Довакин гладит лицо Цицерона нежно, слишком нежно для столь грубой кожи. Он усмехается на очередную глупость из уст шута и поворачивает его лицо к себе.
— Смотри, Цицерон. Слушай.
— Как Цицерон может не слушать Слышащего? Цицерон полностью к твоим услугам! — восклицает он в своей безумной манере и заливисто хохочет.
Довакин хмыкает.
— Дай мне свою руку, — властно велит он, и Цицерон замолкает, глядя на него почти завороженно. Он подчиняется приказу и нелепо вытягивает свои пальцы в сторону Довакина.
Тот обхватывает грубую ладонь и достаёт из кармана золотое кольцо. Оно величественное, украшенное бриллиантом — выковано самим Довакином и зачаровано им же.
— Ой-ой! Цицерон смущён! Слышащий делает мне предложение? — язвит он и иронично ухмыляется.
Довакин молча надевает кольцо на палец и наклоняется к уху Цицерона.
— Это, — он гладит кольцо на чужом пальце. — Чтобы ты никогда не забывался. Ты принадлежишь мне, Цицерон.
Цицерон вздрагивает и замирает.
— Цицерон... слуга Матери...
Довакин отстраняется и берёт его лицо в ладони.
— Все мы слуги Матери, Цицерон, я и ты лишь два приближённых к Ней. Однако на этой земле и в этом теле ты мой. Не забывай об этом.
Цицерон хлопает глазами и — удивительно — слегка краснеет, его кадык дёргается. Но спустя мгновение прекрасная картина рушится, и он заливается безумным хохотом.
— Как скажет Слышащий, — вопит он и отходит, чтобы отвесить церемонный поклон.
Довакин улыбается краем губ. В груди теплится мрачное удовлетворение.