Роковая боль

Пришедший чёрт знает откуда праздник Хидану никогда не нравился: все вокруг дружно превращались в каких-то глупых миролюбивых овец, радостно блеющих такие поздравления, что аж тошнит, поэтому последние две недели он держался от городов и деревень подальше. И вообще, у него своя цель, к которой он, если последние сведения — не пустышка, уже приближается! И плевать, что пришлось опять переться в горы: ради Джашина-сама Хидан был готов на всё.

Бля, как же холодно. Чёртова зима, чёртов Новый Год, чёртов гололёд у самого обрыва! Хидан не хотел из-за неудачного шага полететь в пропасть и потом собирать себя по кусочкам, так что шёл как можно дальше от края. И хотя ветер здесь был слабее, Хидан всё равно, блядь, м-м-мёрз-з… Плащ не особо помогал, коса в руках давно стала ледяной, и держал её Хидан так же давно окоченевшими пальцами. Да он удивлялся, как до сих пор не превратился в мужской образец Снежной женщины!

Мутно-белое небо сыпало на мир снег — пушистый и надоедливый, постоянно летящий прямо в глаза, и потихоньку Хидана одолевала тоска по солнцу.

Ёбаный Новый Год!

Свернув на идущую круто вверх почти заросшую тропу, Хидан в порыве внезапного раздражения с громким злым криком всадил в ближайшее дерево косу, и замёрзшие пальцы снова обжёг мороз — вместе с болью, будто они сломались, хотя вряд ли это так. Цыкнув, Хидан потянул косу на себя, и та легко вышла из ствола, оставив в нём три глубокие раны. Ещё несколько взмахов снесли верхние ветки, и путь продолжился.

Случайная разминка немного обогрела. Согревала и мысль, что ещё немного — уже сегодня! — и Хидан поднимется к древнему горному храму единственного бога, имевшего настоящую власть над миром — бога боли, войны и смерти, Великого Джашина.

Ледяной от горного холода талисман-подвеска вдруг словно обжёг кожу там, где касался, и Хидан обрадованно улыбнулся. Что это как не знак? Что как не благословение Джашина-сама?! Джашин-сама почувствовал, что его верный подданный, жрец древнейшего из существующих культов, приближается к цели — и дал знак! Ощутив резкий прилив сил, Хидан прибавил шагу и через минут двадцать бодрого хода в гору наконец вышел на каменное плато, которое с двух сторон обнимало небо, а третью заняли большие железные ворота со святым символом посередине — кругом бесконечного цикла войны и смерти с тремя точками боли, роковыми для человека.

Это оказалась не пустышка.

Храм Великого Джашина.

Хидан его нашёл.

Не сводя взгляда с выкованного на воротах символа, он слепо нащупал у себя на груди талисман с тем же изображением и сжал его в кулаке. Сердце стиснула невыразимая, сладкая, полная восторга и силы боль, и Хидан, медленно, в священном трепете закрыв глаза, за бусы поднял талисман к лицу. Надо помолиться… Это дань уважения Джашину-сама…

Благая пустота заполнила Хидана, вытеснив все мысли, оставив лишь прекрасное, сладкое ощущение боли в сердце. Взгляд Джашина-сама сейчас был обращён сюда, Хидану в душу, и это терзало, дарило невероятные по силе чувства, которые сливались в единый поток, не оставлявший места мыслям. Холод обступил со всех сторон, неприятно колол и пытался мешать, руку уже била дрожь, но Хидан держался. Он молился. Он отдавался богу со всей страстностью своей души, и пусть его здесь хоть пытают, он с радостью примет эти муки, назначенные ему!

Боль — это жизнь. Джашин-сама — бог смерти, дарующий жизнь.

Когда Хидан открыл глаза, небо было таким же мутно-белым, как прежде. Снег успел припорошить плащ, руку с талисманом и, скорее всего, волосы тоже, и Хидан, поднявшись с колен, на которые встал непонятно когда, отряхнулся, после чего в два больших шага подошёл к железным воротам и толкнул правую створку. Открылась та легко и бесшумно, будто… будто за храмом кто-то следил.

Другой джашинист?!

Не веря, Хидан ворвался внутрь и столкнулся со снежной, холодной тишиной, присущей всем заброшенным монастырям. В глаза бросилось несколько разрушенных домиков, и душу заполнила чистейшая ярость. Это храм Джашина-сама, его святилище! Кто посмел?!. Кто не уследил, кто позволил?!. Ринувшись вперёд, Хидан пронёсся мимо домиков жрецов к главному храму, что величественно возвышался посреди заснеженного монастыря.

Колонны по обе стороны от парадной лестницы испещрили трещины, ступени самой лестницы местами были разбиты, и нижние из них усыпало каменное крошево. Мощные деревянные двери, должные защищать вход в храм, лежали внутри зала, снесённые наверняка техникой — простой человек бы не справился… И это не походило на работу времени. Это сделали люди. Ёбаные люди!

— Что за сукины дети, блядь, посмели осквернить это священное место?! — в ярости возопил Хидан и в один прыжок оказался на верхних ступенях местами заснеженной лестницы. Коса звякнула лезвиями о мраморные плиты пола, и этот звук в царящем вокруг безмолвии показался грохотом.

Ветер трепал сиротливо висящие занавеси чёрно-белых, выцветших со временем тканей. В грязном мраморном полу ничего не отражалось… но статуэтки, символы и испачканные старой, присохшей уже кровью ритуальные ножи у алтаря лежали на положенных им местах, а большое, метров в шесть высотой, каменное изваяние Джашина-сама — трёхликого трёхрукого божества с рисунком скелета на теле — казалось, совсем недавно начистили до блеска. Да и ворота, которые открылись легко и бесшумно…

— Кто ты такой? — раздался позади глубокий, грудной женский голос.

Резко развернувшись, Хидан увидел стоящую у дверного арочного проёма невысокую девицу с кусари-гама в руках. Длинные чёрные волосы, заплетённые в мелкие косы, немного шевелились из-за ветра; одежды на худом женском теле почти не было: голые плечи, голый живот, почти голые из-за боковых разрезов юбки ноги, обутые в верёвочные сандалии…

Женщина в храме Джашина-сама?

— Я спросила, кто ты такой.

Хидан очнулся.

— Это ты, бля, кто такая и что забыла в святилище Джашина-сама?! — накинулся он на неё. — Ты натворила всё это?! Ты покусилась на храм!..

— Ты — джашинист… — чуть наклонив голову, негромко протянула та, и на лбу её Хидан разглядел… круг вечной войны и смерти с тремя точками боли, соединёнными друг с другом линиями рока.

Недавняя благая пустота лёгким касанием побеспокоила душу.

— Ты — джашинистка? — поинтересовался Хидан, взяв в руку бусы с талисманом. — Ты знаешь, кто покусился на храм?

— Резня — это основа религии Джашина-сама, — последовал спокойный ответ. — Я не знаю, кто и когда разрушил это место и убил здешних жрецов и монахов, но он только порадовал нашего бога.

Обойдя лежащую на полу гигантскую дверь, незнакомка неторопливо приблизилась к Хидану, и стал различим цвет её глаз — серый, стального оттенка, без примесей мягкого серебра. Негромкие шаги эхом разносились по залу.

— Что привело тебя сюда, последователь Джашина-сама? Простое паломничество? — спросила сероглазая незнакомка.

— Меня зовут Хидан. И привёл меня сам Джашин-сама! Вот, это доказательство! — указал Хидан на ледяной от горного мороза талисман. — Хотя он стал холодным, он обжёг меня, когда я приблизился к этому месту!

— Каматари, — поморщившись, представилась та в ответ и ворчливо добавила: — И не шуми. Святое место любит тишину, если только это не крики божественной боли.

— Что, ещё одна умная нашлась? — фыркнул Хидан. — Морали читать мне будешь?

Секунда — и у его горла замер клинок серпа. Хидан кинул на него задумчиво-отрешённый взгляд. Меч у шеи, ха. Было бы чего бояться. Каматари не могла не понимать, насколько бесполезна её угроза для человека, осенённого силой бога.

— Чтобы услышать голос бога и понять его речи, чтобы не запутаться в его словах, следует молчать и хранить тишину. Это одна из заповедей для жителей и гостей храмов Джашина-сама. Ужель не знаешь? — нахмурилась Каматари.

По правде говоря, Хидан никогда не бывал в храмах, монастырях и святилищах своего бога: с главными, непреложными заповедями его познакомил и обучил бродячий жрец, которому в итоге отсекли голову и унесли её подальше от неподвижного тела. Но учитель успел передать ученику последнюю просьбу — отыскать и восстановить все храмы Великого Джашина. Религия единственного настоящего бога, религия бессмертия, как ни странно звучит, умирает, покрывается плесенью времени, и её добивают все желающие.

— Ты выросла в монастыре? — посмотрел на Каматари Хидан.

— Небольшом, — опустив руку с оружием, кивнула она, взяла в одну ладонь и рукоять серпа, и цепь с грузом, после чего повернулась лицом к изваянию Джашина-сама. — Его уничтожили несколько лет назад, убили всех и сожгли главное здание, и ко мне перешла воля главного настоятеля — восстановить храмы нашего бога и собрать в единую силу его рассеянных по миру последователей.

— Эй, эй, учитель поручил то же самое мне!

— Ти-и-ихо, — раздражённой кошкой зашипела Каматари, и Хидан, нахмурившись, замолк. Но он не был бы собой, если бы подавил любопытство и не спросил:

— И как, нашла кого-нибудь?

— Нет. Только ты нашёл меня.

Пройдя мимо к каменной статуе Джашина-сама, Каматари сложила пальцы свободной от оружия руки в молитвенный жест, и Хидан последовал её примеру. Медленно приблизившись к святому изваянию, жрецы коснулись своего лба, губ и груди — там, напротив сердца — по три раза. Постепенно мысли покинули сознание, и Хидан голодно, с жадностью вглядывался в жестокие черты божественных ликов. Вглядывался в руки — одну мужскую, сложенную в жесте дарения, одну женскую, сложенную в жесте принятия, третью, что за спиной, не видел. Вглядывался в складки лёгкого одеяния, скрывающего сильное, бессмертное тело, полное прекрасной, неизбывной, бесконечной боли.

Внезапно снизошло озарение.

Хидан и Каматари встретились не случайно.

Джашин-сама, казалось, улыбался им или, по крайней мере, одобрительно смотрел. Хидан чувствовал это!

— Эй, Каматари, — позвал он.

Каматари не откликнулась. Хидан скосил на неё взгляд: она, сомкнув веки, сама казалась статуей. Статуей почти обнажённой женщины, прелести которой прикрывала тонкая ткань, даром что юбка, пусть даже с разрезами, была чуть ли не до пола. Но прекрасным и особенным в ней было лишь одно: символ Джашина-сама на лбу. Точно там, где в ритуальном виде у Хидана — белый идеальный круг.

— Короче, у меня предложение! Почему бы нам не путешествовать вместе?

— Тишина-а-а, — процедила сквозь зубы Каматари.

— Я уже услышал Джашина-сама, — ответил Хидан на этот раз негромко. — Ты же согласна, что наша встреча не случайна? Что это Джашин-сама привёл сюда нас обоих!

Пару секунд длилось молчание.

— Согласна.

— Отлично! — вскинув радостно-возбуждённый взгляд на жестокие лики Джашина-сама, Хидан не стал сдерживаться: — Смотри на нас, Джашин-сама, мы справимся с возложенной на нас задачей, восстановим твои святилища и всему миру покажем твою великую силу!

На этот раз Каматари не стала его упрекать, только поморщилась, кажется — и присоединилась к новоявленному напарнику:

— Наблюдайте за нами, Джашин-сама. Мы не подведём.

Сердце терзала сладкая боль.

То была роковая боль, Хидан в этом не сомневался. Одна из трёх великих, предначертанных каждому смертному и бессмертному.