Ночь мёртвых. О, как много скрывается за двумя словами. Не для людей — люди и понятия не имеют, что по-настоящему значит эта ночь, ставшая обыкновенным праздником. Граница между двумя мирами стирается. Мир живых наполняет тëмная, ужасающая, безумная энергия смерти, проникает в каждое сердце, в котором бьётся жизнь, и наполняет его мраком.
Люди этого не чувствуют. Не все.
Чонгука, наблюдающего за жизнью города, окружает лишь могильный холод, а многие не ощущают и этого. Он видит. Люди веселятся, устраивают игры, пугают друг друга, но никто и понятия не имеет, что вокруг них клубится настоящая тьма. Как и вокруг Чонгука. Он умеет её видеть, но лишь потому, что знает, куда и как должен смотреть. Его пальцы проходят сквозь. Туман не подчиняется ему и не заинтересовывается — во всяком случае, до тех пор, пока за его спиной не возникает тëмная фигура человека, чьё лицо скрывается за непроницаемой тëмной дымкой.
Выглядит весьма пугающе. Чонгук ведёт плечами и отворачивается, возвращаясь взглядом к людям внизу.
— Мне пора, — голос кажется ледяным. — До встречи. Береги себя.
— Тэхëн, — срывается с губ беспомощностью и сомнениями, терзающими с момента, как он узнал всё, и Чонгук ловит себя на том, что снова разворачивается к мрачной фигуре и обнимает собственные плечи руками. — Я люблю тебя, — шëпотом признаётся он и вздрагивает, когда его резко обдаëт холодом, а фигура оказывается так близко, что Чонгук чувствует кожей чужое дыхание. Даже позволяет их взглядам пересечься, несмотря на нутро, кричащее, что в данный момент ему следует быть кротким, а не нарываться на неприятности. В этот раз, если Чонгук его выведет, всё будет и близко не по их правилам.
И всё же — Тэхëн его не касается.
Или не Тэхëн. Не совсем Тэхён. И Тэхён, и нет.
Чонгук не уверен, можно ли назвать человека перед собой тем Тэхëном, которого он любит и о котором знает так много, причём даже того, что предпочёл бы никогда не узнавать. Этой ночью живым его трудно считать. Как и мëртвым. И то, и другое одновременно. Человек и некромант. Хранитель тьмы и проводник в мир мëртвых. Сама Смерть, заключëнная в теле одного человека, в которого Чонгук так опрометчиво влюбился, несмотря на все наставления держаться подальше. Причём его же, Тэхëна. Главное, в чëм он ослушался.
И он не жалеет.
Он просто… Не знает.
Он должен принять решение сам, в одиночестве, и не имеет возможности спросить ни у Тэхëна, ни у кого бы то ни было, потому что Тэхëн не ответит, а никто другой не сумеет понять. Тэхëн лишь рассказал, что будет его ждать, если в эту ночь он переступит порог развалин заброшенного храма, а остальное оставил Чонгуку. Даже не приглашал. Описал, пока к его рукам ластилась тьма, так хорошо Чонгуку знакомая до дрожи во всëм теле, огня, растекающегося по телу, и желания снова её прочувствовать, и приказал не возвращаться в храм, если он не будет готов полностью. Потому что этой ночью пути назад не будет.
Потому что как только Чонгук войдёт — Смерть уже его приметит и не оставит, пока не заберёт.
И вернуть его сможет лишь проводник между двумя мирами. Только этой ночью, когда грань стёрта.
У Чонгука есть шанс узнать, каково это — умирать и возрождаться, и его так манит сама мысль о таком доверии, о том, чтобы открыть Тэхëну не только тело и душу, но и… Жизнь? Он действительно хочет умереть во имя любви? Неужели он согласен зайти так далеко, позволить убить себя и верить, что после этого Смерть так легко отпустит его ради своего проводника?
Он ведь не безумец. То, что нравится ему, нравится им с Тэхëном, ограничивается рамками жизни.
Он не безумец, но, определëнно, всё же безумен. Потому что он раздумывает. Потому что чем дольше он наблюдает за людьми с края высотки после ухода Тэхëна, тем сильнее ему хочется ступить за грань хотя бы раз. Даже если боль будет невыносимой, даже если ему не понравится, даже если это рискует разрушить их с Тэхëном отношения, когда он станет его убийцей, а не только возлюбленным. Желание его изводит. Страх оказывается не таким сильным в сравнении с интересом, любопытством, вожделением, и это — ещё страшнее.
Чонгук несколько раз соглашался на незнакомые практики, предложенные Тэхëном, и гораздо чаще предлагал сам, но тогда он знал, что в любой момент сможет всё остановить и вернуться к привычному и любимому. Сейчас так не будет. Ему не останется шанса испугаться, передумать, отказаться. Он уже будет мёртв, когда переступит границу. Если Тэхëн остановится, Смерть заберёт Чонгука другим способом и уже навсегда.
А если Чонгук передумает, но Тэхëн доведёт до конца? Он убьёт не только Чонгука, но и доверие к нему. Да, разумом Чонгук будет понимать, что сам согласился на это, но больше никогда его организм не примет Тэхëна, не доверится ему, как самому себе, не позволит творить с собой всё, чего он захочет, с оговоркой на остаться живым, целым и довольным. Лучше не рисковать. Лучше отказаться и провести ночь в одиночестве, как год назад, когда он понятия не имел, где Тэхëн пропадает и почему не принимает участия в праздновании.
Как легко тогда было!
И как легко могло бы быть, если бы Тэхëн хоть раз высказал своё мнение, желание увидеть Чонгука в храме и среди мёртвых или хотя бы отношение к той информации, которой месяц назад огорошил. А тут — «решай сам» и спокойные ответы на вопросы, лишëнные эмоционального окраса. Чтобы не давить. Чтобы оставить решение только Чонгуку, иначе эта ночь убьёт его если не физически, то морально точно.
Стало быть, лучше отказаться. Чонгук, вообще-то, так и сделал пару дней назад.
А теперь сомневается, потому что и тогда, и сейчас он хочет испытать всё, о чëм Тэхён говорил, и боится скорее возможных последствий, а не самого процесса. Да и страх уже не так силëн. Он привык полагаться на Тэхёна и верит, что если придёт полностью готовым, не случится ничего из огромного списка, которым Тэхён решил его заранее испугать. Но соглашаться на болезненную и смертельную затею, из которой будет только один выход?..
Господи, он сошёл с ума. Люди были правы, когда называли его больным. О, если бы они узнали, над чем Чонгук раздумывает вместо отказа, не заставившего себя долго ждать, их реакция была бы весьма громкой и оскорбительной.
С губ срывается смешок. Чонгук, качнув головой, отступает от края крыши и разворачивается, чтобы спуститься. Здание корпорации, принадлежащей Тэхёну, встречает его тишиной и невыносимым холодом. Чонгук сжимается. Благо, удаётся быстро спуститься к машине и прогреть её.
Хорошо, он подъедет к храму.
Если не передумает — просто проведёт ночь в машине. Так легче.
И сложнее, потому что тьму Чонгук начинает чувствовать задолго до момента, когда перед ним открывается старый храм, окружëнный тëмным туманом, что клубится, рисует фигуры, уходит высоко в небо и манит. Проникает глубоко в душу, в сознание, в мысли и зовёт, и Чонгук не осознаёт, как покорно следует его воле.
Однако всё равно на границе останавливается. Тьме, если судить по тому, как угрожающе она сгущается и давит на сознание, такое своеволие приходится не по вкусу. Чонгук мягко усмехается. Он знает, что тьма не сделает ему ничего, не заставит подчиниться, пока он не захочет этого сам, не причинит вреда. Она — часть Тэхëна. Да, более безумная, требовательная и не готовая принимать отказ, однако в первую очередь любящая Чонгука. Всё, что она может, — это пугать. Да и вызывать страх ей не удаётся, пока она так отчаянно ластится к рукам и умоляет сделать этот единственный шаг, позволить ей всё, довериться. Взамен ему будет хорошо. Ему понравится. Такого ему больше никто и ничто не покажет.
— Твоя тьма меня соблазняет, — присутствие Тэхёна Чонгук скорее ощущает, чем видит, и всё же пробует завести разговор.
Туман перед глазами и в голове рассеивается. Облегчение затапливает Чонгука, он тихо выдыхает, опускает плечи и расслабляется до невыносимого желания прижаться, ощутить родные руки и забыть обо всём. И останавливает в первую очередь не граница, а то, насколько человек перед ним отличается от его Тэхёна. Он соткан из тьмы. Его чëрные глазницы смотрят не на Чонгука, а в его трепещущую душу и вызывают настоящий ужас. Его кожу украшают тëмные узоры, разбавляя медовый серым и чëрным. Его тело, даже когда их разделяет шаг, ощущается ледяным.
Чонгук, зажмурившись, опускает голову.
Трудно поверить, что создание перед ним, является человеком, которого Чонгук так любит. И который отвечает ему той же любовью. В его взгляде нет тепла. Тьма — и та более нежно притирается к Чонгуку.
— Я тебя пугаю? — даже его голос раздаётся словно из загробного мира.
Чонгук с резким выдохом кивает. Тьма отступает, и он испуганно тянется за ней, не желая отпускать. Она его точно не пугает. Ей Чонгук и верит, и доверяет.
— А так? — вдруг слышится знакомый голос, и Чонгук с надеждой вскидывает голову, чтобы встретить тëплый взгляд карих глаз, ласковую улыбку и осторожное касание. Шаг делает Тэхён. Чонгук тут же прижимается к нему и сжимает пальцами талию под плащом, что по ощущениям напоминает туман. — И чего боишься тогда?
— Ну, знаешь… Это ты из нас хочешь меня убить.
— Я хочу провести тебя между двумя мирами, а не убить.
— Но убийство там будет замешано.
— Верно, — его голос возвращается к прежнему, и Чонгук, не ожидавший подобного, вздрагивает, но упорно за Тэхëна хватается. Отпускать он не хочет. — Поэтому не соглашайся, — и пусть Тэхён советует отказаться, Чонгук в его голосе слышит отчëтливое «поддайся».
— А если я соглашусь, это будет больно?
— Будет. Как ты любишь. Боль от удовольствия.
— Я люблю, когда в любой момент могу всё это остановить. И остаться в живых. Это моя любимая часть — выживать после секса. Намного приятнее, чем тысяча оргазмов за раз. Советую попробовать.
— Чонгук, — даже смех Тэхëна звучит ужасающе. Он ещё и отстраняет Чонгука, чтобы их взгляды встретились. Чонгук громко сглатывает. Наверное, к такому виду стоит привыкать… — Ты уже отказался. Отдыхай, я вернусь утром. Или развлекись с тьмой, — наклонив голову, предлагает вдруг Тэхëн.
По телу Чонгука тут же расходится холод, оставляющий за собой обжигающее пламя. С губ срывается громкий стон. Колени подгибаются, и устоять удаётся лишь благодаря Тэхëну, что прижимает к себе с довольной улыбкой. Чонгук ошарашенно за него цепляется.
Никогда раньше Тэхëн не делал так.
И пусть он часто использовал тьму, её влияние не было настолько сильным, чтобы за мгновение обрушить мощной волной возбуждение. Чонгук и не догадывался, что Тэхëн может так. Ещё и предложить остаться им с тьмой наедине и развлечься без него.
С туманом Чонгук ещё не занимался сексом.
Тем более, в ночь мёртвых.
В ночь, когда Чонгук хотел бы быть с Тэхëном, но ему не хватает ни смелости, ни поддержки. Сам Тэхëн говорит отказаться. Только тьма и зовёт, раскрывая истинные желания Тэхëна, однако легче от этого не становится. Ещё и теперь, когда Чонгук полностью возбуждëн, его мысли путаются, а тело тянется к Тэхëну. И смерть уже не так волнует. Он ведь оживёт. Тьма обещает вернуть его из небытия — значит, Тэхëну это под силу.
— Если я захочу остановиться, а ты продолжишь, это разрушит наши отношения, — со злостью на самого себя предупреждает Чонгук. Даже не Тэхëна — он и без того это знает. Просто напоминает. Как и о том, что это разрушит не только отношения, но и Чонгука на месяцы, или годы, или навсегда. — Ты пожертвуешь нашими отношениями?
— Ты не захочешь отказаться. В том и суть.
— Хочешь сказать, это будет лучший секс в моей жизни?
— Думаю, да.
— Пока ты такой, точно нет. У меня мурашки от твоего голоса. И вида. И холода. Я замëрзну. И умру. В буквальном смысле. Кончу и умру. А я увижу загробный мир или просто потеряю сознание, а потом в себя приду?
— Увидишь загробный мир.
— Чёрт возьми, я же до тебя атеистом был. А бога увижу? Или дьявола? Ты можешь понять, я попаду в рай или в ад? Или там будет страшный суд? Я не хочу суд. Давай сразу куда-нибудь. Ты же проводник. Вот и проводи. В этой раз в рай, в следующем году в ад. Или наоборот.
— Загробный мир похож на наш, Чонгук. Не рай и не ад. Просто мир. С двумя спутниками в небе.
— С чем?! — чуть истерично и громко спрашивает Чонгук. — Две луны?!
— Луны среди них нет, но вроде того, да. Я не могу рассказать всё. Мне не позволено говорить с людьми о смерти, я и так слишком много раскрыл. Пора, — помимо того, что разочаровывает, к тому же бросает Тэхëн и отступает на несколько шагов. Его окружает туман. — Нельзя оставлять мост надолго.
— Но ты ещё не уговорил меня! — выкрик растворяется в тумане. Чонгук раздражëнно всплëскивает руками. — Ты не можешь меня бросить! Боже, ты худший доминант, каких я знал, клянусь тебе. Хорошо. Я сейчас сделаю шаг. Исключительно ради того, чтобы найти тебя и ударить. И расстаться. Я серьёзно. Я почти согласился, надо же было тебе исчезнуть.
— Пойдём со мной, Чонгук, — раздаётся словно со всех сторон голос, такой манящий, соблазнительный, призывающий подчиниться и отдаться. Тьма ему вторит.
— Никуда я теперь не пойду, — из упрямства бормочет Чонгук.
— Тогда не испытывай моё терпение, — тон Тэхёна приобретает так хорошо знакомые Чонгуку нотки злости, не сулящие ничего хорошего. Чонгук громко сглатывает. Обычно Тэхён злится лишь тогда, когда понимает, что Чонгук выводит его специально, чтобы встретить вспышку эмоций и получить своё, но сейчас…
Чонгук достаточно умён, чтобы понимать, что злить самого дьявола — худший из способов получить удовольствие.
И недостаточно, чтобы отступить, вернуться в машину и забыть обо всём.
А что хуже всего, по его телу вновь растекается тëмное возбуждение, словно тьма с каждым вдохом проникает под кожу, заполняет собой кровь и диктует собственные правила, подталкивает сделать шаг, снова обещает. Чонгук прикрывает глаза. Он обхватывает себя руками и вздрагивает, когда его вдруг притягивает к себе Тэхён, касается пальцами подбородка, поднимает его голову и целует. Так, что не остаётся возможности вдохнуть. Так, словно с поцелуем уже отнимает его жизнь. Так, что ему приходится Чонгука держать, ведь сам он оказывается не в состоянии.
И даже дьявольский облик Тэхёна вызывает уже совсем не страх, а новую волну возбуждения.
— Последний шанс, — когда их взгляды встречаются, предупреждает Тэхён.
— Прикажи мне, — шëпотом просит Чонгук. Так будет намного легче. Они оба понимают, что он уже принял решение, но слишком боится сделать единственный шаг.
— Вернись в машину и забудь об этой ночи, — Тэхён, что ж, действительно приказывает.
Только его приказ вызывает вспышку негодования. Раздражение срывается с губ рычанием. Чонгук и не думает, что именно делает и по какой причине — он толкает Тэхёна и уверенно делает этот чëртов шаг, смотря прямо в его глаза. Он даже не вздрагивает, когда тьма с большим усилием окутывает его, сжимает, натягивает до треска ткани одежду. Взгляда Чонгук упрямо не отводит.
И лишь мысль, что Тэхён за все эти мгновения так и не моргнул, даже не сделал вздоха, вызывает животный ужас. А Чонгук вместо побега под влиянием этого ужаса — обнимает Тэхёна за плечи, прижимается и медленно целует.
Одежда окончательно рвëтся за мгновение до того, как на талию Чонгука опускаются руки, а в кожу впиваются острые и длинные…
Когти?
Господи, Чонгук не видел у Тэхёна когтей!
Определённо, это они. Ногти не могут так легко оставлять царапины, не те, которые Тэхён предпочитает в повседневной жизни. Он выбирает удобство. Следы на теле Чонгука он оставляет чем угодно, но только не ногтями, потому что… Да какая к чëрту разница? Господи, он ведь этими когтями его разорвать может!
Какое счастье, что Чонгук их не видит. И смотреть не будет. И не станет задаваться вопросом, что с ним этой ночью происходит, если мысли о когтях ничуть не умаляют возбуждения, а только его усиливают.
— Какие правила этой ночью? — Чонгук заставляет себя собраться с мыслями, чтобы задать действительно важный вопрос, пока он ещё в состоянии думать.
— Удовольствие получаешь ты, а не я. На этом всё. На другие правила у тебя не будет сил.
— Почему не наоборот? — озвучивает он новый вопрос и прикладывает ещё больше усилий, чтобы сопротивляться влиянию тьмы. Ждать ей надоело. Она хочет, чтобы Чонгук, наконец, перестал беспокоиться о мелочах и позволил ей завладеть собой, его разумом и телом.
А Чонгук — упрямец.
Чонгук отлично понимает, что сейчас, пока Тэхён держит себя в руках, он может спрашивать обо всём, что его волнует, а позже тратить время на разговоры Тэхён не станет.
— Твоё тело заполнит тьма. Способа два: либо пережить такую боль, словно твоё тело и душу выворачивает наизнанку, либо отдаться удовольствию до тех пор, пока ты не начнёшь молить о смерти, чтобы избавиться от этого.
— В общем, в любом случае будет больно.
— Второй способ ты любишь.
Чонгук резко, с громким выдохом кивает. Тэхён прав. И как же хочется, наконец, снова столкнуться с тем ощущением, когда всё тело ломает от удовольствия и невыносимой боли, когда он не может даже вдохнуть, когда он оказывается на грани между жизнью и смертью, путается в себе, в происходящем, во времени и может лишь неистово и всё сильнее отдаваться…
Чонгук машет головой, насильно вырывая себя из слишком ярких воспоминаний. Тьма недовольно отступает.
— Проникновение, — его сил едва хватает хотя бы на одно слово. Ладони Тэхёна тут же опускаются ниже, его острый коготь ведёт по расщелине, и Чонгук со всхлипом жмурится. Он не понимает, чего испытывает больше: ужаса или желания. Зато удаётся вернуть немного самообладания, а вместе с самообладанием приходит ещё больше страха, едва Тэхён проникает на всю длину чëртова когтя. — А ты можешь убрать когти? — он решает уточнить.
— Не могу.
— Тогда просто знай, что мне очень страшно. Ты легко можешь меня порвать, и мне эта мысль не нравится. Если надо, я растяну себя сам, а ты держи свои руки подальше от моей задницы. Считай за табу. Я просто… Реально в ужасе, — последние слова он шепчет едва слышно, чувствуя себя слишком уязвленно от того, что уже ставит ограничения.
Словно так быть не должно.
Даже тьма отзывается неудовлетворением, когда Тэхён послушно возвращает руки на талию.
— Прости, — он ощущает физическую потребность в извинении. — Диктую тут свои правила. Я просто думал, знаешь, переступлю — и перестану о чëм-либо думать. А я не могу не думать. И мне всё ещё страшно. И меня возбуждает этот страх. Господи, Тэхён, у меня сейчас голова взорвëтся.
— Перестань думать.
— Я не могу!
— Открой глаза, — новый приказ кажется гораздо легче, однако и с его исполнением возникают трудности. — Посмотри на меня, — ещё сложнее. Чонгук едва поднимает голову и только чудом сдерживает порыв зажмуриться. — Ты должен мне довериться. Я знаю твоё тело, удовольствие и страхи. А ты знаешь меня.
— Кто бы мог подумать, что со мной столько проблем будет…
— Прекращай.
— Ей не нравится моё упрямство, — улыбнувшись, отмечает Чонгук и разрывает зрительный контакт, только чтобы обратить внимание на клубящуюся вокруг тьму. — Она очень недовольна. Дай ей волю, она бы уже разложила меня.
— Ты её боишься?
— Нет, — Чонгук ни на мгновение не задумывается и поворачивает к Тэхёну голову, чтобы передать уверенность и взглядом. Тьма удовлетворëнно ластится к голой коже, точно благодарит за доверие. — Я люблю её, — признание срывается легко. — И знаю, что она любит меня.
— Ты боишься меня, но не боишься тьмы, что является отражением моей души?
— Вроде того, — смущëнно бормочет Чонгук и неловко пожимает плечами. — К такому тебе я не привык, а твою тьму знаю наизусть.
— Пока ещё нет. Только сегодня узнаешь.
— А я ещё могу отступить или уже поздно?
— Можешь.
— Но ты же говорил…
— Условность. Отстоять тебя перед Смертью я смогу. Придётся дать обещание, что в нужное время она получит своё, и отплатить ей чем-нибудь другим, но насиловать тебя я не собираюсь.
— Значит, светофор действует? — в его сердце загорается надежда.
— Да. Но чем дальше, тем сложнее и болезненнее будет отпустить тебя. Если я не отреагирую сразу, тебе придётся меня оттолкнуть. Или ударить. Возможно, кинжалом. Не бойся убить. Тьма в любом случае примет твою сторону.
— Тэхён…
И почему он раньше об этом не говорил?
— Чонгук, мы делаем это ради наслаждения, — в голосе Тэхёна слышится усталость. Похоже, ему уже сейчас тяжело сдерживаться. — Как и до этого. Мы здесь, потому что я хочу подарить удовольствие, а ты — его получить. Смерти как таковой ты не заметишь. Она станет очередным оргазмом, после которого ты откроешь глаза в другом мире.
— Ты ведь убьëшь меня кинжалом.
— И кинжал в сердце в этот момент тебя совершенно не будет беспокоить. В том и суть. Я бы мог убить тебя прямо сейчас, но смысла в этом не было бы никакого. Кроме перехода в другой мир. Он тебе понравится.
— Ты точно худший доминант в моей жизни.
— Это ты учил меня быть твоим доминантом. Все претензии предъявляй к себе, я изначально предупреждал, что земных правил не знаю. Особенно таких специфичных. Я делаю всё исключительно по твоим инструкциям. Ты хочешь уйти?
— Да.
— Ладно.
— Но остаться я тоже хочу.
— Тогда перестань думать.
— Ты так и не сказал насчëт проникновения. Я не готов. Да и смазку не взял. Сомневаюсь, что в храме она есть. Так что мне надо выйти, забрать смазку из машины, растянуть себя, и только тогда мы можем начинать. А без проникновения я не хочу. Это сразу в два раза меньше удовольствия.
— Оставь это мне.
— И как ты себе это представляешь?.. — задумчиво спрашивает Чонгук, не имея ни малейшего понятия, как Тэхëн разберётся с этой проблемой в процессе. Лучше ведь сейчас. Так будет проще. Никому не придётся отвлекаться или выдумывать новые способы.
— Чонгук. Хватит думать. Мне поставить тебя на колени, чтобы ты перестал?
— Было бы неплохо, — фыркает Чонгук совершенно искренне, потому что это всегда отлично работает. А после — вспоминает, что опуститься ему придётся на холодную землю, а не тëплый ковëр, расстеленный на пороге их спальни. Он передëргивает плечами. И без этого справится. — Но не сегодня. К следующему Хэллоуину мы купим двадцать ковров и раскидаем их по храму. Ладно… Хорошо. Надо отпустить ситуацию. Твоё счастье, что я уже возбуждëн. Странно, конечно. В обычный день член бы уже трижды упал. Почему так?
— Ты точно просишься на колени, — о, Тэхён, похоже, начинает злиться.
И одновременно с его словами на плечи вдруг с неистовой силой давит тьма. Ноги едва не подгибаются. Просто вместо того, чтобы послушно опуститься, Чонгук неосознанно жмëтся к Тэхёну ближе и находит опору в нëм. Но это отлично показывает, что его терпение уже на пределе.
— Нет, спасибо, они мне ещё дороги, — Чонгук обещает себе в последний раз его выдержку испытать. Когти сильнее впиваются в кожу. И хотя сам Тэхён выглядит абсолютно спокойно, о тьме то же самое сказать не удастся при всём желании — она злится, раздражена и требует получить своё. — И почему сегодня всё наперекосяк идёт?
— Потому что ты вместо подчинения строишь из себя пугливого доминанта.
— Ладно, — с обречëнным стоном снова произносит Чонгук и прикрывает глаза.
Он заставляет себя перестать за Тэхёна цепляться. Он расслабляет сжатые ладони и опускает руки, чтобы они безвольно обвисли. Он протяжно выдыхает и представляет, как с этим выдохом его тело оставляет всё напряжение. Он насильно бросает себя к ощущению, близкому к тому, когда он сидит на коленях, опустив голову к полу, не пытаясь узнать, чем занят Тэхён, и полностью ему доверяя. Оказывается, не так уж это и сложно.
И пусть сейчас он перед Тэхёном стоит, его тело реагирует точно так же — и безвольно подаётся вперёд, когда Тэхён сжимает его руку и тянет за собой. Сколько шагов они делают, Чонгук не считает. Его это не волнует. Не имеет значения, где они сейчас находятся, потому что гораздо важнее губы Тэхёна, когда он поднимает кончиками когтей его подбородок и вовлекает в поцелуй.
Теперь тьма окутывает мягко, осторожно, ласково. Она уже не настойчива. В сравнении с руками Тэхëна, что обводят беспорядочно всё его тело, оставляя царапины, тьма кажется совершенно нежной. Она словно целует те места, где остаются следы от когтей, и таким образом, на удивление, действительно уменьшает жжение. Её холод помогает. И несмотря на то, что и Тэхëн ощущается ледяным, Чонгук всё ещё не мëрзнет, даже не дрожит и быстро привыкает. Возможно, потому что не горит желанием раздумывать над подобным и снова отвлекаться.
Все вопросы — утром.
Сейчас он намерен насладиться, раз уж Тэхëн обещал, что ему понравится.
— Не хочешь раздеться? — единственное, чему Чонгук позволяет себя отвлечь.
Вопрос, почему в то же мгновение вся одежда на Тэхëне растворяется, словно её и не было, Чонгук тоже оставляет на утро. Его ведь тоже раздели весьма быстро. И это очень хорошо — не нужно тратить время на снятие одежды, а можно сразу закинуть руки на плечи, прижаться и с тихим стоном толкнуться бëдрами. Восхитительно новые ощущения. Чонгук привык к горячему телу Тэхëна, и настолько яркий контраст вызывает реакцию гораздо более сильную.
— Ну, хотя бы на члене шипов не появилось, — тихо засмеявшись, облегчëнно шепчет Чонгук.
— Могу добавить и шипы, — неожиданно предлагает Тэхëн.
Осознаёт его предложение Чонгук не сразу — отвлекается на руки, что давят на плечи, призывая опуститься, и на ощущение внезапной мягкости под собой вместо твëрдого камня. Матрац? Толстое одеяло? Значит, Тэхëн всё же надеялся на согласие Чонгука?
— Как добавить? — когда смысл слов доходит до сознания, удивлённо спрашивает Чонгук, распахивает глаза и невольно рассеивает состояние покоя.
В храме оказывается ещё темнее и туманнее, чем на улице. Чонгук оказывается не в силах увидеть хотя бы очертания Тэхëна. Не чувствуй он, что Тэхëн нависает над ним — решил бы, что находится в абсолютном одиночестве. По этой причине он и закрывает глаза сразу.
— Тело меняется под влиянием тьмы. Её во мне слишком много, и она ищет выход, поэтому создаёт когти или… Что угодно другое. Шипы. Хвост. Крылья. Но если я дам ей выйти, обратно рассеять я уже не смогу.
— А второй член можешь создать? — Чонгук не знает, зачем спрашивает.
Он мог бы сосредоточиться на хвосте и крыльях. Он даже представляет Тэхëна в обличье истинное дьявола, и изумлëнно машет головой, прогоняя фантазию, когда его тело сразу отзывается интересом.
— Могу, — Тэхëн, если судить по его тону, тоже удивлён. — Хочешь?
— Ни за что. Ты отказался брать смазку. И я не готовился. Но через год…
— Иногда твои фантазии меня пугают.
— Создай хвост, — решившись, просит Чонгук и тут же вздрагивает, когда его бедра касается раздвоенный кончик настоящего, господи, хвоста.
С губ срывается громкий выдох. Чонгук отпускает руку лишь для того, чтобы дотянуться и осторожно обхватить пальцами хвост. Он приятной тяжестью ложится в ладонь. Тонкий — как раз такой, который и представляется в голове, если думать о демонах. Или чертях. И теперь — о Тэхëне и тьме, способной придать его телу любое обличье, словно человеческое не является его истинным. Безумие.
Чонгук просто обязан сейчас испугаться и сбежать, а он притягивает Тэхëна для нового поцелуя и выгибается, чтобы откровенно потереться членом. Хвост он отпускает, и Тэхëн обхватывает им его талию, чтобы, прижав к себе, толкнуться навстречу.
Первый стон служит для тьмы сигналом, и она уже с меньшей нежностью окутывает тело Чонгука. Сгущается. Её касания ощущаются так же, как ладони Тэхëна, и Чонгук через несколько минут непрекращающихся ласк, которыми осыпают всё его тело, оказывается совершенно не способен различить. Разве что по когтям. Однако и царапины Тэхëн оставляет уже не так часто, и каждая, пусть и самая слабая, вспышка боли становится неожиданностью, вызывает собой яркую реакцию и расходится горячей волной по всему телу.
Почему так — Чонгук не уверен. Наверное, так на него влияет тьма, или ночь мёртвых, или место, или что угодно ещё, что присутствует только сегодня и своим присутствием преобразует всё вокруг и внутри Чонгука. В обычные дни он гораздо более искушён. Сейчас он чувствует, насколько близок к оргазму, уже во время прелюдии, и с трудом сдерживается, чтобы не начать умолять о прикосновениях к члену.
Однако сдерживается. Сдаться так рано — совершенно не в его стиле.
Даже если этой ночью на стороне Тэхёна тьма, благодаря которой он воздействует одновременно на все чувствительные места и не оставляет ни шанса на контроль над собой. Чонгук и не пытается. Он откровенно наслаждается так, как о том просил Тэхëн, и уже и не пытается понимать происходящее. Лишь млеет под лаской, отзывается на приятную грубость и растекается по одеялу.
На сессию не похоже — слишком много прелюдии и мало воздействия на него. Да и правил никаких Тэхëн не установил. Всё, что от Чонгука требуется, сводится к удовольствию.
На секс, собственно, тоже, несмотря на нежность, множество поцелуев и прикосновений, которыми Тэхëн осыпает его тело, и любовь, пропитывающую каждое мгновение. Слишком много иного, чему расслабленный и наслаждающийся Чонгук названия дать не может. Обычно тьма, если и принимает участие, то только в виде тëмного тумана, а не в качестве дополнительных рук или… Щупалец? Интересно, сможет ли Тэхëн создать настоящие щупальца и будет ли это отличаться от прямого воздействия тьмы?
— Заскучал? — касается уха проникновенный шëпот.
Чонгук, вздрогнув, выныривает из откровенной фантазии и поворачивает голову, чтобы ответить на нежный поцелуй. Он слабо улыбается. В чëм они с Тэхëном не сходятся, так именно в прелюдии — Тэхëн любит долго, нежно и слишком медленно. Не сказать, что Чонгук скучает. Ему нравится. Просто часто его мысли уплывают далеко вперёд, к моменту, когда места останется лишь для разрушающей страсти.
— Что вам с тьмой так понравилось? — вдруг спрашивает Тэхëн.
Чонгук с интересом прислушивается — и с громким стоном выгибается, когда она вместо ответа окутывает его член и резко сжимается. Это очень отличается от ладони. Прикосновения как такового нет, но при этом стимуляция есть, и она довольно сильная, и переход от прелюдий к ней был слишком неожиданным, и Чонгука откровенно размазывает по кровати. Ответить Тэхёну он уже не способен.
Господи, как же это иначе.
Ладонь сложно контролировать до мельчайшей детали, а тьма может сжимать по-разному, пульсировать, подстраиваться под каждую складку. И намного больше. Чонгука подкидывает, когда она вдруг очень тонкой струйкой проникает в уретру. Когда она чуть расширяется до границы, где начинается боль, он едва не взрывается, цепляется на Тэхëна и не умоляет только потому, что уже сейчас не понимает, чего именно хочет — прекратить или чтобы он не останавливался. Господи, он тронулся рассудком. Не должно же ему настолько нравиться.
И это при условии, что Тэхëн не делает совершенно ничего. Только умело направляет тьму так, чтобы стимуляция стремительно нарастала, чтобы вздохи, что срываются с губ, становились всё громче и смешивались со стонами, чтобы наслаждение с безумной скоростью закручивалось в животе. Чтобы в момент, как только тьма рассеялась и член обхватила ладонь, всё это выплеснулось первым оргазмом, что вовсе не стало поводом замедлиться хоть на мгновение.
Наоборот — всего становится только больше. Позволить ему отдохнуть и прийти в себя никто не собирается. И хотя Тэхëн отпускает его член, когда он, чуть отошедший от оргазма, начинает об этом умолять, тьма отступать не собирается. Ей мало. Она хочет ещё. Ей нравится, что давление для Чонгука болезненно, и она требует ярче, громче, откровеннее, потому что ей отлично известны возможности Чонгука.
А Чонгук, наверное, не сходит с ума только благодаря Тэхëну, что вопреки действиям тьмы, полностью ему подчиняющейся, целует его размеренно и улыбается, когда не выдержавший Чонгук срывается на громкий стон во время поцелуя. Господи, спасибо, что он не видит, что именно тьма делает с его членом.
Чонгук готов поспорить, что слышит её удовлетворëнное урчание, когда ей удаётся за считанные минуты снова его возбудить. Играть она не пытается. Она не оттягивает время, не наслаждается его возбуждением, а уверенно толкает его к цели, к следующему оргазму, приближение которого он едва ли успевает осознать. Его заставляют кончить. И снова — не останавливают.
Только во второй раз член оказывается слишком чувствительным, чтобы чувствовать хоть что-нибудь, помимо невыносимой боли, и тьма оказывается вынуждена недовольно отступить, окутать его бëдра и терпеливо замереть. Тогда Чонгук и получает возможность отдышаться. Его тело уже дрожит — а тьма, если судить по её настроению, лишь начала.
— Ты соврал, — с придыханием бормочет Чонгук, когда ему, наконец, удаётся собраться с силами и вспомнить, как говорить. Тэхëн, не перестававший целовать его шею, отзывается мычанием. — Меня убьёт оргазм, а не кинжал.
Чувствительной кожи на плече касается тихий смех.
И, похоже, способность Чонгука не просто говорить, а высказывать претензии Тэхëн принимает за готовность продолжать. Тьма, до этого мирно отдыхавшая на бëдрах, неожиданно на них давит — вынуждает развести. Её внимание возвращается к члену, что совершенно не мешает ей с необычайной нежностью и осторожностью обхватить и яички и надавить ниже, словно…
Осознание заставляет распахнуть глаза и резко приподняться. И Тэхëн, и тьма замирают.
Конечно, Чонгук не видит даже Тэхёна. И это при том, что он чувствует его дыхание на себе, ему достаточно чуть податься вперёд, чтобы поцеловать, но его глаза застилает абсолютная тьма. И она не двигается тоже. Выдержки Чонгуку не хватает, и он со вздохом прикрывает глаза и падает обратно.
— Ты собираешься, — он даже не уверен, какую формулировку использовать, — использовать тьму вместо члена?..
— Ты против?
— Я просто… — начинает Чонгук и затихает, обращаясь к ощущениям и прислушиваясь к прохладе, окутавшей член и касающейся напряжëнного ануса. Безумие. Сумасшествие. Господи, и почему от мыслей об этом по его телу растекается возбуждение, а не отрицание? — А ты видишь, что происходит?
— Не как человек.
— А как?
— Как тьма. Я чувствую всё, что происходит в храме. Ты для меня — сгусток яркой энергии, пока не поглощëнный тëмной. Но и увидеть я смогу, если сосредоточусь, тьма не влияет на моё зрение.
— Мне это точно снится.
— Занимательные у тебя сны.
— Значит, это ты имел в виду, когда говорил, что тьма меня наполнит? — обречëнно спрашивает Чонгук, и тьма отвечает ему слишком мощной волной довольства, что проносится словно внутри его тела. — А ты сам не хочешь?
— Не сейчас.
— Ладно, — решившись, соглашается он.
Всё равно на остальное уже согласился.
Всё равно ему слишком интересно, как это будет ощущаться.
Движение тьма возобновляет не сразу и далеко не так настойчиво, как раньше, точно даёт время смириться и привыкнуть. И захотеть. О, зря Чонгук решил, что тьма не играет, потому что сейчас её действия как никогда напоминают игру, когда она умело подводит его к грани и резко останавливается, проникает едва ощутимо до изумлëнного непривычными ощущениями, совмещающими в себе прохладу, слишком слабое натяжение и отсутствия внутри хоть чего-нибудь прочного вроде пальца. Просто прохладный туман. Внутри него. Живой и подчиняющийся Тэхëну.
Боже, это… Чонгук даже не представляет, с чем можно сравнить эти ощущения, потому что ни один из девайсов никогда не был к такому близок, а они испытывали абсолютно разные.
А после его вновь отвлекают беспощадной стимуляцией члена, не оставляющей возможности заметить и понять, как его наполняет тьма, и в следующую передышку Чонгука ошарашивает чувством наполненности. Но он не полон. Он легко может сжаться, и он действительно сжимается, однако не встречает никакого сопротивления. Тьма остаётся внутри. Она всё так же касается его простаты, как обхватывала головку, в стремлении получить желанную реакцию.
Слишком странно.
И лишь тогда, когда до этого поглощëнный изучением новых ощущений Чонгук на прикосновение отзывается довольным вздохом, тьма окутывает его член и срывается. Опять безумие. Ему снова не дают сделать ни вздоха, и удовольствие в одно мгновение накрывает его с головой, поглощая, заполняя собой и требуя. И тьма внутри вовсе перестаёт волновать. Чонгук уже и не задумывается о происходящем и возвращается к тому состоянию, когда он может только наслаждаться, толкаться навстречу, словно это позволит ему почувствовать больше, и отдаваться.
И сейчас он чувствует не только оргазм. Он знает, как ощущается приближение оргазма, и в нарастающем ощущении он узнаёт нечто похожее, однако вместе с тем его тело заполняет другое. То, что влечëт за собой слабую боль. Недостаточно сильную, чтобы мешать оргазму, но заметную для Чонгука и вынаждующую на ней сосредоточиться в попытках выяснить, что с ним происходит.
Не удаëтся. Тэхëн умело не позволяет. На одну лишь секунду его член лишается любой стимуляции, а после его неожиданно накрывают губы. Осознать Чонгук просто не успевает — Тэхëн опуститься так низко, как только способен. Его хвост, до этого спокойно отдыхавший на талии, поднимается к груди и ощутимо царапает один из сосков, чтобы отвлечь на иную боль. Оргазм настигает его волной ещё более мощной, чем раньше.
Собственный крик Чонгук слышит сквозь пелену.
Отойти от оргазма ему не дают. Тэхëн не останавливается. И мольба до него уже не доходит, и Чонгук не может даже дотянуться до него, потому что его рука встречает только туман. Ладонь находит хвост. За него Чонгук хватается так, словно он является единственным, что удерживает в сознании, и ни на мгновение не умолкает, пусть вовсе не слышит ни одного своего слова.
Главное, что слышит Тэхëн.
Слышит — а отвлекаться и вслушиваться не собирается.
Краем сознания Чонгук вдруг ловит себя на мысли, что тьма сгущается и наполняет его гораздо сильнее, чем до этого. Сжаться не удаётся. Когда он пробует, тьма реагирует и расширяется, растягивая до боли.
Хотя об этой боли Чонгук не беспокоится.
Всё его тело горит, а Тэхëн совершенно не помогает, когда насильно доводит его до очередного оргазма, выжимает до малейшей капли и продолжает, словно ему всё ещё мало. Чонгук искренне сомневается, что способен на большее. Не то чтобы Тэхёна или тьму его сомнения беспокоят.
Господи, как же много боли.
Невозможно получать удовольствие, когда его тело охвачено огнëм, однако — Чонгук вдруг ловит себя на том, что кончает снова. Если оргазмом это, конечно, можно назвать, ведь облегчения после него не приходит. И боли становится только больше. Кажется, будто внутри горит каждый орган, каждая клетка, а Чонгуку не удаётся хотя бы испугаться, потому что из него продолжают выжимать все силы и новые оргазмы, всё меньше похожие на них.
Он уже не молит и не стонет. Кричит ли он — Чонгук не знает. Ему до безумия, невыносимо, ужасно больно, но при этом боль до сих смешивается с удовольствием, равным себе по силе. Чонгук разрывается. Он бы не удивился, если бы его тело вмиг разлетелось, но тело, к сожалению, оказывается слишком прочным.
Единственная вспышка, что хоть ненадолго возвращает в реальность, — момент когда Тэхён входит в него по-настоящему. Так знакомо. Так приятно, хоть это наслаждение и тонет в боли. Чонгук цепляется за это чувство. Должно быть, только поэтому в его голове рождается мысль об единственном способе всё это закончить.
Он находит, о чëм умолять.
И он уверен, что в этот раз к его мольбам прислушиваются, потому что Тэхён делает всё, чтобы как можно быстрее подвести к его оргазму. Очередного Чонгук не боится. Он даже торопит себя, хватается за каждое приятное чувство, откровенно отдаëтся рукам, тьме, безумной стимуляции. Он ощущает приближающийся конец. Он зовёт его.
И он — бросается в его объятия с таким энтузиазмом, которого никогда раньше не испытывал, в надежде почувствовать долгожданное облегчение.
И он не ошибается.
После этого оргазма, наконец, остаются лишь отголоски удовольствия, а тело затапливает небывалым облегчением до накативших слëз. Вот только слëз нет. Чонгук, желающий прикоснуться к глазам, не чувствует ничего — ни слëз, ни глаз, ни рук, ни собственного тела. И он не может даже запаниковать. Он просто стоит, если он вообще стоит, потому что своего положения Чонгук не ощущает тоже, пытается коснуться хоть чего-нибудь и без вспышки эмоций признаёт, что ему не удаётся.
— Всё в порядке, — раздаётся полный нежности голос, по ощущениям, внутри головы, и Чонгук неосознанно тянется навстречу. Его окутывает любовью. Словно крыльями. — Посмотри на меня.
Но он не может открыть глаз!
У него их нет!
У него, господи, ничего нет!
— Не пытайся увидеть глазами. Попробуй почувствовать.
Чем Тэхён вообще говорит?
И почему его голос раздаётся внутри, а не снаружи?
Впрочем, это логично — ушей у Чонгука нет, а без них он бы Тэхёна не услышал.
Хорошо, почувствовать. Чонгук напрягается и обращается к себе, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь, потому что теперь, когда удовольствие растворилось, он абсолютно пуст. Ничего. Тишина в ответ на полный надежды зов. Только чужая любовь, окутывающая крыльями, и Чонгук неосознанно тянется к ней всем своим естеством.
И как только ему удаётся её нагнать — мир вокруг вспыхивает ярким светом, а перед глазами, если то, чем Чонгук видит, можно так назвать, возникает телесный образ из белого тумана. С крыльями. С хвостом. С голосом Тэхёна, когда он хвалит — всё ещё в голове Чонгука.
А как он общается?
И почему он из белой энергии?
— Я слышу твои мысли, — Тэхён, кажется, отвечает. Если это, конечно, он. Мало ли кого Чонгук может видеть в обличье ангела. — Это я, — со смехом обещает он. И приближается.
Чонгук хочет отступить. Предательские ноги, что вовсе отсутствуют, не подчиняются.
— Энергия белая, потому что этот мир противоположен нашему. Это всё ещё тьма. Просто теперь свет. Не пытайся управлять телом, управляй энергией. Представь, что ты задаёшь вопрос.
— Вот так? — с сомнением пробует Чонгук и замирает, когда слышит собственный голос.
Значит, так это работает. Хорошо.
Он представляет, что делает шаг, и довольно смеётся, когда Тэхён, стоявший на месте, немного отдаляется. Отходить Чонгук не собирается — он бросается вперёд с намерением обнять и вдруг оказывается перед пустотой.
Точнее, миром. На пустоту это не похоже. Разные энергии, собирающиеся в очертания земли, далëких гор и тëмного неба.
Неба…
Чонгук запрокидывает голову и с восторгом оглядывает звëзды, сейчас больше похожие на пылающие различными цветами огни, и два ярких спутника. Не луна. Они переливаются различными цветами, и их энергия рассеивается по небу, окутывает звëзды, спускается на землю.
От разглядывания его отвлекают обьятия.
Только объятий он не чувствует — просто возникает ощущение, что Тэхён его обнимает.
— Почему тут так?..
— Здесь живут души, а не тела. Создания без физической оболочки как таковой. Сгустки энергии. Как мы с тобой, только… Когда душа становится белой, ей открывается путь в ваш мир. Обычно люди проходят через мост цветными.
— Как же красиво, — Чонгук надеется, его голос звучит шëпотом.
Он оглядывается.
С другой стороны открывается иной вид, гораздо более прекрасный, потому что там перед Чонгуком предстают люди. Их души, мерцающими множеством цветом, и белые, такие же, как они с Тэхёном, что ведут их в определённую сторону.
Значит, им туда?
— Не обязательно. Они только умерли, и их путь лежит через мост. Мы вольны в передвижениях.
— Перестань читать мои мысли.
— Я тебя провёл. Мы связаны. Твои мысли сами возникают в моей голове.
— А почему я не помню, как умер? — удивлённо интересуется Чонгук и оборачивается к Тэхёну.
При попытке вспомнить последние минуты в голове раздаётся абсолютная пустота. Словно ничего не было. Но Чонгук ведь знает, что было, если сейчас он стоит здесь, а не голым перед Тэхёном у входа в храм. Или… Перед границей.
Воспоминания, когда Чонгук на них сосредотачивается, ускользают и уплывают всё дальше во времени, оставляя за собой тишину.
— Здесь время течёт в обратную сторону. Постепенно ты забудешь прошлую жизнь. Ну, — Тэхëн хмыкает, — уже не забудешь, потому что станешь проводником, как я. Но обычные люди забывают. Они молодеют. И чем они моложе, тем белее их энергия, чтобы они могли вернуться в наш мир и родиться у новой матери.
— Но я забываю! — в панике шепчет Чонгук, когда последним воспоминанием становится момент, когда он, не дождавшись Тэхёна, поднимается на крышу здания его корпорации.
— Влияние смерти. Всё в порядке. Когда вернёмся, ты всё вспомнишь, а в следующий раз так уже не будет.
— И как много я могу забыть?..
— Всё. У людей на забывание уходит не так много времени. Пара часов — и ты будешь помнить только то, что пережил в этом мире. Поэтому пойдём, — предлагает Тэхён и вдруг тянет.
А Чонгук — почему-то покорно за ним следует. Собственная душа разрешения не спрашивает. Тэхён её зовёт, а она тянется за ним без раздумий, пока Чонгук задаётся вопросом, а почему он не имеет влияние над собой же, а Тэхён управляет ими двоими. Ещё и Тэхён не отвечает. Слышит ведь. Чонгук чувствует, как он посмеивается над ним, пока идёт спереди, машет своими крыльями — крыльями?! — и выбирает их путь.
Откуда у него, чёрт возьми, крылья?!
— У тебя тоже есть.
Чонгук резко оглядывается.
Ничего, что принадлежало бы ему, он не видит — только яркий мир.
— И у тех людей есть. Так здесь выглядят души.
— А хвост?
— Остался после перехода. Как и когти.
— А как мне увидеть свои крылья?
— Поворачивай голову, а не всё тело.
Если бы это было так легко…
Чонгук представляет, как смешно со стороны выглядят его попытки развернуться не полностью, а только головой. Тэхён, по крайней мере, смеётся. И пусть поначалу пытается сдерживаться, после он срывается на громкий и довольный смех, а Чонгука затапливает его чувствами, в которых он узнаёт и радость, и счастье, и безграничную нежность, и любовь такой силы, что он смущённо замирает и вслушивается.
Неужели тут души так открыты?
Или дело в том, что они с Тэхёном связаны?
— Дело в том, что я тебе доверяю. Души тут действительно так открыты, но только с теми, кого любят.
Удивительное место.
А Тэхён ведь говорил, этот мир похож на их. Выходит — полная противоположность. Даже его тьма здесь является ослепляюще белым светом.
— Попробуй распахнуть крылья, — вдруг предлагает Тэхён таким тоном, словно Чонгук должен был сам до этого додуматься.
Распахнуть крылья?.. Как он себе это представляет? У Чонгука никогда раньше не было крыльев, он понятия не имеет, как это должно ощущаться. Конечно, вообразить не трудно, но…
Из-за мощной волны, вызванной вспышкой энергии, Чонгука отбрасывает так далеко вперёд, что он снова пролетает через Тэхёна. Что ж, теперь он понимает, что крылья распахивать стоит осторожнее. И видит. О, он видит за своей спиной огромные, белоснежные, воистину ангельские крылья, сотканные не из перьев, а из тумана.
А он может летать?
О том, что представлять было весьма плохой идеей, Чонгук понимает уже в небе. Вскрика сдержать не удаётся. Благо, как только он представляет себя на земле, он тут же оказывается там, испуганно складывает крылья и обещает себе больше о них не вспоминать. Ему пока хватит. Сегодня он предпочтëт изучить этот мир с земли, а не с неба.
— А тебе не больно, когда я прохожу через тебя? — развернувшись к Тэхёну, интересуется на всякий случай Чонгук.
— Мне приятно.
— А почему мне нет?
— Да ты себя вообще не чувствуешь.
— Эй! Ты сам меня сюда привёл! И я сомневаюсь, что путь мне понравился. Твоё счастье, что я ничего не помню. Так бы отомстил.
— Вспомнишь и отомстишь ещё, не волнуйся.
— А там воспоминания слишком болезненные? — осознав, что ему предстоит вспомнить все подробности того, о чëм в воспоминаниях Тэхён его пока только предупреждал, неуверенно спрашивает Чонгук. — Потому что если да, то я возвращаться не собираюсь!
— Ты абсолютно невыносим.
— Я серьёзно. Здесь красиво, и я рад, что согласился, но проходить через последствия своего согласия я не хочу. Даже в воспоминаниях. Мне и так хорошо.
— Ты ведь любишь боль.
— Судя по твоим словам, это будет ужасно. Не хочу.
— Чонгук, у нас уже был этот разговор в жизни, — в голосе Тэхёна слышится смех. — С теми же фразами. Тогда ты отказался, а в итоге согласился. Потом был ещё один разговор. И ещё около десяти. И нет, это не было так страшно. Когда ты ещё осознавал происходящее, тебе нравилось. Потом твоим телом и сознанием завладела тьма, и ей боль тем более пришлась по вкусу. Да и я тоже, на самом деле, мало что помню.
— А ты почему?
— Тьма и на меня повлияла.
Жаль, что бровей у него нет — Чонгук очень хотел бы их нахмурить. Или хотя бы тяжело вздохнуть. Ему, к сожалению, остаётся лишь представить, принять и отпустить ситуацию, раз уж Тэхён обещает, что приходить в себя будет не так болезненно, как в его описании предстоящей ночи. Да и ту Чонгук вскоре забывает. Остаются только слова Тэхёна, сказанные в этом мире, и им Чонгук вскоре начинает верить.
А когда они поднимаются в гору, и Чонгуку открывается возможность увидеть мир, остальное его вовсе перестаёт волновать. Он так отличается. Да, если бы Чонгук видел собственными глазами, он бы счёл их совершенно похожими, но он видит энергии. Каждое дерево, растение, животное — поначалу всё это выглядит абсолютно хаотичным, однако постепенно Чонгук учится отличать, прислушиваться к чужим энергиям, слышать самого себя.
До безумия хочется всё это нарисовать.
Тэхён обещает, что он ничего не забудет и сможет при желании изобразить на холсте, и Чонгук искренне старается запомнить каждую мельчайшую деталь.
И ведь они обходят лишь малую часть огромного мира, когда Тэхён вдруг говорит о необходимости возвращаться. Чонгук не хочет. Свой мир он отлично знает, а здесь всё кажется совершенно другим, неизученным, манящим, и он тянет время так, как только может. Тэхён, смирившись, обещает дождаться восхода солнца.
И удивительной красоты рассвет, когда с первыми лучами солнца по миру растекается не свет, а энергия жизни, та же, что наполняет их с Тэхёном, Чонгук точно не забудет никогда. Ради этого, определённо, стоило умереть. И ради этого стоит жить, чтобы пронести в сердце в течение долгих лет, пока его время на этой земле не выйдет и Тэхёну не придётся проводить его сюда в последний раз.
— Ты уже не умрёшь, — правда, вдруг сообщает Тэхён в ответ на его мысли. — Отныне смерть для тебя такая же условность, как и для меня. Конечно, сам ты пока скакать между мирами не сможешь, но в том мире можешь уже не бояться смерти. Если тебя и отправит сюда, я спокойно найду и провожу обратно.
— Тэхён…
— Пора, — резко бросает Тэхён и неожиданно оказывается рядом. — Я тоже тебя люблю.
— Я даже не подумал!
— Почувствовал. Закрой лучше глаза.
Чонгук послушно закрывает.
Постепенно все ощущения, оставленные в родном мире, возвращаются к нему вместе с воспоминаниями. Чонгук словно переживает всё заново — каждый забытый день, каждую минуту. По ощущениям, проходит несколько месяцев, прежде чем он, наконец, распахивает глаза в храме и с резким, неожиданным, потому что отвык уже, вздохом подскакивает.
Он тут же накрывает ладонью сердце. Ничего. Никаких кинжалов, ран или хотя бы намёка на пережитую смерть. Никаких следов на теле — он раздет, да, но на нём отсутствуют даже царапины, которых Тэхён должен был оставить немало. Он и уставшим себя не чувствует. Будто ничего не было. Будто ему действительно приснилось.
Подтверждением, что всё произошедшее было реальностью, служит лишь хвост, что вдруг обхватывает его и возвращает обратно на одеяло, чтобы Тэхён мог обнять, прижать к себе и укрыть. Крылом, не одеялом. Чёрным крылом с оперением, что закрывает его от света восходящего солнца, пробивающегося в высокие окна храма, и несомненно принадлежит Тэхёну.
Про воспоминания Чонгук забывает слишком быстро — гораздо больше его начинает интересовать настоящее, в котором он встречается не с человеком, а с настоящим демоном, чья тьма ластится к ладоням и ощущается во всём теле приятным чувством. К этому ему предстоит привыкнуть. Как и к тому, что когда Чонгук думает о своих крыльях, они снова распахиваются за его спиной, и Тэхёну приходится учить его сдерживать проявления внутренней тьмы.
Правда, далеко не сразу.
До этого Чонгук с интересом узнаёт, как ощущается секс между двумя демонами, а после, распластавшись в объятиях Тэхёна, пока они висят над крышей храма, совершенно искренне признаёт — он не жалеет. Он бы пережил всё это ещё раз. И он, определённо, будет ждать следующей ночи мёртвых, чтобы вновь увидеть тот мир.
Идеальное место для свидания с любимым человеком, демоном, ангелом или бестелесным созданием. И даже если ради него придётся снова умереть — Чонгук уже заранее согласен. Главное, что вместе с Тэхёном.
Главное, что, вопреки страхам Чонгука, после этой ночи у их с Тэхёном любви у него больше никогда не возникает сомнений.