же кольнуло в сердце дурным предчувствием. 

Валя обошла могилы отца и матери. За ними еще могилка – третья. В реальности Валентины здесь лежал ее брат-близнец, умерший спустя месяц после рождения. Вале так и не довелось его узнать. Родители избегали разговоров о нем. Валя не знала даже причины его смерти. 

Валя обошла третью могилу, взглянула на надгробие. Ноги ослабли, и она опустилась на колени, уперлась руками в холодный черный мрамор. Перед глазами заплясали мушки и цветные пятна, сложились в буквы: Одинцова Валентина Олеговна – значилось на табличке.

В этой реальности младенцем умер не ее брат, а она. Валентина надеялась, что ее догадка не верна, но надежды не оправдались. Здесь и сейчас, в этом мире Валя оказалась в шкуре своего брата, а он, вероятно, где-то там, в ее теле. Валя исполнилась на миг страха о том, как брат там распоряжается жизнью ее тела, хватило ли ему сил, ума и такта принять случившееся? Или его уже определили в палату к какому-нибудь Наполеону? Валя вздохнула. 

Как так вышло она не представляла, и в целом теория переселения душ брата и сестры из разных реальностей не выдерживала никакой критики и противоречила здравому смыслу и всему, что Валя знала о жизни. Но где-то глубоко внутри тлела уверенность в том, что все именно так и есть. Осознание произошедшего не решало проблемы, не отвечало на вопросы и не могло вернуть Валю в ее родное тело, но хотя бы давало уверенность – все не просто так. И, вероятно, рано или поздно она узнает, зачем она здесь. А самое главное, что хоть и через жопу, но семья все-таки ее, кровь родная. И тело пусть и мужицкое, но не такое чужое, как думала Валя изначально.

Март сменился апрелем, распушились на газонах с южной стороны одуванчики, радовали глаз. Небо сделалось такой пронзительной синевы, что щемило в груди и хотелось летать, или хотя бы петь. Солнце заглядывало в окна, и даже вечно хмурые цеха казались теплее. 

С таким приподнятым настроением Валя зашла в туалет на административном этаже и поняла, что в дальней кабинке кто-то тихо плачет. Уловила чутким ухом, как некто смолк, едва она вошла, и затаился. Нарочито громко Валя воспользовалась писсуаром, руки вымыла, пошуршала бумажными полотенцами. В кабинке тихо и неровно вздохнули. Валя раздумывала над тем, что ей делать - не вмешиваться? Или же проявить бестактность и поинтересоваться сутью проблемы? Будь туалет женский - дело одно, но здесь же мужской. Валя не представляла никого из мужской части коллектива, кто бы рыдал в туалетной кабинке. И мысль эта не давала покоя. 

Валя решилась и тихонько постучала в дверцу. Внутри явственно зашевелились, охнули и шмыгнули носом. 

– Извините, что лезу не в свое дело, но вам помощь не нужна?

Внутри повисла томительная тишина. 

– Я вот, знаете ли, принимаю антидепрессанты, – сказала Валя, сама не зная зачем. – И стало легче примириться с бессмысленностью существования. Не хотите тоже попробовать? 

– Не поможет, – буркнули из кабинки, и Валя узнала голос – Марк, практикант с фиолетовой челкой. 

– Таблетки может и не помогают от смерти, – с мрачной философичностью заметила Валя. – Но в остальных случаях они вполне эффективны. Проверено.

– Знаете, Валентин Олегович, – мягко сказал из кабинки практикант. – Идите на хуй. 

Валя оценила его смелость и расхохоталась искренне и легко, как не смеялась со времен злополучной ночи с восьмого на девятое марта. 

Марк вышел из кабинки растрепанный и злой, утер слезы. Валя отсмеялась, отдышалась и сказала:

– На хуй я всегда успею, электрички ходят по расписанию. 

– Что, выгоните меня теперь и практику не проставите? – спросил Марк с отчаянным вызовом. – Да пофигу! Все равно меня отчислят... 

– С чего вдруг? Ты вроде неплохо соображаешь. 

– С того что я… пи… пи… – Марк скривился, как будто слово застряло у него в горле. 

– Что ты? Пироженка? Печенька? 

– Пидорас! 

– Удивил. А я импотент. Но меня же из-за этого с работы не выгоняют. 

Марк уставился на Валю, захлопал пушистыми ресницами. 

– Как вас выгнать-то, вы же здесь хозяин. 

– И то верно, – Валя улыбнулась. – И тебя никто ниоткуда не выгонит - и не отчислит. 

Марк посмотрел с сомнением. 

– Я пойду?

– Иди, – кивнула Валя. 

Марк обошел ее и исчез в коридоре. Валя вышла следом, поднялась этажом выше и вызвала к себе из бухгалтерии Наталью Геннадьевну, как самую молодую и самую толерантную.

 – Рассказывайте, Наталья Геннадьевна, что за беда приключилась с вашим практикантом? 

Знала Валентина, что с Геннадьевной действовать нужно только так, только с наскоку. С корабля на бал, чтобы она не придумала, как извернуться и меж пальцев проскользнуть. 

Наталья Геннадьевна плечами повела, налила в стакан воды из графина, губы поджала и настроилась молчать. 

– Из-за чего его отчислять собрались? Он мне сейчас в туалете заявил, что пидорас. Я не собираюсь его выгонять. Я помочь хочу, – сказала Валя и удивилась сама себе. С каких пор она за мужиков, хоть и недорослей, хоть и пидорасов, вступается? Что-то новенькое. И, надо же, никакого сопротивления не чувствуется в нутрях организма. Как будто так и надо. Неужели мужская, мать ее, солидарность проснулась? 

Наталья Геннадьевна воззрилась на Валю с недоверием и поправила:

– Не пидорас, а гей. 

– Хорошо, с этим определились. В чем суть проблемы? 

– В том, – осторожно начала Наталья Геннадьевна, – Что у Марка любовь с мальчиком, они в университете вместе учатся. Мальчик не городской, из области. И вот его родителям тварь какая-то позвонила и рассказала, что их сын и Марк в отношениях. Родители приехали. Ректорат на уши поставили. Документы забрали и мальчика увезли. Такой скандал… Родители Марка тоже не знали. Отец его из дома теперь выгоняет. И отчислят его, наверное. Марк сказал, ректор так орал, что кусок штукатурки с потолка упал. Формулировки такие знаете: пятно на репутации университета и прочая… 

– Понятно… – сказала Валя, и Наталья Геннадьевна смолкла. – Благодарю за информацию, не смею задерживать. 

Наталья Геннадьевна ушла озадаченная, а Валя вызвала к себе секретаря и велела разузнать кто в университете ректор, декан и вообще, как и чем там дышат и что курят. 

Валентина неожиданно оценила возможности, доступные брату, его положение и связи - когда достаточно попросить и для тебя все сделают, все разузнают и на блюдечке принесут. В реальности Валентины ее отец в те времена, когда в стране шла приватизация всего и вся, сглупил и прошляпил шанс ухватить за хвост золотого тельца. А в этом мире покойный батюшка не просто за хвост его схватил, а вскочил на загривок и крепко взял за рога. И завод ЖБИ, тогда стоящий на грани полного краха, отец у судьбы вырвал. А после и кирпичный завод. Строительную компанию отец создал уже сам, во времена более уверенные, когда люди заимели деньги и стали готовы вкладываться в новостройки. Вот так брату от отца достались все материальные и нематериальные блага. Валя на секунду задумалась о том, что может она здесь, как раз для того, чтобы правильно этими благами распорядиться? Мысль дельная и Валя решила обдумать ее на досуге, но прежде разобраться с проблемой практиканта. 

Следующим днем Валентина наведалась в университет. В лучших джентльменских традициях одарила секретаршу, которую студенты за глаза называли Аделиной Бульдоговной, лучезарной улыбкой, коробкой конфет и большим букетом ароматных лилий. И, пока секретарша не очнулась, без приглашения влилась в кабинет ректора, оставляя за собой шлейф Dior Sauvage.

– Я Одинцов, – заявила Валя, жестом фокусника извлекая из кармана визитку. – Валентин Олегович: ООО «Монолит», ООО "Специализированный застройщик "Гранит", Яковлевский кирпичный завод. 

Ректор университета, кажется, вознамерился уступить Валентине свое кресло, но она его остановила и элегантно присела на угол стола, взирая на ректора сверху вниз влюбленным взглядом.

 – Уважаемый Дмитрий Витальевич, до меня дошли слухи, что у вас в ректорате штукатурка с потолка отваливается. И я сразу к вам, со всей душой. Требует, знаете ли, она… душа в смысле, возрождения древних и благородных традиций меценатства. Вы же меня понимаете?

– Не очень, – робко сказал ректор, утирая клетчатым платком взмокший лоб. 

– Вот и я, знаете ли, не очень понимаю, отчего я к вам с душой и спонсорской помощью, а вы моего мальчика собираетесь отчислить? 

– Вашего кого?.. – сглотнул ректор.

– Мальчика. 

– В смысле сына? – на взопревшем ректорском лбу вздулась мысль о том, как он не знал, что в стенах его учреждения учится сын Одинцова. 

– Сына? – Валя хохотнула. – Боже упаси! Не выношу детей. Я говорю про своего мальчика, про Марка Антоновича Литвинова. 

– Знакомая фамилия… – ректор ослабил узел галстука на покрасневшей шее. 

– Я очень рад, Дмитрий Витальевич, что вы меня понимаете, как мужчина мужчину. Вы списочек накидайте, где у вас что отваливается, и я распоряжусь насчет ремонта. И не стесняйтесь, звоните прямо мне. Договорились? 

– Х-хорошо… – выдохнул ректор. 

Валентина на прощание и его одарила своей белозубой улыбкой и с чувством исполненного долга и удовлетворенной мужской солидарности поехала на родной завод. А пару дней спустя уже в ее кабинет, злой как черт, вломился Марк Литвинов. 

– Валентин Олегович, вы охренели?! – спросил он вместо приветствия. 

За спиной Марка заламывал руки взволнованный секретарь. 

– Сделайте нам с Марком Антоновичем чаю с ромашкой, – Валя отослала секретаря. 

– Вы зачем сказали в универе, что я ваш любовник?!

– Выдохни, воробышек. Сейчас чай принесут. 

– Да, и засуньте чай себе знаете куда?!

– Куда? – Валя заинтересованно склонила голову. 

Марк замялся и Валя, воспользовавшись паузой, спросила:

– Тебя больше не отчисляют? 

– Нет… 

– Ну и чем ты не доволен? 

– Вы своим визитом не помогли, а обесценили все, чего я добился! Я сам на бюджет поступил! Сам! Я умный, я на красный диплом иду вообще-то. А теперь все кругом думают, что я с вами трахаюсь, и все мои заслуги от ваших денег и положения. Вы что думаете, для меня проблема найти себе богатого папика? Да если бы я хотел… Вы даже не представляете, кто только ко мне в клубе не подкатывал… И даже родители уже каким-то образом про вас знают! Меня отец то из дома гнал, а мать рыдала, как на похоронах, а сейчас они замолчали. Знаете почему?! Они вас боятся! А еще: все думают, что я не просто трахаюсь с вами, я – проститутка года! Я одновременно и с Максом путался, и с вами. Я теперь как мартышка в цирке, все ходят на меня посмотреть! 

Добро пожаловать в женский мир, где всякий мужик на раз-два-три обесценивает любые достижения женщин, грустно подумала Валентина, а вслух сказала:

– Извини, я сделал глупость. Хотел помочь. Не думал о последствиях и вообще не думал, что так выйдет. Я дурак. 

Марк смолк, не ждал от Вали признания вины и извинений. Секретарь осторожно приоткрыл дверь, Валя кивнула ему, и он принес поднос, расставил чашки на столе. 

– Угощайся, воробышек, – Валя взяла чашку.

Марк сел напротив.

– И вам самому зачем эти слухи? – спросил Марк уже спокойнее. – Вы же не гей. Всем известна ваша репутация бабника.

– Бес попутал, – Валя хлебнула чаю. – А на репутацию мне плевать во всех смыслах. Тем более у меня действительно больше не стои́т. 

– Я думал, вы так сказали, чтобы я от удивления реветь перестал.

– Я сказал правду. 

И, в самом деле, то была чистая истина. С тех пор, как Валентина оказалась в мужском теле, ее свежеприобретенный пенис выполнял лишь обусловленную природой функцию мочеиспускания. А на прочие природные функции забил, как умер. И Валентина тому радовалась, поскольку не представляла, что делать с эрегированным членом. Не тыкать же им в живых женщин, ей богу. И вообще, очень не хотелось думать о сексе каждые пять минут и превращаться в озабоченное животное, у которого мозг отключается, когда хуй встает. 

– Вы так спокойно об этом говорите… – Марк взял свою чашку.

– И тебе советую спокойно реагировать и думать о последствиях моего необдуманного поступка. В конце концов, ты знаешь правду и то, что говорят другие, характеризует их, а не тебя. Что важнее? Сплетни или твой диплом? Ты готов пожертвовать учебой ради гордости? 

– Я не знаю…

– А я и не прошу ответа. Просто подумай. И что там с твоим… другом? Которого родители домой увезли. 

Марк взглянул вопросительно.

– Мне Наталья Геннадьевна рассказала. Под угрозами и пытками, конечно. Не обижайся на нее. 

– Они его не увозили, он же совершеннолетний. Истерили, конечно, но он сам уехал, – Марк опустил глаза, нахмурился. – Они предложили ему вариант, от которого он не захотел отказаться. Он сделал выбор.

  – То есть родители его банально купили, и он предпочел тебе какие-то заманчивые перспективы? 

Марк кивнул, не поднимая глаз. 

– Мудак он, – сказала Валя с пониманием. – Все мужики говно… 

Марк поднял на нее глаза и грустно улыбнулся.