Их дружба была совершенно неправильной во всех смыслах. Ангел и демон — ну какие из них друзья? Абсолютная нелепость. Ади был полной противоположностью Сэми, делал всё назло и наперекор, специально выводил ангела из себя, втягивал его в самые опасные авантюры. Тот в ответ лишь прятал взгляд и никогда не возникал, даже когда их ловили и ругали, он никогда не отталкивал Ади. В школе эта их «дружба» обрастала такими подробностями, что вяли уши, но в жизни всё было несколько иначе.
Когда-то Сэми попал в очень неприятную ситуацию. Совершенно случайно оказавшийся в том же месте Ади помог ему избавиться от последствий. И в ответ попросил лишь немного — компанию. Объяснил тем, что без приключений жизнь заурядна и скучна, но дебоширить в одиночку — ещё хуже. С тех пор Сэми стал маленьким хвостиком, незаметной тенью, прикрывающей задницу демона. Они даже почти не общались, но везде ходили вместе. И если бы только Сэми знал, почему Ади попросил о такой услуге, он бы убежал.
Ади обожал его. До ломоты в костях, до горечи во рту. Он изучил каждую реакцию, каждое выражение лица, каждую интонацию. Замечал каждую лишнюю складочку на его всегда белоснежной выглаженной рубашке, каждую выбившуюся прядь волос, пересчитал каждую трещинку на пересохших губах. Знал, что на земле он обязательно закажет кофе, и обязательно американо без сахара, но с корицей, а потом зайдёт в книжный и прочитает очередной Шекспировский сонет. Он знал это всё задолго до их знакомства, был буквально одержим этим тихим смущённым мальчиком с мягкими лазурными глазами, но ничего не мог с собой поделать.
Ади мог бы прикинуться, будто ему просто скучно или он жаждет приключений. Но сам понимал: это не было обычным любопытством. Даже не прихотью. Он замечал в Сэми такие мелочи, что иногда сам пугался собственной внимательности. Одержимость? Нет, не так.
Любовь.
Он знал, как Сэми рассеянно накручивает прядь волос на палец, когда погружается в мысли или волнуется. Когда Сэми начинал читать, он садился к окну, чуть нахмурив брови, и его пальцы — тонкие, длинные, потрясающие — касались страниц еле-еле, очень ласково. Это был его личный ритуал, настолько интимный, что, глядя на него, Ади замирал, боясь себя выдать неловким движением. Словно, если он посмотрит слишком пристально, то в какой-то миг нарушит этот покой.
Он изучил каждую деталь.
Знал, что у Сэми есть привычка касаться собственных запястий, будто бы успокаивая себя прикосновением. Видел, как он следит за тем, чтобы ни одна пуговица на рубашке не была случайно расстёгнута, и как на нижней всегда был чуть стёрт ободок, потому что Сэми теребил её, когда нервничал. Знал, что он никогда не смотрит в глаза, когда расстроен, а от волнения прикусывает внутреннюю сторону щеки, оставляя еле заметный след, который быстро заживает, но каждый раз возвращается.
Ади знал даже, как Сэми смеётся, когда думает, что никто не слышит. Как иногда, при встрече с друзьями, он коротко всхрапывает, потому что пытается сдержаться, а потом закрывает лицо руками, чтобы никто не заметил смущения. Ади знал, что Сэми всегда оставляет по утрам открытую книгу на одной и той же странице — будто никак не хочет расстаться с каким-то предложением, удерживает его, не отпускает.
Ади знал все эти вещи и замечал каждую мелочь, потому что Сэми был для него не просто Сэми. Он был чем-то настолько красивым и хрупким, что, если смотреть на это слишком пристально, это может исчезнуть.
Каждый раз, когда они оказывались вместе, тишина вокруг обволакивала, как патока, в которой вязли слова и мысли. Их «дружба» балансировала на грани, где ничто и никто не могло её увидеть, а может, и вовсе понять.
Сэми казался лёгким и невесомым осенним листочком, который случайный порыв ветра мог бы унести прочь, но почему-то не уносил. Ади, наоборот, цепко держался за землю, хотя в нём было больше огня, чем во всей этой мрачной школе. Эти отличия — обжигающие, смертельно привлекательные — заставляли всех вокруг при встрече смущённо опускать глаза, как будто они заглянули в чужое, интимное. Слишком настоящее.
И сейчас Ади снова вытащил Сэми из комнаты, просто потому что мог. Он всегда находил способ оказываться рядом, на полшага впереди. В этот раз он потащил его на крышу старого крыла академии.
Сэми замер, затаив дыхание. Что-то шевельнулось глубоко внутри, когда Ади встал слишком близко, почти вплотную, положил руку ему на плечо будто нечаянно. От этого прикосновения вдруг пропала вся неловкость ситуации — ангел и демон, оказавшиеся рядом только потому, что Шепфе показалось это смешным.
— Зачем ты… — начал было он, но остановился, глядя, как Ади бережно, почти нежно проводит пальцем по его рукаву, будто разглаживая невидимые складочки.
— Затем, что ты не понимаешь, как это — быть по-настоящему свободным, — тихо ответил Ади. — Боишься самой мысли, что кто-то может увидеть, какой ты на самом деле.
Сэми хотел возразить, но во взгляде Ади промелькнуло что-то такое… живое, такое реальное. И он замер. И в этот миг почувствовал, как сознание туманится, слова ускользают, растворяясь в воздухе, так и не коснувшись губ. Ему так хотелось уйти, и в то же время остаться здесь, ловить этот знакомый насмешливый взгляд. Он знал, что это неправильно, но…
Ади склонился ближе, теперь его дыхание почти касалось щеки Сэми.
— Нарушь хоть одно правило. Хотя бы одно, ангелочек, — прошептал Ади, в его голосе зазвучало что-то почти умоляющее. — Одно. Со мной.
Сердце пропустило удар и на секунду замерло. Сэми даже не мог определить, что это — страх, напряжённость или что-то гораздо более сложное, то, что не поддавалось привычным названиям. Всё, что он ощущал сейчас, было до странного живым — пламя, обжигающее кожу и не позволяющее вдохнуть. Ади стоял так близко, что казалось, он везде, его тёплое дыхание окутывало. И хоть Сэми инстинктивно хотел отступить, ноги не слушались.
— Ну же, Сэми, — тихо прошептал Ади, всё так же не убирая руки с его плеча. Какие же красивые у него глаза… — Один шаг. Это ведь ничего не изменит. Только шаг.
Сэми был уверен, что Ади играет. Ему просто нравится наблюдать, как он паникует, теряется, не находит слов. Ади всегда был таким — хищным, насмешливым. Демоном. Но на этот раз было что-то другое. Казалось, что каждый раз, когда Ади говорил, что-то проскальзывало в его голосе, и от этого у Сэми сердце на миг замирало, чтобы в конце концов забиться быстрее.
— Зачем ты это делаешь? — Сэми попробовал посмотреть в сторону, чтобы не встречаться с этим гипнотизирующим взглядом, но всё равно вернулся к нему. — Ты мог бы просто жить своей жизнью, делать что хочешь. Ты не обязан таскаться со мной.
— Не обязан, — согласился Ади. — Но я хочу.
Он снова подошел чуть ближе, и Сэми показалось, что вокруг воздух стал плотнее. Это было невыносимо и в то же время невероятно притягательно.
— Я хочу.
Сэми пытался найти слова, чтобы оттолкнуть его, сказать, что это неправильно, что они не могут. Но ни один звук не сорвался с губ, вся воля растворилась, оставляя наедине с этим мучительным обжигающим желанием.
Ади снова заговорил, теперь его голос был совсем тихим.
— Ты думаешь, я не знаю, как тебе тяжело это принять? Как ты стараешься быть правильным, сдержанным? Но это не ты. Ты другой. И если ты этого не видишь, я покажу тебе.
Он вздохнул, его взгляд стал чуть мягче, и он, кажется, решился сказать то, что держал глубоко в себе уже очень давно.
— Твоя любимая книга — «Театр» Моэма. Ты не раз её перечитывал, хотя никто об этом даже не догадывается. Ты любишь Шекспира, но при этом всякий раз, когда тебя просят почитать его вслух, ты отшучиваешься и говоришь, что «Сонеты» уже давно не в моде.
Сэми застыл, всматриваясь в лицо Ади, как будто пытался найти в нём хоть какой-то ответ, намёк, как он мог узнать это всё. Но Ади продолжал, не отрывая взгляда.
— Ты любишь классическую музыку, хотя делаешь вид, что музыка тебе совсем неинтересна. Моцарт всегда тебя успокаивает, особенно «Реквием». А ещё у тебя есть целый плейлист с оперными ариями, но ты их включаешь только по вечерам, когда точно знаешь, что никто не услышит.
Сэми сглотнул, чувствуя, как по телу проходит волна лёгкого озноба. Все эти мелочи были настолько личными, что он даже не знал, как реагировать. Ади видел его насквозь, видел всё, что он упорно прятал. Видимо, недостаточно тщательно.
— Ты любишь утренний свет, когда солнце только всходит, и по комнате гуляют зайчики, — продолжил Ади, чуть усмехнувшись. — Всегда встаёшь пораньше, чтобы застать этот момент, и пьёшь кофе с корицей, и никогда, блин, не допиваешь до конца. Кстати, это меня немного бесит.
Сэми растерянно покачал головой. Что-то щемящее пробиралось глубоко внутрь, как будто Ади, говоря всё это, разрушал стены, которые он так старательно возводил годами.
— Ади… — наконец прошептал он, так тихо, что сам едва услышал свой голос. — Как ты всё это знаешь? Ты… следишь за мной?
Ади слегка усмехнулся, но в его улыбке было больше нежности, чем иронии.
— Просто запоминаю. Всё, что связано с тобой, само откладывается в памяти, — ответил он. — Например, когда ты волнуешься, то касаешься запястья. А когда читаешь, гладишь страницы, как будто боишься разбудить слова.
Слушая, Сэми даже дыхание затаил. Он вдруг понял, что, оказывается, ему нравится, как Ади это говорит, нравится, как это звучит. Как он смотрит на него сейчас — с каким-то завораживающим вниманием, будто Сэми был самым ценным, что когда-либо у него было.
— И ещё… — Ади чуть склонился, слова цеплялись за воздух, словно сами просились вырваться наружу, — ты любишь солнце после дождя. Смотришь в окно, как будто в этом мире есть что-то настолько прекрасное, что может сделать тебя счастливым.
Сэми уставился на него, поражённый, ошеломлённый и всё же… по какой-то странной причине тронутый. Ему хотелось что-то сказать, ответить как-то, но слова застревали в горле, от чего он лишь смущённо опустил взгляд. Щёки залил застенчивый румянец.
— А ещё ты иногда, — Ади понизил голос, словно раскрывал тайну, — перед важными встречами брызгаешь на себя чуть-чуть слишком резких духов, которые никто не любит. Просто чтобы другим казалось, что ты не такой уж… — он улыбнулся, глядя на растерянное лицо Сэми, — мягкий и спокойный, каким тебя видят. И иногда прогуливаешь утренние молитвы. Не из-за лени, а просто потому, что… не чувствуешь в этом искренности, да?
Сэми побледнел, но не от страха — скорее от неожиданности, что кто-то смог догадаться об этом. Ведь такие мысли были совсем не ангельскими. Ади, не дав ему опомниться, продолжал, ловя каждый его едва уловимый жест:
— Или как украдкой разглядываешь книги в запрещённой секции библиотеки, хотя ты же не должен… Читаешь стихи, которые никто не должен читать. Те, которые ангелы называют кощунственными, потому что в них больше страсти и грусти, чем светлой веры. Ты знаешь их наизусть, но никогда не продекламируешь вслух.
Он осёкся, и Сэми заметил что-то мягкое во взгляде — восхищение. Уважение. Сэми по-прежнему молчал, но на его лице читалась смесь удивления и лёгкого смущения. Ади знал и это? Казалось, он видел все его потаённые бунтарские порывы, те маленькие моменты свободы, которые Сэми себе позволял — настолько редкие и драгоценные, что он хранил их в глубокой тайне. Эти привычки, скрытая тяга к запретному… Ади знал обо всём, он невидимо, но был с ним в те моменты, когда Сэми хотел уйти из-под жестокого взора святых законов. Сэми, удивлённый и тронутый до глубины души, только и смог произнести:
— Ты знал обо всём этом и никому не рассказал?
Взгляд Ади стал серьёзным, но в глазах разгоралось пламя.
— Да, потому что я вижу в тебе ту часть, которую ты прячешь. Ту, которая делает тебя особенным. И я не хочу этим с кем-то делиться. Мне нужен именно ты — с запретными мыслями, с тем, чего ты боишься в себе, но жаждешь больше всего на свете. Я… — Ади покачал головой. — Возможно, это эгоистично, но я хочу тебя себе.
Сэми снова попытался что-то сказать, но слова застряли в горле. Ади понял его тайные стороны, то, чего он старательно избегал даже в мыслях, когда пытался быть «правильным». Он видел его настоящего, без масок, без сдержанности. И странное дело — это не пугало. Наоборот, от этой мысли вдруг стало легче дышать. Исчезла невидимая тяжесть, столько лет давившая на грудь.
Ади чуть наклонил голову, и их взгляды снова встретились, на этот раз дольше и спокойнее. В воздухе повисла тишина. Не напряжённая, нет. Скорее, успокаивающая.
— Вот что я думаю, Сэми, — Ади снова заговорил тихо. — Ты не обязан всё время прятаться за правилами. Можешь быть самим собой. Со мной.
Сэми всё ещё хотел отвернуться, убежать от этого прожигающего насквозь взгляда, но одновременно знал, что это неправильно. Потому что здесь, на этой крыше, рядом с Ади, он вдруг почувствовал себя самим собой — свободным от суждений, от страха ошибиться.
Он открыл глаза и медленно кивнул, почти неосознанно делая шаг навстречу. Ещё ближе. Непозволительно близко.
— И что тогда? — шепнул он, боясь разрушить момент.
Ади чуть улыбнулся, его взгляд загорелся знакомым вызовом.
— Тогда, — выдохнул он Сэми в губы, — мы нарушим все правила, какие только сможем. Вместе.
И, прежде чем Сэми успел ответить, Ади уже потянул его за руку, увлекая за собой, за край крыши, заставляя расправить крылья, шагнуть в неизвестность, в ту самую свободу, которой оба жаждали — каждый по-своему.