Жизнь, в представлении рода на этой земле, в идеале являла бы собой образец упорядоченности, благородства, всеобщего счастья, самое главное — исполнения желаний. Впрочем, от хаоса первозданности нельзя было сбежать, он настигал вас и ставил крест на мечте.
Вы — вы, все пятеро, появились на свет, чтобы стать образцом для подражания, чтобы нести просвещение согласно задумкам Ведьм, даже ваши души были заточены в узкую нишу направленности. Так, для Мистик Флаур судьба заключалась в исполнении желаний и солидарности.
Ох, решимости Флаур никто не мог противостоять, железной решимости, которая позволяла день за днём выслушивать все просьбы в храме Айвори. Но по мере того, как текли дни, чаша весов в голове Зверя начала качаться, на поверхность выплыл вопрос.
В чем был смысл материального обогащения и «хотелок»? Оно рассыпается, поддается гниению времени, жизнь… жизнь состоит из страданий, глупо это отрицать. В конце концов ты сам умираешь, приходишь в свое первозданное состояние, и все это продолжает вращаться, и все это продолжает возвращаться.
Сбежать из круговорота, который для бессмертной не заканчивался никогда, было возможно при обрыве всех связей. Не хотеть, не чувствовать… и не страдать.
Отрешение от реальности, пускай оно происходило на протяжении пяти минут в перерывах между приемами страждущих, подходило спокойной сущности Мистик Флаур. Она сделалась куда более молчаливой, чем прежде.
Разумеется, о здоровье могущественной хозяйки пеклись и слуги, слуга, точнее — это странное существо, вроде льва-собачки, Хэтхэ. Такие, как она, сторожили небесные ворота храма.
Это была кругленькая, вся пушистая, низенькая девочка, у которой, впрочем, росли острые зубки и когти. Она сознавала тяжесть бремени, которая выпадала на долю Флаур, но поддерживала невинное изображение себя, язвила в адрес паломников тайком и всячески поддерживала верную подругу.
Росток сарказма не успел вырасти в целое дерево, а оттого детской наивности свежеиспечённая малышка не растеряла.
Ковыляя с расписным белым подносом, покрытым золотыми узорами, Клауд Хэтхэ прошлепала через длинный коридор, лавируя между случайными потрепанными людьми, пытавшимися обойти очередь. Один, кажется, держал больного ребенка, а другой… зачем он пришел, он уже был здесь, ему снова понадобилось маленькое состояние?
— Где Исполнительница желаний? — отчаянно завопили ей вслед.
Хэтхэ не ответила.
***
У Мистик Флаур взор всегда был равнодушным, она смотрела прямо, а манера говорить вечно монотонная. До поры до времени она была преисполнена доброты, ведь отсутствие неожиданных поворотов в речи настраивало на расслабленный лад. Сейчас же взору служанки являлась омертвелая сущность, сосредоточенная на чужих ожиданиях.
Разум Мистик не уставал печься о других, ей действительно было всех жалко. Этот мотив был выгравирован внутри ее черепа.
— На сегодня закончим с посетителями, несколько часов отдыха просто необходимы! Прошу, госпожа, сядьте вот сюда, я принесла вам чай.
Всякий раз Хэтхэ тащила хозяйке булочки, мясные бао, например, или с начинкой из сладкой фасоли. Их ей передавали другие небожители, уже «преисполнившиеся в своем познании» и ни о чем не переживающие. Угощения от пельменных духов были любимыми у Клауд, так чего бы не поделиться?
Вот бы Флаур так. Жить в нирване, играть в го и есть булочки.
Бледной рукой Мистик Флаур взяла чашку и поднесла к губам, расфокусированным взглядом смотря куда-то в ее травяные глубины.
— Спасибо за твою заботу, Хэтхэ. Теперь можно снова приниматься за работу, верно? — улыбнулась она уголком рта. — Сегодня у нас особенно много посетителей.
— Нет, — поперхнулась девочка. — То есть, нет, госпожа, как же так? Вы же устали!
Клауд попыталась задержать ее, но Флаур была гораздо выше ее, выше обычной печеньки на голову-другую, поэтому девочка могла только висеть на полах ее ханбока. Как собачонка, не хотевшая отпускать обожаемого человека, Хэтхэ, не зная, как ей остановить саморазрушение госпожи, жалобно заскулила.
В ответ ее, как эту самую собачонку, рассеянно погладили по голове.
Верно, она переживает, но ей не стоило так беспокоиться… все пройдет, это тоже, таково мироустройство. Необходимо пройти через страдание, чтобы достигнуть совершенства и внутреннего покоя.
— Умоляю, откройте! — разрыдался первый голос за дверью в главный зал.
— Открывайте! — заорал второй.
— У меня мальчик умирает, пожалуйста!
— Отойди в сторону, бабка, я тут два дня стою, последний раз позавчера поел!
— Открой им дверь, Хэтхэ, и закажи еду с кухонь. Распорядись, чтобы гости не ходили голодные, — поднялась с места Зверь, торопливо отставив поднос в сторону. — Если понадобится, отдай тому крикуну бао, я к ним не притрагивалась.
— Сейчас же, — всхлипнула и кивнула служанка, резво бросившись возиться с засовами.
Львёнок хорошо умела считать — порядка семидесяти часов Мистик Флаур пыталась всем угодить, и хоть в ней бессмертная душа, ей тоже бывает плохо. Ее силы лились, как кровь из поврежденной артерии, расходовались на бесчисленные просьбы, ведь ей была дарована способность помогать другим!
Убери хоть половину посетителей, останется… от силы десять тех, кому действительно что-то важное нужно! Как, например, тот малыш, которого сейчас Флаур и держит, пытаясь найти ключ к исцелению.
Ведьмы не понимали алчности, которая вместе с мукой и сахаром пылью просочилась в тесто созданий. Они провалили свою задачу! Не Пятеро. Никто не может снести подобной ноши, пытаться учить безмозглую толпу, которая хочет лишь пользоваться чужой добротой!
Это отдавалось эхом в голове Зверя. Стало понятно, больше было нельзя встречать каждого лично, если потребуется, надо будет приносить себя в жертву. Отголоски планов пролетали мимо служанки, ей было известно, что госпожа планировала полностью отречься от жизни, свить себе шелковый кокон и оттуда направлять разум не на одно существо, на всех разом. Хэтхэ являлась ребенком, но нетрудно было догадаться, что долго в подобном режиме не может работать никто.
Если бы только она могла это все остановить! Возможно, с годами она и смирится, найдя свою маску циничности или пренебрежения, как это делала ее братия, но сейчас… лишь отчаяние. Переломиться ей ещё предстояло.
Под влиянием противного чувства, завоевавшего все большие территории в голове Мистик, что-то начало с ней происходить. У нее на челе сверкал соулджем, только приобрел он зловещие оттенки. То был не цвет зла, что можно назвать «активным и всепоглощающим», скорее глубоко равнодушным, но не стоило забывать — халатность тоже преступление.
Мистик Флаур стала совсем плоха. Теплый, нежный огонь ее глаз потух, и заглянувшие туда ужаснулись, ведь на них глядел словно труп утонувший, словно механизм бездушный. Как игрушка на шарнирах, Зверь шла себя казнить работой, окончательно приняв решение.
Ее сердце болезненно екало от плача Хэтхэ, а соулджем мигал, одна его ясно-белая грань была затенена лиловым.
— Пожалуйста, не оставляй меня!
Говорят, привязанность к вещам губит здравые намерения, но отсюда один шаг до «привязанность губит». Мистик Флаур, как и другие, балансировала на очень тонкой грани.
Так, ее деятельность оборачивалась бездействием, апатией. Находясь в постоянном страхе, что душа начала сдавать, бледная не видела, как знания обращаются ложью, а свобода молчит, что точно так же тихо умирали ее друзья.
Сердце гниёт, никакой шелковый кокон не остановит разложения внутри. Губы Флаур пересохли, она облизнула их — и почувствовала какой-то безвкусный осадок… мука́. Му́ка в другом месте.
О, как она была заботлива. Лишь бы услышать свой нежный голос, ещё раз пройтись по прошлому, снова вспомнить о своем истинном предназначении.
Персиковый цвет ее сада Блоссом, отстраненный и прекрасный, беседы скрашивают самый черный час. Больше его совсем не видно, он сделался бледен, болен и субтилен, стал смотреться истощенным на фоне других пухлых духов.
Вечность.
Вот появилась на свет Клауд, пушистый комочек, и несколько смешно — хочется сравнить с простым ребенком, а монстрёнок уже способен к связной речи и пытается откусить от Пельменного.
Вечность. Навеки.
Сайлент Солт ступает тяжёлыми сапогами по хрупкой плитке, спотыкается и глухо бормочет, боится раздавить. Сзади Шедоу Милк с нелепым восхищением пищит про образцы камней… Ведьмы, кто ещё возьмётся выучить все сорта булыжников на просторах Криспии и Первородного континента?
Я боюсь вечности.
— Наша благословенная хранительница вырывается за пределы колеса. Да достигнет она спокойствия, когда отринет земной мир.
Я НЕ ПРОЩАЛАСЬ С НИМИ.
— И каждое желание будет исполнено… во имя Хлебоземья.
Смерть и рождение практически едины. Крошки такие мелкие, что их можно смолоть и пустить на новую порцию старых душ, обречённых жить. Настал несчастливый век. Десять тысяч лет никто не достигнет просветления…
Ничего не слышно. Даже то, как прощается самая близкая подруга и служанка, да уже целится в кокон стрелой заправский стражник… кажется, из северных земель…
Мы все едины…
Едины… будем лежать вперемешку…
И мы все обратимся в прах.
.
*
.
.
R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R R E T UR N T O F LO U R