Застывшее под снегом время

— Ты подглядываешь!

— А вот и нет.

Изо рта вырывается смешок, когда Оума сквозь пальцы глядит на маленькую девочку, одну из десятка. Пересёкшись с ним взглядом, та заливается смехом и убегает вглубь двора.

Игра в прятки была бы сорвана, но Оума припоминает, что ему надо считать дальше.

Волосы, собранные в небрежный низкий хвост, резкий порыв ветра норовит запутать. Слабый мороз и под кимоно вот-вот залезет.

— А не холодно ли вам? — слышит Оума со стороны крыльца голос Рантаро.

Под усиливающуюся бурю Кокичи помогает согнать всех сестёр Амами в дом, так и не закончив игру. Девочки долго возмущаются, и Оума искренне понимает обидное чувство от прерванной игры. Тем не менее, сам он едва не начал замерзать.

Иногда он завидовал способности детей игнорировать любые погодные условия во время прогулок.

Мягкий звук горячей воды звучит в полной тишине, пока Кокичи наблюдает за разливающей чай Каэде, невесткой Рантаро. Оума отмечает про себя, что задумался так сильно, что даже тонкие стены для него в моменте не пропускали ни звука.

Стоило ему проморгаться, девичьи голоса опять заглушали его собственные мысли.

Кокичи берёт любезно предложенный напиток, греет руки об чашу.

— Сегодня ночью выпал снег, — говорит Амами вдруг.

Кокичи глаза со стола на него поднимает.

— Утром видел, — кивает. — Не сразу растаял.

— Говорят, скоро таять перестанет вовсе, — тянет задумчиво Каэде.

— С каких пор у нас снег лежит везде? — Кокичи спрашивает скорее у воздуха, нежели у парочки перед ним, и недовольство сопровождает его выпад. Сроки странного климата итак помнит.

Последние несколько лет их тихий край мучают холодные длинные зимы, к которым люди готовы не были. Адаптировались, как могли, но все свято верят, что это должно в ближайшие года закончиться.

— У монахов разные теории есть о причинах, — Рантаро уголки губ едва приподнимает тоскливо. — Но Киё говорил мне, что, должно быть, в лесу завелись ёкаи.

Глаза непроизвольно закатываются, что Кокичи спешит спрятать, делая глоток из посудины.

— А то я думаю, чего матушка молится чаще обычного, — он взгляд случайно в окно бросает, зацепившись за движение какое-то.

Снег идёт крупными хлопьями.

— Наверное, тебе лучше поторопиться домой.

— Пожалуй.

Несмотря на внезапную метель, Кокичи по пути не спешит. Слушать навязчивые рассказы родителей он, мягко говоря, устал. Обязанности, знания, бытие старостой деревни, которое ему светит по наследству… И деление жилья со своей нежеланной невесткой — всё это равнозначно пытке.

Жениться в целом кажется ему самой отвратительной идеей на свете.

Миу не плохая девушка, но Кокичи понятия не имеет, почему внутри него стоит столь сильный барьер из неприязни. Ируме тоже вся эта инициатива не в радость, и хотя бы в этом они солидарны друг с другом.

Единственное, в чём они солидарны друг с другом.

Кокичи лицо от царапающего ветра прикрывает рукой, стараясь устоять на месте.

Тропу к дому запорошило уже, днём было чисто. Время идёт.

— Не хочешь ли предпринять что-нибудь, чтобы избежать свадьбы? — спрашивает Оума.

Кокичи смотрит на реакцию Миу внимательно. Думает, предлагать ли какое-либо решение: уговоры, шантаж… Убийство кого бы то ни было он не рассматривает. Больше всего привлекает идея жестокой шутки — побега.

Странно ли убегать вместе с тем человеком, от которого избавиться в собственной жизни и мечтаешь? Звучит анекдотично.

Поэтому Оума молчит, пока язык тела девушки кричит о раздражении и дискомфорте — глаза закатились, бровь скептично поднялась. Миу цокнула напоследок.

— Я всё надеюсь, что объявится другая кандидатка. Хотя бы. Или что ты мне яд в еду добавишь.

Кокичи старается сглотнуть незаметно. Значат ли слова Ирумы, что она сама способна на подобные действия?

— Я не желаю тебе смерти, — говорит Кокичи честно, искренне. — Я просто не хочу тебя видеть.

Она смотрит на сложенные на коленях руки свои.

— Я тебя тоже.

***

Холодно, но отсутствие ветра чутка спасает положение. Уже толстый слой снега, обосновавшийся на земле за несколько дней, шуршит под ногами неслышно.

Запоздало доходит, что Оума поднимается по склону. Незначительная деталь ощущается тяжким грузом манаток на плечах, но парень себя быстро успокаивает: хотя рельеф и неоднородный, по его воспоминаниям, крутых склонов конкретно тут быть не должно. Скорее всего, скоро его будет ждать спуск вниз.

Кокичи постепенно замечает, как голубеет снег.

Темнеет. Чересчур быстро.

Он оглядывается. Кругом одни голые полумёртвые деревья. Укрыться негде.

Вся авантюра кажется крайне сомнительной. Пульс подскакивает от страха, дыхание сбивается. Но он упрямо идёт дальше.

Ничего не видно, кроме пугающей синевы. Малейший звук заставляет выглядывать неподалёку диких зверей, и Кокичи не может понять, что издаёт шум, который тяжело описать как-то иначе, кроме как «чьё-то присутствие»: он сам, кто-то посторонний или его уставший разум.

Снег хранит абсолютное молчание.

Его поглощает мороз. Собственное тело будто бы не здесь, не хочет слушаться. Малейшее движение пальцем укалывает жгучей болью. По крайней мере, он ещё способен ими двигать. Не всё так плохо, пока что.

Как долго длится эта ночь?

Кажется, он упал. Словно в бело-синее облако.

Кокичи с трудом глаза открывает, разлепив чуть ли не склеенные льдом веки. Встречается с чьим-то взглядом, вздрагивает от испуга.

Потерянные, светлые и такие печальные очи с густыми ресницами смотрят на него.

У Оумы в сердце колет вдруг.

— Красивая, — выпаливает случайно собственный рот, пока незнакомка над ним моргает медленно.

Кокичи, заглядевшись на мертвенно бледное, но очаровательное лицо, которое будто бы на несколько лет моложе его собственного, не сразу видит мужское тёмное одеяние на фигуре перед ним.

Стрельнувшая в голову мысль, что перед ним мужчина, вызывает странный трепет. И феминные черты лица напротив него кажутся даже более чарующими, чем до этого.

— Кто ты? — спрашивает Кокичи и делает попытку встать с земли. Снег норовит поглотить его целиком, движения сопровождаются колющими ожогами от мелкого льда повсюду. — Тоже путник?

Незнакомец всё смотрит на него и не двигается.

Кокичи чуть напрягается. На юноше нет ни румянца, ни пара от дыхания. Думать о том, что Кокичи наткнулся на настоящего ёкая, очень не хочется.

— Н… — скрипучий тихий звук роняется с голубых губ. Кокичи слух напрягает. — Не помню…

Глаза грустные наполняются бликами, блеском неживым. Кокичи ахает едва: слёзы чужие за мгновение становятся льдышками.

Оума сдавленно выдыхает и изо всех сил мечтает списать явление перед ним на страшный мороз. Но такого он ещё никогда не видел.

— Пожалуйста, — разносится хрипло и медленно по округе, заставляя напрячься и оглядеться ненароком. Оума морщится от боли в ушах.

Или это у него в голове?

— Помоги, — призрак берёт руку Кокичи, привлекая его внимание.

Оума чувствует прикосновение ёкая лишь бо́льшим холодом и покалывающей болью, но отдёрнуть ладонь не решается. Подняв взгляд на мёртвое лицо, Кокичи пугается пронзительных белёсых глаз, смотрящих в ответ в обрамлении покрытых инеем ресниц.

— Прошу, — не дожидаясь ответа, шепчет дух. Голос хриплый норовит совсем сорваться на кашель, а рука сжимает пальцы Кокичи сильней, точно в отчаянии. — Позволь мне упокоиться…

Оума сглатывает, голова кивает неуверенно и резко. Не осмеливается он тянуть с ответом долго.

В благодетели Кокичи не записывался. В то, чтобы помогать потустороннему существу, о которых он вспоминал не часто, тем более. Кокичи едва ли верит в истину происходящего, пока мертвец перед ним кланяется в знак благодарности и говорит что-то про благословение.

Своё согласие для себя он решает объяснять шаткой, неоправданной надеждой, что после исчезновения духа морозы уйдут. Призрак выглядит точно, как олицетворение губительной зимы. Имеет ли это смысл?

Идти на поводу у кого-то, наступая себе на горло, своей гордости и принципам, Кокичи не привык. Однако мысль, что его проклянут, заставляет-таки утихомириться. Жить-то хочется. И желательно так, как самому Оуме вздумается, а не это всё.

Что же станется, когда он вернётся домой… Если дорогу ещё найти сумеет. Много ли домочадцев заметили его отсутствие? Скорее всего да, но волнует ли их его благополучие или причины? Вряд ли.

— Ты не знаешь, есть ли тут где укрытие? Пещера какая-нибудь или… — нехотя спрашивает Кокичи. Мертвец оглядывается мимоходом.

— Не знаю, — голову опускает виновато. — Для меня здесь всё одинаково.

Потому ли, что заблудился перед своей кончиной?

Жаловаться не приходится, потому что хотя бы огонь Кокичи сумел развести, с немалыми усилиями. А ещё он благодарит ландшафт, что укрытие в лице тесной пещерки оказалось неподалёку. Исход замёрзнуть насовсем среди ночи отпал.

Кокичи слышится слабый сквозняк, который провоцирует желание оглянуться.

Комфортной эту ночь точно не назовёшь. Особенно под пристальным наблюдением мертвеца.

Кокичи расстилает солому и мех, которые с собой взял, обнимает себя в попытках сохранить тепло собственного тела. Получается с трудом.

Самое главное, что получается вообще.

— Можно тебя попросить? — начинает Кокичи неуверенно, глядя в лицо духа. Взгляд того становится едва более осознанным, смотрящим глубоко в зрачки Кокичи, в саму его душу почти. — Ты ведь не нуждаешься во сне, я правильно понимаю?..

Кокичи ждёт терпеливо, но его собеседник с ответом затрудняется.

— Не мог бы ты разбудить меня, как только начнёт светать? Я бы хотел найти путь домой как можно скорее.

Домой? Он правда это сказал? Его гордость и нрав сложный внезапно остыли под тяжестью последствий решения уйти?

Дух голову свою поворачивает к выходу из пещеры, отчего-то нахмурившись.

Он долго смотрит на летящий спешно снег. Кокичи едва ли не задремал в ожидании ответа. Энергии у него не шибко много.

— Я не могу обещать, — произносит призрак. — Что исполню твою просьбу. Извини.

— А, конечно, — Кокичи чуть щурится. Внутри борются и недоумение, и настороженность, но, видя абсолютную апатию в действиях мёртвого, Оума чувствует, как начинает смелеть. — Есть ли какая-то причина у твоих сомнений?

— Я не знаю, когда будет рассвет, — тяжело сказанные слова повисают в воздухе. — Не помню, как он выглядит.

— Не помнишь?

Фразы-загадки. Кокичи пытается придумать, как бы спросить поаккуратнее, и какой из вопросов выбрать

— …Как много ты видишь?

— Весьма мало.

Белёсый цвет его зрачков начинает обретать смысл.

— Тогда не утруждай себя, — просит Кокичи. — Пойду, как сам проснусь.

Он молчит пару мгновений, после чего говорит:

— Меня зовут Оума Кокичи, — неловкая, кривая улыбка скрашивает его уставшее лицо. — А тебя? Можешь сказать своё имя?

Не может.

Вопросы Кокичи остаются без внятных ответов. Мёртвый юноша не помнит ни себя, ни кого-либо. Ни как он умер, ни от чего. Никаких обстоятельств у Кокичи на руках нет. И понять, как ему помочь уйти наконец на тот свет, Кокичи тоже мало представления имеет — духов он не уважал. До этого.

Покойник пусть и бледен, и прикосновение к нему не отдаёт почти ничем, слово туман трогаешь, но если приглядеться к его коже, можно разглядеть живые когда-то черты: морщинки маленькие, родинки… Шрамы, синяки. Даже блеск на волосах есть. Из-за иния.

Кокичи больше всего смотрит на порванное внизу кимоно и крупные тёмные пятна, описывающие особенно ярко одну из обнажившихся ног покойника.

Напрашивается травма. А может даже и одна из причин смерти.

Призрак руками закрывается, не хочет показывать своего прелестного, но измученного лица то ли Кокичи, то ли всему миру, в частности, снегу, который его и пленил тут.

Отличается ли подход к слезам духа от человеческих? Кокичи проверять не горит желанием.

***

Стоило небу начать светлеть, бесконечность безжизненного леса словно сошла на нет. Кокичи по солнцу ориентируется и изредка оборачивается посмотреть, как много он прошёл. Призрак постепенно становился от него всё дальше, не шевелясь вдалеке и смотря ему вслед.

Первый делом, заприметив родную деревню, Кокичи идёт не домой, а к гостеприимным Амами. К слову о гостеприимности, он не единственный завсегдатай этого дома.

— Почему… — Кокичи взгляд бросает на вечно его раздражавшего своими странными речами Корекиё. — Дух мертвеца не может исчезнуть?

Подобный вопрос от Кокичи удивляет всех в комнате.

— Просто вдруг я потом смогу быть старостой деревни и с того света? — Кокичи добавляет вдруг, чувствуя нужду в подобии оправдания. — И тогда вы будете обречены вечно слушаться меня! Не то чтобы это мой план…

— Вероятно, — почти игнорируя выпад Оумы, Киё прокашливается. — Обстоятельства не отпускают мёртвого. Будь то как он умер, или от чьих рук. Это личный интерес?

— Та-ак, — Кокичи кивает воодушевлённо, не обращая внимания на попытку выяснить подробности со стороны. — А как тогда помочь ему?

— Преподнести подношение? Провести правильную погребальную церемонию? — предлагает Сингудзи. — Расскажи побольше, Оума. Так сразу понять трудно.

— Не-а!

***

Бумаги чистый лист выглядит точно, как сугроб. Такой же мягкий, хрупкий и податливый, вот только бумага гораздо теплее.

Кокичи держит кисточку над девственным листом так долго, пялясь в видение снега, что пятно туши на нём появляется по-дерзки неожиданно. Тратить материал попусту чревато, и надо думать, как исправить.

Клякса, к счастью, не самая большая получилась, пусть и расползлась стремительно. Кокичи глядит в узор и силится разглядеть там что-то.

Кого-то.

Поставленная твёрдо рука парой лёгких движений выводит отпечатавшийся в памяти силуэт. Пятно становится частью чёрных волос, в которые Оума добавляет пару дополнительных штрихов.

Один из самых ярких элементов внешности встреченного призрака — торчащая из макушки прядь. Её Кокичи выводит со странным умилением, после чего только поражается чуждому чувству.

Как-то мало похоже получается по памяти. Портрет выглядит живее, чем нужно.

Самым кончиком кисточки, где уже почти кончилась тушь, как чувствует Оума, он едва касается мест на нижних веках.

Реснички чудные. У мертвеца или у рисунка? Кокичи хочет ответить сам себе, что оба варианта верны.

— Ты решил заняться каллиграфией посреди ночи? — отчитывает его Миу. — Не трать свечи, ложись спать.

Кокичи зачем-то прячет причину своей увлечённости за пазуху.

***

Тёплые ткани в их отдалённой от крупных поселений деревушке ценятся дорого, пусть цена уже не такая кусачая, как была несколько лет назад. Многие уже поняли, что необъяснимо холодной зимы не избежать.

Для семьи Кокичи это и не проблема вовсе.

Укутываясь в тёплые одежды нещадно, Оума уже предвкушает сегодняшний день. С собой берёт еды и бумагу с кистями и тушью, дабы насладиться живописью с натуры.

Реальность оправдает ожидания, он верит.

— Мне хочется нарисовать тебя, — говорит Кокичи призраку, стоит ему увидеть вопрошание в неживых глазах. — Позволишь?

Дух не отвечает слишком долго. Кокичи уж кажется, что предложение ему не понравилось.

— Чтобы узнать, кем ты был при жизни, я хотел показывать людям твою внешность. Мало ли, может кто-то узнает тебя, — объясняется Оума тут же, хотя в его словах лести или лжи и не было. — Нужно узнать, как тебя звали, хотя бы…

Юноша бледный веки прикрывает в почти незаметном согласии и садится перед Оумой на снег.

— Пожалуйста.

Поведение чужое иногда столь сложно считывать. Кокичи почти готов списать это на то, что мертвец забывает постепенно человеческие повадки.

Возможно ли такое, что, пробыв на грани жизни и смерти слишком долго, духи умерших забывают людское и неосознанно превращаются в злобных ёкаев, не знающих привычной живым морали?

Кокичи не знает, как подкрепить теорию. Однако, если ему ещё предстоит найти останки, то есть дождаться потепления, время на сравнить поведение духа у него возможно и будет.

Не хочется представлять варианты, которые могут случиться.

Отметая поток мыслей, Оума опускает кисть в тушь. Краски берёт немного, излишние капли сцеживает обратно в чернильницу, задумывая наметить силуэты сухо.

Замысел его отличается от привычного способа изображения, но эксперименты будоражат интерес.

Подняв взгляд на своего мёртвого натурщика, Кокичи разглядывает общую форму, после чего смелыми движениями наносит несколько сухих мазков наотмашь. Чернила впитываются мгновенно, но, в силу их дефицита, не растекаются по тонкой бумаге, куда не надо.

Внимание стоит уделить не только внешности, но и одежде. Оума наносит полосатый узор, что видит на ткани перед собой, вглядывается в мелкие детали и символы. Что-то похожее на трёхлистный цветок сакуры, будто бы семейный знак.

Эту деталь позже нарисует отдельно в подробностях, а пока — лишь намёк.

Лицо остаётся напоследок. Кокичи недолго думает, как бы передать особенность покойника не моргать, но вспоминает, что для портрета с целью опознания это не обязательно.

Глаза на бумаге выглядят минималистично, но всё ещё живее тех, что перед ним.

И самое любимое — Кокичи тем же кончиком кисточки, что вчера, выводит нежно нижние ресницы.

Портрет погрудный, Оума фону или нижней части тела духа внимание не уделил. Но желание рисовать его дальше лишь усиливается.

— Помнишь, как ты выглядел? — закончив, Кокичи поворачивает рисунок к натурщику.

Тот глядит удивлённо, глаза раскрыв пошире.

— Почти забыл, — отвечает тихо.

Холодок проходится по коже. Реакция эта сводит на нет чувственный порыв Оумы, заставляя того беспокоиться о состоянии юноши.

— Можешь ли ты сказать, сколько времени прошло с момента твоей смерти?

Взгляд опустив, призрак начинает заметно раздумывать. Выглядит столь серьёзно и неутешительно.

«Не могу», читает Кокичи по одним лишь губам.

***

Для небольшого отдыха от лица полюбившегося Оума внимание ненадолго переключает на ближайшие деревья, вырисовывая их сухими, быстрыми штрихами. Добавляет пару придуманных листьев, набрав каплю на кисть, и откладывает работу в сторону.

По правде, у него уже пальцы мёрзнут. Хоть в лесу едва ли есть ветер, рядом с ним сидит тот, кто несёт эту зиму.

— Красиво, — комментирует дух неожиданно, отчего задумавшийся Кокичи вздрагивает. — Выразительно.

Слова эти слышать приятно, пусть Оума итак знает, что минималистичная живопись у него получается хорошо. Наверное, всё дело в том, кто ему это говорит.

— Ты об этом? — Кокичи ухмыляется заигрывающе, взяв в руку не пейзаж, а портрет.

Призрак смущён, кажется, даже к своему удивлению. Кокичи испытывает странную радость от этого.

— Ты очень красивый, — вздыхает он с тёплой улыбкой, отводя взгляд. Моргает, глядя на рисунок. — …Хотел бы я знать тебя при жизни.

***

Холод и снег ему становится роднее очага и татами. Родители с невесткой задают всё больше вопросов, где же Кокичи пропадает целыми днями, и пока они не заперли его в собственных покоях, он этим пользуется по максимуму.

— Как себя чувствуешь сегодня?

Призрак голову с любопытством вбок склоняет, глядя, как Кокичи роется в своей плетёной сумке.

— Приемлемо, я думаю.

— Прекрасно, — Оума кивает, воодушевлённый. — За последние дни снег немного растаял. В деревне даже верят, что зима в этот раз будет щадящей!

— Я рад за вас, — несмотря на слова, голос мало эмоционален. Деталь, которая постепенно начинала резать Кокичи слух.

— Надеюсь, ты так же рад меня видеть, как и я тебя?

— Мне… всё сложней вспоминать тебя. Кокичи.

Слова эти ранят, слышать это страшно. Пугает, что Оума тоже не застрахован от подобной незаконченной, неспокойной участи.

Насколько мучительно подобное существование?

— Ещё немного времени осталось, поверь. Я исполню твою мольбу.

Губы напротив вздрагивают.

— Ты мне приятен, — говорит покойник, отворачивая взгляд. — Но я не могу этого дождаться.

— Я не обижаюсь.

Не обижается, но чувствует какое-то сомнение, дискомфорт где-то в груди.

***

Кокичи сбегает в очередной день, в очередной раз. Фантомно он уже слышит укоры в свой адрес, нравоучения и наказания, но он готов заплатить своим комфортом и репутацией ради своей цели. Если его передумают женить на дочери каких-то там кого-то и избирать лидером этого забытого места, Кокичи будет только рад.

Совсем скоро должно наступить потепление. У него нет времени ждать.

Мысль, что дух ему улыбнётся, поблагодарит, а может даже навещать в Обон будет, греет Кокичи сердце. Он уже мечтает воздвигнуть алтарь где-то в саду, и чтобы о нём никто не знал. Уже грезит о том, какую еду будет возносить усопшему, какие цветы будет выращивать для поминальных букетов.

Нарисованный плакат жалобно шуршит под кимоно, пока Кокичи убегает спешно вглубь поселения. Он кутается в одежду, не пересекаясь со знакомыми взглядом, и достаёт бумагу из рукава.

Помялся чуть-чуть, рисунок, один из десятков.

Наконец, он спрашивает. Каждого, кто мимо проходит, ведь любой случайный человек может оказаться тем, кого он ищет.

Убивает Кокичи на это целый день. Вечером от грызущей печали заглядывает к Рантаро в надежде, что милые дети и товарищи сгладят тоску от неудачи. Но Рантаро самого дома пока нет.

— Какую цель ты преследуешь? — аккуратно спрашивает его Акамацу наедине во время разведения огня для промёрзшего Кокичи.

Оума к тёплому чаю даже не притрагивается. Почти чувствует, как ледяная вода ему заменяет кровь.

— Ты не поймёшь, — лениво отвечает он. — Но она благая.

— Тогда нечего скрывать.

Оума неохотно показывает девушке рисунок, который он нарисовал. Каэде смотрит на него чересчур долго, слишком задумчиво.

— Я, — шумно сглотнув, она руку себе на грудь кладёт. — Знала его.

— Что, прости?

Кокичи готов кланяться Каэде, благодарить её до конца своих дней, когда она начинает рассказывать.

— Мы знали друг друга с детства, наши семьи дружили. Мы хотели пожениться, — её звонкий голос потух от тоски, пронизывающей каждую букву. Взгляд устремлён в нарисованное лицо, пальцы нервно сжимают бумагу. — В какой-то день он и его родители исчезли.

Когда у него спирает в груди, Кокичи замечает свою замершую реакцию на рассказ. Он вдыхает поглубже, пытаясь угомонить разбушевавшиеся чувства.

— Его звали Саихара Сюичи, — Каэде выводит кандзи кистью, вспомнив их с большим трудом. — Он был скромным и любопытным ребёнком, как мне помнится… Мы проводили много времени вместе, пока ближе к двадцати годам он не начал часто болеть.

Кокичи глядит на написанное имя завороженно, перечитывая раз за разом.

— Хочешь сказать, болезнь погубила его?

— Не могу знать наверняка, — девушка слабо головой мотает. Слова тяжело текут с её губ. — Одним зимним вечером я пришла к нему, он плохо себя чувствовал. Сказал, что родители собираются повести его туда, где ему смогут помочь. На следующий день их дом уже был пуст.

Из этого почти можно собрать половину картины.

— Твоё имя, я выяснил, — Кокичи шепчет, показывая духу написанные Акамацу иероглифы. — Прочтёшь?

В глазах духа всколыхнулось смятение, исказившее и его бледные губы.

— Саихара, — Оума напоминает с печалью в голосе и невесёлой улыбкой на своём румяном лице. — Сюичи. Твоя старая подруга, Каэде, помнит тебя до сих пор.

Сюичи едва шевелит ртом, повторяя не вслух имя, пробуя уже безвкусные для него звуки на языке. Кокичи почти больно на это смотреть, он кладёт ладонь на чужое плечо и едва чувствует плотность воздуха под пальцами.

— Ничего страшного, — успокаивает Кокичи не то себя, не то Сюичи. — Она скучает по тебе, но не скорбит.

Кокичи пытается изо всех сил усмехнуться.

— Нам осталось только найти твоё тело, Сюичи, — радость в голосе звучит столь горько, как корень растения, имеющий лечебные свойства. Которые в данном случае не помогут. — До потепления совсем недолго уже.

Недолго.

Кокичи не думал, что ему придётся уверять в этом духа в течение месяцев, несмотря на свою далёкую мысль о нежелании отпускать Сюичи. Оума врал хорошо первое время, а в последнее Саихара будто бы и вовсе подвоха не замечал.

— Сюичи, скажи, — сглатывая ком в горле, выдавливая из себя слова насильно, Кокичи движет губы в, как ему кажется, самой неубедительной и дрожащей улыбке в его жизни.

Тем не менее, Саихара этого будто не видит, что лишь сильнее заставляет Кокичи давиться слезами.

— Насколько глупо, что, — стоит опустить взгляд чуть вниз, как удерживающая слёзы тонкая грань рвётся, позволяя влаге обжечь щёки. Оума жмурится, всхлипывает, и тянет уголки губ опять чуть вверх. — Я привязался к тебе? К тому, с кем никогда не виделся взаправду, — он отворачивается.

Сюичи слушает его, мягко дотрагиваясь до сжатых в кулаки ладоней.

— К тому, с кем…

Голос дрожит. Прятать это уже нет никакого смысла.

— Я… никогда не смогу сблизиться по-настоящему, — Кокичи голову задирает, чтоб смотреть на Саихару и надеяться, что он не исчезнет вот-вот. — Не смогу воочию узнать тебя.

Взгляд чужой бегает по лицу Кокичи всего секунду, давая понять, что Сюичи растерян.

— Я помню, — произносит он на выдохе с неким облегчением, которое Оума тоже чувствует острым клинком в сердце. Ведь Саихара так мало помнил. — Это бессилие.

Это характеризует самочувствие Оумы как нельзя точно.

***

Едва заметная пещера, где Кокичи ночевал будто бы давным давно, наполнилась предметами, которые Оума таскал из дома для Сюичи в попытке удержать его память, хотя бы чуть-чуть. Рисунки и надписи помогали мертвецу не забыть минимально внешность и имя, свои и Кокичи.

Совсем скоро это потеряет смысл.

Сегодня Кокичи пришёл в лес не один. С Каэде, Киё и Рантаро, в надежде, что уж вчетвером они сумеют найти хоть какие-то останки и похоронить Сюичи.

Кокичи вглядывается в тусклую пожухшую траву, проглядывающую под тающими остатками снега.

Видеть лес не белым даже непривычно.

Стоит взгляду Каэде подняться на Сюичи, у девушки дыхание шумно обрывается. Она почти парализована между желанием обнять то, что было когда-то её давним другом и непередаваемым ужасом.

Всё это время Сюичи был мёртв? Ещё и так несчастен?

Больше всего выбивает землю из-под ног сомнение в мёртвых глазах. Саихара смотрит на Акамацу долго, пристально, и всё равно не может увидеть ничего родного или даже знакомого.

— Мы играли вместе. Учились вместе. Ты помнишь, как мы сочиняли музыку?

Сюичи рот слегка приоткрывает, но оттуда не вырывается ни слова. Рантаро отстраняет всё больше расстраивающуюся свою невестку от духа.

— Нам всё ещё нужно попытаться найти останки.

Совсем недалеко от постоянного места скитаний духа взгляд цепляется за какой-то мусор. Место весьма странное, с углублением в земле, которое будто бы сгладилось со временем.

Стоило подойти ближе, Рантаро разглядывает намёк на ткань. Чёрную и испорченную постоянной сыростью и грязью. Порванную, вероятно, животными.

И кости. Вернее то, что от них осталось. Растасканные, переломанные. Едва ли человеческие.

Кокичи пытается разглядеть хотя бы что-то внятное. Но останков столь мало, причины смерти не уловить.

Кокичи напрягает свою память, пытаясь понять. Сюичи заблудился в лесу и умер от холода?

Но были ли такие холода в то время? Судя по рассказам Каэде — нет, пусть Оума и смутно припоминает те года.

Но Сюичи исчез вместе со своими родителями. Они тоже погибли? Вдали от сына?

Киё отвлекает Кокичи от размышлений, пробуя разговорить духа. Сюичи едва ли обращает внимание.

— Сюичи, — произносит Кокичи. — Мы видимся в последний раз.

Эта фраза заставляет глаза Саихары чуть расшириться.

Улыбка, почти благоговейная, которую Кокичи мечтал увидеть, дарит успокоение ему самому. Льдинки слёзные на солнце заблестели, тая.

— Спасибо, Кокичи.

***

Свечи благовонные тлеют мягко, пока Кокичи их положение поправляет. Палочки в рис втыкает вертикально, вдыхает приятный запах.

Взгляд невольно на табличку с именем и лицом падает. Которые он сам наносил так давно. Единственное, что удержало Кокичи в этом месте.

Поминать в одиночестве ему тяжело. Каэде тихо садится рядом с ним.

— Я слышала, — она начинает шёпотом, пока они не начали молитву. — Некие люди под фамилией Саихара проживают в столице. Любимцы публики.

Кокичи глядит сначала на Акамацу, пока она не договаривает. Затем невольно сглатывает, опустив глаза в пол.

— Вот как? — Оума произносит лишь.

Рисованные глаза Сюичи глядят меж них двоих спокойно, когда они складывают руки перед собой.

— …Интересно.