санеми уснул там же, где и лёг: лицом в осколках, на грязном полу. разбудило его хлопанье входной двери. ангел больше ни слова не говорил, он молча стоял за спиной, очень жалея, что так попросту спалился, неосмотрительно попался на глаза.

гию озадаченно смотрит на валяющуюся на полу библию, санеми, спящего в осколках иконы, и три неполные пачки золофта на столе. недолго думая, он выдавливает из фольги две таблетки и уходит на кухню за водой. потом возвращается и достаёт третью. только потом подходит к санеми и трясёт его за плечи:

-доброе утро. а давно ты колёса добывать стал?

ангел становится позади санеми, чтобы лишний раз не напоминать о своём присутствии. тот дёргается и резко вскакивает с пола.

-это не тебе. сколько вообще времени?

-какая разница? суббота же, успокойся.

санеми шумно выдыхает и прячет оставшиеся таблетки в рюкзак.

-забудь. я всё равно их пить не буду, воротит. там история очень глупая вышла.

-то есть, тебе официально их прописали? - гию приподнимает бровь, придавая лицу менее мертвецкое выражение, - раз тебе не нужно, мне отдай, - он кладёт руку на запястье санеми и тянет на себя.

-иди ты к чёрту, я тебя трезвым вижу реже, чем своего отца.

-так знал, на что идёшь, - гию поджигает сигарету и выпускает клуб дыма санеми в лицо, - ничего страшного не произошло и не произойдёт. а мне, если честно, адски надоело твоё недоверие и заранее презрительное отношение.

-я, по-твоему, виноват, что ты торчишь напропалую? мне тебя пожалеть теперь надо? гию, повзрослей, а.

ангел испытывает чувства, схожие с гордостью за своё чадо. он признаёт, что гию откровенно терпеть не может. ангел-хранитель безусловно принимает и любит только того, кого охраняет, всё-таки, он не бог, чтобы любить всех. а гию так и вовсе из разу в раз подкладывал свинью своим примером и образом жизни. непосредственно он, конечно, не особо был виноват в этом, но с момента его знакомства с санеми работёнки ангелу прибавилось.

а гию может и рад бы был жить нормально. если бы видел хоть в чём-то хоть какой-то смысл. если бы понимал, что ему делать. если бы понимал, как существовать так, чтобы каждая минута не сводила с ума. младенческий эскапизм довёл до точки невозврата, когда гию понял, что мефедрона для банального повышения настроения на один вечер уже не хватает. только вот для повышения дозы не хватало уже денег, поэтому гию маялся от таблетки до таблетки, через сутки, через двое, как повезёт.

и санеми с самого начала знал об этом и относился к зависимости в открытую негативно. он даже не пытался делать вид, что его всё устраивает, что это нормально и весело. но и особо ревностной борьбы не вёл. не то чтобы смирился, просто принял. и гию искренне был благодарен за это.

он не знал не только как жить. проявление любви тоже было кубиком рубика с рёбрами одного цвета, где любой расклад вроде правильный, но об истине можно только гадать и слепо надеяться на удачу. гию чувствует, что знает то, о чём не догадывается санеми, но в то же время находится в кромешном неведении касательно его идей. они общались будто через рации, настроенные на разные волны. и гию свято был уверен в том, что знает, как перенастроить это общение.

-санеми, просто прими со мной.

ангел топчется в нерешительности, потому что санеми, видимо, до сих пор о нём не вспомнил. снова попадаться на глаза не хотелось, но и уберечь как-то надо было.

-ещё что придумаешь? вместе будем вести себя как растения?

-вместе будем.

гию бесцеремонно залезает в рюкзак и нашаривает в нём начатую пачку. на удачу под ледяным взглядом санеми кладёт в рот три таблетки и резко целует его.

-томиока, чёрт тебя побери!

санеми резко отталкивает гию. будь в нём не семьдесят процентов воды, вспыхнул бы. на языке перекатываются три таблетки. три до тошноты гадкие плёночные оболочки. его словно током прошибает, в гиппокамп клином вбиваются события вчерашнего дня. он резко оборачивается и встречается взглядом с замершим по стойке смирно ангелом. тот только и успевает бросить:

-не вздумай.

санеми усмехается и достаёт ещё две таблетки. запивать их слюнями оказалось проще, чем водкой, и даже проще, чем водой из пруда.

-вместе будем, - он подходит к гию и снова целует его.

и это высшая ступенька романтики в парадигме мировосприятия гию: угашенными обниматься и слушать рассуждения о том, что звук и свет - в сущности одни и те же волны, только разной длины и частоты, ни слова из этого не понимать, но кивать головой с умным видом.

-меня тошнит.

-тебе кажется.

санеми тошнило. он сидел на грязном полу и капал соплями в унитаз, пока гию держал его за плечи, сидя там же. и прекраснее его для гию трудно было что-то вообразить. хотя в целом воображалось хорошо, правда соображалось туго.

-помни день субботний, чтобы святить его, - сквозь зубы шипел ангел санеми над правым ухом.

-помни день субботний, чтобы жить, - транслировал он, и в его расфокусированным взгляде лица гию и ангела смешивались, становясь чем-то одним до боли тёплым.

-давай поженимся?

-давай поженимся.

на грязном полу в туалете они торжественно обменялись пластиковыми кольцами от бутылок с минералкой.

-благослови наш священный союз, - говорит санеми в лицо ангелу, неестественно растягивая звук щ.

ангел молчит и отходит на сорок шагов назад.

-будем считать, что нас благословили.

они снова сосутся. им кажется, бесконечно долго. ангелу кажется, адски долго. на самом деле ничтожно мало по сравнению с продолжительностью завываний каких-то песен. по ушам уже не резало непопадание в ноты и ритм, они сосредоточенно смотрели друг на друга, боясь забыть слова и перепутать первый куплет с последним. по стояку били соседи этажом ниже. они не слышали. слышал только ангел. ему ничего не оставалось, кроме как зайти обратно в туалет и сверлить санеми взглядом.

это срабатывает. через какое-то время он тянет гию за руку на кухню. бесконечная суббота перетекает

в воскресенье уже за деревянным столом и табуретками с разболтанными ножками.